Легенда о последнем волке

      На следующий день в Торчалках тут и там то и дело напевали «Моё сердце восстановилось». Дети, мимо которых прошли Эскель и Мила, увлечённо играли в кикимору и ведьмака. Взрослые, заметив их, провожали парочку с добродушными улыбками и странными усмешками.       Утром Эскель предложил девушке продолжить (толком и не начавшиеся) тренировки по овладению кинжалом, но сделать это подальше, за пределами деревни. Мила нахмурилась, и ведьмак пояснил: возьмут перекус и плед, чтобы можно было перевести дух, а к вечеру вернутся. Мужчина просто не хотел, как в прошлый раз, отвлечься на любопытных детей.       Нашли цветущую поляну подальше от дороги и приступили к делу.       Эскель неторопливо и обстоятельно объяснял, как лучше встать, чтобы не потерять равновесие, как лучше наносить удар, куда следует целиться. Мила слушала внимательно, старалась не перебивать и впитывать информацию как губка.       — Попробуй напасть на меня, — сказал Эскель, встав напротив Милы в паре шагов.       Девушка неуверенно потопталась на месте:       — Ты же безоружный…       — Не думаю, что ты сможешь меня ранить. Не бойся, нападай.       — Ну, ладно.       Мила двинулась на мужчину, целясь в шею, но тот легко увернулся, выбил оружие из её рук.       — Ещё раз.       Девушка подняла кинжал, перехватила покрепче, снова пошла в атаку, и снова Эскель увернулся, перехватил её запястье.       Они повторяли и повторяли, и повторяли… Раз за разом Эскель терпеливо объяснял, что нужно сделать иначе, и девушка старалась учитывать всё сказанное. Иногда ошибки получалось исправить сразу, иногда не выходило из раза в раз. У Милы сбилось дыхание, а в груди нарастало раздражение. Она понимала: он-то обученный и опытный боец, сильный и быстрый, а она — просто домашняя девочка, которая последний раз спортом занималась на физкультуре в универе.       Спустя ещё несколько безуспешных попыток воскликнула:       — Мог бы и поддаться ради приличия!       — Если вдруг будет ситуация, когда тебе придётся его использовать, враг тебя жалеть не будет. И тебе повезёт, если он будет медленным или безоружным.       Мила зарычала, поднимая с травы кинжал и, поддавшись эмоциям, постаралась нанести удар в пах. Подрасслабившийся Эскель успел уйти, но лезвие всё же мазнуло кончиком по штанине.       — Уже лучше, — резюмировал ведьмак.       И девушку это подбодрило. Следующая попытка нападения была сделана с большим энтузиазмом.       Спустя час Эскель предложил прерваться. Видел, что Мила совсем выдохлась.       — Ничего, со временем получится, — подбодрил он её, передавая флягу с водой.       Мила сделала несколько жадных глотков, закрутила колпачок фляги, откинулась на спину.       — Как ты, я вовек не научусь.       — Тебе не нужно, как я. Ты же не ведьмак. Ты просто должна уметь защитить себя.       — Но ведь против Полоза эта штука бесполезна. Я бы его даже не поцарапала, — уже тише сказала Мила. Помотала головой из стороны в сторону, словно прогоняя из головы возникший образ монстра.       Эскель, опершись предплечьем о согнутое колено, смотрел прямо перед собой, на лес:       — Зато поможет отбиться от навязчивого поклонника.       Мила поняла, о ком он вспомнил. Но решила снять напряжение, переведя разговор в шутку:       — От тебя, что ли?       Эскель напрягся:       — Я навязчивый?       — Нет. Ты замечательный. — Мила, ухватившись за колено, подняла корпус и прислонилась виском к плечам Эскеля, где не было шипов куртки.       Тёмное тяжёлое облако скрыло солнце. Прохладный ветер прошёлся по влажной коже, и Мила вздрогнула, съёжившись. День сегодня был холодный.       Несколько минут они молчали.       — Эскель? — тихо позвала девушка, и ведьмак повернул к ней голову, скосив глаз. — Я хочу спросить.       — Спрашивай.       — У нас есть какой-то план?       Эскель отвернулся, глубоко вздохнул — Мила почувствовала, как ощутимо приподнялись плечи.       Утром, пока Мила ещё спала, уткнувшись лицом в подушку, он, чувствуя себя крайне глупо, решил переговорить со старостой. Просто спросить у Миежко, как можно было бы поселиться здесь, в Торчалках. Сам себе он с трудом объяснял этот порыв. Просто казалось, что здесь им обоим могло бы быть хорошо. Редко где находится селение, где нет религиозных фанатиков, где не плюют вслед. Люди здесь жили не слишком богато, но сильно лучше, чем во многих других селениях. Возможно, когда-нибудь Торчалки разрастутся и превратятся в небольшой городок. Эскель подумал, что мог бы помогать Иде с обучением местных детишек.       Как это могло бы выглядеть на деле, он не представлял. Гнал от себя мысли, что Мила из другого мира и явно стремилась вернуться. И что, даже если бы не стремилась, она уже сделала первый шаг к тому, чтобы стать бардом, и он был уверен: со временем из неё бы получился артист не хуже известного Лютика. Гнал мысль о том, что признание взаимности чувств ничего, по сути, не изменило — их совместное будущее всё ещё оставалось невнятным пятном. И как будто этот невероятный вариант, когда он бы сложил мечи, а она бы осталась рядом, чтобы бок о бок прожить спокойную и мирную жизнь, был самым правильным. Самым правильным и всё же несбыточным.       Но он хотел хотя бы знать, что и в этой несбыточности есть толика надежды на воплощение.       Миежко задумчиво пожевал усы, разъяснил: так и так, место есть, для постройки дома нужно то и то, живёт деревня тем и этим… Эскель слушал, кивал, хмуря брови. Староста не задавал вопросов, и Эскель от души поблагодарил его. Был не уверен, что смог бы ответить внятно хоть на один из незаданных вопросов.       Он так и не решил, стоит ли помогать Миле с поиском пути в её родной мир. Не хотел её обнадёживать. Хотел эгоистично наслаждаться тем, что она рядом. Сделал бы всё, чтобы время остановилось здесь и сейчас, в этой беззаботности.       Но вот она спрашивает и ждёт ответа. Начинает тараторить:       — Я просто хочу понимать, как я… как мы… Что мы делаем дальше? Как думаешь, смогу ли я вообще вернуться? И если да, то… Я… Просто… Ты…       Она замолчала, запутавшись в собственных мыслях.       И он решил ответить честно:       — Я не знаю, получится ли у тебя вернуться домой.       Мила замерла, впитывая в себя каждое произнесённое глубоким голосом слово.       — Я знал одну девушку, которая могла путешествовать между мирами. Но она ушла и… больше её не видели, — Эскель опустил взгляд вниз, на траву. Дотянулся пальцами до крохотного белого цветочка, тронул. Грубая кожа пальцев едва чувствовала нежные лепестки. — Но у неё была эта способность, врождённая, путешествовать между мирами. Так называемая Старшая Кровь. В ней была магическая сила, которую я в тебе не чувствую. Поэтому я не уверен, что…       — Я понимаю, — Мила прикрыла глаза. Разговор выходил неловким. Очень хотелось куда-нибудь от него спрятаться, но она сама же его и начала. Обсуждение было необходимостью.       Эскель дёрнул головой, словно нервно кивнул:       — Геральт, о котором я тебе рассказывал… Он и Йеннифэр знают больше, она им была как дочь. Пока я думаю, что самое логичное — отправиться к ним. Может, Йеннифэр тебе сможет помочь. Или хотя бы направит.       Мила не торопилась задать следующий вопрос:       — А далеко они? Твой брат и этот Йенуфер?       Эскель улыбнулся от того, как Мила исковеркала хлёсткое имя чародейки.       — Далеко. В Туссенте. На юге.       — Понятно.       — Кстати, не «он». Йеннифэр — женщина. Чародейка.       — Ну и имечко, — проворчала Мила, закатив глаза. — А я думала, мне с именем не повезло.       Эскель повернулся к девушке, и ей пришлось выпрямиться.       — А что в твоём имени сложного? Мила — звучит вполне просто.       — Людмила, вообще-то.       — Не понял, — нахмурился Эскель.       — Полное имя. Людмила.       Он молча смотрел на девушку, и она пояснила:       — Мне не нравится, как оно звучит. Поэтому прошу называть «Мила».       — Вот как…       Помолчали.       Мила видела, как бегают зрачки Эскеля, словно он ведёт внутренний диалог.       — Что-то ещё хочешь спросить?       — Да, — признался Эскель.       — Ну, спрашивай.       — О чём ещё ты мне не рассказываешь?       Мила отвела глаза, борясь с соблазном не рассказывать, не делиться. Ей было тяжело предсказать реакцию Эскеля на свои слова. Но после недавних событий хотелось быть с ним честной до конца.       — Говори уже, — сказал Эскель. Он по реакции понял: ей есть что ещё рассказать.       — Я не знаю, как сказать так, чтобы ты не обиделся, — призналась девушка.       — С чего ты решила, что я обижусь?       Мила не ответила, и он, перенеся вес тела на одну руку, скрутился, поднял рукой её голову, чтобы она смотрела на его лицо:       — Ну?       Их глаза встретились. Миле понадобилось сделать два глубоких вдоха, чтобы решиться.       — Позавчера, до того, как мы… ну… переспали, ты сказал, что любишь меня. Но я пока не уверена, что могу ответить тебе теми же словами.       Эскель пропустил удар сердца. Мгновенно подумал, что лучше бы не знал: что-то внутри болезненно заныло.       — Просто мне кажется, что это такие серьёзные слова… Как клятва. Люди ими почему-то разбрасываются, всем подряд говорят «Я люблю тебя», а потом расстаются, изменяют, влюбляются в других… Я так не хочу. Это неправильно. И я, — Мила спустила его ладонь себе на грудь, приложила к сердцу и накрыла своей сверху, — просто не хочу тебя обманывать. Я пока не уверена, что то, что между нами сейчас — настоящая любовь. Это очень серьёзное слово. Ты мне нравишься, очень, и я тоже хочу быть рядом, но я пока не могу сказать тебе в ответ, понимаешь? Мне нужно… убедиться, что это то самое. Чтобы, когда я скажу это, было без лукавства, искренне. От всего сердца, понимаешь?       Эскель молчал. Кошачий зрачок стал узким.       — Знаю, это глупо. И наверняка обидно. Ты такой хороший, такой… Замечательный, Эскель. Я тебе доверяю так, как, пожалуй, только… Не важно. Но мы знакомы меньше месяца. Я не хочу врать себе и тебе. Я хочу с тобой быть честной. Ты заслуживаешь того, чтобы говорить с тобой честно.       Мила с тревогой вглядывалась в его лицо, но он просто продолжал смотреть на неё. Заметно напряглась челюсть от сжатых зубов, свелись крепче тёмные брови. Ведьмак не отвечал.       — Поэтому и не хотела говорить. Так и думала, что ты обидишься.       — Я не обижен.       Не обижен. Просто и без того несбыточные планы пошли трещинами, и Эскель ощутил себя ещё большим идиотом, чем при разговоре со старостой.       — А… ну…       Она не нашлась, что сказать.       — Вставай. Продолжим, — голос Эскеля звучал холоднее обычного.       «Зря сказала», — подумала Мила, поднимаясь и одёргивая одежду.       Она всё ещё пыталась напасть на Эскеля, и он всё ещё продолжал блокировать её удары, но пояснял её ошибки более кратко и строго. Мила поняла, он не просто расстроен — он злится. Так, как он привык: молча, скрывая свои эмоции и мысли. И теперь её не отпускало сожаление. По-честному она хотела… Получилось как всегда, и, что самое противное, такая его реакция была более чем предсказуемой.       Они закончили тренировку сильно после обеда, когда холодный ветер заставил мёрзнуть взмокшую девушку, а тучи, закрывшие небо, сотряслись от раската грома.              

      * * *

             Эскелю нестерпимо хотелось отвлечься. На что угодно: на охоту, повторное сравнение бестиариев с Йоном, пополнение эликсиров… Лишь бы не думать, пережёвывая мысль за мыслью.       Казалось бы, что изменили слова Милы? Вот она, всё ещё идёт рядом, и он слышит запах её тела. Но и так хлипкая конструкция из только, казалось бы, обозначенных отношений оказалась слишком неустойчивой. Рушилась, не успев толком построиться. Какой там домик, спокойная жизнь… Размечтался.       С другой стороны, она его не отвергла, не оттолкнула, лишь внесла ясность. Эскель задавался вопросом: было бы лучше, не знай он об этой её неуверенности? Было бы лучше, если б она ему льстила, стелила признаниями? Сердце говорило — да, было бы лучше. Разум противоречил — нет.       Ему нужно было время, чтобы переварить это всё, расставить собственные чувства по местам. Вернуть себе возможность мыслить трезво.       Одно было решено совершенно точно: следует забыть свои грёзы об оседлой жизни здесь и держать курс в Туссент. А там… Там станет ясно.       Ни к одной женщине за всю жизнь он с любовным интересом не привязывался и, видимо, не стоило и начинать.       Ещё и эта её песня вчера: «Признаюсь вам, любовь что к нему — не обман». Зачем тогда было такое петь?       Эскель злился: на неё, на самого себя и на грёбаную жизнь в целом.       В Торчалках стало как будто суетливо и многолюдно.       Входная дверь, скрипнув, не успела закрыться, когда староста воскликнул:       — А вот и мастер ведьмак!       На скамье за столом рядом с Миежко сидел мужчина, похожий на него, но моложе, гладковыбритый, с большим носом и с проплешиной на тронутой сединой голове. Под глазами залегли глубокие тени, он выглядел усталым.       Эскель подошёл к столу ближе, кивнул, приветствуя:       — У вас есть дело ко мне?       — Есть, — незнакомец едва заметно поморщился, задержав взгляд на шраме Эскеля. — Как можно к вам обращаться?       — Эскель.       — Зос-с… сима, — представился мужчина, часто моргая.       — Брат мой, — пояснил Миежко.       Эскель сел на скамью напротив:       — Что случилось?       Мила, стараясь не попадаться Эскелю на глаза, присела на сундук в дальнем углу комнаты.       — Деревня его, Огиенки, выгорела к чертям собачьим, — пояснил Миежко.       Зосима вздохнул, пригладил волосы:       — Я даже объяснить не могу, — произнёс он растерянно. — Мы сначала подумали, чт-т-т-то просто пожар начался. Огонь как давай с дома на дом перекидываться… Повыбегали, кто мог, дышать нечем… А потом я гляжу, нос-с-с… с… носится какая-то хрень, огненная! Бегает, горит, вопит страшно. Я было решил, загорелась ба-ба-баба какая-то несчастная, но та бы уж замертво упала. Мы все смотрели, кто выбежать успел, как дома горят, а она всё бегала-бегала… Все с-с-сожгла до земли.       Эскель нахмурился, скрестил руки перед грудью. Мужчина продолжал, речь его то замедлялась, когда он пытался выговорить слова, то ускорялась, словно навёрстывая потраченное на произнесение букв время:       — Мы ждали, ждали… Дома уж прогорели дочерна, огнём всё подчистую выжгло, а она так и б-б-б-бегала, так и вопила, когда мы решили с-с-с-сюда придти.       Ведьмак сдвинул брови, мысленно прикидывая, что могла быть за тварь, чтоб похожа на обычного человека, но горела. Точно не элементаль ифрит, не голем — такого с женщиной не спутаешь. Кто ещё там бывает огненный?       — Хм-м-м… — ведьмак посмотрел на Зосиму, — а не происходило раньше ничего странного?       — Да нет, — ответил мужчина. — Деревня как деревня… Мы мирно живём, спокойно. Разве что ярмарка была у нас на днях, ну ка-ка-ка-ка-ак началась, так и закончилась.       — Эскель, сколько ты возьмёшь за работу? — нахмурился Миежко, скрестив руки на груди.       Эскель опустил взгляд. Заработок в любом случае был бы не лишним, хоть плата за бруксу была до сих пор почти не тронута, однако же… Семья старосты приютила их и когда они только пришли, и теперь, когда они вернулись из гор. Отнеслась к непрошенным гостям с добротой и заботой, вылечили Милу, кормили, усадив за стол рядом… Такое отношение дорогого стоит. И он очень хотел бы отблагодарить их.       Взвесив все за и против, Эскель чётко огласил:       — Я не возьму платы. В благодарность за… всё.       Староста, нахмурившись, кивнул, молча соглашаясь с решением Эскеля. Его брат облегчённо выдохнул.       — Останьтесь на ночь, — предложил Миежко. — Скоро уж стемнеет. А поутру выдвинетесь.       Эскель согласно кивнул.       — Спасибо, ма-ма-ма-мастер ведьмак, — произнёс Зосима.       Хотел отвлечься? Получите, распишитесь, мастер ведьмак.       Впрочем, заказ был тем самым поводом прекратить досаждать благодушным хозяевам и продолжить путь. Огиенки как раз южнее, по пути.       Хорошо бы предположить, что за тварь такая сожгла дотла деревню…       Миежко с братом поднялись с лавки; Зосима, заикаясь, пояснял брату, сколько человек он с собой привёл в надежде найти временный кров. Мужчины направились к двери, когда Эскель спросил, обращаясь к старосте:       — Не видели Йона? Я бы хотел обсудить с ним кое-что.       — Ему на месте не сиделось. Вызвался одного торговца до соседнего селения проводить.       «Чёрт.»       С говорливым Грифоном хотелось бы попрощаться по-человечески, да предложить…       Эскель повернул голову к сундуку, на котором сидела Мила, тут же сгорбившаяся под его взглядом. Подумал с огорчением: «Сказка подошла к концу. Пора возвращаться в реальность».