…Где из крови прорастают розы…

— Я не понимаю… — пролепетал Тимофей.  Тимур усмехнулся и подошел ближе, смело ступая по линиям пентаграммы. Те, будучи старыми, нисколько не стерлись. — Мой отец был Огненный волком, его отец был таким же. Наша дружба с семьей Долмацких оказалась чистой случайностью. Я, как и он, и подумать не мог, с кем рос бок о бок, и, тем более, не имел ни малейшего представления о том, что моим товарищем является наследник моего Прародителя. — Тимур пожал плечами. — Но все меняется. Наш род выгнали из клана давно, поэтому мы не принимали участие в делах ордена. Но это была ошибка верхушки, решивших, что генералу Породовинскому, моему прадеду, не место в их рядах. Видели в нём конкурента в борьбе за лидерство. — Если бы твой прадед был фаворитом Огненного Змея, демон бы не допустил этого, — подметил Тимофей. — Все обставили так, что Прародитель и не подумал о другом. А потому мы долго вынашивали план мести. Для того, чтоб не вызвать ни у кого подозрений, отец заблокировал мои способности. Именно поэтому при драках от меня не сыпались искры. Но когда я попросил вернуть их мне, он отказал. Узнав о моей цели, он не согласился. — Цель захвата мира не является достойной. — Я не ставлю перед собой цель захвата мира, она слишком недостижима. — глаза Тимура сверкнули в дрожащем свете свечей. — Если у меня нет своей силы, я заполучу её иным способом. Я заставлю осколок самого Дракона служить мне, и тогда мне присягнут на верность все Огненные волки, презиравшие нашу кровь. Поверьте мне, недовольных правлением Королевского Зодиака затаилось немало! И я соберу их всех под своим крылом! — Но зачем тебе это? Месть?! — Не просто месть. Это будет великое возвращение и воссоединение ордена. Мои предки будут гордиться мной, ведь именно я восстановлю наш орден и поведу его вперёд. Я подниму его с колен и сделаю ещё величественнее. Докажу всем, что Огненные волки являются сильнейшими! Мы не будем захватывать власть, у меня нет цели поработить людей. Но мы установим теневое господство над миром Первородных! — Я все ещё не прослеживаю связь, — Тимофей сощурился. — Зачем тебе это? Мне казалось, что тебе все это не нужно. Мы провели с тобой столько времени… —…За которое я понял, что ты совершенно не ценишь возможностей, которые тебе выпадают, Тим, — Тимур вздохнул. — Я, честно, не хотел вас в это впутывать. Но больше возможности, когда вы на меня вышли, у меня не предоставится. Придется покончить и с Серафимой. А ты, Тим, и так себя потеряешь. — О чем ты говоришь?! — воскликнул Зверев. — Когда осколок окажется в тебе, я прочту финальное заклинание, и он окончательно в тебе укрепится. Не беспокойся на этот счет. Твой разум мгновенно исчезнет, ты даже ничего не почувствуешь. — Тимур бросил взгляд за спину Тимофея. — А вот и полная луна. Время начинать! Тимур замахнулся на Серафиму тонким стеклянным лезвием, но Тимофей налетел на него и сбил с ног. Осколок упал прямо под ноги Серафимы. Парни повалились на пол и прокатились до стены. Тимур ударил Тимофея в челюсть, и Зверев с вскриком слетел в сторону. Тимур запрыгнул на него и ударил в ребра тяжелым кастетом, скрытым под толстовкой. Тимофей захрипел, но при следующем замахе Породовинского сумел скинуть его с себя и что есть силы ударил того в живот. Преступник с охом скатился в сторону, а Тимофей, хватаясь за грудь, поднялся, сплевывая кровь. Внутри нестерпимо резало. Похоже, Тимур сломал ему ребра. Тимофей кое-как подоспел к Серафиме и, подхватив с земли острый осколок, коснулся было веревок, но Тимур снова сбил его мощным ударом ноги. Зверев отлетел в сторону, но тут же откатился и встал на ноги, и кастет просвистел в метре от него. Тимофей поставил руки в блок, и Тимур начал нещадно бить по ним, тесня Зверева к стене. Руки болели. Тимофей подозревал, что и там уже были трещины в костях. Подгадав момент, Зверев наклонился и, махнув ногой, заехал Тимуру в челюсть. Голова Породовинского с треском откинулась назад, и Змееносец, прокрутившись ещё раз, ударил по челюсти снова. Породовинский рухнул на пол. Тимофей вырвал кастет из его ослабшей руки и надел себе, и, замахнувшись, треснул Тимура по ребрам ответ. Породовинский издал болезненный стон и закрылся руками, и Тимофей ударил снова. Предательство ощущалось, как нож в спине. Обжигало хуже святой воды. Серафима рядом отчаянно мычала, но Зверев её словно не слышал. Он снова замахнулся, но Тимур нашел в себе силы отъехать и двинуть Тимофея локтем, точно по больному месту. Зверев зашипел, и Породовинский, схватив его, прижал к полу, нависнув сверху. — Не сопротивляйся, Тим, — сбито попросил он. — Все пройдет быстро, обещаю тебе. Ты больше не будешь… — Да пошел ты к черту, помешанный! — злобно выдавил из себя Тимофей. — Я из тебя всю дурь выбью! Зверев подался вперёд и с силой двинул лбом ему по носу. Тимур издал вопль, а Тимофей вырвался и снова поднялся. Теперь уже он наступал, а Тимур ушел в оборону. Они кружились по всему помещению, чудом не сшибая свечи и кубки. Падали на железные балки, которые, наверное, были здесь положены с целью переделать мельницу во что-то другое. Прижимали друг друга к стене, обмениваясь точными болезненными ударами, сплевывали кровь и дрались чуть ли не со звериной жестокостью. Их оборотническая натура чувствовала подобное, и они, не сдерживаясь, отдались инстинктам и продолжали драться, готовые чуть ли не убить соперника. Серафима билась в цепях, не в силах ничего поделать. В один момент Тимофей изловчился и, схватив близстоящую тяжелую деревяшку, с силой ударил Тимура  по голове.  Породовинский вздрогнул и упал ему под ноги. Под его головой медленно растекалась кровавая лужица. Тимофей, тяжело дыша и сильно пошатываясь и хромая, приблизился к Серафиме. Он сдернул с её рта скотч и посмотрел на цепи. — Тим, — залепетала Долмацкая. — Тим, ты же… Я не верю… — Придется поверить. Тимофей снял с себя футболку, обмотал ей дрожащие руки и схватился за цепи. Даже сквозь ткань он ощущал идущий от серебра жар, но все-таки сумел расшатать цепи, и руки Серафимы наконец-то вырвались из плена звеньев. Её шок был слишком силён. Тимофею казалось, что он был настолько ощутимым, что его можно было потрогать руками. Зверев отбросил футболку в сторону и взял Серафиму за плечи. — Сим, я… — его голос дрогнул. — Я тоже все ещё не все понимаю… — Я верила ему. До последнего верила, а он ничем таким со мной не делился… Он говорил мне, что улетел в Швецию! — Мне тоже говорил, что надо встретиться прежде, чем он улетит. Видимо, он либо вернулся, либо не улетал вовсе. Вряд ли мы… Это узнаем. Главное, что мы справились. Жертвоприношения… Шорох. Тимофей резко обернулся и увидел, как Тимур с окровавленной головой замахивается на него кастетом. Зверев в ужасе вытаращил глаза, и его руки лихорадочно сами нашли рядом что-то тяжелое. Действуя на рефлексах, Тимофей выставил предмет перед собой в самый последний момент. Он оказался неожиданно тяжелым, но Зверев, переборов колющие чувства во всем теле, сумел его поднять. Тимур не успел затормозить и налетел на узкую ржавую балку. Металл прошел его насквозь, и лицо Породовинского сменилось на искренне удивленное. Предатель так и замер, а затем его ноги подкосились, и он вместе с окровавленной балкой рухнул на пол. Железка выпала у Тимофея из трясущихся рук. Зверев сглотнул. Серафима придвинулась к нему и сжалась в комок. Её всю трясло, и Тимофей сам с трудом сдерживался, чтоб не залиться истерическим смехом. Все эмоции в нем смешались, оставив внутри пустоту. — Ладно, — Зверев выдохнул, но тут же прижал руку к груди, отзывающейся вспышкой боли на каждый вдох, и выругался. — Надо идти. — Тим… Тимофей поднялся и, взяв Серафиму за руку, поставил Долмацкую на ноги. Он схватился за балку и вытащил её из груди Тимура, уже плохо соображая и воспринимая происходящее. — Хотя бы выйти за пределы мельницы. Мы быстро вылечимся и… — Тимофей, посмотри… — Серафима раскрытыми от испуга глазами глядела вперёд. — Туда. Тимофей повернул голову и застыл. Гладь двухметрового зеркала в цветочной оправе шла мелкой рябью. Изнутри оно окрашивалось крупными красными кляксами, почти мгновенно превратив прозрачную гладь в багровую. Послышался перезвон мелких кристалликов, а внутри показалось таинственное огненное свечение. Тимофей скосил глаза в сторону и окаменел. Тимур рухнул прямо на двенадцатый кубок. А в его груди, там, где его прошла балка, зияла дыра. Точно там, где находилось сердце. Тимофей осторожно обошел тело со стороны, не сводя с него шокированного взгляда ужаса. — Когда он родился?… — тихо спросил Зверев. — 9 ноября… Тим! — воскликнула Серафима. — Уйди с пентаграммы! Тимофей повернул голову, и прямо в этот момент из зеркала вылетела яркая пламенная комета. Он не успел даже моргнуть, а она озарилась яркой вспышкой прямо перед ним, заключив его в кокон огня и обдав нестерпимым жаром. У Тимофея мгновенно пересохло в горле, и Зверев рухнул на колени, уперевшись руками в пол. Хлопок. Все пропало. Так же неожиданно, как и появилось. Тимофей ошалело моргнул. Он в первородном страхе опустил взгляд вниз, глядя туда, куда в него влетел осколок, но не увидел ничего, кроме синяков от кастета и неровно выпирающих под кожей поломанных ребер. Серафима бросилась к нему и упала рядом, стерев себе колени. Она схватила его за лицо и подняла к своему. В её глазах читалась самая настоящая паника. — Тим? — прошептала она. — Да, — пролепетал Зверев. — Оно… Что оно сделало? — Влетело в тебя. — Серафима побледнела. — И исчезло. — Оно… — Тимофея прошиб холодный пот. — Внутри? — Не знаю… Я совершенно ничего не знаю… Серафима зарыдала. Тимофей рассеянно сидел рядом, глядя перед собой, а Долмацкая уронила руки и спрятала в них лицо. Зверев молча встал и поднял её следом, и они медленно направились к выходу. Тут масляные лампы на стенах стали взрываться, осыпая пол мелкими стеклянными осколками. Огонь в них, наоборот, не погас, а лишь усилился. Пламя свечей вспыхнуло ярче. Тимофей и Серафима закричали от неожиданности. И весь оранжево-желтый огонь мгновенно окрасился в зеленый. — Надо уходить, — выпалил Тимофей. — Хотя бы за территорию мельницы, там блока не будет… Но едва Тимофей ступил за край пентаграммы, его пронзила адская обжигающая боль. Зверев вскрикнул и пошатнулся. Серафима дернулась к нему, но он нещадно оттолкнул её в сторону, так, что она упала прямо у выхода. Зверев схватился за голову и зашатался, отступая назад, в пентаграмму. Боль росла. Она разрезала плоть, плавила кости. Тимофею казалось, что его медленно перемалывали, кусочек за кусочком. Зверев душераздирающе закричал и упал на четвереньки, сжавшись в жалкий комок. Его вены искрились. Переливались ярким изумрудным светом. По ним буквально тек ведьмин огонь, обжигающий настолько сильно, что хотелось содрать с себя кожу. Перед глазами все поплыло от нахлынувших от боли слез. Тимофея накрыла новая волна, хуже предыдущей. Вены вспыхнули ярче, и Зверев снова закричал, настолько, насколько мог.  Но после этого крика воздуха стало катастрофически не хватать. Будто кто-то сжал его горло и стал душить. Тимофей стал задыхаться. Он перевернулся на спину, и от новой волны изогнулся до тошнотворного хруста. Зверев схватился за свое горло, пытаясь сорвать с себя чужие пальцы. Пролезть под кожу, вытащить это из себя, лишь бы не мучиться. Кто-то оторвал его руки и прижал к темно-красной пентаграмме. Тимофею удалось глотнуть воздуха, но он тут же снова взвыл, уже многоголосо, выгнувшись так, что голова с силой стукнулась о холодный камень. В стороны взлетели россыпи изумрудных искр. — Тим, борись! — услышал он срывающийся голос Серафимы. — Заклинание не закончено, осколок ещё не укрепился! Он не мог говорить. Не мог и слова из себя выдавить, лишь глотал ртом воздух и кричал. Все ощущения слились для него в одну сплошную пытку. Мучительную. Невыносимую. Боль чуть отступила. Тимофей стал дрожать, распахнутыми глазами глядя перед собой. Серафима, держащая его руки, смотрела прямо на него. Слезы скатывались по ее щекам, а в ее глазах Тимофей увидел свои - горящие ярким ведьминым огнём. — Ты сможешь, — прошептала Долмацкая. — Тим, пожалуйста… — Оно… — выдохнул он множеством голосов. — Оно убьет… Меня… Блок на него… Не действ… Новая волна огня по венам заставила его снова прогнуться и не по-человечески дико заорать. Голосами детей. Голосами мужчин и женщин, старух и стариков. Всех тех душ, личины которых мог принять демон огня и которых он убил. Тимофей стал отчаянно вырываться. Серафима держала до последнего, но он грубо сбросил её с себя. Девушка поднялась на ноги, и он из последних сил встал за ней. Серафима, заплаканная, протянула к нему руки, но Тимофей грубо оттолкнул её в сторону, на негнущихся ногах обессиленно отшатываясь назад. — Оставь меня… — выдавил он.  Новая волна боли пронеслась за секунду, но этого хватило, чтоб Тимофей с воплем рухнул прямо в центр пентаграммы. Он перевернулся на спину и повернул голову набок, с мольбой глядя на замеревшую Серафиму. — Уйди… — Тимофей сквозь муку выдавил из себя улыбку. — Пожалуйста, уйди… Волны стали накатывать ещё чаще. Тимофей уже голос сорвал, но его хриплый подхватывали тысячи других. При каждом его вое по мельнице прокатывался ветер. Тимофей ощущал, как сущность внутри него билась, пытаясь вырваться наружу, но не могла. И от этого жгла его изнутри. — Куда я… — послышался шепот рядом. — Уйду… Серафима села рядом с ним и положила его голову к себе на колени. Тимофей не переставал истошно кричать и изгибаться от страданий, а огни свеч и ламп вздымались к потолку одновременно с секундным усилением сияния огня в его венах. Ветер кружил пламя, и от этого в воздухе на миг возникал изумрудный вихрь. — Куда я уйду от тебя… — повторно прошептала Серафима.  Она положила руки ему на дрожащее тело. Её волосы развевались в воздухе. Её слезы капали ему на лицо. Она осталась с ним, хотя он молил её о том, чтоб она ушла. Чтоб спаслась, потому что он не знал, что произойдет дальше. Не хотел причинить ей боль, не хотел сжечь её. Она была его любовью. Розой, проросшей из разодранного в кровь сердца, колющей своими шипами, но, распустившись, радовавшей глаз и лелеющей душу. И он не хотел её сжечь. А она не пряталась, смело цвела рядом. Готовая погибнуть вместе с ним. Тимофей кричал от боли. И одновременно с ним многоголосый осколок внутри него - от необузданной животной ярости. Свечи продолжали гореть, отбрасывая блики на золотые ритуальные кубки с сердцами в чашах. Зеркало приняло свой прежний вид, выполнив свою функцию. Пламя буйствовало внутри мельницы, не угасая ни на минуту. А в центре кровавой пентаграммы один сгорал на руках у другого.