16-й день Блатэ, 1276 год.
— Нет! Блять, нет! Эскель, не смей! Эскель! — Руки метались от его лица, до расползающейся мокрым пятном раны. — Не смей, блять, умирать! Эскель! В глазах было мутно от слёз, которые она яростно вытирала, но они вновь и вновь делали его красное лицо расплывчатым. Он медленно моргал, изо всех сил стараясь оставаться в сознании, но яд твари делал своё дело, добивая. Силы стремительно покидали его вместе с кровью. Он хотел бы сказать… Но тело уже не слушалось. — Не закрывай глаза! Эскель! Эскель!!!***
Настоящее время.
Он шёл и шёл вперёд, крепко сжимая меч до хруста кожаных перчаток. Слышал, как Мила идёт следом, шурша сапогами по дорожной пыли. Запах пожара становился всё отчётливей. Дорога резко свернула, лес окончился, и острым зрением Эскель увидел деревню Огиенки, а точнее то, что от неё осталось — торчащие тут и там чёрные деревянные балки, горы пепла, несколько почерневших от огня каменных печей и основания домов, разбитая глиняная посуда и остатки лопат, граблей, вил. В закатный час представшая взору картина выглядела как ад: красное небо, выжженная ровно по кругу земля, и по центру носится… нечто. Человекоподобное существо, с головы до ног охваченное пламенем, словно факел, истошно вопящее как будто уже охрипшим голосом, прерываясь только для некоего вдоха, перемещалось со скоростью быстро бегущего человека. Ведьмак застыл, наблюдая. Ожидая реакции чудовища. Однако оно, кажется, вовсе не обращало внимания на пришельца — продолжало бежать по кругу. Мила несмело выглянула из-за деревьев, недоумевая, почему Эскель не движется. Казалось бы, вот он — монстр, берёшь и рубишь… Но поняла, что наверняка чего-то не догоняет, потому тоже молча следила за огненной фигурой. Ей было до мурашек не по себе от дикого крика, что она издавала. Девушка задумывалась, почему та, словно марафонец, передвигается по кругу по часовой стрелке. Но, несмотря на это, подойти ближе Мила не решилась, к тому же Эскель чётко дал понять, чтобы она не приближалась. Ведьмак стоял недвижимо, пока фигура бежала до него, ожидал, что вот сейчас она его заметит и завяжется бой… Но этот живой факел только пробежал мимо, совершенно не обращая внимания на мужчину и поднятый меч. При ближайшем рассмотрении Эскель заметил, что охваченное пламенем тело действительно больше походило на женское: где-то внутри пламени считывались очертания узких плечей, груди, талии, округлых бёдер. И когда уже Эскель мог видеть монстра только сзади, он ощутил жар, исходящий от земли. Опустив глаза вниз, ведьмак присел на корточки. Трава там, где пробежала женщина-факел, начала тлеть, выходя за контур, очерченный прежде примерно на четверть шага. Но огонь не шёл дальше, словно что-то его ограничивало. Эскель дождался, когда монстр пробежит мимо него повторно, и убедился: с каждым кругом захваченной огнём земли становилось больше. Мужчина решил на свой страх и риск проверить теорию. Обернулся, убедившись, что Мила достаточно далеко (впрочем, он и так слышал её взволнованное дыхание у деревьев), нашёл под ногами ветку со свежими ещё зелёными листьями, замахнулся… Не встретив ни единого препятствия, ветка упала в круг, подняв облако пепельной пыли. Огненный монстр тут же сменил траекторию, направляясь непосредственно к ветке, продолжая вопить, и не отошёл, пока ветка не вспыхнула ярким пламенем. Ветка обугливалась, зелень превращалась в ничто, а монстр вернулся к своему кружению с того места, откуда ушёл. «Чуднó», — подумал Эскель. — «Барьера с внешней стороны явно нет, но что-то ограничивает распространение пламени. Это существо… Уверен, это проклятая женщина, вынужденная наматывать круги и испытывать муки вечного горения. Знать бы, как ей помочь…» Эскель решил посчитать, за какое время существо оббегает круг, начал считать про себя. Прикинул расстояние до леса. Рассудил: в Огиенках уже спасать нечего. Единственное, что осталось нетронутым — могильные памятники на захоронениях с той стороны пепельного круга, да и тем уже огонь не страшен. А значит, есть немного времени хорошенько подумать и попытаться снять проклятие с несчастной. Три дня точно есть. Неторопливо и напряжённо Эскель отошёл от круга, не сразу осмелившись повернуться спиной. До последнего не верилось, что монстр даже в этот момент не накинется. Мила сделала шаг навстречу, когда он уже дошёл до дерева, у которого она осталась наблюдать: — Ты не будешь с ней биться? — Пока нет. Надо подумать. — Над чем? — не поняла Мила. Эскель совершенно не горел желанием объяснять свои действия Миле, поэтому просто сообщил: — Нужно устроиться на ночь. Давай отойдём немного поглубже в лес, подальше от дороги. Мила посмотрела на орущую тварь ему через плечо: — А ты уверен, что это хорошая идея? Мне кажется, это небезопасно. — Не переживай. Пойдём. Эскель свистнул, подзывая Василька, и конь спустя пару мгновений послушно вышел из леса навстречу ведьмаку. Следом неохотно плёлся Ветер. — Это ты как так сделал? — ошарашенно спросила Мила. — Все ведьмаки так могут, — произнёс Эскель, словно это был всем известный факт. Взял за поводья Василька и, обернувшись на остановившегося мерина, сложил пальцы в знак Аксий, приказывая ему идти следом. «Охренеть», — подумала Мила, сжав в руке поводья Ветра и ступая следом за Эскелем. К моменту, как мужчина остановился между старыми дубами, прислушиваясь, стемнело окончательно, и ей пришлось напомнить Эскелю, что у неё ведьмачьего зрения нет, и видит она чуть больше, чем ничего. Тогда Эскель поднял с земли ветку и, вытащив из седельных сумок какую-то старую тряпку и небольшой бутылёк, смочил ткань его содержимым, после чего обмотал тряпицу наподобие факела. Лёгким движением пальцев ведьмак поджёг ветку знаком Игни, передал получившийся факел девушке. Теперь Мила могла видеть хоть что-то. — Привяжи коней, — попросил её мужчина, и Мила послушно приняла поводья Василька из его рук. Подумала: зачем их привязывать, если в любой момент можно свистнуть? Пока напарница разбиралась с лошадьми, Эскель нашёл ещё несколько веток и свалил их в кучу, как неряшливый костёр. Дерево, не до конца просохшее за день, занялось неохотно, пришлось довольно долго направлять на него пламя, однако в итоге затрещало, даря путникам свет и тепло. Расстелили шкуры, собрали по округе ещё веток, чтобы поддерживать огонь, достали из сумок провизию. Речки поблизости не нашли, поэтому на ужин опять ели пирог, запивая водой из фляги. Сидели рядом, бок о бок, опираясь спинами на широкий ствол высокого дерева, ветви которого закрывали небо так плотно, что вполне могли сойти за полноценный навес. Мила куталась в знакомый старый плед, радуясь, что ужасающие вопли были здесь не слышны. — Ты так и не ответил, почему не убил её, — напомнила девушка, повернув голову к ведьмаку. Эскель вздохнул: — Она проклятая. Есть вероятность, что я смогу её расколдовать. — А как? — Пока не знаю. Нужно подумать. Или поискать информацию. Мила хмыкнула: — Ну да, мы ж в несостоявшейся библиотеке! Эскель недовольно принялся дожёвывать остатки пирога из руки: как будто он своими мозгами не понимал, что искать тут особо не у кого. — Погорельцы рассказывали, что просили помощи у некой Лесной ведьмы… Думаю, она может что-то знать. — А нам она поможет? — спросила девушка. — Вот не знаю… Им она не помогла. Проверим. Мила поднялась, чтобы подкинуть в костёр пару веток. — А пирог ещё остался? — спросил Эскель. — Да, последний кусочек. — Давай. Доедим, — попросил ведьмак. Когда спутница нащупала в седельных сумках коней свёрток, в голову ей пришла забавная идея. Усмехнувшись собственным мыслям, она опустилась на колени рядом с Эскелем, принявшись освобождать пирог от бумаги, в которую был завёрнут. — Давай, я сам разверну, — мужчина протянул руку к еде. Мила шутливо шлёпнула его по кисти: — Нет. Я тебя покормлю, — и приблизила еду к его рту. Ведьмак отшатнул голову от неожиданности: — Это ещё зачем? Мила заправила прядь за ухо: — Ну, просто. — Не надо, я сам поесть могу, — он перехватил её руку с пирогом. Наблюдая, как Эскель пережёвывает, Мила надула губы: — Н-да уж, никакой романтики не дождёшься, — и села, прислонившись к дереву. Эскель даже жевать стал медленней, задумчивей. — А в чём романтика? — Ну, что я тебя с рук кормлю. Это типа… мило. — Но у меня же свои руки есть, — констатировал он. «Безнадёжно», — сделала вывод девушка. Но всё-таки отметила про себя, что как-нибудь стоит попытаться ещё. Когда с ужином было покончено, а в сон ещё совершенно не клонило, Мила принесла к костру гитару, устроилась поудобнее, проверяя звучание струн: после дороги колки инструмента неизменно оказывались не в том положении, в котором должны были быть. Эскель, наблюдая за её действиями, спросил: — Получается, те песни, что ты играла ещё в Элландере — песни из твоего мира? — Ну, да. Оттуда. Мила сыграла пару песен, и в это время ведьмак внимательно наблюдал, как она прикрывает глаза, как иногда склоняется над инструментом, усердно зажимая струны, как двигаются пальцы, сменяя аккорды. Эскель отметил про себя, что песни мира, из которого пришла Мила, как будто не сильно отличаются от тех, что горланят барды этого мира. — А ты играла все песни, что знаешь? Мила сжала губы, заправила прядь волос за ухо, прежде чем ответить: — Нет. Но не всё, что я знаю, поймут местные. Даже вон, видишь, как с «солнцем октября» получилось. Я и подумать не могла, что у вас какие-то другие месяцы! — Большинство пользуются эльфийским календарём. Он удобный. — И какой он? — В нём восемь месяцев. Отсчёт начинается с нового года, называется Саовина. И потом месяцы сменяются на солнцестояниях и эквинокциях. — Подожди, экцви… чего? — Эквинокций. Когда день равен ночи. — А! Равноденствие! — Да, — согласился ведьмак и продолжил рассказывать про месяцы. Про то, что в них неравное количество дней, про праздники, которые обычно отмечают местные, переняв традиции эльфов. И про то, что они, будучи в горах, вероятно, пропустили Беллетэйн — праздник начала лета, обычно широко отмечаемый в королевствах Севера. Мила расстроилась: она любила праздники. — А что обычно делают на Беллетэйн? Эскель задумчиво поскрёб ногтями щеку: — Разжигают костры в полях. Пьют, пляшут, венки из цветов плетут… А потом какой-нибудь мужик обнаруживают свою дочь обесчещенной и приходится ему согласиться на выбранного ей зятька. Мила хохотнула: — Короче, праздник разврата и распустившихся цветочков. Эскель тихо рассмеялся: — Суть ты уловила. Он поправил ветки в костре, сноп искр взвился вверх. — А мы что же, не отпраздновали? — Получается, нет, — ответил мужчина. — Неправильно как-то, — наигранно возмутилась Мила, отставляя гитару. Перекинула ногу через Эскеля и, стараясь не пыхтеть, влезла ему на бёдра. Ведьмак так и замер: — Ты чего? — Тоже хочу разврата, — заявила Мила, потянувшись за поцелуем, и Эскель, усмехнувшись, охотно ей ответил, прижав одной рукой к себе. Девушка довольно промычала ему в губы. И когда пальцы её запутались в его жёстких волосах, и захотелось большего, она отстранилась, чтобы тихо промурлыкать: — Костёр есть. А венок я тебе завтра сплету, ладно? — и, не дожидаясь ответа, резко встала, потянувшись к резинке на поясе. — Снимай штаны, мастер ведьмак. И он подчинился, довольно наблюдая, как проворно она раздевается.***
В лесу было тихо. Тихо для леса. Словно всё зверьё и все птицы куда-то попрятались, и редко-редко до ведьмачьего слуха доходили звуки жизни, не принадлежащие ему и Миле. Они пересекли дорогу поперёк и двинулись ещё южнее. Где-то с полчаса назад решили оставить Василька и Ветра, потому что передвигаться верхом означало до бесконечности уклоняться от низких веток, а вести за собой коней казалось задачей бессмысленной и затруднительной. Впрочем, по прикидкам ведьмака идти до дома Лесной ведьмы осталось совсем немного. — А что, если мы не найдём эту Лесную ведьму? — поинтересовалась Мила, перешагивая через упавший ствол дерева. Эскель обернулся через плечо и поделился своими мыслями: — Значит, попробуем победить так. Масло против проклятых у меня осталось. — А если она не проклята? Если это просто какая-то неведомая хтонь? — Ты где слов таких понабралась? — Книжки умные читала. В детстве. — Про хтонь? — В тоне голоса Эскеля Мила различила усмешку. — Ещё про всяких вампиров, оборотней и беспомощных дамочек. — Как ты? — А вот сейчас грубо было, — обиделась Мила. — Извини, — сказал Эскель. Понял, что сморозил глупость. Девушка не ответила. Через широкие кроны деревьев пробивались редкие лучи яркого солнца. День обещал быть ещё жарче, чем вчера. Мила вспоминала, как с Саньком и их родителями ездили на тихую охоту после дождя. Но ходили не по лесу — по посадкам. Обычно делились: отцы отдельно, «сильная и независимая» мама Санька — отдельно, а она шла с мамой и другом. Неторопливо, болтая, напевая песни… И мама вечно ругалась, что Мила с Саньком, как «мы с Тамарой ходим парой» — шли рядом и толку от них как от грибников было ровно в половину меньше. А Санёк громко смеялся, потому что Мила умудрялась собрать на лицо, кажется, всю паутину в лесу. Девушка вспомнила Санька, его заботливый взгляд, вечные подъёбы и их тёплые объятия. Стало тоскливо. Интересно всё-таки, после того, как она попала в этот мир, что происходит там? «И мама, наверное, с ума сходит…» — нахмурилась девушка; стало обидно. Мама хоть и была женщиной, с которой не всегда удаётся найти общий язык, а всё же души не чаяла в единственной дочери. И если время в мире Милы и здесь идёт одинаково… — Эскель? — тихо позвала девушка, глядя себе под ноги. — Что? — он даже остановился, ожидая, когда Мила нагонит его. — Как ты думаешь, время во всех мирах идёт одинаково? Ведьмак нахмурился: — Я не знаю. — Понятно. Они продолжили путь. «Надеюсь, дядь Толя сможет её поддержать, если…» — Мила помотала головой из стороны в сторону, прогоняя мысли. Хотелось верить, что в её мире время замерло и снова пойдёт, когда она вернётся. Хотелось верить, но не верилось.***
Речку, текущую прямо среди леса, перешли вброд, намочив сапоги. Мила предложила остановиться, чтобы хотя бы дать коже шанс просохнуть, да и вообще ноги уже немного устали. Эскель согласился. Перекусили сухарями, которые ведьмак достал из карманов, напились воды прямо из реки (Мила старалась очередной раз не думать о безопасности такого способа утолить жажду), и девушка за это время успела сплести из одуванчиков и какой-то светлой травки корявенький венок. Пока Мила обвязывала стебли цветов друг об друга, Эскель был уверен, что украшение она создаёт для себя, но понял свою ошибку в тот момент, когда бело-жёлто-зелёный венок опустился на его собственную голову. Мужчина поднял на девушку недоуменный взгляд, недоверчиво коснулся цветов на голове рукой: — Это мне? — Ну, да. Я же обещала. Какое-то время Эскель молчал, словно переваривал ситуацию. Было и приятно, и немного неловко, и непривычно. Спустя пару минут ведьмак смущённо пробормотал: — Спасибо. Мила ярко улыбнулась в ответ, наклонилась к его лицу и нежно коснулась полными губами уголка его губ.***
Домик вырос словно из земли. Деревянная одноэтажная постройка настолько органично смотрелась среди леса, что Мила удивилась, как они заметили её только сейчас. Перед домиком была небольшая полянка с разбросанными тут и там признаками жизни: корыто и торчащая из него доска-тёрка, небольшая дровница, рядом с ней пень и торчащий из него топор. Прямо под окнами посажены нарциссы. Неподалёку, огороженные низким заборчиком — грядки с растениями, какие обычно бывают у травниц. Сквозь стёкла окон видно светлые шторки. — Мы вместе пойдём? — спросила Мила. Эскель задумался, прежде чем кивнуть: — Да. Держись ближе. Если почувствуешь опасность — беги в лес. — Да-да, как обычно. С каких пор это стало «как обычно» Мила и сама не знала. Зато внезапно обратила внимание, что ведьмак так и шёл в сплетённом ей венке с уже пожухшими одуванчиками. И хоть был соблазн не напоминать Эскелю, шутки ради и забавы для, но всё же решила, что это не тот случай, когда подобный юмор будет оценён и уместен. — Эскель… венок. Мужчина остановился на мгновение, словно напоминание его ошарашило, после чего бережно снял венок с волос: — Точно. Он повесил украшение на одну из ветвей ближайшего к нему дерева. Путники подошли ближе к домику, и Эскель уверенно постучал в деревянную дверь. Они ждали, но никто не ответил. — Тихо, — произнесла Мила. — Внутри кто-то есть, — отметил ведьмак. Он слышал сбивчивое дыхание и шорохи там, за дверью. — Может, в окна?.. — и, не дожидаясь ответа, Мила двинулась к окнам. Сквозь стёкла она мало что различала в сумраке комнаты, поэтому аккуратно, стараясь не задеть нарциссы, поставила ногу прямо у стены домика, перенесла вес тела и бесстрашно прислонилась лицом к стеклу. Эскель успел только цокнуть, хоть и подумал, что лица полноватой девушки в окне, в отличие от его собственной рожи, житель испугаться не должен. — Что видишь? — спросил ведьмак. — Жилая комната, — тихо произнесла Мила. — Там женщина на кровати, как будто вяжет. Может, глухая? — девушка отлипла от стекла, повернула голову к Эскелю. Тот ещё раз настойчиво постучал в дверь. Будет обидно упустить единственный, по сути, источник возможной информации… На стук жительница не отреагировала. Мила свела брови, прежде чем вновь приникнуть к стеклу, раздумывая, как бы обратить на себя зрение этой якобы «Лесной ведьмы», раз уж на звуки она не реагирует. К этому моменту женщина встала, и Мила смогла увидеть, что именно она вязала. — Нет… — шокировано сказала девушка и истерически закричала. — Эскель! Ломай дверь! — Что? — Ломай! Сейчас же! У неё не было времени объяснять. Прежде стоило предотвратить необратимое. Ведьмак несколько раз дёрнул ручку двери, после чего принялся выбивать её плечом. На третий удар дерево застонало. На пятый треснуло. — Ну же! — воскликнула Мила, словно её слова могли на что-то повлиять. Дверь неохотно поддалась, и путники ворвались в дом, дохнувший на непрошенных гостей запахом полевых трав, дерева и едва уловимым ароматом магии.