Спасение утопающих

      Шестизначный номер оказывается ключ-кодом от двери. Безопасное место, продиктованное Коконоем, подозрительно похоже на резиденцию в Японии. Разве что так сильно не спрятано. Небольшой кирпичный дом стоит чуть поодаль от поселения, окруженный высокими деревьями, в остальном ничем примечательным не выделяясь. Кругом густой тропический лес, жужжат и стрекочут насекомые. Несмотря на заброшенный вид, ползущий по стенам вьюн и нескошенная трава, внутри оказывается на удивление прилично. Влажно, немного пахнет пылью и плесенью, но мебель новая, вода и электричество работают. Немного смущают решетки на окнах, только уже имея представление о жизни на Филиппинах, Ханагаки даже рад такой мере предосторожности.       Такемичи чуть ли не на себе заносит обессиленного Майки в дом, продолжая мысленно ругать его за беспечность. Все же он слишком тяжелый для своего худого телосложения. Ханагаки искренне радуется, что тот хоть немного шевелит ногами, позволяет усадить себя на диван в гостинной комнате, неопределенно машет рукой в сторону кухни, мол все по старому, аптечка где-то там, осторожно, тараканы, не напугай малых, это их дом, мы тут гости.       Проспиртованной тряпкой Такемичи аккуратно смывает кровь с раны, иногда давит сильнее, чем требуется, просто потому что продолжает злиться. Прежде, чем приступить к самому главному, он тратит около двадцати минут на изучение статей и короткий видеоролик о том, как накладывать швы. С телефона Майки, разумеется. Даже не спрашивая, прикладывает его палец к экрану и ищет то, что нужно. Как бы он хотел оставить это дело медикам, у него точно рука дрогнет.       Майки сидит тихо. Не спорит и не сопротивляется, позволяя Ханагаки делать все, что заблагорассудится. Он так устал, что скоро вырубится. Вероятнее, для него это было бы лучшим исходом, чтобы не чувствовать боль, от каждого движения чужих рук и головокружение от наступающего отходняка. В такие моменты даже думает навсегда бросить пагубную привычку. — С тобой одни проблемы, Майки, — сурово ворчит Такемичи.       Майки стискивает зубы, вздрагивает, когда жгучая жидкость касается краев раны. В конце концов, он не выдерживает. Его маска отстраненности дает трещину. Не каждый день его отчитывают с таким беспокойством. Подумать только, засранец Такемичи больше не боится его вспышек агрессии. Да и сам Майки в его словах упрека не слышит, сплошное беспокойство. Приятно. — Как я устал от всех проблем, но кто сказал, что я хочу от них избавиться? — он откидывается на спинку дивана, внимательно следит за Ханагаки из-под полуприкрытых глаз.       Такемичи смотрит сурово. Еще немного и пройдется спиртом по открытой ране в воспитательных целях. Жестокость ему не присуща, но иногда очень хочется. — Помнишь, о чем я говорил? — даже не дожидаясь утра, Ханагаки повторяет ему, как непослушному псу, вынужденная дрессировка. — Никаких клубов, сомнительных знакомых и травки. Скажи, что все запомнил и я зашью тебя со всей нежностью, — проговаривает он это медленно, серьезно вглядываясь в лицо Майки.       А тому просто хочется, чтобы не ебали мозги. Он итак находится где-то в прострации, прокручивая в голове отрывки сегодняшнего дня, силясь понять, в какой момент он заблудился так сильно, что ему на помощь приходит Такемичи. Снова. И почему, черт возьми, все всегда идет через одно место. — Да! Да, я помню! — Майки повышает голос, стараясь скрыть за громким тоном щиплющую боль. — Не пойду больше в клубы. Не буду прятаться от тебя в подвале с косяком.       Он делает паузу, его голос становится тише. Вспоминает едва, что когда-то в прошлом и правда он сам Ханагаки о таком просил. Чтобы ругал и был строг. Майки качает головой, словно пытается избавиться от каких-то ужасных воспоминаний. К горлу снова подступает тошнота, он давит в себе этот порыв и говорит спокойнее: — Мне больше не нужна травка. Сделаю все ради тебя.       Такемичи ещё раз прижимает ватный диск, смывая остатки запекшейся крови. Дрожь в руках не проходит. — Ты уж прости, что приходится так жестоко, — из его уст это звучит почти комично. — Что с тобой делать, я не знаю. Я правда пытаюсь понять, как вернуть тебе волю к жизни, а ты продолжаешь ей рисковать. Я не хочу, чтобы ты снова умер у меня на руках.       Его руки опять испачканы кровью Майки, в этот раз он может помочь, но слишком боится не успеть в следующий. Прыгать у него больше не получается, причинно-следственную связь он не видит и рядом нет надежного товарища, что помог бы ему разобраться. Живи теперь, как обычный человек, с одним правом на ошибку и сожалениями. — Мне не нужны никакие извинения, я сам понимаю, что виноват. Я привел тебя сюда. Я не могу сказать, что это приятно… но, ты стараешься. Я вижу.       Ханагаки успокаивается, ответ его устраивает. Думает, связана ли откровенность Майки с травкой, или он и правда начинает понемногу открываться ему. — Мы останемся в этом убежище и больше не будем искать приключений?       Майки ерзает на месте и оглядывает комнату. Он поворачивает голову и смотрит прямо на Такемичи. — Откуда ты знаешь, что я ищу приключений? — на его лице появляется слабая улыбка, а глаза загораются. — Я знаю, что мне нужна твоя забота и что я должен вместе с тобой умереть. Но сидеть на одном месте — это не то.       Он глупо хихикает, будто смеется сам с собой. Такемичи его веселья не разделяет, шуток тоже, думает, что это должно быть нервное, на грани подступающей истерики. Или «того самого, что лучше не назвать». Нужно поскорее его подлатать и отправить спать. Ханагаки и сам безумно устал, голова сейчас взорвется от новых впечатлений. Вот она, жизнь в Бонтене, о которой Майки ему намекал. Кошмар. — Сейчас буду тебя зашивать, — предупреждает он. — Опыта у меня нет, обезболивающего тоже, потерпи. Если пнешь меня, я пришью тебя к дивану. Серьезно.       Майки морщится, готовясь к будущей боли. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох, когда Такемичи приближается к нему с иглой. На самом деле ничего страшного в этом нет, боль даже терпимая, и, будь игла в руках опытного хирурга, Майки нервничал бы куда больше. А здесь Такемичи, которому он бы с легкостью доверил свою жизнь. Он проденет сквозь иглу надежду и залатает его дырявое сердце. — Тебя ведь часто зашивают? — невзначай говорит Ханагаки и делает первый стежок, отвлекая его болтовней. — Или ты только со мной во всякое дерьмо влипаешь?       Майки слегка улыбается, открывая глаза. Он мелко вздрагивает при каждом движении иглы, но в остальном, похоже, эта боль его не беспокоит. Такемичи умнее, чем кажется. — Мне раздеться и показать все свои шрамы? — спрашивает он, а Ханагаки снова хмурится. — Ты ведь знаешь, что я не люблю говорить о том, что со мной происходит, — Майки смотрит в пол, видимо, задумавшись. — но тебе я должен смело обо всем рассказывать, да? — Было бы славно. Но не сегодня. — И ты примешь все, что бы я тебе не сказал? — в голосе Майки сквозит недоверие. — Постараюсь понять.       Ханагаки придирчиво рассматривает пять неровных швов, плотно стягивающих покрасневшую кожу. Обматывает бинтами, стараясь не затягивать слишком туго.       Оставляет Майки сидеть на диване в гостиной, а сам осматривает дом на наличие спальни. Находит её почти сразу же, морщится от запаха сырости и пыли, убеждаясь в том, что здесь давно никто не жил. Нужно будет привести это место в порядок, к черту приключения Майки, ни на одну авантюру он больше не согласится, говорит Ханагаки сам себе, встряхивая одеяло и заботливо взбивая подушки.

***

      Без приключений жить сложнее, чем кажется. Особенно на Филиппинах. В глуши. Во-первых, ближайшее место, гордо зовущееся местными магазином, представляет собой небольшой ларек, в котором не принимают ничего, кроме налички. Да и ассортимент весьма скуден. Во-вторых, к чужакам местные относятся настороженно. Пусть они и не пытаются ограбить, но Такемичи не покидает ощущение, что за ними следят. Паранойя прогрессирует, когда следующим вечером он замечает, как старушка преклонного возраста стоит под окнами и уже полчаса без перерывов смотрит в их окно. Ханагаки плотно завешивает шторы. Идея остаться здесь на какое-то время больше не кажется ему хорошей. Он посмотрел достаточно страшных фильмов, чтобы настораживаться от таких странностей со стороны соседей.       Майки снова закрывается в себе, запирается на всевозможные замки. Отвечает односложно, почти ничего не ест. Скромные запасы консервов засыхают в холодильнике, к ним он даже не притрагивается. Жует безвкусные крекеры, пьет горький растворимый кофе. Снова прячется в другой комнате, чтобы поговорить с Коконоем. Кажется, единственным человеком, которому он более-менее доверяет. На местных жителей за окном смотрит зверем, специально распахивая шторы и стоя напротив окна, играя с ними в импровизированные гляделки.       Спустя два дня Ханагаки догадывается, в чем дело, чуть ли не смеется с самого себя, приходя к простому, но довольно глупому выводу. Так он думает. Он говорит Майки, что доедет до магазина, который заприметил ещё во время их ночной поездки. Тот с ним не напрашивается, ключи от машины отдает спокойно, всучивает осточертелый пистолет, отдающийся ночными кошмарами для Такемичи и медленным осознанием того, что он человека убил. Он старается об этом не думать, держа в голове, что это не навсегда, вот прыгнет он, случится это, и тогда клеймо убийцы будет с него навсегда снято. Но, возвращаясь мысленно в прошлое, думает, что выстрелил бы и во второй раз, и в третий.       Вот он, Такемичи, пистолет, кредитка в кармане, машина и полное отсутствие контроля. Сбегай сколько влезет, но он даже не думает об этом, хотя, казалось бы, такая прекрасная возможность. То, что можно назвать доверием. Телефона только нет. Единственная вещь, которую Майки, находясь в трезвом рассудке, ему не дает.       Майки понемногу оживает, когда видит в руках Ханагаки набитые едой пакеты. Как ребенок забирает, уносит на кухню и начинает рыться в них в поисках заветной сладости. Такемичи, наконец, спокойно выдыхает, пусть и не до конца уверенный, что настроение Майки целиком строится на наличии глюкозы в организме. — Как догадался? — спрашивает Майки, доставая из упаковки дораяки в виде рыбок, которые Такемичи урвал последними на полке.       Надолго этой дозы сладкого не хватит, поэтому он набрал побольше батончиков и шоколадных кексов. Из интереса даже взял банановый кетчуп, как бы странно это ни звучало, арахисовое масло и дюжину упаковок лапши быстрого приготовления. Готовить никто из них не захочет. — Ты ведь постоянно что-то такое жуешь, будущая жертва сахарного диабета, — отмахивается Ханагаки. — А ты жертва гастрита, — фыркает Майки в ответ, все же с одобрением осматривая холостяцкие покупки. — Я все хотел поинтересоваться, — переводит тему Такемичи. — Ты что местным сделал? У нас колеса пока ещё не открутили, но больно стремно они пялятся.       Странные соседи беспокоят Ханагаки больше, чем хотелось бы, пусть они ничего и не делают, но ему и это кажется достаточно жутким. Сейчас они смотрят в твое окно, потом забираются в дом, а завтра твое расчлененное тело находят завернутым в ковер на обочине.       Филиппинские тропики не похожи на те мрачные пейзажи из страшных фильмов. Тебя окружает зеленый мир, пение птиц и яркое палящее солнце. Совсем не та картина, при которой представляешь себе жуткие вещи. Рай на земле, за которым скрывается поистине адское существование, стоит свернуть с туристических тропинок. — Я тоже на них пялюсь, — отвечает Майки, шурша уже второй упаковкой сладких рыбок. — У этого дома довольно интересная история.       Он забирается с ногами на полюбившееся кресло. Ханагаки невольно думает о том, что такой взъерошенный и домашний Майки нравится ему куда больше той машины для убийств, которой тот себя представляет. — Дом с привидениями? И тебя сочли одним из них? — выдает предположение он.       Такемичи наблюдает за ним с легкой улыбкой, радуясь, что настроение друга наконец улучшилось. С другой стороны, такие внезапные перемены в настроении должны настораживать. — Здесь произошло жестокое убийство. Предупреждая твои подозрения, Такемучи — нет, не наших рук дело, — Майки поднимает руки в примирительном жесте и продолжает рассказ. — Какой-то псих зарубил мачете молодую пару прямо в этом зале. Дом продавали по дешевке, знал бы ты, сколько мы потратили на ремонт… Я тоже не знаю, Коко в курсе, думаю, — его голос опускается до шепота, звучит почти угрожающе. — Говорят, их неупокоенные души, все ещё бродят по дому. Не замечал никаких странностей, шорохов или неясные тени в углах комнат?       Не до конца решив, можно ли сейчас верить Майки, Ханагаки садится на диван напротив, больше склоняясь к тому, что вместе со сладостями к его другу вернулось детство и желание баловства. — Майки, ты пытаешься напугать меня?       Майки же в момент становится серьезным, откладывает упаковку недоеденной сладости в сторону, чтобы показать всю глубину своих намерений. — Под этими обоями ещё сохранились следы засохшей крови, а преступника так и не нашли. Кто знает, может, мы следующие? — пугающе говорит он, едва дергая уголками губ, чтобы не засмеяться.       Такемичи решает ему подыграть, строит обеспокоенное лицо, будто бы и правда поверил. Обхватывает плечи руками для правдоподобности. — Знаешь, я и правда иногда вижу в доме странную тень, — полушепотом говорит он. — С черными глазами, невысокую такую, она иногда сгорбившись сидит в углу комнаты, а по ночам пытается задушить меня. — Осторожнее со словами, призраки все слышат. Вдруг и правда тебя ночью задушат, — Майки устрашающе проводит указательным пальцем поперек горла.       Такемичи улыбается, беззаботно откидываясь на спинку дивана. — Думаю, конкретно этому, я нравлюсь, — положа руку на сердце, со всей серьезностью отвечает он.       Майки смотрит на него с недоверием, хмурится, шарит рукой по креслу в поисках сладости, которой можно занять руки. — С чего это? — внезапно повышая голос, спрашивает он. — Он сам об этом рассказал? — Если бы не нравился, он бы уже задушил. — А тебе этот призрак нравится?       Вопрос заставляет Ханагаки задуматься, он уже едва ощущает ту грань, где невинные перекидывания фразами переходят черту и перестают быть чем-то безобидным.       Такемичи тоже старается занять чем-то руки, дергая за края упаковки чипсов. Он хочет выглядеть непринужденно и делает вид, что не замечает на себе испытывающего взгляда Майки. Тот, кажется, даже не моргает, вновь заставляя ощущать себя мелким грызуном перед прыжком кобры. — В моменты, когда он не пытается прибить меня, — осторожно говорит он, краем глаза наблюдая за Майки. — призрак довольно милый. — Настолько, что ты начинаешь забывать о своей невесте? — выпаливает Майки настолько быстро, будто готовился к этому вопросу. — Чего?       Майки многозначительно фыркает, что-то для себя решая. Игривый настрой исчезает так же быстро, как и появился. Или Такемичи сболтнул что-то не то, или тараканы в голове Майки решили устроить бунт, устав молчать о своем. Ханагаки продолжает сидеть на месте, уже забыв о пачке чипсов, смотрит на Майки напряженно, чуть нахмурив брови, совершенно не понимая, к чему тот клонит. — Ты ведь не дурак, Такемучи?       Майки встает со своего места, медленно обходит низкий столик, ну точно кобра перед прыжком. Такемичи бы убежать куда-нибудь, но он терпеливо ждет, пока Майки нависнет над ним, расставив руки по обе стороны от его головы, уперевшись ими в спинку дивана. — Зачем мне срываться с места, бросать все дела и уезжать с тобой черт пойми куда? — Потому что… — Такемичи теряется, не зная, что сказать. — Ты ведь просил спасти себя?       Майки тихо усмехается, наклоняется ниже, ещё чуть-чуть и брызнет ядом. Он и сам не знает, что на него нашло, но так раздражает, что Такемичи может всегда говорить то, что думает, не задумываясь о дистанции, последствиях, и даже больше не беспокоясь о том, что пороховая бочка, рядом с которой он сыплет искрами, скоро может взорваться. — Ты меня попросил об этом, — Майки говорит медленно, вкрадчиво, заглядывая в глаза напротив, которые он никак не может поймать, потому что Ханагаки на него не смотрит. — А тебе это зачем? — неудобная позиция, неудобные вопросы, давно хотелось так его прижать и спросить напрямую о мотивах. — Комплекс спасателя говорит за тебя или ты просто смириться с чем-то не можешь? Я вроде живой был, пока ты не пришёл в тот боулинг-клуб. Другие тоже неплохо в жизни устроились. Хорошее будущее, в котором тебя не устраивало только мое отсутствие.       Теряясь от внезапной разговорчивости Майки, Такемичи даже не знает, что ему сказать. Тот, видимо, понимает, как нужно оказывать давление на людей, иначе Ханагаки не ощущал бы себя как школьник, которого отчитывают. — Я не понимаю, к чему ты клонишь.       Такемичи на пробу пытается отодвинуть его руку, но Майки не двигается, продолжая нависать над ним, с вполне ощутимой угрозой в воздухе. — Ты рассказывал мне о своих прошлых прыжках и вариантах будущего. Что же менялось кардинально каждый раз, когда, казалось бы, ты все исправил?       Об этом Такемичи думал часто, один единственный вывод напрашивался сам собой до недавнего момента и новой информации о «том-что-нельзя-называть». — Кисаки был жив? — Тебя рядом не было. — Все ещё не понимаю.       Майки очень терпелив, но, если Ханагаки продолжит играть в дурачка, он его точно прибьет. Это он должен был вытягивать из Такемичи признание, а не наоборот. Майки чувствует себя глупо, хочет остановиться, хлопнуть дверью и закрыться в комнате, чтобы снова побыть наедине со своими мрачными мыслями. Порыву не поддается, где-то в глубине души решая, что раз от него требовали честности, то её получат. А уже как с этим знанием жить будет Ханагаки — не его проблемы. Может хоть перестанет царапать старые раны, своей двусмысленной заботой. — И как Хината это вынесла? — продолжает спрашивать Майки. — Первой что ли тебе призналась?       Такемичи зависает на пару секунд, наконец, смотрит в глаза Майки, пытаясь понять, какого черта вообще происходит. — Вообще да, — тянет он. — Это было довольно неожиданно… Майки, не говори мне, что ты влюбился?       Осознание проходится холодком по спине, заставляя Ханагаки сжаться от ужаса. Пусть это будет глупая шутка, с такими чувствами от Майки он точно не справится. Всевышний не будет на его стороне. — Я думал, это взаимно, — тихо говорит Майки, опуская голову и пряча глаза за челкой. — Не каждый парень бросает свою невесту перед свадьбой, чтобы найти какого-то сомнительного друга, а потом в слезах обещает спасти его. А потом, когда его отпускают, он решает остаться, даже соглашается уехать на Филиппины и спать в одной кровати. Убивает ради него человека, в конце-концов. Если это просто романтичный альтруизм, желающий сделать всех и каждого счастливыми, то завязывай, так не бывает. А если что-то другое, то хватит мучить меня догадками.       Такемичи толкает его в плечо, не до конца осознавая сказанное. Если события последнего месяца пропустить через призму, то так оно и выглядит. Только Ханагаки в свои действия не вкладывал того посыла, который в нем увидел Майки. Действительно паршиво получается. — Майки, я бы никогда не подумал, что ты… Бред какой-то, — Такемичи хочется оправдаться. — Ты снова шутишь? Мстишь мне за сравнение с призраком? Я почти повелся.       Майки резко отстраняется и качает головой. Его будто кипятком окатили. Он все ещё думает, что Ханагаки придуривается и делает вид, что не понимает. Едва цепляется за эту возможность, как за точку возврата. Раз Такемичи не готов говорить об этом, пусть так же как он мучается в догадках. Может что-нибудь да дойдет. — О да, это все глупая шутка, ты меня раскусил! — громко говорит Майки. — Иди нахуй.       Хватит с него на сегодня. Рана на боку начинает болеть и мешаться. Майки неопределенно ведет рукой, делая одному ему известные выводы, выхватывает у Такемичи пачку чипсов и уходит. Хлопнул бы дверью, но гостинную и прихожую отделяет лишь перегородка.       Ханагаки, выходя из ступора, медленно осознает, что с ним все-таки не шутят.