Ведьмак пару минут сверлил Милу, сидящую на сундуке, взглядом, после чего порывисто встал и стремительно вышел за дверь. И пока девушка пыталась сообразить, как вернуть мужчине душевное равновесие, он занялся делом.
Эскель нагнал сельчан, проверяющих тех, кто уже нашёл себе пристанище. Миежко вслух рассуждал, кого ещё из жителей деревни можно попросить приютить погорельцев, и что в крайнем случае крышей над головой может послужить и школа, пока они не придумают варианта получше. Ведьмак собирался опросить жителей Огиенок в надежде, что кто-то из них натолкнёт его на мысль, с каким монстром предстоит иметь дело. К тому же мнение лишь одного свидетеля, пережившего пожар и дорогу, было ненадёжным. Вполне может быть, что Зосима преувеличил по поводу не перестающей вопить горящей женщины, оттого что впечатлился.
Он смог опросить четверых, но слова всех них так или иначе пересекались, сводясь к тому, что Эскель и так знал. И лишь один факт стал для него новым: прежде чем отправиться сюда, в Торчалки, часть жителей Огиенок обратились за помощью к женщине, которую они назвали «Лесная ведьма». То ли знахарка, то ли чародейка жила в лесу и обычно охотно помогала жителям Огиенок и ещё нескольких деревень, до которых можно было добраться не больше, чем за день. Помогала излечить раны мужчинам, зачать долгожданного ребёнка женщинам, принять роды и облегчить последние часы жизни умирающим. Помогала, беря оплату продуктами или ингредиентами, реже — деньгами… Но в этот раз она даже не открыла жителям.
«Кто её знает, куда она съебалась… Мы от досады на дверь нассали да ушли», — рассказчик усмехнулся.
Эскель сопоставлял факты: неделю назад в Огиенках была ярмарка. Два дня назад произошёл пожар — вполне возможно, этому поспособствовал неизвестный огненный человекообразный монстр. Сутки жители потратили на попытку попросить помощи у Лесной ведьмы и вернуться ни с чем. Ещё сутки на дорогу сюда, в Торчалки, к родственнику одного из жителей — к Миежко. Нескольких жителей не досчитались и считали умершими. Две семьи ушли в Марибор. Ещё три ушли севернее, в надежде найти помощь там. Последние факты не были подозрительными, но он на всякий случай их запомнил.
Загруженный мыслями, Эскель вернулся к дому старосты. Проверил лошадей, задумчиво постоял рядом с Васильком. Конь доверчиво тыкался губами в шею хозяина в надежде на угощение, но ведьмак ничего с собой не принёс и только и мог гладить животное по морде. Думал, какие зелья стоит положить в карманы. Мысленно ещё раз пролистал вызубренный давным-давно бестиарий, вспомнил о тех нескольких тварях, что были неизвестны ему, но значились в бестиарии Школы Грифона (хоть Йон и уверял, что их никто не видел ни за его собственные восемьдесят лет, ни за несколько предыдущих десятилетий).
«Как бы монстр не оказался несчастной проклятой…» — подумал Эскель.
Может ли быть, что эта, допустим, проклятая — та самая Лесная Ведьма, которой не оказалось дома?
Ничего нельзя исключать.
В дом Эскель вернулся к ужину, который, впрочем, происходил не как обычно. На столе стояли блюда со сморщенными пережившими зиму яблоками, нарезанным хлебом и мясом, варёными яйцами, в хаотичном порядке у края стола — кружки. Ида с детьми была занята помощью погорельцам в обустройстве: они ходили из комнаты в комнату, выходили на улицу с какими-то тряпками и едой, и то и дело кто-то надкусывал, засовывал в рот кусок чего-то со стола, жуя на ходу. Миежко и Зосима тащили кровать из комнаты Милы, на которой прежде спал сам Эскель. Заметив ведьмака в доме, Миежко бросил ему:
— Не обессудь, Эскель, но придётся твоей зазнобе подвинуться. Но там кровать широкая, сам делал — поместитесь.
Эскель кивнул, хоть его согласие, очевидно, было совершенно ни к чему. И в иной раз вообще ухом бы не повёл, привычный спать чуть ли не на голой земле, но не сегодня. Видеть Милу вовсе не хотелось, а придётся спать с ней нос к носу. «Честность» девушки задела его сильнее, чем хотелось бы.
Эскель не стал предлагать помощь хозяевам, сами они тоже не просили, справляясь своими силами.
«Отдыхайте, мастер ведьмак!» — устало улыбнулась Эскелю старшая дочь Иды и Миежко, встряхнув в руках чистую наволочку для Зосимы.
И он пошёл «
отдыхать».
В комнате было темно, и лишь свеча на окне у кровати разгоняла мрак. Мила, прислонившись спиной к деревянной стене, сидела в блузе и трусах, злостно ковыряя сухую кожу у ногтей. Услышав звук закрытия двери, подняла голову, вгляделась в бледное лицо мужчины.
— Эскель!
— Молчи.
— Я просто…
— Прошу, помолчи.
Он бросил куртку к сумкам в углу комнаты, сел к девушке спиной. Опёрся предплечьями о колени, сцепил пальцы, свесил голову так, что волосы упали на глаза.
Ему удалось отвлечься, пока он думал о монстре, пока опрашивал погорельцев, даже пока наблюдал за перемещениями домочадцев по дому. Но вот, стоило ему увидеть Милу, как дрянные мысли вновь вытеснили из головы все иные заботы.
Повисло молчание. Вязкое и напряжённое.
Шорох постельного белья: Мила подползла на коленях к спине Эскеля, робко попыталась обнять за плечи.
— Не трогай, — произнёс Эскель, едва дёрнув головой.
Ладони опустились на ляжки. Мила тихо выдохнула:
— Давай поговорим. Пожалуйста.
Эскель горько улыбнулся:
— Уже поговорили,
Людмила.
Девушку словно током прошило, настолько это было сказано отчуждённо и холодно. Бескомпромиссно.
Она почувствовала, как у уголков глаз скапливается влага, сжала губы до боли, чтобы не расплакаться. Ещё этого сейчас не хватало.
— Зря я тебе сказала. Не нужно было говорить, как и обычно.
Эскелю резануло слух её «как и обычно». Но он только фыркнул:
— Уже не важно.
Мила быстро стёрла пальцами сорвавшуюся с ресниц слезу. Разозлилась. На него, на себя и на то, что между ними:
— А знаешь, вот в этом и дело. Вот в этом, блять, и дело! Это, по-твоему, причина для обиды, серьёзно?! Я всего лишь сказала то, что и так происходило, причём сказала, потому что ты сам настоял на этом! И да, конечно, вижу я, как ты не обижаешься! Здорово, классно! Позавчера в любви признавался, а вот я сказала, что не хочу торопиться, и ты на меня даже смотреть не хочешь. Классно! Просто, блять, супер! Если «любовь» вот так выглядит, то ебала я её! Каждый, сука, раз с мужиками одно и то же: сначала чуть ли не на коленях ползаете и в любви признаётесь, лишь бы в койку затащить, а потом — ой, как удобно! — разлюбили, случайно член в другую бабу засунули и вообще разочаровались. Каждый, сука, раз! Но знаешь что? Так быстро, как ты, меня ещё не «разлюбливали»!
— Да что ты несёшь?! — разозлился Эскель, обернувшись к Миле. — С чего ты взяла, что я тебя разлюбил?
— А как это ещё назвать?!
— Да я просто не понимаю тебя! Всё же хорошо было! Я думал, это взаимно!
— Это взаимно! — подтвердила Мила.
— Тогда я вообще ни хрена не понимаю!
— Тебе что, чтобы трахаться, обязательно надо охренительно глубокие чувства испытывать?!
— Нет.
— И мне — нет! — воскликнула Мила.
Эскель закрыл веки, пытаясь успокоиться. Медленно выдохнул.
Мила отползла к стенке, прислонившись к ней спиной.
— То есть ты просто хотела переспать со мной?
— Нет! Я же сказала… Ты вообще меня слушаешь?!
— Слушаю!
— Но не слышишь! Блять… — Мила с силой нажала пальцами на глаза, до «узоров» под веками. Провела ладонями по голове, зачёсывая назад выбившиеся пряди.
Если бы у неё была машина времени, она бы сейчас без раздумий запрыгнула в неё, чтобы заткнуть рот себе из прошлого. Чем угодно, хоть куском земли.
Всегда эти мысли о важности слова «люблю» держала при себе, и правильно делала. И дура, что проговорила их вслух.
Послышался шорох простыней, скрип дерева под тяжёлым телом. Мила почувствовала движение слева от себя.
— Мила.
Она на четыре счёта вдохнула через нос, также на четыре счёта выдохнула через рот. Открыла глаза, смело встретив взгляд мужчины, севшего слева:
— Что.
— Я столько для тебя сделал… И мы за этот месяц так много всего преодолели вместе. Ты говоришь, что мои чувства взаимны, но почему тогда ты не можешь назвать это любовью? Я просто хочу понять. Чего тебе не хватает?
Мила отвела взгляд, откинулась головой о стену.
Раздражало, что он не понимает. Пугало, что это может стать их последним разговором в принципе. Злило, что вся эта ситуация не может рассосаться сама, как по волшебству.
Где чёртова магия, когда она так нужна?! Работает, зараза, везде, где не надо…
— Эскель, — Мила облизнула сухие губы, — почему ты сказал, что любишь меня?
Он скрестил руки перед грудью:
— Потому что я так чувствую. Потому что ты особенная. И я хочу быть рядом. Но если…
— Стой.
— …Если ты просто хочешь мной воспользоваться — извини, не выйдет. Уже было. Больше я такого не допущу.
Мила задумалась. Из слов Эскеля стало ясно, что не только у неё был неудачный опыт построения отношений.
Девушка нашла руку Эскеля и легонько сжала. Он не сопротивлялся.
— Эскель, ты правда мне нравишься, даже слишком. И ты… стал вторым человеком, на которого я могу положиться во всём, как на саму себя. Но я столько уже раз разочаровывалась и в своих чувствах, и в мужчинах… Мне страшно. Что, если то, что мы оба сейчас испытываем — просто… страсть? Вдруг мы переспим ещё раз, два, десять, а потом это всё пропадёт? Месяц — это слишком короткий срок. К тому же…
Мила облизнула губы, сглотнула ставшей вязкой слюну.
— К тому же я из другого мира. И что, если у меня получится вернуться? Тогда как быть… с нами?
Эскель молчал. И она призналась, уже тише:
— Я просто боюсь. Не хочу очередной раз надеяться и потом…
«Очередной раз разочароваться», — закончила она мысленно.
За дверью шумели жители дома, на улице молодые девушки напевали «Моё сердце восстановилось», перебиваясь на звонкий смех. В комнате было тихо.
— А если не получится вернуться? — спросил Эскель.
Мила опустила голову:
— Я не знаю. Буду думать. Песни писать. Наверное.
Ему хотелось спросить: «А осталась бы ты здесь со мной?», но сейчас вопрос как будто не имел смысла. И он спросил другое:
— И как ты поймёшь, что любишь?
Мила свела брови, посмотрела на его лицо. Он добавил:
— Что должно произойти?
— Я не знаю. Наверное, я просто… почувствую.
Они сидели рядом, зеркаля позы друг друга: прислонённые к стене спины, согнутая в колене нога, лежащее поверх колена предплечье, одна рука чувствует тепло тела собеседника, взгляд в стену напротив, где луна, выглянувшая из-за туч на минутку, чертит прямоугольники стёкол.
Фитиль толстой свечи на подоконнике утонул в растопленном воске.
Зашуршали молодыми листьями деревья за окном, терзаемые холодным ветром.
— И как мне теперь с тобой общаться? — произнёс ведьмак, словно рассуждал вслух, настолько голос его был тихим и безэмоциональным.
— Как… раньше? — неуверенно ответила Мила, прекрасно понимая, что это невозможно.
— «До» или «после»?
Эскель повернул голову, прожигая её светящимися в темноте глазами.
Мила сжала губы. Хотелось ответить «как после признания», «как вчера», «как утром». Но она молчала.
Мужчина разочарованно двинул рукой, намереваясь освободиться от её прикосновения, но девушка внезапно сжала пальцы — не выпустила. Повернула к нему лицо, и Эскель увидел на нём отчаяние.
— Просто ответь мне: чего ты хочешь? — он ловил каждый взмах ресниц, малейшее изменение в её мимике. Дёрганное движение зрачков. Движение бровей ближе к глазам. Звук сглатывания. Рваный вдох, взгляд прямо в глаза, почти не моргая:
— Я хочу, чтобы мы… Как сегодня утром. До того, как я сказала тебе всё это. Я хочу продолжить то, что между нами началось, и… Хочу верить, что в этот раз всё будет хорошо.
Он видел: она говорила правду.
— Я не могу обещать тебе этого.
— И не надо. Давай просто… попробуем?
Эскель задумался. Её слова задели его, задели сильнее, чем могли бы, но то, что он испытывал к Миле, не изменилось. Он всё ещё чувствовал, что хочет быть рядом. Она продолжала казаться глотком чистого воздуха среди смрада, без которого жить, конечно, можно, но совершенно не хочется. Тем более, когда есть выбор.
Он не был готов отказаться. Он тоже хотел
попробовать.
Когда он был ещё молод, только выйдя на Большак после Каэр Морхена, каждый раз открывая глаза после боя, он думал: жив. Думал и радовался, что вновь победил в игре со смертью. С годами это чувство сгладилось, игра стала привычной рутиной.
Но сейчас он вспомнил, как прежде каждая удача — сон не под открытым небом, бой без ранений, недолгая любовная интрижка — казались ценными. Как он стремился от этих даров жизни получить максимум, потому что каждый день мог стать последним.
Он вспомнил. И решил, что и сейчас хочет тоже — просто насладиться. Пускай даже это, вероятнее всего, будет не долго. Пускай когда-нибудь закончится. Пускай её придётся отпустить. Но сейчас… Сейчас надо ловить момент. Ценить, что есть.
Потому что лучше так, неидеально, чем никак.
Он перевернул руку, что сжимала Мила, ладонью вверх, тихо произнёс:
— Иди сюда.
Она помедлила пару секунд, прежде чем неуклюже подползла к нему ближе, плюхнулась к нему под бок. Мужчина устало провёл по покатому плечу, приобнимая. Мила осторожно положила щеку на его плечо, грубая ткань его рубахи словно лишний раз напоминала о напряжении, продолжающем висеть в воздухе.
Где-то за стенкой громко чихнул Зосима, выругнувшись.
— Будь здоров! — глухо отозвалось пожелание Миежко.
Зосима чихнул ещё трижды.
— Да будь уже здоров, в конце-то концов! — воскликнул староста.
Послышался детский смех.
Мила подумала: «Интересно, слышали ли они нас? Если да, то как же неловко…»
Эскель продолжал с задумчивыми паузами наглаживать её плечо. Девушка скосила глаза на его лицо с плотно сжатой челюстью, взгляд кошачьих глаз был направлен прямо перед собой. Мила всё ждала и ждала, когда он что-то скажет, но ведьмак молчал, пережёвывал свои мысли.
Ждала долго. Пока за стенкой не послышались оглушительные звуки сна прибывшего гостя.
— Ну и храп, — на грани шёпота пожаловалась Мила. Просто, чтобы разрядить эту липкую тишину неопределённости.
— Да, — тихо согласился ведьмак.
— Эскель, скажи что-нибудь.
Его рука замерла на мгновение, чтобы вновь продолжить своё движение от плеча вниз до предплечья вновь, вновь и вновь. От противоречивых мыслей разрывалась голова. Он уже для себя решил, но этот осадок, но это уже словно обозначенное ожидание конца, но это «но»...
— Что тебе сказать?
— Про нас. Что ты думаешь?
Рука остановилась. Он чуть сжал её руку, притянув к себе.
— Не хочу думать. Пусть будет так.
— Попробуем? — робко уточнила Мила.
— Попробуем.
* * *
Тучи, чудом не пролившие на Торчалки ливень, на следующий день сменились палящим солнцем. Весна медленно, но верно покорялась наступающему лету.
Путники верхом на лошадях ехали рядом. В седельных сумках помимо прочего была бережно сложена еда на три дня. Старшая дочь старосты, как и обещала, испекла для пары пирог с капустой и яйцом, а Миле вручила два браслета. Один, как фенечка, из каких-то гладких цветных ниток; другой, сплетённый из бисера, бликовал на солнце. Мила от души поблагодарила девочку, и пока та помогала Миле застегнуть браслет из бисера на запястье, девочка сказала:
— Только ты не снимай! Это оберег!
Мила улыбнулась. Сколько таких «оберегов» с китайского сайта Санёк втюхивал своим клиентам… Мила была убеждена: любая вещь будет оберегом, если искренне поверить в её волшебные свойства. Но вслух пообещала:
— Не буду. Спасибо!
Эскель передал Миежко записку для Йона. Он написал её буквально на коленке утром, до пробуждения всех остальных. Корявые строчки с благодарностью и пожеланием доброго пути завершались предложением встретиться позже, ближе к зиме, в Туссенте. Эскель не знал, собираются ли Грифоны в Каэр Серен также, как прежде Волки собирались вместе в Каэр Морхене, но надеялся, что Йон примет его предложение. В лучшем случае — чтобы просто ещё раз свидеться. При худшем раскладе — чтобы скрасить одиночество, при этом не досаждая Геральту и своенравной чародейке своим присутствием.
Староста записку принял, пообещав передать её Грифону, когда он вернётся.
Когда Мила уже залезла в седло, Миежко положил руки ведьмаку на плечи и, глядя прямо в его лицо, произнёс:
— Знай, Эскель, вам двоим в «Торчалках» будут рады в любой момент, — и добродушно прищурился, словно на что-то намекал.
Эскель понял: намекал он ни на что иное, как на заданные о проживании в Торчалках вопросы. И ведьмак кивнул с кривоватой улыбкой, испытывая противоречивые чувства: вроде и радостно, что староста практически предложил ему вернуться сюда, вроде и грустно, словно тот неосознанно насыпал соль на рану. Так или иначе получение подобного предложения было безусловно приятным.
С самого отъезда из деревни путники молчали.
Эскель вспоминал слова слепой Марты — с них всё началось. В памяти всплыл её уверенный голос: «Коль встретишь деву в беде, не откажи в помощи ради своего блага. Ждёт вас двоих дорога длинная, а когда…»
Что «когда»?
Когда любовь настигнет вас? Когда придёт пора расстаться? Когда дева домой запросится?
Сейчас он жалел, что вспылил и не дослушал пророчество. Но кто ж знал, что встреча с Милой обернётся вот так!
Когда… Когда… Когда…
Он пытался придумать логичное продолжение, пока его мысли не прервал голос девушки.
— Расскажи что-нибудь, — попросила Мила, морщась от того, что яркое полуденное солнце било прямо в глаза.
— Например?
— Например про все эти склянки, что ты с собой таскаешь. Я наблюдала: перекладываешь их туда-сюда… Что это?
— Эликсиры, — пояснил Эскель.
— Какие?
— Ведьмачьи.
Цок-цок, цок-цок, цок-цок…
— Эскель, давай я не буду из тебя каждое слово выцеживать? Не хочешь рассказывать, так и скажи!
— Почему ты меня спросила?
— Ну мало ли, пригодится. Я же обещала быть полезной? Вдруг вот надо будет тебе помочь, а я даже не знаю, что, как и зачем.
— Ну, хорошо. Смотри…
И он рассказал, что эликсиры смертельны для людей, и хоть травят даже выносливые изменённые организмы ведьмаков, но помогают выполнять заказы. Рассказал, что есть те, которые помогают дольше оставаться без воздуха под водой, те, что позволяют видеть в темноте, те, что улучшают рефлексы…
— И часто ты их пьёшь? — спросила девушка.
— По мере необходимости.
— Почему?
— Хреново после них. Да и на вкус большинство как стухшая блевотина. И пахнут также.
— Фу-у-у… Почему никто не додумался добавить туда какой-нибудь запах? Чтоб пахли клубникой какой-нибудь…
— Потому что это было никому не интересно.
— Как это?
И он рассказал, что создавали ведьмаков чародеи, заботящиеся только о результате. Рассказал, на какие зверства шли чёртовы экспериментаторы, лишь бы сделать из детей совершенного воина. Поделился, что рад тому, что всех этих чародеев больше нет в живых.
Когда он закончил говорить, Мила какое-то время ехала молча, переваривая информацию. В её голове не укладывалось, почему в этом мире вообще допускали подобные эксперименты над людьми. Над маленькими и беззащитными людьми, лишая их, пачками, не только нормального детства, но и жизни, взамен даруя только боль.
Она смотрела на профиль Эскеля и осознавала, сколько же всего этот мужчина пережил за свою жизнь, чтобы рассказывать об этом ровным голосом. До неё только сейчас, кажется, доходило, склеивалось в единую картинку всё, что он рассказывал прежде о своей жизни.
В конце концов она спросила, чтобы просто перестать визуализировать в голове сцены со злобными магами и прикованными к столам кричащими от му́ки детьми.
— Неужели не нашлось ведьмаков, кто бы улучшил эти ваши зелья? Ну хотя бы чисто для себя.
— Находились. Но ведьмаки всё же не алхимики. Дошли только до улучшения свойств. Например, ещё в Каэр Морхене я научился варить обычную Ласточку, но лет пятнадцать назад случайно нашёл улучшенный рецепт, который автор назвал «Отличная Ласточка». Состав примерно тот же, но действует лучше. И ещё с парой эликсиров так же было.
— «Ласточка»? От неё что, крылья вырастают?
Эскель усмехнулся:
— Тха, как ты это себе представляешь?
Мила представила, как прямо из куртки у Эскеля вырастают красные кожаные крылья, как в каком-нибудь фильме про нечисть.
— М-м-м, особо никак, — сказала Мила. — А что она делает?
— Ускоряет регенерацию тканей, улучшает общее самочувствие.
— А что ещё есть?
— Чёрная кровь помогает с вампирами, любыми. Если укусит, крови нахлебается, отравляется. Слабнет. И тогда его проще прикончить. Гром сразу после употребления придаёт сил, биться легче. Белый мёд отменяет действия всех элексиров…
— А зачем их отменять? И вообще, почему бы не закидываться всеми сразу? Ты же всё равно их пьёшь, хоть и противно?
— Если выпить слишком много, можно отравиться. Это всё, по сути, яды. Если переборщить, смешать слишком много — наступит интоксикация. Если переборщить слишком сильно и ничего не сделать — это верная смерть.
— Ну и жесть, — констатировала Мила.
— Я привык.
Вскоре устроили привал, устроившись у груды камней — дочери лежащих слева от них Махакамских гор.
Мила достала из сумки сморщенное яблоко и разрезанный на куски ещё в Торчалках пирог. Два куска протянула Эскелю, себе взяла один. Яблоко съели пополам: Мила разрезала его кинжалом под возмущения ведьмака. Он девушку за подобное применение оружия отчитал. Мила подумала, что Эскель — зануда, но всё же пообещала больше кинжал для бытовых нужд не использовать.
— Не жарко тебе в куртке? — спросила Мила, дожёвывая свою половинку.
Ведьмак покачал головой из стороны в сторону. Было действительно жарковато, но ехать не защищённым через лес, не зная, куда успела добраться горящая тварь, он бы не рискнул без необходимости: никогда не знаешь, где встретишь монстра или наткнёшься на лагерь разбойников.
Прежде чем продолжить путь, разошлись в разные стороны по кустам. Вернувшаяся раньше Мила успела занервничать и придумать в своей голове несколько сюжетов-причин, почему мужчины так долго нет, когда он вернулся, таща в руках ворох какого-то тряпья.
— Что это?
— Нашёл.
Ведьмак приблизился, скинул весь этот ворох на камни, принялся встряхивать. Тряпьё оказалось одеждой с запахом как из бабушкиного шкафа: пахло старостью, пылью и немного потом.
— В лесу?!
— Наткнулся на лагерь разбойников.
Мила застыла:
— Ты убил их?
— Не я. Кто-то позаботился о них раньше.
Мила прикинула, что далеко Эскель бы не ушёл, побледнела:
— То есть тут рядом… трупы?
Мужчина хмуро повернул к ней голову:
— Не бойся. Я поджёг тела, чтобы трупоеды не набежали, — и продолжил возиться с вещами. Он развернул что-то, похожее на куртку, но длиннее, с металлическими пластинами на плечах и спине, чёрной кожей и кольчужными вставками. Осмотрел швы, присмотрелся к материалу… Мила наблюдала за его действиями молча.
Но когда Эскель снял через голову ножны, стянул с себя привычную шипастую куртку и начал натягивать найденную броню, она ошарашенно спросила:
— Что ты делаешь?
Эскель не ответил. Свёл руки перед грудью, развёл в стороны, пока лопатки не соприкоснулись, скрутился вправо и влево, попробовал поднять руки…
«Хорошая, хоть и тесновата. Но тяжёлая, будет замедлять. Стальные пластины… Но крепкая, со шкурой драконида. И три эликсира можно прицепить… Может пригодиться.»
Эскель разделся до рубахи, и снова на нём была привычная кожаная куртка. Только тогда он ответил:
— Хорошая броня. Можно продать, но я её, пожалуй, оставлю на всякий случай.
— Я не поняла, ты разбойников ограбил или супермаркет?
— Чего?
Мила цокнула, прикрыв глаза. Пояснила:
— Магазин.
Эскелю от уточнения понятней не стало, но он решил не переспрашивать.
— Новую броню найти сложно. Нужен хороший мастер, деньги и материалы, в идеале — чертёж. Так что я не готов разбрасываться хорошей бронёй, пускай и ношеной.
Мила поняла, что лучше со своим очень ценным мнением не лезть. Эскель явно знает, что делает.
— А это? — она, сморщившись, ткнула пальцем в оставшиеся на камне вещи.
— Рубашка, широкая довольно-таки... Почти новая, может, и тебе хорошо будет.
— Э-э-э… нет, спасибо. Меня вполне устраивают мои вещи.
Эскель пожал плечами:
— Как хочешь.
Вещи были сложены в сумки, и путешественники двинулись дальше.
* * *
Ближе к вечеру, уже на закате, Эскель внезапно насторожился, натянул вожжи и выставил руку вбок, жестом показывая Миле остановиться. В нос ударил едкий запах дыма, горелого мяса и пепла. Прислушался… Тишину леса нарушал непрерывный крик, как будто бы вполне человеческий.
«Рядом», — подумал ведьмак. Медальон пока молчал, смирно лёжа на груди.
Эскель спешился, доставая серебряный меч. Легонько хлопнул Василька по крупу, и тот послушно направился в лес. Умный конь хорошо понимал своего хозяина.
— Дальше пойду один. Останься здесь.
Мила сползла из седла, спрыгнула на землю.
— Одна посреди леса? Ни за что. Даже с этим твоим знаком — ни за что.
Эскеля кольнула совесть: надо будет как-нибудь сказать ей, что никакого «этого знака» и не существует. Он взял под уздцы Ветра и направил его вслед за собственным конём. Нахмурился.
Тащить Милу с собой было опасно, но и спорить, он видел, было бесполезно. Применять же к ней Аксий он бы не осмелился.
— Хорошо. Держись на расстоянии. И если эта тварь нападёт — отбегай как можно дальше. Поняла?
— Мне иногда кажется, что ты думаешь, что я совсем дура, — проворчала Мила.
— Мила…
Девушка вздохнула:
— Я поняла.
Эскель пошёл вперёд, ступая неслышно, готовый в любой момент отразить удар или отпрыгнуть. Мила, подождав, когда мужчина отдалится, насторожённо пошла следом.
С каждым шагом полный боли крик становился всё громче и громче, заставляя волосы на руках вставать дыбом.
