***
Чего путники не ожидали, продвигаясь по лесу, так это увидеть дом. Мрачный и изящный, пугающий. Дерево посерело от старости, почернело от влаги. Два этажа тянулись вверх, подражая елям, росшим вокруг мрачной стеной. Круг дома трава была усеяна старыми жёлтыми иголками, а к двери вели ступени; фасад украшали вырезанные из дерева узоры и кружева. Окна в доме ярко горели, словно внутри полыхал пожар. Напарники нерешительно замерли, глядя на строение. — Мне не по себе, — призналась Мила. Дом перед ней казался таким манящим! Всё её нутро стремилось вбежать по лестнице, распахнуть тёмную дверь, и только мозг сопротивлялся этому желанию. Она списывала этот внутренний порыв на усталость от долгой дороги и непогоды, заставшей их. Эскель долго молчал, вглядываясь в окна, взвешивал. Можно проверить и, возможно, напроситься на ночлег. Ну кто ещё может жить в таком доме? Вряд ли какая-нибудь нечисть. А если это разумное существо, вполне можно и договориться. Медальон молчал, и это внушало ему надежду на благоприятный исход. — Зайдём, — решил ведьмак. — Я иду первый. Ты — следом, и не отставай. Поняла? — Хорошо, — согласилась Мила. Она и радовалась, и страшилась. Эскель медленно вытащил серебряный меч, спешился на мокрые отлетевшие иголки. Мила тоже слезла с коня. Почувствовала, что даже сапоги у неё хлюпают от влаги. Коней на всякий случай оставили неподалёку у входа. — Ни звука, — тихо предупредил Эскель и, дождавшись согласного кивка девушки, тихо открыл дверь. Внутри дома было светло, тепло и сухо. Горел очаг, слегка бурлил котелок над огнём, пахло чем-то вкусным. Атмосфера была совершенно домашняя и намного более уютная, чем могло показаться до того, как путники зашли внутрь. Стены и потолок из светлого дерева, чистый пол… Совсем немного мебели, вся деревянная. По стенам были развешены какие-то бусы со странными символами и веники. Мила удивилась тому, что на первый взгляд просторный дом внутри казался очень маленьким: потолки низкие, стены словно давят. В голову приходила ассоциация с тесной, но обжитой заботливыми хозяевами квартирой-однушкой. Эскель, поудобнее перехватив меч, сделал несколько шагов: яркий свет и одомашненность его несколько напрягали. При этом в доме было тихо, слышно лишь, как бушует за окнами непогода да потрескивают поленья в печи. Мила хотела спросить у Эскеля, есть ли кто-то в доме по его мнению, но вовремя вспомнила предупреждение мужчины и молча последовала за ним. Старалась наступать след в след на всякий случай. Из комнаты, в которой они оказались, шла лесенка в люк, ведущий на второй этаж — оттуда тоже лился свет, а в дальнем от входной двери углу — небольшая загородка, отделяющая, видимо, спальную зону от относительно просторной столовой. Эскель хотел поделиться с девушкой соображениями о том, что дом, вероятно, чей-то, но хозяина непогода застала в лесу, однако не успел. Его глаза уловили движение. Моментально кровь наполнилась адреналином, он повернулся. Мила, приметив движение Эскеля, испуганно ойкнула и тут же повернулась в сторону появившейся фигуры, но её реакция была куда хуже ведьмачьей. — Опусти меч, касатик. Я тебе не враг. Перед путниками стояла старушка в длинных одеждах, ярким платочком на голове и стареньких объёмных чуни. Обычная с виду бабушка, каких много Мила видела на базаре, продающих рассаду или урожай, и каких на просторах этого мира можно найти чуть ли не в каждой деревне. Морщинистая, немного скрюченная, с обвисшей грудью под вязаной жилеткой. Эскель медленно и насторожённо опустил оружие, но убирать не стал: — Ты хозяйка дома? — Я, а как же, — добродушно кивнула старушка, улыбнулась, прикрыла маленькие глазки. Мила заметила, что у женщины неправильный прикус. — И не тыкай мне тут. Ишь, молодёжь! — старушка погрозила Эскелю узловатым морщинистым пальцем. — Промокли, небось? Ведьмак молча кивнул, и Мила решила взять инициативу в свои руки. В конце концов, что она, не договорится со старой женщиной? — Промокли, бабушка. Вы извините, что мы без спроса вошли… Нам бы согреться чуть-чуть и дождь переждать, можно? — А отчего ж нельзя-то, девочка? Оставайтесь, — улыбнулась старушка и, хромая, направилась к путникам, намереваясь пройти в другой конец комнаты. Одна её нога под длинными юбками волочилась по полу. Напарники расступились перед старушкой. — И на ночь оставайтесь. Скоро уж темнеть начнёт. Я, вона, суп варю… Вкусный, с мясом.***
— А это точно ничего, если мы у вас заночуем, бабушка Ядвига? — Что ты, девочка, мне в радость! Не часто у меня тут живые люди гостят. Мила сочувствующе улыбнулась, помогая старушке накрыть на стол. В это время Эскель по просьбе хозяйки затапливал баню, в которую вела небольшая дверца, сразу незаметная из-за перегородки. Бабушка сказала, что редко её топит: ей одной и тазика тёплого хватает, чтобы кости согреть, но раз уж гости — надо затопить. И Эскель, насторожённо обведя взглядом помещение, кивнул и ушёл закладывать дрова в печь. Бабушка Ядвига показалась Миле крайне гостеприимной и милой старушкой, несмотря на сморщенное от старости лицо. Глаза её, совсем блеклые, смотрели озорно, прямо горели энергией. Когда стол был накрыт, сапоги Эскеля и Милы сохли у очага, а путники сели за один стол со старушкой, ведьмак спросил: — Откуда у тебя такой домина добротный? Обращаться к Ядвиге на «вы» он принципиально не хотел, но и объяснять, что старушка ему, вероятно, ровесница по годам, не собирался. — Ох… Жизнь-то длинная… Нажила вот. Что-то дарено, что-то заработано, что-то само пришло… — Ядвига зачерпнула суп и с хлюпаньем втянула в себя. — Первый раз вижу, чтобы такой красивый дом посреди леса стоял, — решила поддержать тему Мила. Запоздало подумала, что в этом мире этот дом вообще первый, что она видела в лесу и, возможно, на самом деле это нормальная практика. Как какой-нибудь глэмпинг за городом, только средневековый и более основательный. — Да, — произнёс Эскель, — не часто такое встретишь. Ядвига пожала плечами, продолжила трапезу. Мужчина поднёс к губам ложку с кусочком мяса, разжевал. Подумалось, что вкус у мяса странный. Но старушка выглядела совершенно невозмутимо и обычно, медальон не дрожал и вцелом всё было спокойно. Мила довольно уплетала суп, шкрябая ложкой по дну каждый раз, когда зачерпывала еду. Эскель решил, что излишняя подозрительность просто играет с ним злую шутку. Возможно, старушка просто какие-нибудь специи сыпанула, отчего вкус стал таким непривычным. Да и не понятно, кем была зверушка до того, как стала их ужином. Мила довольно вычерпала из тарелки последние капли супа и удовлетворённо выдохнула. — В баньку-то вместе пойдёте, молодёжь? — спросила старушка с ухмылкой. Эскель повернул голову в сторону Милы, ожидая её решения. Он бы, конечно, хотел вместе… — Ой, нет, бабуль, — Мила засмущалась, — мы просто путешествуем вместе… — Понятно-понятно, — Ядвига хитро улыбнулась. Она-то видела, с какой надеждой мужчина ждал её слов. — Тогда первая иди. Тебе важнее, а то застудишь себе всё, в мокрых-то штанах. Этого нельзя! Всё ещё смущённая Мила повернула голову к Эскелю, ожидая его согласия. Ведьмак уверенно кивнул: — Иди. А я после тебя. Когда за девушкой захлопнулась неприметная дверь в предбанник, Ядвига пристально посмотрела в глаза ведьмаку: — Хорошая девка. Зря только с тобой мотается. Эскель внезапно для себя самого прервал зрительный контакт, уставился на собственные руки: — Я знаю.***
Когда Мила, с мокрыми волосами, горячая и розовая от пара, вышла вновь к обеденному столу, Ядвига поспешила отправить ведьмака мыться, мотивируя тем, что и ему непременно надо согреться, чтобы не захворать. При этом Эскель понимал: Ядвига прекрасно знает, что ведьмаки — мутанты, и простуда от переохлаждения ему точно не грозит. Впрочем, он и сам был бы не прочь смыть с себя грязь и просушить одежду, поэтому послушно удалился купаться. — А ты, девочка, снимай свои штаны. Мокрые же! Мила поспешила объяснить старушке, что других у неё нет, но та лишь отмахнулась: — Я тебе сорочку выдам. Та не морщись, дурашка! Не свою. Шила я как-то, да так и лежит новёхонька… Снимай, говорю! Пока Мила робко стягивала с себя липкие и уже действительно грязные кожаные штаны, Ядвига дошаркала до сундука в углу. Пошебуршала немного и вскоре выудила длинную и широкую белую хлопчатую сорочку, расшитую орнаментом красной нитки на манжетах и по вырезу у шеи. — От! — старушка довольно подняла находку. Мила посмотрела: красивая вещь, которую так и хотелось рассматривать. — На, меряй! Мила приняла сорочку из рук Ядвиги, растянула ткань на месте, где должны быть бёдра. Подумала: «Нет, не влезу», — и расстроилась. Но только она хотела с грустью сообщить об этом хозяйке дома, как наткнулась на такой пристальный взгляд, что поняла: надо хотя бы для виду примерить, чтобы не расстраивать щедрую старушку. Она стянула рубашку, оставшись в белье, и уже хотела натянуть сорочку на себя, как Ядвига воскликнула, тыча в бюстгальтер: — И упряжку свою снимай, нечего! Мила сначала опешила — всё-таки раздеваться перед незнакомым человеком было некомфортно. Затем рассудила: в примерочных магазинах белья она не стеснялась, а бабушка Ядвига не первый год по земле ходит и тоже женщина, ну что она там не видела? Когда девушка расстегнула замочки на спине, ей было всё ещё неловко, но она старалась держаться невозмутимо. — Такую красоту и в лифчик прятать! — цокнула старушка, наблюдая, как смущённая гостья торопливо натягивает на себя сорочку. Прожитые годы не помешали её глазам рассмотреть всё, что она хотела рассмотреть. А сорочка удивительным образом вполне комфортно села, удивив Милу. «Похудела, что ли?» — не поверила она. Девушка привыкла, что вес у неё либо стоит, либо ползёт вверх, а уменьшается только в редких случаях, когда она очередной раз пытается «взять себя в руки» ненадолго. Плотная ткань едва облегала выступающую грудь и бёдра, а на животе была довольно свободна и не создавала эффект перевязанной шпагатом колбасы. — Ну что за красавица! Всегда любо смотреть, когда женщина в юбочке. Мила не ответила, рассматривала искусные узоры на манжетах. Такую вышивку в родном мире можно было встретить разве что в музеях да у каких-нибудь мастериц за сумасшедшую цену. Пока Мила любовалась сорочкой, Ядвига прошаркала до стола, отодвинула табурет и присела. — Садись давай передо мной, расчешу хоть тебя. И высохнет быстрее. Мила очередной раз смутилась, перекинула светлые волосы на плечо: — Ой, бабушка Ядвига, не надо! Что уж я, сама не расчешусь! — Да вижу я, колтуны одни! Нельзя так. Садись, я вон — гребень нашла, — Ядвига продемонстрировала деревянный гребень в морщинистых руках. Видя, как нерешительно мнётся пристыженная девушка, настойчиво повторила: — Садись! Мила сдалась, послушно села перед старушкой. Та провела гребнем по волосам, и Мила почувствовала, как в нём застревают спутанные локоны. Не мудрено: всю неделю волосы она расчёсывала только пальцами. Они молчали, пока Ядвига не произнесла: — Ну и грива у тебя, девочка! Сокровище настоящее. Такое беречь надобно, — гребень постепенно продвигался от кончиков к корням, а девушка начинала млеть — ей всегда было приятно, когда трогают её волосы. — Я всегда дочку хотела, чтоб вот так её расчёсывать, косы ей плести. — А у вас нет детей? — осторожно спросила Мила. — Нету… Не сложилось, — с грустью в голосе ответила Ядвига. Продолжали расчёсывания в тишине под треск свечей и полена, что прямо перед ужином положили в очаг. Мила совсем расслабилась, но внезапно почувствовала, как одна из прядей застряла между зубьев гребня и с треском была выдернута старыми руками. — Ай! — Уж извини, такие путляки у тебя тут, — объяснилась Ядвига. — Да ничего… — успокоилась Мила. Она себе, бывало, целые клочья волос выдирала, когда спешила прочесать мокрые волосы. Когда Эскель, в одной рубашке и штанах, босиком зашёл в общую комнату, Мила пальцами пыталась прощупать необычное плотное плетение, что соорудила Ядвига из её волос и украсила яркой лентой. Ведьмак так и замер посреди комнаты, любуясь девушкой в сорочке. Такую он её ещё не видел и изумился, как же на ней хороша и эта белая сорочка, и это чудное плетение… Когда Мила подняла на него взгляд, он как-то даже немного растерялся. — Ты закончил? — А… да. Девушка усмехнулась его реакции: — Чудно́ выгляжу, да? — Да, чудно́. Мила грустно вздохнула: — Ничего, я сейчас штаны постираю, к утру высохнут, и буду как обычно. Эскель молча смотрел, как она со штанами и носками в руке идёт в сторону бани. Хлопковая сорочка так соблазнительно облегала её бедра, что он подумал: будь она в такой сорочке прошлой ночью, он бы точно не сдержался. Взял бы прямо на шкурах посреди леса и любил бы до рассвета.***
Второй этаж, по которому нужно было взобраться через люк в потолке, был освещён не так ярко, как первый, и был заметно меньше: вдоль одной стены — стеллажи с книгами, по другой — сероватые мешки и сундуки с вещами, у окна с видом на речушку добротный трельяж. Старые льняные занавески прикрывали только часть окна. На полу лежали две сложенные друг на друге перины, покрытые простынёй. Перьевая подушка была всего одна, но плотно набитая, обёрнутая двумя сшитыми между собой полотенцами вроде наволочки. Теперь Мила вспоминала, как однажды Эскель назвал ночь в корчме деревни Бобьяучи комфортной, и поняла: такие условия — действительно редкость. А их комната в «Счастливом топоре» по удобству, пожалуй, вполне приравнивалась к дорогому люксу. Но спать, пускай и на полу на перинах с одной кроватью в незакрывающейся комнате, под стук капель об оконное стекло, было всё ещё в разы комфортней, чем на шкурах посреди леса. Даже опуская факт, что эту ночь девушке предстояло вновь провести нос к носу с ведьмаком. Не то чтобы она жаловалась, но учитывая, что под сорочкой на ней ничего не осталось (пользуясь случаем, трусы Мила тоже решила простирнуть), очередная ночь с мужчиной, отношения с которым она собиралась держать на вытянутой руке, была прямо совсем не на руку. Эскель тоже в восторге не был. Новый образ Милы будоражил не только воображение, и он ощущал себя голодной собакой, перед которой положили кусок мяса, но запрещают его есть. Эх, вот если бы Мила сама… Пока девушка, ползая на коленях, заправляла простынь под перины, чтобы они не слишком сбивались ночью, он представлял, как бы прижался сейчас сзади, сжал бы пышную грудь, задрал бы сорочку, провёл бы ладонью от нежной шеи по позвоночнику до… — Будешь приставать ночью — я тебя ударю, — предупредила Мила серьёзным тоном, не поворачиваясь к ведьмаку. Улеглась на одну половину перины, подложила под голову руки и кончик подушки. Эскель не ответил, потушил свечи, оставив только одну рядом с люком, пристроил мечи рядом с периной. Молча лёг на другую половину и отвернулся на всякий случай. Он слышал, как девушка заворочалась в поисках удобного положения, и подумал: хорошо, что перина широкая и она его не касается. А через пару минут дыхание Милы выровнялось. И несмотря на то, что Эскель обычно спал крайне чутко, он не услышал, как на первом этаже домика хозяйка, шаркая по полу костяной ногой, добралась до входа и открыла дверь. На пороге дома старуху ждала серо-зелёная змейка. — Сейчас обратно поползёшь, — сообщила Ядвига тихо. — Иди-ка сюда… — старушка наклонилась к полу и дождалась, когда змейка заползла на морщинистую ладонь. Ядвига обернула вокруг змейки прядь светлых волос, кончик протянула к её голове. — Передай своему хозяину, я своё обещание сдержу. И пущай боле меня не ищет. Змейка высунула раздвоенный язычок, захватила в рот кончик волос. Ядвига бережно опустила существо на пол, приоткрыла дверь, и змейка уползла прочь, затерявшись в траве.