Конечно же весеннее солнце ещё не до конца прогрело землю. Попутчики сидели на старых шкурах, которые Эскель достал из своих седельных сумок, постеленных на поваленные деревья, вытянув к костру ноги. Они остановились на милой полянке, полной первыми весенними цветами и окружённой старыми уже зелёными деревьями. Наткнув на тонкие веточки куски хлеба, Мила жарила их над углями, пока Эскель пытался потоньше нарезать кусок сала. Рядом ждала своей минуты бутылочка самогона, купленная перед отъездом.
Под треск углей Эскель украдкой наблюдал за девушкой, изучал черты её лица. Он внимательно изучал её от торчащих коротких волосиков у лба до аппетитно-пухлых розовых губ, вёл взгляд по полной груди и складочкам на боках. Безумно хотелось сейчас не просто наблюдать, а подсесть ближе, притянуть к себе, коснуться… Но он позволял себе только наблюдать и фантазировать. Спустя какое-то время Мила почувствовала его взгляд и обернулась к мужчине, но он не стал отводить глаза, поэтому Мила недоуменно вернулась к созерцанию мерцающих красным углей.
За скромным ужином (который оба путника после дороги уминали как самую вкусную пищу в мире) на лес опустилась темнота, резко стало ещё холоднее. Ведьмак кинул в костёр пару веток из кучи, что он собрал в округе, и они весело затрещали, возрождая яркое пламя.
Наблюдая за этим, Мила вздрогнула и поёжилась.
— Замёрзла? — спросил Эскель.
— Немного, — ответила Мила.
Мужчина встал, покопался в своей сумке и извлёк из неё уже знакомый девушке плед. Накрыл им плечи Милы.
— Спасибо, — произнесла она, сжимая концы пледа перед грудью.
— Может, ещё? — спросил Эскель, присаживаясь на место и беря с земли откупоренную бутылку.
Мила хмыкнула:
— Почему бы и нет…
Они отпили из горла по глотку, затем ещё по глотку… Мила почувствовала, как по телу разливается тепло от выпитого алкоголя. Когда ведьмак в четвёртый раз передал ей бутылку, девушка подумала смущённо: «А ведь это почти поцелуй».
Когда бутылка была выпита, Мила подкинула в огонь ещё несколько веток.
— Послушай… А куда бы ты хотела отправиться? — спросил Эскель, глядя на костёр.
— А куда можно? — спросила Мила, повернув к нему голову.
— Куда угодно. Разве что обратно на север — точно нет.
— Что ж… — девушка замялась. Она взвешивала в голове, станет ли хорошей идеей поделиться своими соображениями с Эскелем именно сейчас. Но не решилась — она так и не придумала, как начать этот разговор.
Ведьмак напряжённо ждал её ответа и даже повернулся к Миле, встретившись с ней взглядом. Кони гуляли неподалёку, Мила могла слышать их за шелестом листвы, когда прислушивалась.
— Я так поняла, ты не знаешь, куда ехать дальше… Может, тебе логичнее вернуться к себе домой? — аккуратно спросила она.
Эскель усмехнулся:
— Было бы куда…
Мила нахмурилась:
— Разве у тебя нет дома?
Эскель ответил не сразу:
— Больше нет.
— Что случилось? — спросила Мила и спешно добавила: — Можешь не отвечать, если для тебя это… больно.
Ведьмак улыбнулся такой её заботе, сел поудобнее, перевёл взгляд на пламя.
— Раньше я и другие ведьмаки моей школы всегда собирались на зимовку в замке Каэр Морхен. Обменивались новостями, пили, охотились, тренировались… Одним словом — вместе коротали зимы.
Мила внимательно слушала рассказ и старалась не перебивать.
— Да, хорошее было время. Но больше я туда не вернусь, — сказал Эскель.
— Тебя выгнали? — полюбопытствовала девушка.
— Просто не к кому больше возвращаться.
— Все… погибли?
— Да, — Эскель огладил пальцы сцепленных на коленях рук. — Почти все. Остался только Геральт. Но я так понял, что он больше не ходит по Большаку.
— Почему?
— Заполучил поместье в Туссенте, местная княгиня отнеслась к нему благосклонно. Обустроился, у него своя винодельня, вроде и Йеннифер вместе с ним…
Мила не знала, кто этот Йеннифер, но решила не уточнять — какая разница? Она ждала, когда ведьмак скажет ещё что-нибудь, но он лишь молча кинул в костёр ещё одно брёвнышко.
— А много вас было? — спросила девушка, когда молчание затянулось.
— Да. Когда-то было очень много. Но однажды, давно уже, на Каэр Морхен напали. Хотели истребить всех, но не вышло. Из сотен выжил только один учитель фехтования — Весемир, да горстка учеников, в том числе и я. Он научил нас всему, чему мог, но он не знал всей процедуры создания новых ведьмаков… Может, и к лучшему. Это, скажу я тебе, было скверное дело, множество мальчишек не переживало обучения и мутаций. И вот из той горстки выживших мальчишек, что Весемир уберёг, теперь остались только я да Геральт. Может быть, есть ещё кто-то, но я не видел их очень, очень давно. Если они и живы, вряд ли ещё занимаются ведьмачьим ремеслом, — Эскель вздохнул. Пошевелил длинной палкой дрова в костре: взвились в небо искры. — Поэтому, пожалуй, я остался последним из своей школы, кто ещё ходит по Большаку.
В его словах Мила слышала грусть и усталость, и ей стало так жалко этого сильного мужчину. Она прониклась его эмоциями и, казалось, физически ощущала его одиночество. Она бережно положила руку на его ладонь в перчатке, расслабленно лежащую на колене, и легонько сжала.
Эскель, несколько удивлённый этим её жестом, посмотрел на Милу, приподняв брови.
— А ты не думал, что тоже… Ну, заняться чем-то другим?
— Думал, конечно. Только чем?
Мила задумалась:
— Наверняка есть что-то, что ты умеешь делать хорошо?
Эскель постучал палкой по одному из брёвен в огне, и оно послушно треснуло пополам.
— Я всю жизнь только и делал, что охотился на чудовищ. Можно податься в наёмники, но это… Мне не нравится эта идея. А больше я ничего и не умею.
Они сидели рядом какое-то время, каждый погружённый в свои мысли. Где-то над головами летали ночные птицы, ветер стих и лишь касался крон деревьев, трещало дерево в костре.
Мила отпустила руку ведьмака только в тот момент, когда он потянулся к небольшой стопке веток, чтобы вкинуть ещё одну в огонь.
— Хочешь спать? — спросил Эскель.
— Нет. Я ещё хотела поиграть немного, — Мила заправила прядь волос за ухо и поднялась, придерживая плед, чтобы не сполз.
— Кинжал с собой?
— Да.
Мужчина одобрительно кивнул.
Мила направилась в сторону лошадей, касаясь пальцами рукояти оружия, которое купил ей Эскель в ночь перед отъездом. Кинжал стоил им горстку монет, которые ведьмак выручил за продажу лишних ингредиентов из своей сумки. Оружие понравилось Миле, но использовать его без необходимости она не стала бы, ей было просто страшно. Это тебе не кухонный ножик всё-таки!
Мила погладила Ветра по шее, прежде чем взять гитару. Инструмент поприветствовал девушку тихим стоном. Мила вернулась к костру и ведьмаку, который успел заняться полировкой мечей.
От тряски на лошади гитара расстроилась, и Мила принялась последовательно подкручивать колки. Чтобы было легче, девушка старалась пропевать соответствующие струне ноты и очень надеялась, что слух и голос её не подводят.
— Ми… Ми… Ми-и-и-и-и… О! Си… Си-и-и-и-и-и. Со-о-о-оль. Нет, со-о-о-оль! Ре… Ре… Ре… Да твою мать! Ре-е-е-е. Ре-е-е-е!
В конце концов гитара звучала более-менее стройно. Мила сыграла простую последовательность из аккордов, задумалась.
«Вот и как музыку сочинять?»
Сыграла последовательность ещё раз.
«А что, если взять эту последовательность и просто придумать на неё стихи? Должно получиться!» — и только хотела Мила коснуться струн, как ведьмак насторожённо встал, держа меч наготове. Девушка напряглась: Эскель смотрел в конкретную сторону.
— Что случилось? — шёпотом спросила Мила, сглотнув ставшей в миг вязкой слюну.
— Мы не одни, — тихо и сосредоточенно ответил Эскель.
Девушка насторожённо отложила гитару в сторону, поспешила встать ближе к ведьмаку.
Тем временем её ушей достигли звуки продирающихся через кусты людей.
Строгий мужской голос приказывал:
— Прекрати реветь! Глупая баба…
В ответ на реплику послышались женские подвывания.
Вскоре, отталкивая от себя ветки кустов, показались четверо. Обычные люди, все одетые прилично. Лысеющий мужчина с забавной кудрявой бородой, увидев наставленный на него меч ведьмака, замер и поднял руки вверх. Заплаканная тощая женщина за его спиной притянула к себе ближе детей — мальчишек пяти и восьми лет.
— Ну убивайте! Мы простые путники! — взмолился незнакомец.
Эскель, смерив всех новоприбывших грозным взглядом, опустил оружие.
— Кто такие будете?
— Меня зовут Зибо, а это моя семья, — взволнованно начал говорить мужчина. Показал рукой на испуганных детей: — Это Лешик и Гришка. А это, — рука Зибо указала чуть выше, — жена моя, Лючия.
— Здравствуйте, — поздоровалась Мила, но никто ей не ответил. Только мужчина цепким взглядом осмотрел девушку и, не сказав ни слова, вновь повернулся к Эскелю.
— Мы простые путники, попавшие в беду. Вы же, — путник нашёл взглядом медальон, лежащий на груди Эскеля, — ведьмак? Может… Может, вы подмогёте нам? — с надеждой спросил Зибо, глядя на медальон на шее Эскеля.
— Да, ведьмак. Меня зовут Эскель. С чем нужна помощь? — заинтересовался мужчина.
Розовое лицо Лючии скривилось, и она тихонько завыла.
— Цыц, женщина! — раздражённо рявкнул Зибо, обернувшись на неё, и принялся за рассказ.
— Мы отправились в Туссент: я, дети, жена и мать её. Друг позвал посмотреть, какой дом отстроил, да и хотелось в тепло, к солнцу поближе… Так старуха взяла и сдохла через день, как мы доехали!
— Так, — нахмурился Эскель, убирая меч за спину.
— Ну мы и решили её домой отвезти, похоронить на родной земле…
Эскель прикинул, сколько дней в дороге от Туссента до Темерии, где они находились, удивлённо поднял брови. Теперь ему было уже действительно интересно, что было дальше.
— Ну, мы её завернули, в сундук сложили…
— Целиком? — спросила Мила. Зибо лишь бросил на девушку недовольный взгляд, но ответом не удостоил, продолжил рассказывать ведьмаку:
— Ехали мы, значится, ехали…
— И наткнулись на стражников, — пришёл к выводу ведьмак. Уже представил, как стал бы объяснять глава приличного с виду семейства, откуда труп на повозке в сундуке.
— Нас обокрали! — воскликнул Зибо.
— Что значит «обокрали»? — нахмурился Эскель.
— Мы устроили привал, напали разбойники, украли повозку вместе со всем добром!
— Ма-а-амочка-а-а… — снова завыла Лючия. Младший сын крепко обнял женщину за талию, утешая.
— Цыц, сказал!
На этот раз оклик супруга эффект возымел обратный, и женщина заплакала пуще прежнего.
— И?.. — хотел уточнить ведьмак.
— Да, и бабку в сундуке — тоже!
Мила хохотнула, представив, как вместо «добра» в одном из сундуков грабители обнаружили труп бабки, но быстро замаскировала смешок под кашель. Видимо, актриса из неё была плохая, потому что раздражённый глава семейства вновь бросил на неё презрительный взгляд.
— Понятно, — произнёс ведьмак. И по его голосу Мила поняла, что Эскель тоже к истории не остался равнодушен, но эмоции скрывал куда более умело.
— Поможешь, ведьмак? — спросил Зибо. Его жена, утирая слезы, притихла и с надеждой воззрилась на Эскеля.
— Далеко это произошло? — спросил он.
— Тут, неподалёку, на дороге.
Эскель задумчиво поскрёб ногтями щеку.
— Я заплачу, — уверенно произнёс Зибо.
— У нас много денег, — подал голос старший сын, заработав тем самым недовольный взгляд отца.
— Мне нужно осмотреть место. Если смогу поймать след, то возьмусь, — ответил ведьмак.
— Договорились, — кивнул Зибо.
— Ох, спасибо, господин ведьмак! — Лючия сделала крохотный шажок к костру.
Эскель оглядел пристальным взглядом всё семейство. Заметил, что вещей при них нет, разве что небольшая сумочка на поясе у женщины, да котомка за плечами младшего из сыновей.
— Куда вы направлялись? — спросил ведьмак.
— Да… — Зибо расстроенно махнул рукой, — куда глаза глядят на самом деле. В сторону дома. Мы живём рядом, в Лютовце, но не рискнули по дороге ехать. Побоялись ещё раз разбойников встретить.
— Чтоб не убили! — добавил старший сын и снова получил грозный взгляд отца.
Ведьмак вспомнил, что это была последняя деревня, которую они с Милой проехали, прежде чем дорога свернула в лес.
— Раз так, ждите меня здесь. Я скоро вернусь, — решил Эскель. Он задумался на мгновение, прежде чем позвал: — Мила! Пойдём, поговорим.
— Нечего со своей бабой трепаться! Уйдут же! — возмутился Зибо.
— Если след оставили — далеко не уйдут, — отмахнулся Эскель, глядя на девушку.
Она послушно приблизилась к ведьмаку, и они вместе отошли на несколько метров от костра.
— Ты же не оставишь меня наедине с ними? — забеспокоилась Мила.
Эскель вздохнул:
— Оставлю.
— Нет!
— Почему?
— Мне страшно! Вдруг они, это… — замялась Мила, не зная, какое слово подобрать: злодеи, извращенцы, убийцы? Глава семейства и вовсе дал понять, что ни в грош ни одну женщину не ставит, а на Милу кидал взгляды исключительно враждебно-брезгливые.
Эскель опустил глаза на мгновение, прежде чем спокойно произнёс:
— Я наложу на тебя знак. И если они что-то попытаются с тобой сделать, я тут же тебя спасу.
— А лошади? Им же надо на чём-то вернуться домой, вдруг они наших лошадей украдут?
— И на лошадей знак наложу.
Мила молча смотрела в кошачьи глаза Эскеля, но ведьмак был спокоен, взгляд был уверенный и честный.
— Обещаешь?
Ведьмак помедлил, прежде чем ответить:
— Обещаю.
— Ладно.
Эскель показательно сложил пальцы перед мордой Василька, затем перед мордой Ветра, после чего они вместе вернулись к костру. Мила нервничала, но старалась держаться достойно, не показывать этого.
— Я дойду до дороги и посмотрю, можно ли найти ваших разбойников, — сообщил ведьмак семейству. Путники стояли вокруг огня, грели руки. Младший сын ковырял угли палкой.
В ответ на слова Эскеля, Зибо кивнул.
— Моя женщина останется здесь. Тронете её — я вам бошки поотрубаю, — грозно добавил ведьмак, смерив родителей взглядом. И если Лючия испуганно округлила глаза, то Зибо остался к угрозам ведьмака равнодушен.
Эскель сделал перед Милой показательный пас рукой, аналогичный тому, что он сделал перед лошадьми. Мила ничего не почувствовала, но подумала, что так и должно быть.
Ведьмак ушёл в лес, оставив свою спутницу в компании бедовой семьи.
***
В хижине смешалось так много запахов разной степени вонючести, что глаза Вереи слезились.
Кот лежал, поджав лапы, рядом с дверью: пускай поддувало, но дышать было как-то легче. Ему вообще-то спать полагалось (шестнадцать часов сами себя не выспят), но действия ведьмы были настолько завораживающими, а результат столь долгожданным, что кот перебарывал себя. Даже зверь понимал: этой светлой ночью произойдёт что-то невиданное.
Верея зачерпывала то одно зелье, то другое, бесшумно шевелила губами, брала заготовленные магические предметы, амулеты, проводила ими прямо по старательно сплетённому из соломы человеку, выводила руны, снова поливала фигуру из соломы… Рыжая коса растрепалась, рукава платья стали грязными и влажными от случайных брызг, но Верея не обращала внимания на это. С каждым новым действием фигура из соломы приобретала всё больше человеческих черт, всё больше походила на живого мужчину.
Зелье с колокольчиком — по две капли на место будущих глаз…
Красное сладкое вино — на место губ, вышитых по голове красной нитью между сухих стеблей.
На макушку фигуры равными прядками привязаны светлые волосы дурёхи, что приходила в прошлом месяце избавиться от дитя.
Из мягкого пчелиного воска вылепила нос и переносицу.
Тёплое варёное сердце волка, обвязанное её волосами, изъятое из стазиса — внутрь груди, чуть левее центра.
Куски выделанной овечьей шкуры были расположены в самых анатомически волосатых частях тела.
Ещё горячие угли, обёрнутые в говяжий желудок — в центр живота...
Верея невербально заговаривала каждый ингредиент, который ставила на полагающееся место.
Когда все подготовленные ингредиенты закончились, Верея отошла на два шага, пристально осматривая своё творение. Проверяла, всё ли сделала верно. У неё не было права допускать ошибок на этом этапе, второй попытки не будет.
Верея перепроверила всё трижды. Бросила взгляд на окно. Луна за лёгкой занавесью как раз показалась в раме, щедро разливая со своего диска холодный свет.
«Пора.»
Ноги дрожали от усталости и напряжения, кожу на кончиках пальцев жгло от смеси ингредиентов и уколов сухой травы. Чародейка отодвинула ткань, распахнула створки настежь и впустила в хижину свет и ночной ветер.
Девушка опустилась на колени в начерченный мелом на полу круг, на одной стороне которого осталась соломенная фигура. Переползая от одной свечи к другой, расположенных по краям круга, зажгла их по-простому, не используя магию.
Силы ей пригодятся. Их нужно больше, чем когда-либо ранее в её жизни.
Когда приготовления были сделаны, Верея, закусив губу, провела лезвием по коже, прижала посильнее. Боль и естественные реакции организма на причиняемый вред было тяжело преодолеть, но она продолжила и сделала ещё один надрез. Горло сжалось от сдерживаемого стона, который не должен прозвучать.
Кровь охотно стекала в небольшую мисочку, и Верея, окунув указательный палец свободной руки, начала выводить символы внутри круга. Кровь не краска — плохо переносилась с пальца на доски, впитывалась в сухое дерево. Запоздало девушка подумала, что стоило взять кисточку. Сейчас искать поздно, да и не известно, где эта самая кисточка, есть ли она вообще… Кружилась голова, от металлического запаха тошнило.
Сейчас Лесную ведьму держали в сознании сила воли и одержимость результатом.
Когда все символы были выведены, а в миске оказалось чуть меньше литра крови, лунный свет осветил фигуру из соломы. Верея, боясь упустить момент, превозмогая боль, плеснула из миски: часть крови попала на чучело, часть — заляпала стену, несколько капель упали на пол. Заклубился дым, повалил клубами туман, мелко задрожала мебель в хижине. Кот напряг куцый хвост, раскрыл широко оба глаза, зрачки его стали узкими щелями, шерсть вздыбилась, и он упёрся в дверь всем телом.
Чародейка впервые за несколько месяцев заговорила заклинание. Горло першило и жгло, адреналин тушил слабость. Слова потоком срывались с губ, звучали эхом.
Соломенное тело вспыхнуло и, подвластное давным-давно забытому ритуалу, начало оживать. Кровь Вереи впитывалась в ещё создающиеся органы и ткани, трава превращалась не в пепел — в мышцы, облегая звериные кости, что Верея поместила внутрь, и они тоже менялись. Красная нить рта преображалась и становилась тонкими губами, жемчужные зубы становились настоящими, человеческими.
Когда соломенное тело перестало источать дым, а туман рассеялся, Верея перестала верить своим глазам. Чародейка повалилась на спину, дотянулась до лежащей вне круга чистой, заранее заготовленной тряпки, постаралась затянуть рану, не сводя взгляда со своего создания.
Она не была могущественной, известной или красивой. Но у неё — вопреки всему! — получилось.
На месте соломенного манекена, в свете свечей и Луны стоял обнажённый мужчина: высокий и в меру крепкий, белокожий, стройный, русоволосый. Широкий рот был удивлённо приоткрыт, глаза цвета колокольчиков смотрели по-детски заинтересованно и немного неосознанно. По обнажённому телу от груди вниз спускались светлые завитки волос.
— Получилось, — прошептала Верея и потеряла сознание.
Мужчина продолжал растерянно стоять там, где его создала чародейка.
***
Как бы ни пыталась Мила убедить себя в том, что всё хорошо, она не могла достичь спокойствия и уже около получаса сидела на бревне, как на иголках. Дети весело носились вокруг костра, совершенно забыв о том, что у матери — горе, а у отца — паршивейшее настроение и хмурый взгляд.
В целом за время, проведённое без Эскеля, Мила поняла, что рядом с ней обычнейшая такая семья: не особо счастливая, в меру несчастная, со своими уже устоявшимися правилами и принятыми её членами порядками. Единственное, что не переставало напрягать — это взгляд, которым девушку одаривал Зибо. На свою худющую жену он смотрел с презрением, а на Милу — вовсе как на что-то противное.
Она с таким сталкивалась, иногда. Так смотрели люди, которые судили по внешности и искренне недоумевали: как её такую по земле носит. Для них Мила всегда была неправильной, инфантильной, ленивой и вообще отребьем по всем показателям. Человеком, недостойным внимания. При этом о себе, как правило, подобные личности мнили невесть что, строили наполеоновские планы и считали свою позицию единственно правильной. Таким и был жилистый Зибо. Он так небрежно общался со своей женой, с таким отвращением ворчал на почившую тёщу, что Мила подумала: он ещё и женоненавистник.
Прекрасно.
С такими людьми всегда нужно выбирать концепцию поведения, чтобы общаться было если не приятно, то хотя бы комфортно… Мила решила, что общаться с Зибо вовсе не хочет, поэтому, чтобы отвлечься, взяла гитару за гриф, положила на колени поудобнее.
— Музыкантша что ли? — скривившись, спросил Зибо.
— Ага, — ответила Мила. Думала, что её скудная реакция отобьёт у мужчины желание общаться. Но не учла, что на поляне они были не одни.
— Ой, здорово-то как! — восхитилась Лючия, хлюпнув носом.
Мила улыбнулась женщине, пока глава семейства не сказал:
— Нет ничего здорового. Люди на концерту ходят, чтоб на красивых людей посмотреть, удовольствие получить. Разве ж кто пойдёт такую троллиху слушать?
Жена напряглась, но перечить Зибо не стала, хотя было заметно, как неловко ей за слова супруга. Мила разозлилась. У неё возникло желание отбросить гитару и полоснуть Зибо по мордасам кинжалом, но она понимала: мужчина её и крупнее, и сильнее, а она оружием и пользоваться-то нормально не умеет. Себя кинжалом защищать — это тебе не огурцы в салат крошить!
Даже при защите, которую ведьмак поставил перед уходом на Милу, ему ещё надо будет добежать, чтобы спасти её тушку. Лучше такой ситуации не допускать.
Да и вообще кровожадно как-то. Она привыкла сражаться словами и колкими комментариями в соцсетях, не более.
Стараясь не повышать голос, ответила:
— Троллиху слушать, может, и не пойдут, а меня — да!
Зибо рассмеялся:
— А ты кто ж такая будешь?
И Мила уже хотела было представиться как положено, но поняла: доказывать что-то этому мужику — себе дороже. Да и какой смысл? Сейчас придёт ведьмак, и, край, утром она больше никогда не увидит ни Зибо, ни его семейства. Поэтому девушка решила повеселиться, придумывая на ходу:
— А я кикимора болотная вообще-то! Пела на болотах себе, так меня ведьмак расколдовал, чтоб талант не погибал. А я теперь за ним везде хожу, потому что влюбилась!
Мила произнесла это весело, но неожиданно дети перестали бегать вокруг костра, а глаза взрослых округлились от изумления.
— А так бывает? — тихо спросила Лючия.
— Конечно, бывает, — усмехнулась Мила.
— Быть того не может! — заявил Зибо. — Они, говорят, как огромные пауки!
«Блин, наверное, тут какие-то другие кикиморы…» — подумала Мила. Она-то, когда заявила о своём «происхождении», представляла меркзовато-забавное человекообразное существо с длиннющим носом и пальцами. Такими их рисовали в книжках и мультиках, что она видела в детстве… — «Ладно», — Мила решила продолжать развешивание лапши:
— Так и было, но ведьмак чары наложил, вот я и стала похожа на человека.
— А что, ведьмак твой только в жирных обращать умеет?
«Вот же сволочь!»
Мила стойко решила не опускаться до уровня этого невежи. И мысленно пожелала, чтоб у него яйца отсохли, раз дерзкий такой.
— Просто он меня вашей едой кормит. А мне, чтобы в форме быть, надо человечину жрать! — заявила Мила.
Лючия громко охнула. Младший сын подбежал к матери и спрятался за её длинную юбку. Старший брат сделал шаг ближе к родителям. У тех выражение лица сменилось с удивления на самый настоящий животный ужас.
«Поделом», — нутро девушки ликовало!
И как финальный штрих в этой занимательной беседе, Мила начала-таки петь под гитару, как ни в чём не бывало. Старалась, чтобы звук получался максимально нежным и изысканным. Сыграла весь свой репертуар (и не постеснялась спеть про съеденную жену конюха, для антуража), а когда устала — принялась перебирать аккорды, пытаясь создать какую-нибудь красивую последовательность и запомнить её. Ей показалось, так будет легче: сначала музыка, а потом — текст. По тому же принципу, по которому она сочиняла переделки песен.
Время потекло заметно быстрее. С семейством Мила больше не разговаривала.
Вскоре вернулся Эскель. Увиденной картине смиренно притихшего семейства он удивился, но комментировать не стал. Проследил взглядом, как Мила откладывает гитару, и сразу перешёл к делу:
— Я нашёл след. И разбойников нашёл.
Зибо слушал напряжённо, не перебивал, и ведьмак продолжил:
— Я объяснил им, что брать чужое — нехорошо. Сундуки ваши целы, ждут вас к югу от места, где вас ограбили. Уж извините, но на своём горбу я их не потащу. Сами заберёте.
— А разбойники с ними не убегут? — спросил старший сын.
— Они больше не бегают, — спокойно ответил Эскель. Мальчик понял и кивнул.
— А лошадь? — спросил Зибо.
— Какая ещё лошадь, — нахмурился ведьмак.
— Ну наша, Фифа!
Эскель поднял брови.
— Не было никакой лошади.
— Ох, как же это… — запричитала Лючия.
— А как мы сундуки до дома дотащим? — гаркнул Зибо, перебив жену. От его заискиваний, когда он только просил ведьмака о помощи, не осталось и следа.
— Это меня не касается. Мы договаривались, чтоб я нашёл след. Я помог найти саму пропажу. Безопасный путь вам обеспечил. Остальное не моё дело.
— А маму? Маму нашли? — спросила Лючия.
Эскель замялся на мгновение:
— Я проверил все сундуки, но… не нашёл. Только вещи. И провизию вашу они уже пожрали. Так или иначе, с вас 15 крон.
— Да за что тебе платить? — взвился Зибо. — Ты ж не сделал ни хера!
Эскель опешил. Не сказать, что редко он с подобным отношением сталкивался, а всё же каждый раз удивлялся обесцениванию своей работы. Но спорить и доказывать сил уже не осталось. Эскель достал стальной меч со следами недавней бойни с разбойниками. Зибо вздрогнул от одного вида окровавленного металла, но Эскель решил не мелочиться и направил меч на шею Зибо.
— Плати и проваливай вместе с семьёй. Повторять не буду.
***
Где-то в кронах ухала сова и Мила ёжилась под шкурами, максимально приблизившись к костру. Несмотря на усталость, зубы не переставали стучать, мерзла спина.
— Не спится? — тихо спросил Эскель, глядя на неё светящимися в темноте глазами.
— Я замёрзла, — ответила Мила. — Не могу уснуть.
— Да, ещё не жарко, — согласился Эскель. Бывали ночи и теплее, но он не жаловался. В крепости зимой бывало и холоднее, несмотря на наличие стен и горячего камина. Особенно в метели…
— Я хочу сделать одну вещь, — заявила Мила, спустя минуту решившись. — Можно?
— А что ты хочешь сделать?
— Тебе, наверное, понравится, — буркнула девушка, поднимаясь.
Эскель удивлённо наблюдал, как она перетаскивает своё «спальное место» ближе к нему. Ложится перед ним, лицом к костру, прижимается к нему всем телом, ёрзает, чтоб устроиться поудобнее.
— О-о-о… — протянул ведьмак озадаченно. Вроде как вчера разговор был о том, чтобы забыть всё, что между ними было…
— Даже не думай. Просто вместе будет теплее, — сказала девушка.
— Ничего не обещаю, — произнёс Эскель. — Я себя во сне не контролирую…
«Пиздит как дышит», — подумала Мила. Разговор с ведьмаком сейчас напоминал ей пикантную переписку с горе-пикапером. Она-то знала, видела не раз, что ведьмак спит чутко, как какой-нибудь дикий зверь, в любой момент готовый отразить опасность.
— Ага, конечно, — усмехнулась девушка.
Они лежали какое-то время, Мила пригрелась и начала проваливаться в сон. И где-то на грани грёз и реальности почувствовала, как на живот выше пупка легла горячая ладонь, прижимающая к себе её мягкое тело. Но она слишком хотела спать и слишком не хотела, чтобы это ощущение бережного объятия пропадало. Ей было очень уютно и хорошо.
