«Аппарируйте. Если не можете, присылайте координаты»
***
Гарри смог. Смог так, что, плашмя упав перед парадной дверью, чуть не захлебнулся свежевыпавшим снегом. Он отряхивался какое-то время, браня себя на чём свет стоит, затем, весь скукожившись, нашептал нужное заклинание и спрятал очки в карман мантии. Мир вокруг вновь приобрёл резкость: сутулый фонарь лениво освещал безлюдную улицу; под ногами хрустело то, что осталось от сугроба, в котором случилась неосторожная «посадка». Смахнув с волос мерзкие снежинки, Гарри вдохнул поглубже и, наконец, надел маску. А следом и капюшон. Что-то больно кольнуло в груди, когда Гарри поднялся на второй этаж. В пустом кабинете его встретили незажжённый камин и задёрнутые в полный блэкаут шторы — лишь крохотный разлом над карнизом, сквозь который тихонько светил фонарь, позволил ему ориентироваться в пространстве. Темнота не на шутку пугала: Гарри весь, весь покрылся гусиной кожей, прежде чем вздёрнуть палочку и выпалить: — Lumos! Люмос пугал того пуще. Непослушные пальцы дрожали, а с ними и робкий шарик света — Гарри представил, как из тени, что ему непонятна, на него смотрят два остекленевших глаза. Что-то неожиданно коснулось плеча, и он чуть не заорал — резко развернулся всем корпусом, едва не угодив палочкой Доктору в глаз. — Вы… это вы, — выдохнул Гарри, когда с отрывистым взмахом бледной руки в кабинете зажглись свечи. Он редко стоял к Доктору так близко. Тот был порядком выше, а потому Гарри удалось разглядеть несколько тяжёлых прядей волос, показавшихся из-за капюшона — Доктор, чтобы на него посмотреть, склонил голову. — Конечно, это я. Я, — повторил тот, и Гарри осознал, что всё это время, все эти несколько долгих секунд, стискивал его окаменевшее плечо. — Мерлин… простите, я… Доктор ответил снисходительно-иронично: — Прощаю, Генри. Присаживайтесь. — Не хочу. — Можете лечь. — Я не должен был вам писать. Не нужно было так поз… — Нужно. Я вам нужен. Не так ли? Прямо сейчас, — возразил Доктор. Гарри испугался. На этот раз того, как необъяснимо тепло звучал этот тихий голос. Ему вдруг захотелось услышать больше. — Пожалуйста, — сказал он прежде, чем подумал, и решил не думать совсем: — Прошу, расскажите мне что-нибудь. — Расскажу. Но для начала скажите вы: как давно вас мучают кошмары, Генри? Гарри вздрогнул, и тело само, будто по чьей-то негласной команде, опустилось на мягкий диван. — Давно. Зелья… — забормотал Гарри, прерывисто вздыхая, — всё без толку. Я устал. А откуда вы… что? Доктор мягко опустился на противоположный край дивана и — он готов был поклясться — внимательно изучал его лицо. — Если бы я сказал, что у вас на лбу написано, то оказался бы не совсем прав. Он не смог понять шутку сразу, но уже через пару секунд горько рассмеялся. — Конечно, вы ведь не видите моего лица. — Мне доступно побольше вашего. — Это правда. Эта ваша дурацкая маска… — наигранно протянул Гарри. — Кх-м, прошу прощения? Моя? — оскорблённо вскинулся Доктор. Доктор парировал с такой театральной, совсем, совсем не свойственной ему интонацией, что ошарашенный Гарри, как ребёнок, прыснул в кулак в напрасной попытке удержать смех. — Извините меня, — глухо сказал он, отсмеявшись. Доктор был очень серьёзен: — Неужели осталось что-то, чего я вам ещё не простил? — Не издевайтесь. — Никогда. — Извините, что дёрнул вас среди ночи. Вы, должно быть, не выспались. — Если скажу, что ещё не спал, вас это успокоит? Гарри застыл, рассматривая непроглядную тьму в гнёздах маски напротив. — Хотите спросить почему? — Мы знакомы едва ли месяц, — задумчиво произнёс Гарри. — Технически, меньше шести часов… но, знаете, порой… в некоторые моменты кажется, будто дольше. — Вам кажется, что вы знаете меня дольше? — Я не знаю вас совсем. Не могу даже представить себе ваши мысли. Что вы… что вы думаете в данный момент. А вы угадываете, вы — вы читаете меня, как книгу. Я мог бы вообще ничего не говорить, и вы всё равно знали бы, что в голове у меня. Доктор помедлил, постукивая длинным пальцем по собственному колену. И сказал: — Это любопытно, что вы думаете, будто бы вас легко разгадать, Генри. Ведь будь оно так просто, вы не оказались бы здесь. Вы пришли, потому что не можете разгадать самого себя.***
Чай обжигал горло, пульсирующими волнами тепла спускаясь вниз по пищеводу. Потом стало плохо. — Никогда. Не мешайте. «Сон без сновидений». Со спиртом. Слова Доктора долгим эхом звенели в голове, пока он блевал, согнувшись над унитазом. — Что вы добавили в чай? — Что добавил — вам только на пользу. — Не смотрите, — взмолился Гарри перед последним спазмом. Что-то стеклянное стукнуло его по макушке. — И не смотрю. Только выпейте это. И умойтесь. Умывался Гарри, наверное, раз десятый за сутки. Морщась, он долго высмаркивался и харкал в раковину остатками едкой дряни. Возвращаясь на ватных ногах в кабинет, он ждал, что его, вялого, мрачного, глупого, непременно выпроводят за дверь: в конце концов, как долго будет длиться этот спектакль? Но стрелки настенных часов либо сломались, либо и вправду не сдвинулись вовсе, а Доктор… Доктор заговорил почти неслышно: — Меня тоже… посещают кошмары. Я бы сказал, с завидной регулярностью. Гарри молчал, боясь спугнуть это необыкновенное явление. — Я не знаю, что снилось вам, не в моих компетенциях вас принудить рассказывать детали. И Генри, Мерлина ради, не смотрите так, — Гарри напрягся, инстинктивно проверяя, на месте ли маска, — будто у меня выросла вторая голова. Напомню, вы не на внеплановом сеансе. Я здесь затем, что вы меня попросили, а не затем, чтобы копаться у вас в голове в полпятого ночи. И общаюсь с вами, соответственно, так, как подобает обычному человеку с другим. Не ищите подвоха. — Постараюсь. — Отлично. Кошмары, Генри, случаются с каждым. Не мне читать вам осточертевшую лекцию о том, почему они случаются — скука. Нескучно лишь то, отчего для вас они… перманентны. — Я ведь не говорил, что кошмары каждый день. — Зато говорили, что я вижу немного больше, чем вы произносите вслух. Не скрою, вы абсолютно правы. — И давно вы заметили? — С той самой секунды, как вы впервые перешагнули мой порог. — Сегодня был худший кошмар. Худший, который я видел в своей жизни. Гарри показалось, что что-то блеснуло там, где у Доктора должны быть глаза. И пускай его никто не просил — он зачем-то… — Лучше бы я умер. — Лучше? — неожиданно грубо спросил Доктор. — Думаете, в смерти может быть что-то хорошее? — Вы не понимаете. — Да ради бога. Если вам так удобно. Гарри вдруг почувствовал, будто воздух закончился. Хлёсткие слова — и интонация, с которой Доктор их произнёс, отозвались в нём неожиданным удушьем. Стены кабинета, эти тяжёлые тёмные стены, — казалось, они вдруг ожили. Он оттянул ворот мантии, пытаясь впустить в лёгкие кислород, но вместо вдоха прерывисто свистел, вперившись в медленно надвигающиеся стены. В ушах застучало. — Генри? Вы в порядке? — Вы это видите? Ви… дите? — хныкнул Гарри, указывая на стену у Доктора за спиной. — Раздавит. Сей… час раздавит. Это случилось молниеносно. Скрип дивана, шорох мантий, резкое, почти змеиное, шипение, с которым Доктор выругался ему в лицо. И две горячие руки, обхватившие его мокрую ладонь. — Legilimens Praesens.