***
Они не виделись неделю с того самого момента, как Майки на следующее утро предательски свалил вместе со свитой, не попрощавшись, ничего не объяснив, лишь оставив короткую записку о том, что дом в его распоряжении. Мучительно долгую неделю, в которую Такемичи развлекал себя тем, что валялся на диване, смотрел телевизор, читал новости про себя и Майки, о чудо, ему вернули телефон, боролся с желанием написать Хинате или Казуторе. Это было своего рода испытание. Майки не приставил никого наблюдать за ним, двери были не заперты, на тумбочке возле кровати лежало достаточно налички, чтобы купить билет на поезд до Токио. В этот раз он ничего не сказал, предоставил выбор, сам не появлялся, своим присутствием не давил. А Ханагаки было скучно, ещё самую малость хотелось поколотить Майки, сомневающегося в его непоколебимой решимости. Желание позвонить Тачибане и извиниться боролось со вторым, говорящим, что, если он вернется в прошлое, то и переживать об этом не стоит. Раз за разом выбирая бездействие, Такемичи съедал самого себя чувством вины, потом открывал мессенджер, смотрел на экран по десять минут, не в силах набрать ни слова. Затем закрывал диалог с Хинатой и писал уже Майки, который любезно поделился с ним номером телефона, собственноручно забив его в контакты. «Ты сходил ко врачу? Как плечо?» «Приедешь сегодня?» «Может завтра?» «Тут пишут, что пропал котенок, признавайся, твоих рук дело?» Все сообщения были прочитаны, а вот ответа за ними не следовало. Лишь один раз Майки написал сухое «Нет» на вопрос, будет ли он последний пудинг из холодильника. И этот человек схватил его там, где приличные мужчины друг у дружки не дотрагиваются? На просьбы сходить в торговый центр, потому что у Ханагаки не было совсем никакой сменной одежды кроме шмоток, которые он брал у Майки, была скинута ссылка на маркетплейсы, и та была отправлена с номера Коконоя. У Майки был хороший вкус в одежде и носить его вещи в целом было можно, если бы не их разница в росте, та хоть и была небольшой, но все штаны для Такемичи были коротковаты и едва закрывали лодыжки, а футболки немного тесноваты в плечах, это если не говорить о приличной одежде, которые все были сшиты по чужой фигуре и на него бы просто не налезли. Он его мучал долго и бессовестно. Игнорированием изматывают только самые настоящие изверги, а они ведь договорились работать вместе, чтобы изменить то будущее, в которое Сано вернулся и живет, наверняка снова совершая злодеяния и закидываясь по вечерам травкой, которую не успел забарыжить сегодня в утро четверга. Такемичи выходил в сад, закутавшись поплотнее в недавно купленное пальто, смотрел на заросшие сорняками клумбы, за которыми перед зимой никто не ухаживал. Выходил за высокие железные ворота, стоя там минут с десять, и возвращался обратно. Понимал, что его никто здесь не держит, и что Майки ответственность за этот выбор целиком и полностью сваливает на него, чтобы не чувствовать себя виноватым за то, что похитил его и запер в золотой клетке. Вот только клетки не было, хозяина тоже, лети куда хочешь, трать деньги Бонтена, даже невесте звони, если хочешь. Вина все сильнее присутствовала. Также как полная неопределенность в том, что делать дальше. Снова и снова выбирая плыть по течению, Ханагаки возвращался в богатый дом, косился на мини-бар, единственное сокровище в доме, к которому он не прикасался, иначе точно утопится в своих собственных слезах. Много спал, затем долго рассматривал в зеркале затянувшиеся раны на груди, составляющие причудливое созвездие, хотя звезд на небе больше, пусть тогда бермудский треугольник, в котором потерялось его наивное сердце.***
Когда спустя две недели Такемичи решил, что про него окончательно забыли, Сано Манджиро решил объявиться. Волосы Майки были короче, чем в прошлый раз, а отросшие корни были покрашены в пепельный. И можно было бы сказать, что он выглядит хорошо, если бы этот самый Майки мог стоять ровно без помощи стены и фокусировать взгляд на Такемичи. По нему не было понятно алкоголь это или наркотики, возможно, все вместе. Майки глупо улыбался, бормотал себе под нос что вроде «не бросил» и «остался». У Ханагаки сердце щемило видеть его в таком состоянии. Он, хмуря брови, со всей серьезностью подошел к нему, сурово осматривая с головы до ног. Майки же на него взглянул с вызовом, мол «давай, начинай». Что-то в Такемичи протестовало, отвечая «теперь не хочу». Вместо этого Ханагаки шагнул вперед, про себя отмечая, что Майки не сильно вырос с юности и он все ещё выше его, обнял, почти не морщась от запаха алкоголя. Все-таки спиртное. Майки в его руках замер, снова начал шептать несвязные слова. — Остался, — тихо повторил за ним Такемичи. — Не бросил. Майки уткнулся ему носом куда-то в область шеи, дышал тяжело, руки немного потряхивало. Ханагаки, возвращая свою слезливую натуру, чуть не разревелся на месте, про себя повторяя, что Майки «вернулся» и такое же «не бросил». Общим (только Такемичи) решением было переместиться на диван, потому что Майки всё еще тяжелый и чуть ли не висит на нем. Компактный, но тяжелый. Нестыковка. И вечер мог бы закончиться хорошо, если бы в двери не ввалился Санзу, по всей видимости, приехавший вместе с Майки, но застрявший по пути от машины до дома. Он от картины развалившихся на кровати скривился, выругался и громко заявил, что они с Майки ещё не закончили и намерены продолжить. Майки ответил ему утвердительным кивком. Как оказалось, речь шла об алкоголе. Сано Манджиро итак на ногах не стоял, но видимо хотел нажраться так, чтобы память отшибло, потому что он устал. По большей части от своей башки и того, что в ней творилось. Он, не церемонясь, стянул с себя рубашку, бросив её куда-то на пол и сидел, отсвечивая голым торсом, если не считать бинтов на плече. Добрался таки до нормального врача. Сказал, что жарко и что похуй. Ханагаки, в целом, было все равно, но он будто бы ждал, что сейчас что-то может случиться. Он видел Майки пьяным, но не до такой степени. Харучиё же впервые, хотя тот, что вмазанный, что обычный почти ничем, кроме расширенных зрачков не отличался. — Поиграем? — неожиданно предложил Санзу, вернувший себе хорошее настроение, до этого испорченное постной мордой Такемичи. А затем звонко поставил перед Ханагаки стакан, до краев наполненный прозрачной жидкостью, и, если того не обманывал нюх, это было саке. Ему видимо не сильно нравилось, что в их веселой компании завелось нечто трезвое и здравомыслящее. — Боюсь спросить, во что? Такемичи идея играть с Харучиё во что-то совершенно не нравилась, он почти был уверен, что сейчас ему предложат «русскую рулетку» с полным барабаном и уступая возможность испытать судьбу первым. — В «я никогда не». — Ооо, — Майки, до этого сидевший, склонив голову, вмиг оживился. Сано пододвинулся ближе и теперь на широком кожаном диване Ханагаки сидел между двух огней с повышенным шансом быть сегодня если не застреленным, то побитым уж точно. Так или иначе, оба пьяных товарища на него и ствол и кулаки однажды направляли. Санзу, тем временем, скинул ботинки под стол, закинул ноги в полосатых носках на низкий кофейный столик. Расстегнул верхние пуговицы на белой рубашке — да что за мания оголяться у всех сегодня! — Будем по кругу говорить кто что никогда не делал, — начал объяснять он, — и, если кто-то из присутствующих делал… то пьет. Правила понятны? Харучиё слегка путался в словах, то бегал взглядом по комнате, то залипал на огонь. Вел себя стрёмно и дергано. Сидеть рядом с ним совсем не хотелось. — Да я не то чтобы пить хочу, — промямлил Такемичи, косясь на никакущего Майки. Если он и хотел бы выпить, то точно не в такой компании. С другой стороны, какая прекрасная была возможность найти с этим чудовищем общий язык. Ну или рассориться в конец. — Не ебет, — выплюнул Санзу, — Бухой проспится — тупой никогда, — добавив, если то было пословицей, нервно почесывая шею, — Я начинаю. Я никогда не, — и завис, видимо, задумавшись, чего он в этой жизни ещё не делал, — не лежал в гробу с другим мужиком. — Это подло, — ответил ему Майки, тут же прикладываясь к стакану Ханагаки, по неясной причине игнорируя свой. Такемичи, удивительно хорошо сообразивший что к чему, решил не сопротивляться, почти уверенный, что за отказ ему снова стволом в рот присунут. А Харучиё, что итак был страшным и непредсказуемым, теперь стал ещё сильнее пугающим. Ханагаки, принимая стакан у Майки, заглянул в его глаза и ничего не понял. Хотел разглядеть, расширены ли у того зрачки, но по почти черным глазам того один хуй понятно не было. Жидкость приятно обожгла горло, оставляя после себя сладковатое послевкусие. Это было точно не то паленое саке, что Такемичи пробовал на редких семейных посиделках или вечером в одиночестве перед телевизором. — Я сегодня не принимал колеса, — тут же передавая стакан Майки. Но тот, к удивлению, отрицательно покачал головой, что знаком было определенно хорошим. Захотелось похвалить, погладить по волосам, сказать, что мальчик он хороший и послушный, обещания свои держит. Санзу же к своей выпивке приложился. В этот момент к Ханагаки пришла изумительная идея напоить до отвала первым его, при этом каким-то чудесным образом избегая Майки. Игра начинала становиться интересной. — Я никогда не, — Майки тоже задумался. Сложно было представить, что участники преступной группировки никогда не делали. — Никогда не любил острое, — наконец выдавил он, что под правила игры не совсем подходило, но кто бы стал спорить с Майки. Такемичи отпил, чувствуя, как его подставили, поскольку Харучиё к своему стакану тоже не прикоснулся. — Я никогда не сосался с мужиком. Крыса. Вспоминать было стыдно. Санзу удивительно точно бил в цель, и было это наугад или потому что Майки ему что-то рассказал, оставалось тайной. Ханагаки, что сделал это по наитию, как дурак под влиянием пары глотков, захотел повторить. Майки же, довольный как кот, чуть ли не полностью опустошил стакан, так, что пришлось подливать ещё из блестящей бутылки. — Я никогда не, — Такемичи хотел было сказать, что не убивал людей, но запнулся на полуслове, — Спал с девушкой. Предположение, что Майки был стопроцентным геем, разбилось в этот миг. К Харучиё вопросов не было. Стало даже немного стыдно, будучи образцовым девственником, почти белым и пушистым среди образовавшейся компании. — Я никогда не спал с мужчиной, — выдал Майки, видимо вдохновившись предыдущим вопросом. Тишина. Такемичи поднял брови, повернув голову в сторону Майки. Пазл не складывался. — Я никогда не бросал невесту перед алтарем. По больному. Ханагаки даже разозлился и тут же возразил: — Я тоже не бросал. Санзу потупил взгляд, оскалился. — Ну не женился же. — Перед свадьбой — да. Перед алтарем — никогда. Давай другое. — Ты придираешься к словам, уебок. — Ой, блять, Санзу, давай другое, — вклинился Майки. Харучиё, услышав недовольный тон босса, стушевался, посмотрел на часы на запястье, поднимаясь с места и намереваясь свалить до того, как успеет поссориться с Сано. Как-то быстро получилось от него избавиться, нужно почаще использовать страшилку в виде Майки. — Коко там что-то пиздел про работу, — сказал он, — Мне пора. — Пиздуй в комнату, — приказал Майки, — Куда ты ночью в говнину? За руль? Утром уедешь. Тот согласился и ушёл неровной походкой наверх. Они остались наедине. Настроение было немного подпорчено, но хорошо, что до драки не дошло. Майки, разморенный алкоголем, пододвинулся ближе, устраивая голову на плече у Такемичи, похлопал ладонью по его колену, молчаливо извиняясь за поведение Санзу. За время отсутствия Майки накопилось много вопросов, которые так или иначе должны были привести к разгадке, как устроить новый прыжок. — Я тут с тобой поговорить хотел, — Ханагаки пришлось уже без игры приложиться к саке, чтобы набраться смелости. Майки что-то промычал в ответ, давая согласие. — Я много об этом думал, — страшно было даже начинать, если они снова поссорятся и Майки пропадет с горизонта, станет в конец хуево. — Скажи, почему ты тогда решил покончить с собой? — тишина в ответ. — Не верю, что это было потому, что ты в меня выстрелил. Мы давно не виделись и в прошлых «будущих», ты ничего такого не делал, даже когда убивал своих старых знакомых. Майки долго молчал. Такемичи даже показалось, что он заснул. Только Майки не спал, то и дело сжимал ткань на его штанах, не находясь с ответом. Ему метко резали по больному, и он сейчас, понимая, что в этом будущем ничего плохого не сделал — внутренне негодовал. Однако прекрасно понимал, и Ханагаки верил, принимая на свой счет то, что в это время и не делал вовсе. — Давай ты меня спросишь об этом потом, — наконец сказал он, — Мне нужно подумать. — Хорошо. — А ты подумаешь и расскажешь, почему поцеловал меня тогда. — Я ведь сказал почему. — А я предупредил, что будут последствия. На этих словах Майки, до этого притворяющийся уставшим, удивительно резво для пьяного человека, переместился на колени Такемичи, так, что тот чуть не пролил на себя остатки саке, испуганно прикрываясь стаканом, до тех пор, пока его не вырвали из рук и не бросили на пол, туда, к мятой рубашке. Майки был жарким, чуть покачивался, и взгляд у него плыл от желания. Поддался вперед, целуя рвано и нетерпеливо. Вот они последствия. Ханагаки даже был не против, хоть и не ожидал от Майки чего-то подобного. Прежде он всегда спрашивал, осторожничал, прежде чем коснуться. Теперь же целовал так, будто мираж в любой миг может раствориться в его руках. Такемичи неумело отвечал, будто пытался убедить его в том, что всё это правда. При этом медленно умирал внутри. Потому что нравилось. Будто всегда хотел попробовать вот так, но до этого никогда возможности не представлялось. Майки просто новый опыт или он правда ему нравится? Сано на его коленях ерзал. Он всё ещё был только в одних плотных штанах, но никуда дальше поцелуев не спешил, даже почти не распускал руки и не разрешал себе ничего дальше поглаживаний по чужим плечам, то и дело до боли сжимая напряженные мышцы. Тело тупое и плывущее от ощущений на ласки отзывалось. Если бы Майки был наркотиком, то он бы выкурил его при первой возможности. Где-то на грани сознания мелькало лицо Хинаты и становилось так все равно, что утром Ханагаки точно будет ненавидеть себя, а потом искать оправдания. Если те вообще были нужны. Нужно было думать головой, а не головкой. Чувствуя поднимающееся возбуждение, Такемичи оторвал Майки от себя, посмотрел ему в глаза и тут же опустил взгляд вниз. Все это было как-то неправильно. Такого никогда не должно было случиться. Трезвая часть Ханагаки верещала о том, что всё, конец, нельзя так. Кто же виноват в том, что он, как больная скотина, совсем не хотел останавливаться. Майки же, тут же сообразив, что к чему, тут же слез с него, посмотрел так обиженно, что захотелось умереть. Такемичи закрыл лицо руками, только подкрепляя его уверенность в том, что он будто… насиловал его. Стало тошно и погано. Захотелось застрелить себя окончательно или под стать церковным канонам отвести себя на костер. Ханагаки хороший и правильный, а он его заставляет поддаваться, используя собственные чувства и альтруистическое желание друга помочь, как оправдание. Он почти ушёл. Планируя покурить и уйти просто куда-нибудь. Вот только Такемичи схватил его за руку, дернул назад, заставив повалиться обратно на диван, чтоб их идиотские не слушающиеся ноги. Обнял, сдавил так, что сейчас ребра сломает. — Прости меня, — и вот снова слезы. — Я просто… просто… У Майки ком стоял в горле, он даже не знал, что должен сказать. Спиртное давило на плывущие кашей мозги, никаких хороших идей не предлагая. — Нормально все, Такемучи, — прошептал он, неловко отвечая на объятия. — Я так виноват перед тобой, — продолжал Ханагаки. Майки чувствовал кожей влагу где-то в районе плеча, и лучше бы это его рана открылась, чем Такемичи снова плакал. — Не уходи никуда. Все таки не швы разошлись. — Не уйду, — ответил он. Странно всё это было. Если в своей башке Майки не мог разобраться, то мотивы Ханагаки и открытая книга и дремучий лес одновременно. Хотелось спать и совсем немного сдохнуть. Внутри разгорался такой пожар, что и дом вместе с Санзу, и Фукуока вспыхнули бы в одно мгновение. Башка плыла так сильно, что Майки не думал ни о чем, сжимал в ответ Такемичи в руках, случайно царапал и надеялся, что Харучиё уже заснул и ничего не слышит. Гладил по спине, бормотал какие-то глупости, ненавидел себя и совершенно не знал, что им делать дальше. Своих-то мозгов у него нет. За Майки всегда думал или Коконой, или старший Такеоми. А в делах любовных никогда никто не помогал, и что делать с ревущим Ханагаки на руках не подсказывал. Было непонятно, кого вина изнутри жрет больше. Майки делал ставку на себя, всё же он поболе в этой жизни сделал ошибок, камнем повиснув на чужих руках и тащил вместе с собой на дно. Топил. Вот только Такемичи, его Такемучи был рядом с ним, никуда не убежал, хотя было столько возможностей, и Майки честно старался быть хорошим человеком рядом с ним, разрешая выбирать, что ему ближе. А он остался. Не бросил. И никогда не…