L’amour est une sottise faite à deux

      Их встреча началась не как обычно. Никаких объятий и ласк, которыми частенько баловались парочки, никакого сухого приветствия, что уже было более привычным для них. Вместо этого она началась с укуса. Такого болючего и горячего, что хотелось не то расплавиться, не то возмутиться от поведения парня. От подобного нестандартного акта привязанности зудело и покалывало где-то в районе ключицы, из-за чего возникало спонтанное желание почесать раздражённую кожу.               Нет, Саэ не был ревнивым или надоедливым. По крайней мере, так казалось. Он со стоически холодным взглядом воспринимал практически любую новость. Ты едешь в Германию на этот сезон? Езжай. Планируешь выиграть следующий матч? Выиграешь. Хочешь сходить в ту кафешку за углом, где подают вкусные вагаси? Я свободен на этих выходных.         И всё это с неизменным лицом.       А вот новость про скандальную статью в газете внезапно задела его до глубины души. Казалось, мёрзлая корка в бирюзовых глазах раскололась, и начался ледоход.       И как раз этот треснувший лёд скрывал под собой не каменную глыбу без эмоций, а человека, глубоко вовлечённого в то, что он считал важным. Как будто под слоем вечной мерзлоты резко появился гейзер, бьющий крутым кипятком. Нет, даже не появился. Он всегда там был, только скрытый навязанной безразличностью и невовлечённостью. Словно спал да лишь ждал своего часа, чтобы выстрелить внезапным напором чего-то безумно горячего и чувственного.        Какая ирония, ведь именно его младшему братцу удалось вызвать такие изменения.        Руки Саэ нежно, но уверенно скользят под чужой рубашкой, крепко сжимая мягкую кожу. От этих прикосновений и тепло, и неловко, а брюшные мышцы напрягаются, ходят под кожей. Будто не только любовь выражалась в этом жесте, но и внезапное неодобрение.       Многие люди способны спокойно выражать свою привязанность и открываться тем, кто им дорог. Только вот для Саэ это являлось неким табу, которое ни за что нельзя было нарушать, как бы сильно того ни хотелось.        Но сейчас все запреты и моральные принципы были временно отменены. Свистящий выдох и усилившаяся хватка на талии Исаги были тому подтверждением. — Ты же знаешь, что волноваться не о чем? — Йоичи нежно улыбается — так, как умеет только он, — и гладит шевелюру Саэ, уже успевшую растрепаться.        В ответ лишь неясное мычание. Итоши ещё крепче прижимается сзади и шумно вдыхает чужой запах. Трётся лбом о место недавнего укуса, на котором точно останется явный след от кромки зубов. — Больше не ходи никуда, — наконец-то раздаётся приглушённый голос. А затем в дополнение: — И ни с кем не ходи.        Исаги вздыхает и слегка качает головой, но решает промолчать. Наверное, умиляться в такой ситуации всё же не стоило, только вот не получалось. Исходящая от этого хладнокровного полузащитника ревность казалась настоящей наградой и вызывала странную истому, разливающююся по всему телу. Впервые за долгое время он наконец-то ощутил свою важность, испытал настоящее удовлетворение от их отношений в целом.       Хотелось продлить это чувство, засунуть как можно глубже в память, чтобы сохранить навсегда. — Хочешь поговорить об этом? Я с радостью выслушаю, — Йоичи подавляет приступ гордости за самого себя и терпеливо спрашивает, стараясь заглянуть Саэ в глаза, обернувшись через плечо.        Когда их взгляды встречаются, тот снова замолкает на долгое время. А затем опять вгрызается в мышцу, вызывая у Исаги недовольное шипение.  — У тебя уже есть один Итоши. Зачем второй? — Саэ спрашивает на полном серьёзе.  — Там не было ни капли правды. Мы же оба понимаем, что это сплошные бредни прессы, — Исаги всё ещё сохраняет терпение, но уже пытается отодвинуть чужие челюсти, вновь опасно прижавшиеся к пострадавшей коже. Все его потуги успешно игнорируются, и в этот раз на ключицу опускается язык, скурпулёзно поглаживающий и ласкающий выпирающую косточку.       Кто бы знал, что простая статья начинающего журналиста заставит их отношения перейти… на несколько другой уровень. Как оказалось, Саэ нужен был лишь некий толчок, спусковой крючок, вызывающий это показательное собственническое чувство. И Рин оказался как нельзя кстати.       Даже не столько сам нападающий, сколько весьма удачно сложившиеся обстоятельства. Вот тебе и приглашение в ресторан далеко не среднего класса от одного из лучших игроков своего возраста, от которого Исаги по доброте душевной просто не смог отказаться. Вот тебе и висевшая под идеальным углом камера, заснявшая их в неформальной обстановке. И в завершение ко всему этому шёл везучий папарацци, опубликовавший скандальную, как многие предпочли выразиться, статью, в которой перемыли кости и младшему Итоши, и восходящей звезде Синей тюрьмы, и всему проекту в целом.        А вишенкой на торте был Саэ с этим их семейным конфликтом, который даже спустя много лет всё никак не приходил к своему логическому завершению, сохраняя много недосказанностей от обеих сторон.        И все эти события, произошедшие разом, были равноценны тому, как если бы Исаги собрал чёртов флеш рояль, не поменяв карт.       Йоичи лишь тяжело вздыхает, оценивая степень своей удачливости.        Саэ тоже напрягается, но уже по иной причине. Сильнее прижимается сзади так, что можно было почувствовать, как поднимается и опускается его диафрагма при каждом вдохе-выдохе.  — Значит, одного меня тебе правда достаточно? — тот снова возвращается к обычной манере речи, наполненной напускной безразличностью, и лишь учащённое сердцебиение предательски выдаёт его.  — Ага. Никаких двух Итоши. Только один. И это явно не Рин, — Исаги усмехается и наконец-то полностью расслабляется в цепкой хватке.        Саэ воспринимает этот жест немного по-своему, поэтому незамедлительно скользит холодными руками под резинку чужих домашних шорт, оттягивая её и касаясь тугих бёдер, играючи разминая крепкие мышцы.        Кажется, иногда собственные заявления нужно доказывать действиями. Что же, Йоичи знал, на что шёл.