* * *
Тёплое волчье сердце пачкало руки Вереи, пока она несла его из леса в свою хижину. Внутри хижины было тепло, пахло полевыми травами, деревом и едва уловимо — магией. Простой смертный вряд ли смог бы услышать этот тонкий аромат, но точно почувствовал бы его кожей. Пока Верея прошла три метра от входной двери до рабочего стола рядом с котлом, на пол упало несколько капелек волчьей крови. Верея решила, что вытрет их позже. Она спешила. За последние восемь месяцев колдунья страшно вымоталась. Но сердце — едва ли половина от того, что стоит сделать, прежде чем она достигнет результата, поэтому всё же торопилась, игнорируя усталость. Все её мысли были о том, чтобы быстрее закончить. Она разве что не дрожала от нетерпения. Разбуженный сквозняком от открывшейся входной двери кот вышел из соседней комнаты и недовольно посмотрел на колдунью. В одном взгляде старого зверя читалось: «Столько сил, и всё ради одного лишь мужчины…» Кот запрыгнул на старый стул возле рабочего стола и брезгливо сморщил носик. Сердце волка было всего-то в раза три меньше его тощего тела, и это заставляло шерсть на его спине тревожно топорщиться. Верея положила волчье сердце на глиняное блюдечко, а затем, не утруждая себя мытьём испачканных кровью рук, расплела длинную тугую косу, взяла лежавший на столе нож и уверенным движением перерезала им рыжую прядь с затылка. Заплетать волосы вновь девушка не стала: резко повела плечом, чтобы локоны у лица не мешали работе, и принялась обматывать сердце отрезанными мгновение назад волосами. Губы её шевелились, но ни звука не слетело с них. Все заговоры Верея произносила мысленно. Когда прядь закончилась, Верея скрепила концы тремя узелками. Она взмахнула ладонью с жестом, и под чистым котелком заплясало яркое пламя. Ведьма налила половину котелка коровьего молока, затем бережно опустила в него перевязанное волосами сердце волка. Постояла минутку, задумчиво глядя на пламя. Почесала лоб, испачкав и его. Неуверенно сложила пальцами ещё один жест, похожий на предыдущий, и пламя под котелком стало меньше. Верея шумно выдохнула через нос. Через полчаса сердце будет готово. Главное, чтобы не кипело.* * *
Как и ожидалось, целый день Эскель мотался по городу, вылавливая улику за уликой, и постепенно нащупывал способ выследить вампира. После обеда он обнаружил ещё одну жертву, о которой прежде не было заявлено: танцовщица лет сорока последние месяцы своей жизни пристрастилась к алкоголю и фисштеху. Коллеги обнаружили её не сразу, а ужасающий вид трупа списали на гниение и нездоровые увлечения женщины. Не имея доступа к телу, Эскель вытряс из нашедших её людей всю информацию, которую они только могли вспомнить. Он смог определить по какому принципу вампир выбирает жертв и район, где он обычно охотится. Проанализировал возможные места для следующего преступления и придумал, как выманить бестию. Не считая усталости, накопившейся за день, поиски вампира проходили как будто слишком гладко. И было только одно «но». Для выманивания бестии Эскелю нужна была жертва. И он понимал, кто бы очень хорошо подошёл на эту роль, тем более что этот «кто-то» недавно обещал быть полезным по возможности. И несмотря на притаившуюся в душе обиду на Милу, мужчина не представлял, как сообщить ей, что она станет его главной приманкой в работе над этим заказом. Тяжело выдохнув, Эскель зашёл к кузнецу, чтобы заточить мечи. Пускай «охоту» он планировал завтра, когда «по расписанию» вампир выйдет искать новую жертву, мечи хотелось наточить заранее.* * *
После концерта Эдрик позвал Милу за сцену. В небольшой комнатке, похожей на гримёрную, он усадил её на старенький жёсткий диванчик, а сам присел на кресло по соседству. Первое время они пили чай, музыкант рассказывал о себе, а Мила слушала и кивала, как вчера. Но то ли она привыкла к манере разговора Эдрика, то ли прослушанный концерт её расслабил, но она чувствовала себя комфортно и безопасно. Мужчина никоим образом не лез к ней, словно всё, произошедшее вчера, было с совсем иным человеком. После очередной истории барда Мила указала на инструмент, что стоял, прислонённый к его креслу: — А ты давно играешь… на этом? — Уже лет… семь? Да, где-то так, — ответил Эдрик, взяв инструмент за гриф и положив в привычное положение перед собой. — Ого, — сказала Мила. — А на сцене поёшь тоже давно? — Нет, не очень, — бард положил руки на струны, сыграл аккорд и продолжил говорить: — Видишь ли, сладкая, я долго жил с матушкой, потом учился… А потом познакомился с одним бардом, и меня осенило, что я, Эдрик фон Ланге, тоже мог бы зарабатывать музыкой! Внешность мне всё-таки позволяет… — лукаво улыбнулся бард. — Я сначала выступал со своей старой лютней, потом накопил на эту — и вот! — я уже довольно популярен! Сейчас езжу по разным странам, выступаю тут и там… Меня уже узнают! И публика принимает с радостью! Мила улыбнулась: «Вот же себялюбивый хвастун!», и спросила: — А сложно играть на… как ты назвал? — Сложно, — ответил мужчина и внезапно предложил: — Хочешь, научу тебя тоже играть на лютне? Мила удивилась, но согласилась. Лютня оказалась тяжёленькой. При ближнем рассмотрении девушка заметила, что струны задваиваются. Попыталась извлечь звук так, как делала на гитаре: звук пошёл, но был совсем не как у барда. — Неправильно, сладкая. Дай поправлю. Пока Эдрик пытался поправить постановку рук Милы, ей очень хотелось поправить его, чтобы больше не называл её «сладкой». Но она промолчала, посчитав это невежливым. Ещё минут десять Мила пыталась сыграть хоть что-то осмысленное на лютне, но у неё получалось плохо. Она сдалась, глядя в горящие, но немного разочарованные глаза Эдрика: — Н-да, это сложнее, чем на гитаре. Держи, — и протянула инструмент мужчине обратно. — А ты умеешь играть на гитаре? — удивился бард. — Ну, так… Эдрик сорвался с места, пересёк комнату и открыл незаметную узкую дверь — это было что-то вроде небольшой кладовки. Там стояли веники, полки с неряшливой стопкой жёлтых листов (Мила предположила, что это нотные записи), на стене висел бубен и обыкновенная жёлтая гитара. Бард Варакушка снял инструмент со стены, и тот отдался глухим стоном потревоженных струн. Мила не скрывала удивления: гитара! Здесь! Обыкновенная гитара! Довольный собой и произведённым эффектом бард изящно вложил инструмент Миле в руки. Девушка обрадовалась как ребёнок, сразу села поудобнее, положила гитару, как привыкла — изгибом корпуса на правое бедро. Мила провела большим пальцем правой руки по струнам. Поняла, что гитара немного расстроена, и быстро подкрутила колки у двух струн. Делать это без привычного приложения с медиатором в телефоне было непривычно, но она посчитала, что справилась отлично. Она ещё раз провела пальцем по струнам и осталась удовлетворена. Сидя с гитарой, Мила сияла как новая чистая кастрюля. Бард, глядя на это, хохотнул: — Знал бы, что тебя это так порадует, сладкая, я бы посвятил тебе песню на гитаре. Хотя лютня, безусловно, звучит благороднее… Мила ещё раз бережно провела по струнам. Руки чесались сыграть что-нибудь, но было как-то стыдно. Это Эдрик изящные мелодии выводит, а она так… по аккордам несложные песни играет. И старается не зажимать баррэ́, потому что плохо получается зажимать все струны сразу. — Сыграешь для меня? — подтолкнул её Эдрик. — Ну, я не очень играю... Так это, балуюсь… — со стеснением призналась Мила. — Ты скромничаешь, сладкая. Уверен, ты прекрасно играешь. Мила ещё пару секунд смотрела барду в глаза, а затем зажала струны в привычном Am и уже уверенней провела по ним правой рукой. Мила подумала: когда она играла последний раз? Кажется, в Новый Год, когда Санёк звал её отметить праздник с его друзьями… Да, наверное, тогда. Вспомнилось, как она, Санёк и четверо его друзей горланили «Батарейку» в четыре утра. Весело было. Мила зависла. «Батарейку» петь нельзя, не поймут», — подумала она и начала мысленно перебирать песни, аккорды к которым помнила наизусть. И которые бы не были слишком «иномирными». — Есть одна песня, но она такая… простенькая. — Не буду судить строго, — пообещал бард. Мила запела: — У синего моря, Где бушуют бураны, Жила там девчонка, С именем странным… Бард пристально смотрел на Милу, откинувшись в кресло. Ей было неловко, и она смотрела больше на свои руки, хотя в этом не было необходимости: четыре простых аккорда пальцы левой руки зажимали на автомате ещё со времён старшей школы. Прозвучал последний аккорд. — Ну как? — спросила девушка. Эдрик молча встал и захлопал в ладоши. Мила зарделась. — Сладкая, ты просто чудо! Такая талантливая! — бард подошёл к Миле ближе и поцеловал её. Не дико, как вчера, а нежно и осторожно, не пошло. Поцелуй длился всего несколько секунд. — Дарю, — произнёс мужчина. — Чего? — не поняла Мила. — Гитару. Это будет мой подарок тебе. Девушка смотрела на барда, осознавая сказанное. Она ещё помнила её «плату» за блузку вчера… — Это слишком дорого. Я не могу. — Не обижай меня, моя муза. Я давно не играю на ней. Я хочу, чтобы этот инструмент остался у тебя на память обо мне. Мила молчала пару секунд, прежде чем спросить: — Это что, прощание? — Что ты! Я рассчитываю на ещё одну встречу с тобой! — Это всё равно слишком, Эдрик, — Мила за гриф протянула гитару мужчине. — Дорогая, не оскорбляй меня отказом, — бард с усилием толкнул инструмент обратно, и девушке пришлось прижать гитару к себе.* * *
Эдрик, как и вчера, проводил Милу до таверны, подарив ей напоследок ещё один лёгкий поцелуй. С грустной улыбкой он смотрел, как Мила, сжимая в левой руке гитарный гриф, идёт через зал в сторону лестницы. Девушка чувствовала себя какой-то эмоционально вымотанной после такого насыщенного вечера. В комнате Мила обнаружила Эскеля: ведьмак сидел с закрытыми глазами на полу, положив руки на колени. Он ждал её больше часа. Комнату тускло освещали свечи. Девушка нахмурилась, закрыла дверь и тихо позвала: — Эй… Всё хорошо? Эскель открыл жёлтые глаза, сфокусировал взгляд на девушке. Заметил гитару. Не успел сдержаться и нахмурился. — Вполне. У тебя обновка? — Ну, что-то типа того, — замялась Мила и подумала: «Твою мать». Она как-то не учла, что подарок Эдрика, в отличие от вчерашних поцелуев, скрыть не получится. — Ты же не украла её? — спросил ведьмак, поднимаясь на ноги. — Нет, конечно! — воскликнула Мила и выдохнула. «Вот и приехали…» — девушка усиленно размышляла, как бы всё объяснить ведьмаку, чтобы он её не выгнал. Эскель молчал, скрестив руки перед широкой грудью. Миле было страшно. Понимала, что сама заварила эту непонятную кашу… Лучшим способом «расхлебать» выбрала быть честной. «Идиотка. Он заслужил знать правду!» — решила Мила. — Я тебе всё расскажу, только, пожалуйста, не смотри на меня так… — Как? — Так! Мила прислонила гитару к каретке кровати и села на свою кровать. — Сядешь? — девушка с надеждой посмотрела на Эскеля. Спустя пару секунд ведьмак подошёл к своей кровати и сел на покрывало, не отрывая взгляда от попутчицы. Подождал минуту, пока Мила собирала мысли в кучу и думала, как бы ей начать разговор, но не выдержал и холодно произнёс: — Рассказывай. И Мила рассказала. Без подробностей, конечно, но основную часть последних событий: как случайно встретила барда, как он позвал её прогуляться, как купил блузку и назвал своей музой, как она не планировала более встречаться, но случайно оказалась на концерте, как он посвятил ей песню сегодня на концерте, подарил гитару… Эскель слушал не перебивая. Он не понимал, что удивляет его больше: легкомысленность Милы, бестолковый богатенький бард или что девушка пыталась всю эту историю от него скрыть. — Почему не рассказала сразу? — Я побоялась… Что ты обидишься и выгонишь меня. Эскель молчал несколько секунд, справляясь с эмоциями. — А теперь не боишься. — Боюсь. И мне очень стыдно, правда. Ведьмак не ответил, отвёл взгляд в окно. В голове не укладывалось: ну, как он позволил так собой воспользоваться? И ведь смотрит, зараза, искренне! То ли под дуру косит, то ли и правда дура. Эскель сжал кулак, скрипнула кожаная перчатка. Мужчина молчал так долго, что Мила почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы — воплощение стыда, страха и осознания собственной глупости. — Эскель? Ведьмак молча перевёл взгляд на девушку. Она вся съёжилась, сгорбилась, смотрела затравленно. — Прости меня, — быстрым движением Мила утёрла сорвавшуюся слезу, — пожалуйста. Я… просто дура. — Да, — согласился Эскель. Стянул перчатки и куртку, встал, чтобы отнести вещи на комод, вернулся к кровати и сел. Мила следила за ним глазами. Вздохнул: — Завтра тоже пойдёшь? — Не знаю, — честно призналась Мила. Эскель в удивлении поднял брови и подумал, что… Для его затеи с приманкой так даже хорошо. И это будет его маленькой местью, воспользоваться Милой так же, как она посмела воспользоваться им. Всё равно ей ничего не грозит. Разве что немного испугается, если успеет… Совесть Эскеля, к которой он так часто прибегал, которой руководствовался всю свою жизнь, взбунтовалась. Но такое возмездие ему на эмоциях казалось правильным. Никому не вредящее, убивающее двух зайцев одним разом. — Хорошо, — миролюбиво произнёс мужчина, начав снимать сапоги. — Я не против. Но в следующий раз не ври мне. Этого и так между нами достаточно. — Раздосадованная душа Эскеля ликовала. Ведьмак Эскель — актёр, достойный большой сцены! — Не буду, — произнесла Мила, успокаиваясь и поджав губы. Быть совершенно честной во всём перед Эскелем она была на самом деле не готова. — Я знаю одно место, где вам с бардом понравится. Покажу завтра. — Ты серьёзно? — Вполне. Мила робко улыбнулась. Молча приготовила постель, залезла под одеяло, дождалась пока Эскель привычным движением погасит огонь свечей в комнате. Лёжа в темноте под шум стаканов посетителей с первого этажа «Счастливого топора», Мила спросила: — Ты правда меня простил, Эскель? — Правда, — соврал ведьмак.