Назови своё имя

🎵 SYML — »Mr. Sandman»

— Открой глаза. Открой, — приказал властный голос. Гарри не хотел; он до боли сжал зубы. — М-м, — замотал он головой, рвано дыша через нос. — Хорошо, хорошо. Не открывай. Но слушай внимательно. Договорились? На этот раз пришлось быстро-быстро кивать. Под веками пульсировали цветные пятна — белые, жёлтые… словом, такие, какие бывают, если очень сильно зажмуриться. Слух играл злую шутку: Гарри, точно под вакуумным колпаком, не слышал ни метели, завывающей за окном, ни треска поленьев в камине, ни скрипа дивана, на котором должен был в этот момент развалиться безвольной куклой. Из горла вырвался облегчённый стон, когда до него, наконец, донёсся первый звук… Звук дыхания Доктора. Тот дышал глубоко. Размеренно. — Дыши со мной. — Не… могу. — О, можешь. Всё можешь. Давай. Вдох… Гарри понятия не имел, как это возможно: он отчётливо ощущал тепло рук Доктора — они не выпускали его дрожащую ладонь. Но вместе с ними… — С-с-с, — вдыхал Гарри, чувствуя, как напрягаются чужие пальцы на его диафрагме. — Почему мне… к-кажется, словно рук у вас… больше, чем должно быть? — Не кажется, — отвечал голос в голове. — Выдох. — Но я на диване. — И да, и нет. Прямо сейчас я держу тебя. Дыши. — С-с-с… Капля холодного пота бежала по лбу — очередная невесть откуда взявшаяся рука поймала ее у самого подбородка. — Приятно, — не отдавая себе отчёта, выдохнул Гарри, и дыхание Доктора на мгновение задержалось тоже. — Расскажи. — Что? — Рассказывай, что ты чувствуешь. Не забывай дышать. Гарри казалось, будто он — переваренная вермишель, которую напрасно ковыряют китайскими палочками, пытаясь выловить хоть кусочек. — Что я чувствую? — не понимал он. Доктор прочистил горло. — Например, сейчас. Гарри тряхнуло в невидимых руках: он явственно ощутил нечто тёплое и щекочущее там, где скакал сумасшедший кадык. — С-с… пальцы, — выговорил он, сведя брови на переносице. — Какие они? — Длинные. Т-тёплые… — Как думаешь, они опасны? — Не знаю, — нахмурился Гарри сильнее. — Не доверяешь им? — Ногти, наверное, острые. — Эти? — усмехнулся Доктор, и Гарри тихо охнул, когда шею легонько, практически неощутимо царапнули. — Может быть и не острые. — Молодец. Смотри как хорошо дышишь. — Я, вообще-то, не смотрю. — Сделаю вид, что у тебя получилось сострить. — Ну уж нет. Подыгрывать мне не надо. — Не откроешь глаза? — Стены… двигались. Он не понял, что это — безумство воображения или правда, когда тяжёлое тело нависло над ним, практически прижимаясь. Зародившись в груди, под рёбрами, в самый низ живота медленно опускалось всепоглощающее тепло. — Что-вы-делаете. — Прячу тебя от стен. — Тогда они раздавят и вас, и меня. — А может, здесь нет никаких стен? — Врёте. — Больно надо, — фыркнул Доктор куда-то в его макушку. — Откуда тебе знать? Ты ведь не смотришь. — Врёте же. — Что ж… Гарри досадливо всхлипнул: едва он вспомнил, как дышать, руки Доктора — Мерлин, сколько же их было! — оплели его спину, точно паучьи. — Что чувствуешь на этот раз? — Странно. — Странно — что? — Странно, что вы меня обнимаете. Прошла целая вечность — вечность, которую он мерно дышал, плавясь в сильных руках, прежде чем Доктор всё-таки спросил: — Отчего же? — Я ваш пациент. Вероятно, душевнобольной. Лишь услышав над ухом смех Гарри понял, что пальцы Доктора невесомо оглаживают его мокрый затылок. — Какого ты бедного о себе мнения. — Вы ещё скажите неправда. — Я скажу, что мой клиент ты только по пятницам. И вполне себе душевно здоров. — Но я тот ещё псих. — Интересное умозаключение. Псих потому, что стены двигались? Или потому, что время шесть утра? — Уже шесть? — вскинулся Гарри, но тут же расслабился, когда ладонь Доктора взяла его за загривок: — Н-н… не знаю. Со мной все обращаются, как с психом. — Прямо-таки все? Гарри втянул ноздрями головокружительный запах мантии, в которую уткнулся маской. — Вы другой, — сказал он несмело. — Самый обыкновенный. — Но не как все. — Верно. Попротивнее буду. — Эй! — Эй? — Другой. Не как все, — безапелляционно повторил Гарри. Доктор молчал; в какой-то момент шершавая ладонь, ласкавшая затылок, замерла, и Гарри, как по щелчку пальцев, раскрыл глаза. Чёрная маска, нависшая над ним, поблёскивала пластиковым глянцем. Он всматривался в неё так, будто видел впервые, и будто возможно было, разглядывая её подольше, узнать выражение скрывавшегося за ней лица. — Всё ещё хочешь, чтобы я что-нибудь рассказал? Гарри молча кивнул, причём кивнул раньше, чем Доктор договорил: так он боялся, что всё это куда-то испарится. Шею грело фантомной пульсацией. А в бесконечном тёмном пространстве вокруг не было ни одной стены. — Могу не только рассказать… Гарри судорожно вздохнул, когда его руки сами, словно живя собственной жизнью, обвили широкую спину Доктора в ответном объятии. — …но и показать. С последним словом мантия под дрогнувшей ладонью буквально растворилась, оставляя за собой кожу — неожиданно холодную, голую кожу. Он, не контролируя себя, очертил подушечками пальцев длинный грубый шрам между лопатками. — Мне было семь, когда я впервые решился попробовать плавать, — хрипло заговорил Доктор, и его голос вновь зазвучал внутри, не снаружи. Едва Гарри бессознательно коснулся позвонков, выпирающих чуть ниже, мантия на напрягшемся теле материализовалась вновь. Он извинился, чертыхнувшись себе под нос, и возможно потому, что сделал это так тихо, Доктор вовсе его извинение игнорировал. Мир вокруг, похожий всё это время на беззвёздное небо, в котором повис Гарри, закружился пятнами, и голова слегка закружилась тоже, как если бы они аппарировали. Чем скорее мелькали пёстрыми кляксами цвета, тем больше исчезающая тьма походила на глубокую и живую картину. Негромко журчал ручей. Одинокая птица, отряхнув крылья, приземлилась под зелёной шапкой пышного дуба и запела. Гарри почувствовал себя так, словно попал на сеанс в маггловском кинотеатре, но с возможностью полного, натурального погружения; не многим оно походило на омут памяти покойного Дамблдора — там не было столь пронзительного ощущения реальности происходящего. Казалось, он мог сделать несчастные полтора шага вперёд и коснуться хрупкого мальчишеского плеча… казалось, мог с ним заговорить, но всё-таки не решился — решил вместо этого наблюдать. Мальчик прятался в тени этого огромного, величественного дуба, словно боялся, что его заметят. Где-то вдали, на берегу голубой речки, резвились счастливые дети — их весёлые звонкие голоса напомнили самому Гарри о том, как кричала соседская мелочь на площадках, куда он вечно стеснялся ходить. Он нахмурился, когда группа мальчишек неожиданно повернулась к сутулому мальчику. Тот, весь съёжившись, сделал шаг назад, чуть не упёршись в невидимого Гарри спиной. Дети же с берега, почти голые, побежали к нему, что-то насвистывая, зазывая жестами. — Эй! Пошли купаться. У нас для тебя есть… вуаля! Смотри какой плавник. Будешь акулой. Чур я и Дэн — жертвы! — Простите, я не понимаю. Мальчишки переглянулись. — Чего ж ты не понимаешь? — Вы хотите сказать… можно поплавать с вами? — Можно? Нужно! — Но я не умею плавать. — Ай, все так говорят! Давай раздевайся. Мы тебя научим. Мальчик, вздрогнув, обнял себя за плечи. — Я, пожалуй, пас. Но спасибо за приглашение. А потом Гарри едва не сошёл с ума от вскипевшей в нём ярости. Он, разинув рот, не хотел верить собственным глазам: эти маленькие мерзавцы, истерически смеясь, схватили бедного мальчика — двое держали, заломив руки, ещё двое насильно принялись его раздевать. А когда с испуганного, дрожащего с ног до головы мальчика стянули футболку, голоса детей из некогда звонких в восприятии Гарри вмиг обратились в визгливые, режущие. Грязные. — Урод! — пропищал самый мерзкий, указывая на исполосованное свежими багровыми шрамами тело маленького Доктора. — Вы посмотрите, какой урод! Урод! Урод! Урод! Красное марево загорелось у Гарри перед глазами. Чем больше слов выходило из грязных ртов этих маленьких чудовищ, тем меньше он видел. И сердце его разрывалось не столько оттого, что творилось, сколько от осознания, что маленький Доктор до крови кусал губу, но не плакал. Не плакал, в отличие от Гарри. Всё вокруг вдруг посыпалось, обращаясь в пыль, словно высохший на солнцепёке песочный замок. Сказать, что увидеть чёрную безразличную маску так близко Гарри был не готов — значит не сказать ничего. — Я не должен был, Генри, — выговорил Доктор, коснувшись его мокрой щеки. И наверное, Legilimens Praesens подошёл к концу, ибо рук у того обнаружилось всего две, а за крепкими плечами виднелись расплывчатые очертания кабинетных стен. Доктора он не слушал — морщился, моргал, цокал языком, закусывал щеку изнутри, стараясь контролировать нахлынувшие эмоции. Гарри как чувствовал, что стоит ему открыть рот… — Вы ведь… — всхлипнул он, и голос тут же надломился. — Вы ведь так мечтали с ними поиграть. Вы всего лишь… всего лишь… — Это не важно. Уже не важно, — уверял Доктор. — Если бы я только был там… да я бы… — Боюсь, вы тогда ещё не родились. — Я поиграл бы с вами! — воскликнул Гарри. — Я бы много отдал, чтобы оказаться там и просто с вами поиграть. Доктор выпрямился, отстраняясь, и его спина показалась Гарри неестественно напряжённой. А чувство странной, такой непривычной пустоты без тяжести чужого тела противным холодком пробежалось по позвоночнику. — Достаточно, Генри. Достаточно, — сказал Доктор. — На комоде зелья, которые вместо «Сна» вам положено с текущего момента принимать еженощно как минимум две недели. И не вздумайте мухлевать. Дозировка — одна жидкая унция, разбавить половиной стакана воды комнатной температуры, повторяю, комнатной температуры, и если в вашей спальне вдруг по каким-то причинам морозно — сделайте так, чтобы было тепло. — Но что… — Ничего «противопсихозного», Генри, — вздохнул Доктор. — Как я и говорил, вы… — Но я не… — Вы поймёте, когда попробуете. — Да подождите же вы! — вспыхнул Гарри, и тут же пристыженно опустил голову. — Извините. — Нет, я… Впервые Доктор замялся на полуслове; бледная кисть спряталась за воротом мантии, чтобы, вероятно, коснуться недоступной взору Гарри шеи. — Говорите, Генри. — У меня нет никаких вопросов к зельям. Я просто не понимаю… — Гарри нервически сглотнул. — Скажите, всё хорошо? — Кх-м. Что? — Ну… не знаю, всё в порядке? Вы так резко изменились после… — В полном, Генри. Я ведь обещал, что что-нибудь вам расскажу. А мои поступки — это моя же зона ответственности. Вы здесь ни при чём. Поверьте. Гарри долго молчал, наблюдая за неподвижной чёрной фигурой из-под опущенных ресниц; сердце подозрительно спокойно стучало у него в груди. — Спасибо вам. За всё. Я буду через неделю. Он аппарировал домой, так Доктору и не поверив.