Спасение утопающих

      Просыпаться больно. Это уже стало обыденностью, как бы паршиво ни звучало. Осы были его соседками, подружками, можно сказать. Правда в этот раз все иначе. И комната другая, она больше предыдущей и гораздо светлее. И Такемичи больше не связан по рукам и ногам, хоть по телу все ещё распространятся невнятная слабость.       Видимо, его перенесли на новое место, пока Ханагаки спал. Это вызывало в нем негодование и благодарность одновременно. В его новой временной, он надеется, обители не пахло хлоркой, а синие шторы на окнах были широко распахнуты, пуская в помещение яркое рассветное солнце. Кровать была больше и мягче, правда подушка оставалась все той же — отвратительно жесткой. Казалось, ей можно придать любую форму, словно лепить из пластилина, и она будет её держать. Небольшой стол на другом конце комнаты, книжный шкаф, заполненный правда не книгами, а каким-то барахлом, вроде банок из-под энергетиков и неряшливыми кипами бумаг. На стене напротив кровати висел телевизор, в углу стояло большое мягкое на вид компьютерное кресло. Необычно. Комната была жилой, хоть и не совсем уютной. А может не комната это была вовсе. Помимо большой черной входной двери была ещё другая, совсем хлипкая на вид. Возможно, она вела в туалет или в ванную комнату, или во все вместе. Как же хочется помыться. Стереть с кожи остатки засохшей крови, переодеться не в пропотевшую футболку и банально почистить зубы.       В самом углу чернеет камера видеонаблюдения. Такемичи показывает ей фак.       Ханагаки на проверку поднимает ладонь к потолку, замечает на сгибе локтя капельницу и аккуратно выдергивает иглу. Паршивца Санзу нет рядом, вообще никого нет. Он чувствует себя птицей, пусть и не в золотой, но в клетке. Если судить по виду из окна, это этаж двадцатый, не меньше. Сбежать через него не получится. Убиться — вполне.       По коридору слышатся шаги, Такемичи готов драться. Из оружия у него только свое больное тело и тяжелая пуховая подушка. Сейчас он слепит из неё биту, и гостю точно придется несладко. Тонкая наволочка порвется от удара, и несчастный задохнется от попавшего в легкие колючего пуха. Что за мысли? И если там за дверью не Майки, он точно применит все, что у него есть под рукой. Пустыми банками закидает, соорудит из тонкого металла маленький ножик. Такемичи? Даже если там Санзу со своей дурацкой пушкой. Злость иногда сильнее страха, а Ханагаки очень сильно злится на все. На сорванную свадьбу, на Майки с его «черным импульсом», на наркомана-надзирателя, а больше всего на себя и свою неспособность сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь дорогим сердцу людям. Себе помочь.       Ключ медленно поворачивается в замке, стоявший за дверью замирает на пару мгновений, будто прислушиваясь, а потом заходит внутрь. Такемичи готовит несчастную подушку, он очень хочет запустить её в лицо Майки, только вошедший человек не он. Сплошное разочарование в этой жизни.       Ханагаки сразу узнает старого друга по шраму, пересекающему лоб и левый глаз. Тот выглядит сильно старше, серьезнее и солиднее. Так выглядят состоятельные мужчины, которые преуспели в жизни и могут ни в чем себе не отказывать. Это у Такемичи лицо почти не изменилось, пока люди вокруг него стремительно взрослели. Он смотрит, глупо моргая какое-то время, думая, что увидел мертвеца. Но вот он Какучо Хитто из плоти и крови стоит прямо перед ним, хмуро смотрит на подушку, зажатую в его руке, на опухшую от капельниц трясущуюся руку, и его взгляд смягчается. — Как себя чувствуешь, Такемичи? — интересуется он, лениво проходя внутрь. — Как тот, кого подстрелили, но он почему-то не сдох. Знакомое чувство? — у Ханагаки нет желания язвить, но он все же дает это. — Майки где?       Какучо морщится, отмахиваясь от болезненных воспоминаний, и закрывает дверь. Недо-пленник показывает зубы, а значит и чувствует себя нормально. — Босс пока занят, — уклончиво отвечает Хитто. — Опережая следующий вопрос: да, увидитесь. Постарайся не помереть в этот раз.       Такемичи борется с желанием обрадоваться появлению Какучо — получается с трудом. В том, что он работает на Бонтен, нет совершенно ничего хорошего. Теперь он тоже стал жестоким человеком, с головы до ног покрытым чужой кровью и въевшимся в кожу запахом разлагающегося мяса. — Я по делу пришел, — начинает Хитто, лениво, как кот, смакуя каждое слово. — Как тебе обстановка? Получше той дыры, в которой ты валялся, и уж точно лучше той, в которой раньше жил. Была моей квартиркой, если интересно. Чувствовать себя как дома говорить не буду, ты хоть и не совсем пленник, но и передвигаться свободно тебе по этажу нельзя. Влез в дела Бонтена, будь послушным и может быть ещё сыграешь свадьбу.       А, нет, все в порядке. Никакой радости. Такемичи невероятно рассержен. — Не пленник? — повторяет он. — Зачем тогда меня здесь держали, почему не отвезли в больницу?       У него уйма вопросов, и Ханагаки совсем не уверен, что ему ответят хоть на один из них внятно. Попробовать стоит, неведенье самое страшное. — У босса спросишь. У нас с его тараканами разговор короткий и обычно травмоопасный, а тебе он может и расскажет нахрена, а главное почему тебя тут держат. Ну или пристрелит. Одно из двух.       Какучо говорит это таким серьезным тоном, что Такемичи верит. Да и сложно ему сомневаться после того, как он сам попал под горячую руку, если не сказать, спровоцировал. — Неужели Майки настолько сильно изменился? — спрашивать довольно глупо. — Нет никакого Майки, есть Сано Манджиро, глава Бонтен. — Хитто подозрительно скалит зубы. — Жрать что будешь?       Ход невероятно подлый, но действенный. Сменить тему получилось быстро. У Такемичи с самого пробуждения желудок сводит от голода, закручивает в спираль, готовясь вот-вот издать позорный урчащий звук. Он даже согласен отложить разговор, если его покормят не через трубочку. Все ещё немного шатает, он даже сидит с трудом, мир периодически плывет кругом. Анемия.       Ханагаки недолго спорит с собой, а затем соглашается. Ему нужно набраться сил перед встречей с Майки. Он не может выглядеть более жалко, чем есть на самом деле. — Что угодно кроме мяса из ваших ресторанчиков.       Такемичи бурчит себе под нос, а Какучо сдавленно хохочет. — Вижу, вы с Санзу хорошо проводили время, — заключает он. — Не знаю, что он тебе рассказывал, но все это не правда. Рыбу будешь?       Рыба это хорошо. В ней много белка и микроэлементов. Подкрепится сочным тунцом, сможет стоять на ногах, въебет Майки. План надежный.

***

      Телевизор отличная вещь, помогающая держать связь с миром, но не в случае с Такемичи. Хоть у него и был пульт, но, щелкая по каналам, не мог найти ни один новостной. То ли Какучо ненавидел прямые репортажи, то ли каналы подрезали специально, чтобы Ханагаки жизнь малиной не казалось. А вообще правильно, все дерьмо в его жизни начало происходить как раз после просмотра новостей. Меньше видит — целее будет. Из скромного списка каналов имелись музыкальные, играющие медленно плывущий шансон, обычные развлекательные с фильмами и сериалами, канал про животных, показывающий нудную документалку про сомов-людоедов. Пара каналов с порнушкой. Ханагаки решил остановиться на сомах, в следующий раз, он надеется, его не будет, он расскажет про них Санзу, а потом предложит сходить поплавать ночью у берега с надеждой, что Харучие утащат на дно. Сразу двух злейших врагов разом. Сомы наедятся пропитанного дурью мяса и сами всплывут брюхом к верху.       Нужно придумать, что сказать Майки. Такемичи так настойчиво требовал встречи с ним, абсолютно не зная, о чем они будут разговаривать. У него всегда получалось произносить что-то стоящее в моменте, а не продумывать наперед.       Желанный гость к нему приходит, когда за окном уже ночь. Ханагаки не спит, он вообще усталости не чувствует, весь на адреналине, стоя рядом с дверью, вооружившись перьевой битой. Заходя внутрь, Майки окидывает его ленивым взглядом, примирительно поднимает руки, хлопает по пустым карманам штанов и приподнимает края футболки, показывая, что он безоружен. Выглядит обманчиво безобидно, сутулится и кажется меньше, чем есть на самом деле. Такемичи хмуро возвращает подушку на место, все ещё стоя в оборонительной позе.       На лице Майки не единой эмоции. Глаза пустые, черные, холодные. Он был как бомба, и с ним нужно было обращаться осторожно. И Такемичи был тем, кто держал переключатель в своих руках. В этот раз он планирует отделаться без серьезных повреждений или хотя бы остаться в живых. Не умирать, помнишь, что обещал остальным? — Я… — медленно начинает Майки, тут же погрузившись в свои мрачные мысли. — Похуй. — Нет уж, говори, — Ханагаки настаивает.       Игра в молчанку с Майки ни к чему хорошему не приведет. Давить на него нельзя. Не ребенок уже, а все так же сложно. — Не хотел, — Манджиро отвечает односложно, будто ему с трудом дается каждое слово.       Он выглядит как школьник перед доской под пристальным взглядом учителя. Даже если знает, что сказать, мнется и тянет время, может повезет и его не станут ни о чем спрашивать и просто отпустят, поняв, насколько он безнадежен.       Такемичи отношения к педагогике никогда никакого не имел, да и образование у него так себе. Строить из себя строгого учителя было сложно, особенно когда знаешь, что очередной раздолбай может проломить тебе череп одним ударом ноги.       Майки под пристальным взглядом заходит внутрь, садится в одинокое компьютерное кресло рядом со столом, на пробу крутится пару раз, а затем снова начинает буравить Ханагаки тяжелым взглядом. Смотря на его мешки под глазами, Такемичи уже хочет одолжить кровать со словами о том, как Манджиро паршиво выглядит, и что от такой уставшей рожи всем окружающим спать хочется. Если верить часам, времени сейчас почти полвторого ночи. Босс, полагается, вернулся со своих «дел».       Такемичи прерывает молчание первым, все же кидая в Майки несчастную подушку, которую тот с лёгкостью отбивает ногой: — Какого хрена, Майки? — спрашивает он, четко настраиваясь на то, что сегодня он ответа добьётся. — Ты пообещал, — Майки снова крутится на стуле, словно это ребячество помогает ему собрать мысли воедино. — что спасешь всех. Меня, Эмму, Баджи и кого-нибудь ещё, ты вообще много чего говорил тогда. Выполняй обещание. Прыгай в прошлое. Почему ты все ещё здесь? Тебе Тачибана Наото нужен? — Нет, — у Ханагаки начинает кружиться голова и он отворачивается от Майки. — С Наото больше не выйдет, я спас Хину и триггер больше не работает. — Хинату хлопнуть надо? — Нет! Майки, ты о чем вообще? — Или делай что обещал или вали нахуй отсюда, пока я тебя так просто отпускаю. Выбирай, Такемучи. Одно из двух.       Такемичи, вновь вооружившись подушкой и прижав её одной рукой к животу, подходит ближе. Второй хватается за спинку крутящегося кресла, резко останавливая его так, что Майки по инерции чуть не слетает на пол. Взъерошенный, он ломано поворачивается к Ханагаки, смотря прямо в глаза страшным взглядом. Как бы говоря, что ты, Такемучи, совсем страх потерял. — Почему ты не отдал меня врачам, а привез сюда? — допрос начался, Ханагаки только не хватает лампы, которой он будет светить в бледное лицо Сано.       Майки отворачивается от него, отталкивается ногой от пола, пытаясь заставить захваченное в плен кресло снова крутиться. Силы в руках Такемичи мало, чтобы сдержать ускользающую из-под пальцев спинку. — Не знал, как поступить, — Майки ему все же отвечает.       Ханагаки тупит взгляд. Ответ в целом исчерпывающий, и хоть и можно начать ковыряться в мотивах ещё глубже, это ни к чему не приведет. Майки схлопнется, закроется, а потом, может, прогремит ещё один выстрел. Да даже если пистолета у него нет, зашибет креслом. Помнишь Такемичи, не умирать? — Я посмотрел ту кассету, — Ханагаки отходит к кровати и садится на неё. — Значит, это не ты в меня выстрелил, а твои… — Беды с башкой, — заканчивает за него Майки. — Я не знаю, когда оно просыпается, а когда снова уходит. И не знаю, что с этим делать. Вот только не советуй мозгоправов. Я там был, пил колеса, и нихрена не помогает. Но даже так, я никому из наших не навредил, пока ты, которому больше всех надо, не приперся со своей дурацкой свадьбой.       Такемичи ответ возмущает сильнее прочего. Пусть он и не послушался, но точно не заслужил смерти за приглашение на свадьбу. — Мог бы не брать с собой ствол, если так не уверен в себе.       Майки перестает крутиться на стуле и смотрит на него серьезно. Мрачно. — Глава Бонтена и без ствола.       Ханагаки борется с желанием снова швырнуть в него подушку. — Раньше тебе себя хватало, чтобы выходить победителем из любого боя.       Ему ничего не отвечают. Снова слышится медленный скрип крутящегося кресла.       Такемичи отходит, заваливается на кровать и тупо смотрит в потолок. Диалог не вяжется, ему передается нервозность и раздражительность Майки. Палец на выключателе бомбы трясется. Мыслей подходящих тоже нет. Ханагаки больше не может прыгать в прошлое, а если и может, то не знает как. Пообещает спасение Майки, если не выполнит, его скорее всего и правда убьют. Не потому что Сано так захочет, а потому что у него снова поедет крыша. Может стоит вернуться к Хине и забыть про него? Так просто и так близко. — Я попробую, — спустя несколько минут молчания говорит он. — Подумаю над этим, ладно? Только с одним условием. — Условия Бонтену ставить будешь? — кажется Майки усмехается, в моменте напоминая тоном себя прошлого. — Ага, — Такемичи утвердительно кивает, он не позволит Майки помыкать собой, даже если это будет стоить ему жизни. — Ну валяй. — Мне нужно позвонить, сказать Хине или ребятам, что я в порядке, чтобы они не волновались и не поднимали шумиху.       Шумиху они, скорее всего, уже подняли, но если начнут копать под Бонтен, то с большой вероятностью могут пострадать. — Допустим, — на удивление Майки соглашается. Хороший знак. — Не хочу видеть рожу Санзу в качестве няньки.       Второй по важности вопрос. Про сомов рассказать Харучиё хочется, но если он планирует какое-то время быть здесь, при этом оставаясь в живых, будет лучше без пистолета между зубами. — Это уже два условия. — Подожди, я не закончил. Ты не будешь мне врать. — Может ещё в задницу тебя поцеловать?       Такемичи гневно поднимает голову с подушки. Ему должно быть страшно препираться, после того, как его чуть не убили. — Да!