***
Давно Мила не ощущала такой неловкости. Уминая картофель из подобия шулюма, Мила старалась не поднимать глаза на Эскеля, севшего на противоположной стороне стола. За всё время, что она лежала на плече мужчины, они только и делали, что целовались и наглаживали друг друга: Мила водила пальцами по впадинам между мышцами и соединяла невидимым рисунком шрамы на его теле, словно созвездия (разве что к лицу лезть не осмелилась, ей это показалось отчего-то нетактичным), пока ведьмак следил за её пальцем из-под полуприкрытых век, а Эскель гладил её по груди, рассматривал рисунок на её ладонях и пухлые пальцы с обломанными ногтями, ребром ладони проводил по складочкам, и Мила хихикала — щекотно. Она не спрашивала о том, откуда какой шрам, и он был ей за это благодарен. Он не шептал ей ни пошлостей, ни комплиментов, не сыпал признаниями в чувствах, и она была ему за это благодарна. Около полутора часов не говорили совсем. И если для Эскеля эта тишина между ними была настолько благостной, насколько вообще возможно, то Мила всё ждала и ждала момента, чтобы поговорить. Но так и не дождалась: в какой-то момент ведьмак тихо попросил: — Мила, а расскажи о своём мире. Какой он? И девушка даже как-то растерялась. С чего начать? — Ну, я живу на планете, которую люди называют Земля. — Ты живёшь на небе? — Нет, ну… Это просто одна из планет в космосе. Сейчас, скорее всего, мы тоже в космосе. — Я не понимаю. — В моём мире люди вообще не так уж давно выяснили, что все мы живём не на плоскости, а на большом шаре, который плывёт где-то в бескрайнем пространстве… — И вы не падаете? Мила засмеялась: — Нет. Но знаешь что? Забудь, мне слишком сложно это объяснить. Лучше я расскажу про свой город. Он совсем не такой, как у вас здесь… И она рассказывала про стеклянные здания, про многоэтажные дома, про школы и университеты… — А эльфов у вас нет? — Если и есть, никто их никогда не видел. Но про них есть сказки и множество историй. — А монстры? — Монстров у нас нет. — Совсем? — Ага. Но у нас есть страшные и опасные звери. Или просто странные и непонятные. А есть, как у вас, куры, утки, волки, собаки… Эскель слушал и пытался представить. И если многоэтажные здания со множеством квартир он представить мог — словно замок или башню, в которой много хозяев, то повозки, которые без магии движутся с помощью огня и специальной жидкости, без лошадей или иных животных, он представить не мог. Не мог представить, как без магии у людей в домах светло, будто днём. И как люди со всего мира, не видевшие друг друга ни разу в живую, могут общаться на расстоянии с помощью каких-то коробочек-передатчиков тоже было для него совершенно непонятно. А Мила, хоть и хотела бы его просветить, но просто даже не знала, как объяснить Эскелю, что такое интернет, смартфон, как именно работает двигатель автомобиля. Совершенно не смущённые наготой, ещё пару часов они пролежали, занятые в разговорах. По итогу Мила осталась в несколько растерянных чувствах: сказать то самое, важное, ей так и не удалось. А ей хотелось сказать честно и о том, почему она пока что не уверена, что может отвечать ему «И я тебя люблю», и спросить, что вообще они будут делать дальше. Знает ли он, как вернуться в её мир, возможно ли это… А может ли он отправиться с ней? А будет ли вообще он ей помогать? Ведь, если он действительно любит, может, он намеренно ей соврёт… Всё это требовало обсуждения, однако внезапно в дверь выделенной девушке комнаты, кряхтя, постучался Йон, и не прозрачно дал понять: хозяева вернулись, и вообще ужин скоро, и хоть он всё понимает, как и все остальные домочадцы, но, честное слово, негоже в комнате запираться и хихикать. И вот Мила, слушая щебетание детей вокруг и хохот мужчин, стучание деревянных ложек о глиняные плошки, боялась оторвать взгляд от содержимого тарелки, слишком стремительно исчезающего. К тому же, когда она садилась за стол, дочка Иды, что заплела ей с утра косу, расстроенно выпятила губу: волосы Милы после секса были совершенно растрёпаны и она просто собрала их в лёгкий хвост. Всё это заставляло Милу нервничать. — Давай сверим! Раз про зужалок в нашем бестиарии — было, а в вашем — не было, может, и ещё отличия найдём! — Не думаю, что это хорошая идея, — нахмурился Эскель. — Да ладно тебе, Волк! Это раньше смысл был тайны хранить… А сейчас, от ваших вот сколько осталось? — Не знаю. Из тех, кого видел последние лет пятнадцать, только я. И Белый Волк, но тот, я так понял, отошёл от дел. — Белый Волк? Тот самый, что Мясник из Блавикена? Не может быть! Эскель согласно промычал, откусывая хлеб. — А я думаю, чего мастер Лютик перестал про него сочинять… Обалдеть, конечно. Это что, получается, ты вроде как последний, что ли, из своей школы остался? — Вероятно, так. — Ну дела… — Йон задумчиво откусил хлеб, тщательно прожевал. — Моих тоже, конечно, не много, но… двое точно живые ещё, если не померли на днях. Ещё двоих пару лет не видел, не знаю, и ещё один под горой Карбон прижился — в оружейники подался. — Ведьмак? В Махакаме? — Представляешь, да! Я сам не верил, пока с ним не встретился. Он однажды спас задницу одному кузнецу-краснолюду, а тот… Милу дёрнул за рукав сын старосты, мальчик лет восьми, и ей пришлось оторваться от разглядывания тарелки и перевести внимание на ребёнка: — Что такое? — А Микуль сказал, что ты поющая кикимора. Это правда? Мила аж подавилась. Прокашлялась, улыбнулась как можно более дружелюбно: — А почему Микуль так решил? — Ему папа его сказал. Папа Микуля товары возит и продаёт. И ему недавно сказали, что девушка с гитарой путешествует с ведьмаком и много ест, потому что раньше была кикиморой и ей человечины надо. Это ведь ты, да? У Милы в голове активно простраивались нейронные связи. Лес. Вредный мужик с семьёй. Мёртвая бабка в сундуке. Костёр. «А я кикимора болотная вообще-то!» «Просто он меня вашей едой кормит. А мне, чтобы в форме быть, надо человечину жрать!» Оп-па. Она уже успела подзабыть, как быстро в этом мире разносятся лживые слухи. — А ты боишься кикимор? — заговорщицким тоном спросила девушка. — Их все боятся. Но ты хорошая кикимора, да? — И добрая! — поддакнула забывшая про обиду на испорченную причёску младшая дочь. Мила огляделась: вся семья внимательно прислушивалась к разговору, перестав поглощать пищу. Сглотнула, заправила волосы за ухо, улыбнулась как можно более уверенно: — Очень хорошая! Дети разулыбались, старшая дочь, подняв брови, пристально начала приглядываться к Миле. Йон хохотнул: — Во дела… Мила, впервые с тех пор, как опустилась на лавку за столом, посмотрела на Эскеля. Тот, широко раскрыв жёлтые кошачьи глаза, всем видом будто говорил: «Что ты, женщина, несёшь?». — Мастер ведьмак! Мастер ведьмак! А расскажи, как ты её расколдовал! — спросил мальчик и даже привстал над столом, перегнувшись через тарелку, чтобы видеть мужчину. — Ян! Сядь на место сейчас же! — прикрикнула на сына Ида. Эскель перевёл взгляд на Йона, но Грифон театрально положил голову на ладонь, опираясь локтем о стол: — Да, расскажи, Волк, как ты такую кикимору расколдовал! Да ещё и поющую! Эскель глубоко вдохнул, медленно выдохнул и произнёс: — Ведьмачья тайна, не могу рассказать. — Ну во-о-от… — Жа-а-а-алко, — протянули дети. Йон хохотнул, прикрыв улыбку рукой. Впрочем, даже сквозь пальцы было видно, как поблёскивают белые зубы. — А ты споёшь? — мальчик снова повернулся к Миле. Улыбнулась мальчику, просто в шутку, как обычно говорят детям, сказала: — Если ты поможешь организовать выступление, я спою. — Ура-а-а! — заголосила младшая дочка. — Я всё сделаю! — заверил Ян. — А что тебе нужно? Мила нахмурилась: а и правда, что нужно? — Мне нужно будет рассказать всем-всем-всем, что будет выступление! И… нужно что-то вроде объявления. И место найти. — Ты могла бы выступить в школе, — задумчиво произнесла Ида. — Да, хорошая идея… — согласился с женой Миежко. — Могу помочь с афишами, — предложил Йон. Мила удивлённо повернулась на ведьмака: — Ты серьёзно? — Ага! — Ты умеешь рисовать? — Ха, ещё как! Меня в Каэр Серен дразнили, что я рисовал постоянно. Девушка задумалась. А почему бы… Почему бы не использовать этот шанс! «Раз пошла такая пьянка, нужно, чтобы выступление было на десять из десяти, чтоб поползли слухи. Нужно сделать рекламу. И пускай я буду поющей кикиморой, да хоть Кощеем Бессмертным — это будет средневековый «вирусняк»! Раз слухи быстро передаются, надо просто это использовать!» — у Милы загорелись глаза. Это был шанс заявить о себе, начать уже, наконец-то, зарабатывать и перестать висеть на шее Эскеля. Мозг Милы заработал как заведённый. «Раз я кикимора, расколдованная ведьмаком, нужно подтверждение. Нужно, чтоб был ведьмак. И народ бояться не будет», — размышляла девушка. — Эскель! Мужчина замер, вперившись в Милу. — Я буду петь, а ты будешь стоять рядом! — Это зачем? — нахмурился Эскель. «Нельзя говорить, что это для пиара. Не поймёт». — А вдруг кто на меня с вилами пойдёт? А ты меня защитишь. С тобой мне будет не страшно. Йон прыснул: ему со стороны было кристально понятно, что ведьмак рядом нужен для чего угодно, только не для защиты. Но решил подыграть: — Это да, обязательно нужна защита! Помню, был я в одном городе, так бард спел песню о своей любовнице, а она оказалась дочкой капитана стражи. Эх, честное слово, крику было… Его, слышал, потом в тюрьму посадили. А был бы с ним какой-нибудь ведьмак… Эскелю идея стоять перед людьми рядом на импровизированной сцене заведомо не нравилась, однако рассказ Йона и просьба Милы сделали своё дело: он даже плечи расправил, кивнул: — Хорошо. Мила благодарно посмотрела на Йона. Подумала, а хороший всё-таки мужик, этот ведьмак с кулоном-грифоном! Дальнейший ужин прошёл в шумном обсуждении грядущего выступления, которое внезапно из шуточного переросло в самое настоящее событие для тихих и уютных Торчалок.***
Весь следующий день был посвящён подготовке к выступлению. Мила, запершись в комнате, пол дня просидела с гитарой (пока пальцы не стали красными, а кожа на кончиках не начала облезать), выписывая на листочек репертуар, выстраивая порядок песен на выступлении. Заучила наизусть текст на мотив «Моё сердце остановилось», записанный ещё там, в треклятых горах. Уже после обеда, чувствуя неприятное першение в горле, ещё не до конца восстановившегося, подумала: хорошо бы сочинить что-нибудь о приключениях ведьмака! Логика была следующей: в блоге при ведении социальных сетей всегда есть «персонажи», которые становятся неотъемлемой частью бренда. У личных аккаунтов — мужья, домашние любимцы, дети, родители или подруги. У бизнес-аккаунтов — работники, которых подписчики начинают запоминать по именам и уже ассоциируют с брендом напрямую. И хоть социальных сетей и блогов в этом мире не было, она, как бард, собиралась построить личный бренд. И хоть не сказать, что продажник из Милы был хороший (скорее просто неплохой), она собиралась по-максимуму вытянуть из этого выступления всё, что только возможно. И раз уж она кикимора, расколдованная ведьмаком, и этот самый ведьмак будет рядом скорее всего всегда, нужно поднять и его популярность тоже. Нужен «ведьмачий хит»! Что-то цепляющее, запоминающееся. Лучше с надоедливым припевом. Или слезливо-страдательное или бестолково-весёлое. И лучше бы, чтоб основано на реальных событиях. Если песня людям зайдёт, Мила убьёт сразу трёх зайцев: прославится сама, пропиарит ведьмака, а заодно продемонстрирует его профессионализм, тем самым повысив лояльность аудитории, что вследствие привлечёт к нему заказчиков. «Людмила Алексеевна, ты — гений!» — похвалила себя девушка. Вышла из комнаты, чтобы найти Эскеля и выспросить у него какую-нибудь мало-мальски интересную историю. Обычно развести мужчину на действительно подробный рассказ о его приключениях было тем ещё челленджем…***
Пока люди заходили в разрисованный домик-школу, Мила нервно переминалась за углом, подглядывала и нервничала. Пока всё шло в целом хорошо, не считая афиш, которые любезно, совместно с детьми старосты, нарисовал Йон. Он написал текст и вырисовал чёрный контур, который дети с удовольствием разукрасили. Вот только ведьмак школы Грифона подошёл к делу настолько скрупулёзно, что теперь под крупными красными буквами «Поющая кикимора» была нарисована какая-то неведомая тварь, похожая на смесь паука и скорпиона, с жёлтой гитарой в когтях-клешнях и волосами-соломой на голове. Как только афиши были готовы, Йон с ребятнёй расклеили это совместное творчество по всему поселению и только после, за ужином, радостно отчитались о проделанной работе. Увидев афиши, Мила пыталась ведьмака если не убить, то хотя бы покалечить, но не смогла: бегал Грифон уж слишком быстро. Однако ж в школу набивалось всё больше любопытствующих: и взрослые, и дети. Настолько много, что Ида отправила Миежко, старшего сына и Йона искать дополнительные лавки или стулья. Оставалось непонятным, хотели они посмотреть на эту монструозину с афиши или всё же понимали, что на самом деле кикимора «расколдованная», и это заставляло Милу нервничать. Вдруг, как только они увидят её, обычную полную девушку, народ сразу потеряет интерес и разочарованно разбежится? Ведьмак под видом охранника стоял сбоку от входа, пока Ида собирала с пришедших взрослых плату — чисто символическую. Чувствовал он себя неуместно и словно на выставке: даже среди жителей этой доброжелательной деревни находились те, кто смотрел на его глаза с презрением, на шрам — со страхом, на мечи за спиной — с опасением. И хоть был соблазн уйти (вилы никто из жителей притащить, к счастью, не додумался), он продолжал твёрдо стоять на месте, скрестив руки на груди. Мила вытерла влажную ладонь о штаны, перехватила гриф настроенной гитары и вытерла ладонь второй руки. Нервно заправила выбившиеся волосы за уши. Осмотрела вычищенные утром сапоги, одёрнула чистую, пахнущую мылом блузу. «Вдруг голос подведёт?» «Ида напоила меня тремя кружками той травы с мёдом, всё должно быть нормально». «Вдруг им не понравится музыка?» «Ты не деньги, чтоб всем нравиться. Да и терять, по сути, пока нечего». «Вдруг меня закидают гнилыми помидорами и тухлыми яйцами?» «Для помидоров не сезон. А тухлые яйца ещё поискать надо». «А вдруг… вдруг… А если…» Эскель подошёл тихо, и Мила даже вздрогнула, ощутив его тяжёлую ладонь на своём плече. — Ты чего? — тихо спросил ведьмак. — Ничего. Просто задумалась, извини. — Все уже собрались. — Угу… Мила глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Как же всё-таки страшно! — Иди сюда, — Эскель подошёл ближе, раскрыв объятья, и Мила уткнулась носом в его грудь. — Не волнуйся. Уверен, всё будет хорошо. Ты здорово поёшь. — Правда? — Мне же понравилось. — Разве? — Да. Только не пой ту песню, что ты от менестрелей слышала. Про мясо. Девушка не смогла сдержать смеха: — Не буду. Только «пра любоффь» сегодня буду петь. Нам, кикиморам, знаешь ли, только и поётся, что про любовь да про жратву. Теперь уже Эскель тихо рассмеялся, рот растянулся в кривой из-за шрама улыбке. Повторил: — Всё будет хорошо. Мила подняла голову, потянулась за поцелуем, и мужчина охотно склонил к ней лицо, нежно коснулся сухих губ. — А ещё у меня для тебя небольшой сюрприз. Я две песни сочинила, ты их ещё не слышал. — Интересно. — Надеюсь, тебе понравится! У ведьмака на душе потеплело. Никто ему сюрпризы раньше не делал, кроме агрессивных кметов, отказывающихся платить. Он не нашёл, что сказать, лишь покрепче прижал Милу к себе, чтобы через мгновение отпустить и, поймав её взгляд, сказать: — Пойдём. Все уже ждут.***
Мила вошла в школу в сопровождении ведьмака: он, словно секьюрити, шёл за ней следом и только перед выделенным ей для выступления местом остановился, встав сбоку, прислонившись плечом к стене. Девушка представилась сама, оглядела людей: большинство выглядело заинтересованными. Некоторые взрослые, пришедшие только из-за любопытных детей — скучающими, сзади, за лавками и стульями стояли плечом к плечу три расстроенных мужика: видать, они рассчитывали всё же на чудище с гитарой, а не на бабские песнопения. Мила внезапно бросила себе вызов: к концу выступления заставить этих троих аплодировать. Села на небольшой табурет, поправила гитару на колене, начала петь. Народ затих, прислушался. К концу первой песни на лицах скучающих она заметила заинтересованность. К окончанию второй увидела, как лица мужчин сзади из разочарованных превратились во внимательные. К третьей песне зрители начали вместе с Милой подпевать «Алые паруса» в припеве и хлопать в ладоши, как это делала она. Когда все «разрешённые в средневековье» песни у исполнительницы кончились, она предупредила: сейчас все присутствующие станут первыми слушателями новой баллады. О том, что они, по сути, вовсе первые её слушатели, не считая женоненавистника Зибо с его семьёй и Эскеля, девушка умолчала. — Это баллада о добродетельном ведьмаке Эскеле, что превратил меня в человека! Называется… — с ужасом поняла, что названия вообще-то не придумала. Но слово не воробей, пришлось импровизировать: — Называется «Мёртвая невеста!» Прокашлялась на всякий случай, ударила по струнам. Выводить красивые мелодии она не умела от слова совсем, потому сразу начала с боя и запела придуманный вчера вечером текст: — Сядь, отдохни и послушай, что расскажу. Взял ведьмак заказ на полуденницу, На полях близ деревни средь бела дня Монстра смело унял не щадя себя. В деревне той близ Синих гор Мужик однажды взял топор. Пролилась кровь невинная Под тёплым солнцем октября, Пролилась кровь невесты той, И не осталось ничего. Воскреснуть ей не повезло Любимому назло! Храбрый ведьмак смело взял на неё заказ, Меч прихватил и отправился сей же час. На полях близ деревни средь бела дня Монстра смело унял не щадя себя Сверкнуло в солнце серебро, И было лезвие востро. Хоть был тяжёлым этот бой, Невеста обрела покой. Был ранен сильно наш герой, Но отыскал в крови топор. Убийцу он нашёл по запаху Легко назло! В деревне той близ Синих гор Мужик однажды взял топор. Пролилась кровь невинная Под тёплым солнцем октября, Пролилась кровь невесты той, И не осталось ничего. Воскреснуть ей не повезло Любимому назло! В первом ряду испуганно заплакали дети. Эскель хмурился: он всё гадал вчера, зачем девушка его расспрашивала об интересных заказах… А оно вон чего. Просил же про мясо не петь, ну она, в целом, и не пела. «Завёл собственного Лютика на свою голову…» — подумал ведьмак. Йон, внезапно нарисовавшийся за его плечом до начала этой песни, усмехался недоуменно: тоже как будто не очень понял нескладного творчества возлюбленной Волка, хоть голос девушки ему понравился. Женщины смотрели на Поющую Кикимору озадаченно: песни про любовь им явно нравились намного больше. С задних рядов донеслось: — А что за «солнце октября»? У Милы довольная улыбка моментально сошла с губ. Она сначала нахмурилась: что тут непонятного? Солнечным днём в октябре месяце! Затем ужасом выпучила глаза на задавшего вопрос мужчину, повернула голову к своему «охраннику» с осознанием: они что, не знают, что такое «октябрь»?! Эскель, видя её наполненное паникой выражение лица, понял: надо спасать ситуацию. И хоть сам понятия не имел, что такое «октября», нарочито лениво повернул голову к задним рядам: — Праздник такой у местных. Кажется, объяснение из уст ведьмака слушателей не слишком устроило, но больше вопросов не поступило. Раздались хлипкие аплодисменты, пока двух особенно громких плачущих детей мамы выводили из зала. «Пиздец…» — подумала Мила. — «Тут что, месяцы по-другому называются?!» Поняла: хит «не залетел». И нужно срочно спасать положение. — Дамы и господа, и завершит моё выступление песня… Обо мне! Посвящаю её моему единственному и неповторимому спасителю! В глазах зрителей снова как будто зажёгся интерес. Мила бросила взгляд на Эскеля: мужчина смущённо поскрёб пальцами разодранную шрамом щеку, склонил голову чуть вперёд, так, что тёмные волосы упали ему на глаза. «Давай, Людмила, сделай по красоте!» — подбодрила Мила саму себя. Удостоверилась, что пальцы на струнах стоят верно, выпрямила спину и, растянув губы в улыбке, принялась играть. — Ведьмака я не знала до прошлого лета, Я болталась в болоте, В холодной воде! И совершенно случайно В него я влюбилась, И расколдавалась, И стала живой! Моё сердце восстановилось! Моё сердце отмерло! И вот уже целый год мы просыпаемся вместе, Даже если есть срочный на гадов заказ. Он серебряный меч не даёт мне потрогать, Но зато он с заботой кинжал мне припас! Народ повеселел. Откуда-то справа послышался одобрительный свист. Мила продолжила петь: — И моё сердце восстановилось! Моё сердце отмерло! И, может быть, я не стала пока знаменитой, Не хожу в модых платьях по всяким балам, У меня очень мало друзей человечьих, Но зато я мотаюсь с ведьмаком тут и там. Ну так и он, между прочим, Как опытный мастер, мочит всяческих тварей, Коль со златом карман, И хоть, вы знаете, сердце моё полыхает, Признаюсь вам, любовь что к нему — не обман. Ведь моё сердце восстановилось! Моё сердце отмерло! Вместо гитарного соло в конце Мила от души затянула ноты на «ту-ту-туру». Как только прозвучали последние аккорды, школа сотряслась от аплодисментов и одобрительных криков. «Зашло!» — обрадовалась исполнительница. — Давай ещё, Кикимора! — хохотнули мужчины из конца помещения. — Ещё! Ещё! — заскандировали зрители. Девушка чувствовала, как от широкой искренней улыбки начало сводить мышцы у ушей. Успех. Несмотря на дурацкие афиши и её оплошность с предыдущей песней — это был успех. Мила посмотрела на героя песни… Она готова была поклясться, что обычно стабильно бледный Эскель покраснел, сверкая расширенными зрачками жёлтых глаз из-под тёмных волос. — А я думал, она уже все твои мечи перетрогала! — Замолчи.