***
Когда маленький, старый, весь с босых ног до лысой макушки скукожившийся эльф робко шагнул в грязную спальню, в груди Гарри возникло какое-то странное, незнакомое чувство. — Кричер. — Хозяин, — скрипнул Кричер, потупившись так, словно боялся, что за один только взгляд на него, Гарри, мог быть наказан. — Хозяин… удостоил нерадивого Кричера чести?.. — Отчего ж нерадивого? — нахмурился Гарри. — М-м… м-может быть, если бы Кричер держал свой гнилой язык за зубами, хозяин не выгнал бы его прочь. — Ох, господи, — только и смог заключить он. А потом, недолгим спустя, подумал, что в жизни не видел эльфа счастливее Кричера — Кричера, которому Гарри Поттер отдал приказ. Вычистить каждый уголок, каждый плинтус, каждую портретную раму; заменить каждую свечу в канделябрах, каждое битое зеркало, каждую штору; заправить каждую постель — свежевыстиранным, новым, хрустящим бельём, — словом, превратить эту помойку в то, что хотя бы отдалённо напоминало дом. Он, сварив себе чай с имбирём и гвоздикой, с мрачным удовлетворением созерцал чудеса эльфийской магии: неспеша гулял в обнимку с дымящейся кружкой — по длинным, свежеющим коридорам, полным спавших в неведении портретов, по преображающимся прямо у него под подошвой лестничным пролётам… вниз, наверх, вниз… наверх. Книги в библиотеке — десятки, сотни старинных книг завораживающе кружились в воздухе, формируя безупречные ряды в алфавитном порядке; Гарри, прикрыв веки, закружился вместе с ними и выхватил одну наугад. — Божественная комедия?.. — фыркнул он, смело отряхнув измученный поколениями, разваливающийся фолиант. — Что ж.***
Я так спросил: «Учитель, их мученья,
По грозном приговоре, как — сильней
Иль меньше будут, иль без измененья?»
И он: «Наукой сказано твоей,
Что, чем природа совершенней в сущем,
Тем слаще нега в нем, и боль больней.
Хотя проклятым людям, здесь живущим,
К прямому совершенству не прийти,
Их ждет полнее бытие в грядущем».
Глаза раздирало болью. Гарри несколько раз моргнул и, отложив книгу, лениво поднял голову: часы пробили два тридцать. Что-то клокотнуло на периферии, и он скосил взгляд. — Кричер накрыл хозяину Гарри Поттеру стол. Гарри Поттер не изволил просить, что ему угодно. Поэтому Кричер варил кашу. — О, ужас, — вздохнул Гарри, и глаза бедного Кричера округлились. — Хозяину не стоит гневаться, Кричер непременно избавится от этой овсянки. Едва он успел помассировать висок, пришлось вскакивать, чтобы вырвать из маленьких рук горячую тарелку. — Нет, нет, нет. Каша — это полезно. Давай сюда. Кричер попятился и опасливо склонил голову, как будто не знал, стоило ли его словам верить; постоял так немножко, а затем, коротко кивнув, собрался было уходить. Гарри выдернул скрипучий стул и, поморщившись, нехотя сел завтракать. Ему подумалось, что положение у домовика незавидное: тот, не зная, чего он вообще мог хотеть, был вынужден подавать и чай, и кофе, и стакан холодного молока, и… — Хэй, Кричер. — Кричер сделал что-то не так, хозяин Гарри Поттер, сэр? — Ты сделал всё просто чудесно. Спасибо тебе. Спасибо. Кричер застыл, словно на обработку его благодарности требовалось время, и его обычно тусклые, ничего, кроме вселенской усталости, не выражающие глаза заблестели. — Кричер… не заслужил такого хозяина, — откланялся он. Гарри поковырял вилкой сочные ягоды, стараясь нанизывать их на каждый зубец. И прошептал Кричеру вослед: — А может быть, это я не заслужил такого Кричера.***
Вечером, до которого Гарри понятия не имел, как вообще дожил, обнаружилось, что зелье Доктор назначил безымянное. И ничем, совсем ничем не пахнущее. — Вот как ты думаешь!.. — воскликнул он, обращаясь к злой сове, повисшей на люстре вверх ногами. — Что, если оно отравлено? Что, если я сейчас выпью яд? Гарри демонстративно повертел откупоренным флаконом у неё под клювом. — Эй, я с кем разговариваю? Ты обиделся, потому что у тебя до сих пор нет имени? Злая сова презрительно ухнула и повернулась к нему задом. С утомлённым вздохом Гарри пробежался глазами по такой свежей, но такой пустой и невыносимо скучной спальне. — О. Я знаю! Рывком допрыгнув до постели, а затем обратно, он удовлетворённо усмехнулся. — Я назову тебя Данте. Уровень презрения в последовавшем за этим уханье достиг критической точки. — Не нравится? — изумился Гарри, тыча нахальной птице томиком Алигьери в лицо. — Нет уж, друг мой. Я за тебя, вообще-то, заплатил полтора галлеона. Так что возражения не принимаются. Гарри какое-то время пытался убедить Данте, что имя ему подарил прекрасное, но вскоре усталость навалилась на него валуном. Матрас надоедливо скрипел, пока он вертелся, стараясь найти удобное положение. Под веками жгло так, словно туда насыпали песка, но Гарри, наконец улёгшись, не мог прекратить рассматривать маленький прозрачный флакон. Конечно, Доктор не мог его отравить. Вернее, мог, но если бы только хотел так поступить, то сделал бы это раньше: тем более, какой смысл тогда отправлять Гарри пить его зелье дома? Отчего-то он был уверен, что Доктор не желал ему зла. Мысль об этом забавляла, ведь обычно Гарри предпочитает не верить людям вовсе. Так ли дорого стоит его доверие? Он устало потёр шею, и флакон упал под подушку, потому что Гарри нечаянно коснулся себя там, где его касались тёплые пальцы Доктора.Боюсь, вы тогда ещё не родились
Если маленькому Доктору было семь… сколько же «большому»? Что он чувствовал, когда Гарри… Но ведь он сам ему показал. Сам! — Чёрт. Гарри, зажмурившись, стянул с носа очки и вслепую нащупал несчастный флакон, а затем и пустой стакан, который оставил на тумбе. — Агуаменти. Стоило растворить унцию нового зелья, вода в стакане загустилась, окрашиваясь у Гарри на глазах в яркий изумрудный цвет. — Ну и фокусы… — только и сказал он. И, устало развалившись на подушках, выпил своё «лекарство». Тот факт, что Доктор вернул Данте так скоро… неужели правда не спал? Кто он, что он? Сколько ещё у него таких пациентов, как Гарри? А такие ли они вообще?.. Ко всякому ли пациенту Доктор сорвался бы на «приём» в четыре ночи? Рваные, беспорядочные мысли кружились у него в голове неугомонным калейдоскопом. Той ночью Гарри уснул, так и не успев осознать, что кроме Доктора думать не мог ни о чём.***
— Дыши, — приказал Северус. Холодный пот выступал у Поттера на лбу крупными каплями — он ловил их подушечками пальцев, алчно изучая постепенно расслабляющееся лицо. Проклинал себя самого, когда мальчишка выдохнул неожиданное: — Приятно. Должно быть, руками, которые вырастали одна за другой из опьянённого этим выдохом сознания, руководил сам дьявол. Северус ненавидел себя за то, что Поттер понятия не имел об обратной стороне Legilimens Praesens. — Приятно, — хрипло повторил он сквозь зубы. И, оскалившись в невыносимом напряжении, вжался в горячее, мягкое тело, вздрогнувшее у него в руках. «Так… тоже приятно?» — спросил он не вслух, про себя. Низ живота скрутило болезненным спазмом, когда Поттер… застонал. Распахнув глаза, Северус вперился в потолок, по которому ползали длинные тени шелестящих за окном деревьев. На комоде, ехидно отблёскивая в темноте, покоилось собственное зелье. Не тронутое с прошлой субботы. Он часто, почти беззвучно дышал через нос, до скрежета стиснув челюсти в хладнокровном ожидании. Северус ждал, пока бешеный пульс, наконец, придёт в норму.