Ханджи внезапно стало намного хуже через несколько часов после того, как она погрузилась в беспокойный сон. Как ни старался Леви, он больше не мог разбудить ее. Ее дыхание стало неровным, пульс - сбивчивым. Ногти почернели.
Значит, случилось то, чего он боялся: ее отравили.
Смерть, как говорили в подземном городе, восседала за каждым столом. Но даже несмотря на то, что она становилась верным спутником каждого с того момента, как он делал первый глоток гнилостного воздуха, Леви никак не мог свыкнуться с мыслью, что люди просто перестают существовать, как только их забирает Смерть. Что сколько бы кто-либо ни кричал, ни брыкался и ни боролся, в конце концов всегда проигрывал. В одно мгновение он здесь, а следующее... Последний выброс воздуха из их легких, и он исчез, оставив после себя ужасающую пустоту.
Будучи маленьким ребенком, он осмеливался надеяться, что сможет договориться со Смертью. Он нашел маленькую птичку, лежащую в навозе за их домом. Она слабо зашевелилась, когда он ткнул ее пальчиком. Леви отнес пушистое создание домой, чувствуя, как сердцебиение птицы трепещет у него в ладони. Его мама сказала ему, что молитвы - это благо, потому что иногда они дают надежду, и Леви помолился Смерти, Великому Жнецу, прося пощадить маленькую невинную птичку, которая имела несчастье упасть во тьму из своего светлого мира.
Его мать иногда рассказывала ему об этом мире, полном яркости. Она восторгалась голубой вещью, звавшейся небом, которая, по-видимому, могла менять цвет по своему желанию. Он не совсем верил в это, но решал не портить ее чудесные истории своими сомнениями и вместо этого тихо радовался, наблюдая, как загораются глаза мамы, когда она позволяла себе думать о чем-то радостном.
Поскольку это доказывало, что внешний мир, которым она так дорожила, действительно существовал, птица была для него бесценным сокровищем. Он соорудил для нее удобное гнездышко из разноцветных тряпок, которые сложил в углу рядом со своим матрасом. Он кормил ее мухами, личинками и пауками по нескольку раз в день. Вскоре птица стала поднимать голову каждый раз, когда Леви входил в комнату, и щебетала в предвкушении. Это делало его очень счастливым.
Но однажды она перестала щебетать. В то мрачное утро в ее глазах появилось что-то такое, что преследовало Леви в ночных кошмарах в течение следующих нескольких месяцев. Это было отчаяние, не знавшее спасения, осознание приближающегося конца.
Он не мог,
не хотел мириться с этим. Поэтому он попытался торговаться. Он пообещал Смерти палец. Когда птица продолжила увядать - руку. Руку и ухо. Он даже добавил к предложению ногу... Смерть могла забрать конечности Леви, если бы только она позволила птице прожить полную жизнь.
Все было напрасно.
Смерть не торговалась. Смерть не слушала. Смерть только забирала и ничего не отдавала взамен. Птица в одно мгновение превратилась в комковатое холодное нечто со стеклянными, невидящими глазами.
–
Ты ничего не можешь с этим поделать, – пыталась утешить его мать, когда вынесла мертвое животное из его комнаты. –
Каждое живое существо должно умереть.
И теперь, в этом убежище из его далекого прошлого, Смерть села за стол, чтобы дождаться своей следующей жертвы.
– Ты её не получишь, – крикнул Леви, – убирайся к чёрту!
Его конечности задрожали от холодного страха, охватившего его сердце, и он сжал руки в кулаки. Но не было ничего, что он мог бы ударить, убить или сделать, чтобы улучшить ситуацию.
Тем временем, Леви маниакально рылся на полках, хотя уже знал, что в тщательно упакованных продуктах не было ничего, что могло бы помочь Ханджи. В панике он прибежал в место, которое на инстинктивном уровне ассоциировалось у него с убежищем. Вот только... за месяцы его отсутствия подземный город стал чем-то, чего он больше не знал, местом, в котором он больше не чувствовал себя своим. Ему следовало обратиться к врачу, когда еще было время. Он сразу заподозрил отравление ядом, так почему же он этого не сделал? Или, что еще лучше, ему следовало позволить военной полиции забрать ее и доставить в нормальную больницу. Он должен был заявить, что похитил ее, чтобы только ему пришлось сесть в тюрьму.
Вместо этого он запаниковал.
И теперь дыхание Ханджи прерывалось точно так же, как у его матери в тот день, когда Смерть отняла ее у него. Все, что он мог сделать, это самодельную подушку для Ханджи, как и для своей мамы, надеясь, что ей не будет слишком неудобно. Ее кожа оказалась слишком горячей, когда он прикоснулся к ее лицу. Он вытер пот с ее лба и положил на него мокрые холодные тряпки. Он снял ожерелье, которое все еще было на ней надето, потому что тяжелые камни оставили красные следы на коже ее шеи. Он ослабил и снял с нее корсет, и обнаружил на ее теле уродливую сыпь, которая, казалось, распространялась прямо у него на глазах. Когда он снова прикоснулся к ней, то обнаружил, что ее кожа липкая и совсем не горячая, поэтому он бросился искать другое одеяло, которое грызуны не обглодали в клочья.
Он чувствовал боль, боль глубоко в груди, которая выплёскивалась наружу и усиливала бешеный стук в голове, сжимая горло.
Леви твердо верил, что сожаления совершенно бесполезны. Должен был верить.
Когда Кенни попытался превратить его в отражение самого себя, в монстра без угрызений совести, который находил удовольствие в боли других, он жестоко наказывал Леви даже за малейшие признаки раскаяния или сострадания. Но что еще более значимо, Эрвин, возвышаясь скалой посреди кровавой бойни, не так давно сказал ему, что полные сожалений воспоминания только притупляют будущие решения. Что человек, который позволяет другим делать за него выбор, уже потерян. Каждое, каждое решение имело смысл, потому что влияло на последующее. И эти решения должны были приниматься свободно, без груза сожалений.
Леви не был до конца уверен, что это значит. Но уроки принесли свои плоды: теперь он не позволял себе испытывать сожаление. Он знал, что сожаления бывают либо о том, что не удалось свершить в прошлом, либо о том, что еще не произошло. Первое останется неизменным, второе достижимо. Сожаления - для тех, кто либо хотел дать прошлому слишком большую власть над своей жизнью, либо для тех, кто был слишком труслив, чтобы взять на себя ответственность за свое собственное будущее. Он узнал от Эрвина, что весь этот бардак,
все, что случилось с людьми в этом городе, произошло из-за титанов. И если он хотел что-то изменить, то вот, что ему нужно было сделать. Убить всех титанов. Или умереть, пытаясь.
Поэтому он не позволил себе сожалеть о том, что взял Ханджи с собой. Но он позволил себе ненавидеть: ненавидеть всех, кто причинил вред ей, причинил вред людям, которые были ему небезразличны, ненавидеть каждого подонка в этом мерзком месте, который не понимал, что их мелочная борьба за влияние не стоила ничего, что то, что они вершили было самым большим грехом, на который только способны люди.
По мере того, как его ярость нарастала, пространство, в котором они находились, становилось все более тесным, удушающим. Леви трясущимися руками расстегнул верхние пуговицы своей рубашки, но дышать легче не стало. Его сердце бешено колотилось, и он знал, что должен успокоиться, дышать медленнее,
думать…
Думать...
«Прекрати. Соберись. Не позволяй всему оказаться напрасным. Не позволяй этому изнурять себя. Дыши. Дыши. Думай.»
Заставив себя успокоиться, он заметил, что жители этой части города возобновляют свои привычные ночные занятия на улице. Слышался шепот, шаги, звяканье кастрюли где-то с лестницы. Вряд ли он был осторожен, когда добирался сюда. Его видели, и люди говорили о нем. Его возвращение, вероятно, даже было событием, достойным освещения в прессе. У них было не так много времени.
Вот таким спокойным ему нужно было быть. Думать снова стало возможно.
Ханджи была отравлена, но, скорее всего, не Ренцо. А тем, кто устроил ловушку, убив знать в приватных комнатах нелегального игорного дома и оповестил военную полицию. То было нападение на Ренцо, а не на Ханджи. Ханджи всего лишь стала сопутствующей жертвой. Или…
Леви глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух из лёгких. Приватные комнаты.
Комнаты, где богатые вельможи получали за деньги все, что хотели, какими бы извращенными ни были их желания. Но на мероприятии не было ни одной проституки… что очень странно. Азартные игры были прибыльным делом, а сутенерство - тем более. Кто-то наподобие Ренцо, кто боролся за влияние, не упустил бы возможности поторговать человеческим телом, если только... если только кто-то другой не контролировал эту часть подпольного рынка.
Ну конечно. «В последнее время подземный город захлёбывается в крови», – сказал Эрвин в комнате, пахнущей кем-то из прошлого Леви. Кто-то выступил против Ренцо, семьи Чёрчей и их попыток прибрать все к рукам.
Она приложила к этому руку: Ксандра. Её также называли Матерью те, у кого не было другого выбора.
Леви вскочил и вскипятил немного воды. Дважды. Затем в третий раз, просто чтобы убедиться, что она безопасна. В одной из хорошо закупоренных банок было немного сушеных измельченных овощей, которые он использовал для приготовления супа. Там также лежала соль, очень редкое лакомство в те времена, когда он складывал провизию в это убежище, и именно поэтому он очень хорошо спрятал ее на случай, если кто-нибудь осмелится красть у него. Суп был слишком горячим, но Леви не хотел сильно разбавлять его водой, поэтому просто дул, пока он не стал казаться достаточно остывшим.
– Вот, – сказал он и поднес ложку к губам Ханджи, – тебе понадобятся силы. Ты не умрешь. Кто-нибудь придет.
Не сопутствующая жертва. Рычаг. Во второй раз Ханджи была использована в качестве рычага давления. Ей чертовски не повезло оказаться связанной с кем-то вроде Леви.
Ханджи послушно сглотнула. Бульон остался у нее в желудке, что уже походило на победу. Леви сел рядом с ней и взял ее за руку. Насколько беспечно он добрался сюда? Теперь он надеялся, что его увидели многие, и особенно те, кто был нужен.
– Ханджи, ты меня слышишь? – сказал он, и его голос показался грубым даже для его собственных ушей. – Пожалуйста, держись там. Кто-нибудь придет сюда, чтобы поторговаться со мной, ждать осталось недолго. Помнишь, как я обещал поймать для тебя титана? Живьём? Это ебаное безумие, но мне не терпится попытаться. Я не могу дождаться, когда выберусь отсюда вместе с тобой… Эрвин, наверное, убьет нас, но кого это волнует? Кого это волнует, пока с тобой все в порядке. Ты слышишь меня, Ханджи? Держись. Пожалуйста.
Он все продолжал лепетать, он, наверное, никогда в жизни так много не разговаривал. Но, может быть, Смерть все-таки можно было обмануть?
С помощью противоядия. И с молчаливым обещанием отдать долг жизнями.
***
Леви разбудил какой-то звук. Его рука одним плавным движением дотянулась до ножа, когда он низко пригнулся, готовясь к прыжку.
– Позволь мне войти без попытки убийства с твоей стороны, – произнес уверенный женский голос прямо за дверью. – Если ты, конечно, не спишь.
Он мгновенно узнал сладкий и невинный тембр: это пришла Мария, проклятая маленькая сучка. От мыслей о том, как по-доброму он с ней обошелся, у него началась изжога. Его инстинкты защитника были чертовой помехой.
Леви вскочил и рывком распахнул дверь. Мария напряженно отпрянула назад, нетвердой рукой выставив перед собой нож. Она явилась одна. Глупая девчонка.
– Мне не придется
пытаться убить тебя, – прорычал Леви. – Если я хочу убить, люди всегда умирают.
– Я принесла кое-что, чтобы спасти ее, – в глазах Марии читался страх, но тон ее голоса звучал дерзко. – Если ты думаешь, что можешь забрать это у меня и на этом все закончится, то ты ошибаешься. Ей нужно больше, чем одна доза противоядия, и тебе не получить его, если я умру.
– Пытаешься быть умной, не так ли? – Леви впился в нее взглядом, изо всех сил сдерживая свой гнев.
– Нет, всего лишь осторожной, – ответила Мария, вытягивая шею, чтобы заглянуть внутрь комнаты. – Мне потребовалось много времени, чтобы найти тебя, она все еще дышит?
Неразумно было говорить такое. Его ярость снова возросла, нож Леви в мгновение ока оказался у горла Марии, а ее собственный со звоном упал на пол, когда он вывернул ей руку. Она вскрикнула от боли, и он надавил сильнее, прямо до той поры, когда кость вот-вот должна была треснуть.
– Я вас всех прикончу, – прошипел он ей на ухо. – Попомните мои слова. Никто не смеет связываться с моими людьми.
– Я… Прошу прощения за задержку, – Мария сглотнула. – Я не думала, что вы уйдёте настолько далеко в таком состоянии.
– Ты была там?
– Да. Да! – Мария попыталась вывернуться из его хватки. Зря.
– Дёрнешься еще раз, и я тебе руку сломаю, – пригрозил ей Леви. Он хотел сделать гораздо, гораздо больше, но это могло подождать.
– У нас не так много времени, – прохныкала Мария, – позволь мне дать ей первую дозу.
Он с такой силой толкнул ее вперед, что она чуть не врезалась головой в дверной косяк.
– Тогда поторапливайся.
Мария вошла внутрь, обводя взглядом небольшое помещение. Она потрясла рукой с выражением боли на лице, затем сунула ее в карман. Леви шагнул вперед, приставив нож между ее лопаток.
– Если ты попробуешь провернуть какой-нибудь гнилой трюк, я не стану себя сдерживать.
– Ты одна сплошная гребаная угроза, – прошипела Мария, ее лицо исказилось от ненависти. – Я, хоть убей, никогда не понимала, почему все считают тебя каким-то спасителем.
Леви рассмеялся, но без тени всякой радости. Верно. Это у них было общим. Мария достала флакон с коричневой жидкостью и опустилась на колени рядом с Ханджи.
– Ты приставал к ней, пока она была без сознания, подонок? – пробормотала она. – Почему она почти голая?
Леви размышлял о том, как отрезать одно из ушей Марии вместо ответа, когда блондинка просунула руку под шею Ханджи и приподняла ее голову, что временно вытеснило мысли об убийстве из его головы.
– Пей, женщина, – сказала она, приоткрывая губы Ханджи. Она вылила содержимое флакона ей в рот, запрокинула голову Ханджи назад и наблюдала за движениями её горла. – Вот так. Готово.
– Скажи мне, чего ты хочешь, – скомандовал Леви, скрывая прилив облегчения, который он почувствовал.
– Вы с ней должны пойти со мной.
– Она слишком слаба. Она не сможет ходить.
– Тогда ты понесёшь ее, – огрызнулась Мария. – Тебе это, кажется, нравится.
Леви осторожно завернул Ханджи в старые одеяла. Он прижал ее тело к своей груди, и в его сердце расцвела надежда. Ханджи снова дышала размеренно. С ее ногтей ушла чернота. Смерть покинула их. Пока что.
***
Какой чудесный сон она видела! Ханджи замурлыкала от блаженного удовлетворения. Ей было тепло, и она летела, чувствуя легкость и уют одновременно. Приятный аромат витал вокруг нее, и она жадно вдыхала его, пока он не наполнил ее легкие. Ее пальцы нетерпеливо подрагивали, когда она двигала ими, стремясь ухватиться за вещь, которая так соблазнительно пахла. Она нахмурилась, когда обнаружила, что ей приходится преодолевать довольно много раздражающей ткани... но затем... ага! Так тепло, так гладко. Она провела ладонями вверх и вниз по твердым поверхностям, которые были такими приятными на ощупь.
– Прекрати, – предупредил ее низкий голос.
Хм, что? Нет. Она удвоила свои усилия.
– Ханджи, я тебя уроню, если не перестанешь, – сказал голос, на этот раз с большей угрозой.
И что теперь? Неужели ей запрещали касаться этой замечательной вещи? Что за глупый сон? Это было так чудесно!
– Я предупреждал тебя, – прорычал голос, и
бах! Больше никаких полетов.
Ханджи, шокированная, широко раскрыла глаза и обнаружила, что… а? Она была не во сне, а в объятиях Леви. Он держал ее вертикально, ее ступни касались грязной поверхности дороги. Туфель не было, только чулки, которые, возможно, когда-то были белыми. И на ней было несколько одеял. Одеял, которые опасно соскальзывали.
– Какого черта, – простонала она, пытаясь схватить их и понять, в какой ситуации она оказалась.
– Перестань лапать меня, – проворчал Леви. – Это чертовски отвлекает, я споткнусь и упаду.
Лапать его? Ох! На его рубашке не хватало пуговицы, которая расстегивалась у горла, и рубашка обнажала часть груди. Которую она, по-видимому, лапала. Ханджи облизнула губы при воспоминании об этом и осталась впечатлена своей способностью сочетать сон и реальность столько выгодным образом.
– Сосредоточься, – Леви встряхнул ее.
– Где… что...?
Она с некоторым опозданием вспомнила, что произошло на игорном мероприятии, и на мгновение это воспоминание вызвало у нее сильную тошноту. Затем она узнала шагающую дальше по улице Марию и поняла, что информации не доставало.
– Я не понимаю, – сказала Ханджи и попыталась удержаться на ногах самостоятельно, что было не самой хорошей идеей. Казалось, собственные ноги ей не принадлежали.
– Полегче, – Леви крепче сжал ее. – Я понесу тебя снова, но только если ты перестанешь меня трогать.
– Мне все же придётся касаться тебя, раз ты меня понесешь, я полагаю? – Ханджи фыркнула. Пффф, каков недотрога этот придурок.
– Но не
так.
– Как «так»? – упрямо спросила она.
– Как… как... как будто мы вместе в спальне, – он смущенно кашлянул.
– Ты раздевал меня прошлой ночью? – спросила она.
– Чт... ну..., – пробормотал он, – Мне пришлось, потому что...
– Разве я на это жалуюсь?
– Нет?
– Вот видишь? Так что ты тоже прекращай жаловаться. Я не знала, что лапаю тебя за грудь, но теперь, когда я знаю, каково это... – она прищурилась, глядя на него и его красное лицо. – Может быть, я захочу сделать это снова.
– Может быть, я позволю тебе, – его голос стал тише, и она почувствовала, как приятная дрожь пробежала по ее спине, – но не раньше, чем мы окажемся вне опасности.
Опасность? Где? Ханджи обвела взглядом все вокруг, чтобы понять, где они находятся. Уже утро? Что успело произойти со вчерашней ночи?
– Меня накачали наркотиками? – спросила она Леви, потому что ощущения, должно быть, были схожими.
– Хуже. Отравили, – он стиснул зубы. – И я убью их за это.
Как мило. Но, возможно, она захочет позаботиться об этом самостоятельно.
– Мария ведет нас к той, кто за этим стоит. Она заклятый враг Ренцо. Давай посмотрим, чего она хочет от меня. Как только мы узнаем, какое противоядие тебе нужно, мы...
– У них есть рычаг давления на тебя из-за нужного мне противоядия?
Леви мрачно кивнул.
– Идиот! – упрекнула она его. – Ты не должен позволять им обрести власть над тобой.
– Но, Ханджи... – он нахмурился.
– Что? Тебе следовало им отказать.
– Ты бы умерла.
– Я все равно умру и скорее раньше, чем позже, – она пожала плечами. – Ты же знаешь, что мы не доживем до старости, верно? Ожидаемая продолжительность жизни членов разведывательного корпуса составляет около тридцати четырех лет.
– Да, – подтвердил он, – но...
Их взгляды встретились. Его глаза были полны эмоций. Ханджи сглотнула, чувствуя себя немного взволнованной. Она никогда не встречала никого, кто смотрел бы на нее так.
«Почему ему не все равно?», – спросила она себя, чувствуя странное тепло в груди. –
«Я ведь ему даже не нравлюсь.»
– Тогда неси меня, – она фыркнула, обнаружив, что ей слишком трудно продолжать смотреть ему в глаза. – Кажется, я не в состоянии ходить.
Он подхватил ее под ноги и без слов поднял. Так же легко, как и в первый раз. Ей не просто приснилось, что от него приятно пахло. От него действительно приятно пахло. Очень приятно. Ее пальцы одолел зуд от воспоминании о том, какой была на ощупь его кожа, и от желания вернуть эти ощущения.
– Можно я хотя бы обниму тебя за шею? – угрюмо спросила она, находя свое положение очень неловким.
– Да, – проворчал он, напряженно глядя строго перед собой.
Она обвила руками его шею. И положила голову ему на грудь, совершенно не заботясь о том, что он уронит ее и обо всем прочем, потому что прижаться к нему поближе было именно тем, чего она хотела и в чем нуждалась именно в этот момент. Завтра она, наверное, почувствует себя неловко из-за того, что была такой зависимой.
– Спасибо, – сонно пробормотала она.
– Не делай этого снова, – ответил он.
Что он имел в виду? Не лапать его? Не утыкаться носом ему в грудь? Или... не отравляться?
– Ты не можешь умереть, Ханджи, – продолжил он. – Мир без тебя стал бы пустынным местом.
Наверное, это была самая приятная вещь, которую он когда-либо говорил ей? На самом деле… это была самая приятная вещь, которую кто-либо когда-либо говорил ей. Ханджи улыбнулась ему в грудь, прижимаясь крепче, но она уже погружалась обратно в сон. Ей было приятно вот так лежать на его руках. Она чувствовала себя непривычно защищенной.
– Ты тоже не можешь умереть, Леви, – пробормотала она. – Мне еще так много нужно узнать о тебе.
