За старую дружбу

— Моя госпожа, они спят. Юкими открыла один глаз, посмотрев на подходящего Азазеля. Устало выдохнула и, покряхтев, поднялась. — Спасибо тебе. Любовь фамильяра к Юкими, её вечно слабая, но нежная улыбка, обращённая к нему; смех Азазеля, который часто смотрел за юными принцем и принцессой, его кошачьи зелёные глаза — всё это уже никого не удивляло. Он положил голову на колени Юкими и расслабленно замурчал. Лежать вот так, не чувствуя власти и злого умысла госпожи, наслаждаясь собственной участью, было очень приятно. Хотя — он часто признавался себе — ему было жаль её: она любила детей, всех троих, любовью безысходной, отчаянной. И, оставаясь марионеткой демонов более сильных, не получив ни любви, ни признания новой семьи, она всё же делала всё, чтобы защитить своих детей. Высшая аристократка демонов — гордая, даже высокомерная, прекрасно образованная — по началу она действительно старалась поддерживать хрупкий мир, играя на все стороны разом. — Госпожа, приближается… — Азазель запнулся, открыл глаза и принюхался. — Младший. Она улыбнулась, вдруг прекратив гладить его по голове, опустила мягкую руку на пушистый лоб. — Азазель, иди. И хорошенько отдохни. Юкими зачастую и сама не понимала добро она или зло. Наблюдая за демонами, понимала, что скорее добро; смотря на людей, явно ощущала, что зло. Люди грешили много, часто ошибались и непонятно зачем, непонятно почему придумывали идеал, следовать которому было невозможно. На слова Кеи о том, что людям надо верить во что-то, чтобы жить, Юкими как-то презрительно усмехалась — люди начинали верить и каяться тогда и только тогда, когда появлялся кто-то, кто заставлял их делать это. Демоны грешили постоянно и с удовольствием, живя так, чтобы грех был обыденностью, а добродетель — странностью. Хотя, на самом деле, демоны просто ничего не боялись и потому были гораздо свободнее. — Извини, Субару, — она медленно поднялась с гранитной лавочки. — Я пришла без приглашения. Юкими в действительности была злом, но злом человеческим: будучи эгоисткой и иногда даже лицемеркой, она всё же сохраняла в себе некоторые качества, демонам не свойственные. «Серость,» — однажды нащупав это определение себя, она удивилась, что не поняла этого раньше. Действительно, абсолютная, монотонная, подавляющая всё вокруг серость. — Здравствуй. Нежданно и негаданно именно их отношения сложились лучше всего: за несколько сотен лет их знакомства они ни разу не поругались и, поддерживая почти тёплые отношения, Юкими и Субару жили и понимали друг друга. Встречались взглядами и безмолвно соглашались друг с другом, слабо кивали, изредка также слабо, еле-еле, улыбались. — Пройдёмся? Юкими всегда, как-то ненароком, не задумываясь, опасалась, что братья Сакамаки будут копировать поведение отца. И если в повседневной жизни это звучало почти как успех, то в жизни семейной у неë вызывало неприязнь. Вампиры и все демоны в целом могли иметь сколько угодно партнёров, это не считалось постыдным и даже приветствовалось: чем больше жён, тем больше детей. Однако (это особенно проявлялось после стольких лет жизни в мире людей) сейчас это вызывало резкое отторжение. — Ты в порядке? Они шли, и Юкими улыбаясь, обнимая Субару за руку, смотрела на цветы и впервые за долгое время чувствовала себя свободно и спокойно. Живя в особняке Сакамаки, она почти не покидала своего крыла. Следуя за детьми призраком, не устающим, вечно настороженным и внимательным, она существовала ради них. Учила, воспитывала и вечно чего-то, кого-то, ждала… Наблюдая за её поведением, Сакамаки невольно радовались: Юкими не была похожа на их матерей, она действительно любила их. — Я устала. Они всегда хорошо ладили и понимали друг друга, всегда были похожи. Юкими могла бы обрести в нём поддержку, если бы их растили по-другому, если бы он сам ни был таким несчастным. С трудом переживая все проблемы в одиночестве, она ждала старшего сына, почувствовав его рядом смущённо вставала, кланялась и исчезала, а после бежала и тяжело выдыхала, наконец-то почувствовав себя в безопасности. Нэо улыбался, шептал тихое «здравствуй, мама», потом вдруг начинал смеяться, подхватывал на руки маленьких брата и сестру, усаживал кого-то на плечи, обнимал маму освободившейся рукой и рассказывал о чём-то. Рассказывал бесконечно много, увлечённо. И Юкими радовалась, гладила по голове Кейташи, качала на коленях Амэтерэзу и тепло-тепло улыбалась Нэо. До рождения второго сына она всё же думала, что любила Нэо вместо умершего Кеи, после поняла: нет, она просто любила своих детей. — Всё образуется, — рассудительно, но всё же выдавая непривычность таких слов и действий, попытался успокоить её Субару. Она тихо засмеялась. И, поймав на себе удивлённый взгляд, опустила на его плечо голову. — Милый Субару, — она задумчиво замолчала. — Какой ты всё-таки добрый. Он всегда был таким. Самый младший, самый тихий и самый человечный, Субару не сильно отличался от себя в детстве даже сейчас, спустя столько лет. И Юкими всегда любила его чуть больше остальных Сакамаки. Часто оставалась рядом и гладила голове, говорила тихие, успокаивающие слова и иногда даже называла братом, задорно, чуть хитро улыбаясь. Но Субару, будучи почти что воплощением разрушительной энергии и единственным ребёнком, любившим свою мать, при такой жизни рано или поздно закрылся бы в себе. Юкими это понимала, но сделать ничего не могла. Наблюдая за его страданиями, она испытывала незнакомо противное, гложащее чувство несправедливости. И это чувство почему-то всегда было направленно только на него. Оно миновало других братьев, не позволяя жалеть их так же сильно.

— Я рада видеть вас, Ваше Величество, — глубокий реверанс. Карлхайнца она уважала. — Веди себя прилично, Раймонда. Отца боялась. — Ты выглядишь уставшей, — тихая, брошенная будто невзначай фраза. Шу понимала и поддерживала. — Принцесса, вы считаете этот путь наиболее верным? — задумчивый вопрос. Рейджи поощряла почти во всём. — Сестра-а! — плаксивый голос. Канато всё прощала. — Не приближайся, — тихий, уверенный голос и треск разлетевшейся от удара стены. Субару любила и жалела. — Юки, прости! — задорный крик. Аято вызывал в ней ничем не объяснимое умиление. — Здравствуй. С Райто она дружила.

То, что Райто Сакамаки — ребёнок извечно грустный, с совершенно пустыми изумрудно-зелёными глазами стал её другом, Юкими осознала так же неожиданно и внезапно, как и то, что иногда она слишком сильно, непозволительно сильно, опекала Субару. Ставя Райто на равных с собой, не разделяя при этом ни этикетом, ни ещё чем-либо, она часто опиралась на него и только с ним смеялась искренне. Юкими и Райто похожи были во многом, но всё же находились по разные стороны баррикад. И почему же настолько разные по характерам, по убеждениям и по интересам демоны сошлись не знали ни их родители, которым, впрочем, было не до того, ни братья Сакамаки. — Райто не обижает тебя? — Как забавно ты сказал, «обижает», — Юкими снова беззвучно засмеялась, прикрывая рот рукой. Субару смутился, отвернулся, а она вдруг остановилась, обхватила белый бутон розы. — Сейчас я счастлива гораздо больше, чем раньше. — Ты говорила так всегда, — вновь резонно заметил Сакамаки. — Потому что это так, — она пожала плечами. — Я сорву? — Сколько угодно. Мне всё равно. Юкими прекрасно знала, что в этом доля истины совпадала с долей лжи. Субару заботился о саде и о белых розах, которые так любила его мать, ради неё, в память о ней. Но ненавидел их. Разрывая белые бутоны в порывах злости, вспомнив детство, он испытывал жгучее желание уничтожить это раз и навсегда. — Люди очень многому меня научили, Субару, — сказала она немного неловко, невпопад. Но посмотрев на него снизу вверх, через ресницы, поняла, что он понял. Юкими много знала и, даже не имея такого опыта, как взрослые, слыла разумной и рассудительной. Она удивительно точно читала людей или демонов — в равной степени — объясняла их поступки и предугадывала дальнейшие действия. В детстве, до того, как отказался от неё Райто, она ничего не боялась: будучи яркой, сильной личностью, Юки либо очень нравилась, либо совершенно не нравилась окружающим. Не считаясь с мнением последних, она не страшась, не стремилась поддерживать нейтралитет ни с кем, не хитрила и не врала без надобности. Живя в высшем обществе, она всегда жила под маской. Но всё же… — Ваша кровавая невеста на днях пыталась найти во мне защитника, — она прервала ход его рассуждений, и Субару поймал себя на мысли, что даже сейчас она совсем не походила на себя в детстве. — Тебе жаль её? — помедлив, спросил он. Юкими вспомнила бледную, чуть не рыдающую девушку, её дрожащие пальцы на своей руке, расширившиеся и будто бы впавшие от испуга глаза, надрывающийся шёпот, единственное произнесённое «помогите»; свой отчуждённый, безразличный голос и тут же яркие, блеснувшие чем-то холодным, глаза Райто. — Уходи. Ты пугаешь детей. И Райто, молча повинуясь, исчез. Юкими встала, поправляя платье, обернулась к полулежащей на полу возле её кресла Юи. — Спасибо. — Глупый человек, — усмешка. — Я от них ничем не отличаюсь. Юкими устало выдохнула и прикрыла рукой глаза. — Кей, Тея, дайте ей отдохнуть. А потом можете попробовать. Я пока разберусь с вашим отцом. — Уже очень давно, Субару, мне жаль только себя.