H & B

Он улыбается и смешит всех, настолько, что болят животы. И даже от одной улыбки хочется ответить такой же, настолько заразительной и, казалось, искренней она была. Павитр легко находит общий язык чуть ли не со всеми людьми-пауками, всё-таки открытые настежь двери души делают своё дело. Даже если его отталкивали, не принимали в близкий круг и грубили, обливая его не самыми цензурными выражениями (даже среди героев-человеков-пауков вспыльчивых и достаточно тупых людей выше крыши) Павитр вовсе не казался разочарованным, скорее заинтересованным в таком нестандартном начале общения. Его рады видеть, готовы помочь, о чём он прекрасно осведомлён, но уверяет, что помогать не с чем, ведь быть человеком-пауком Мумбахеттена достаточно просто, чтобы он мог справляться сам. По крайней мере думал так. А потом кого-то просить было поздно. Последний поезд уехал в депо, откуда больше не выедет, у каждого появились неотложные дела, не в своих, так в чужих мультивселенных, особенно когда всё чаще стали появляться аномалии. Именно тогда единственным искренним, что осталось в Павитре стало стремление сделать хотя бы свой индийский Нью-Йорк лучше и безопаснее. Самолично взвалив на себя груз ответственности за чужие жизни и мир, Павитр потащил его наверх, не давая затонуть в море анархии и чрезмерного физического и психологического насилия. Потащив, при этом каждый день надевая маску. И речь идёт не только о тканевой маске, двадцать раз заплатанной на обратной стороне грубыми швами (как уж получалось у Прабхакара), но и о той, что он разыгрывал перед другими паукообразными "братьями". Он говорит, он в порядке, подкрепляя эти слова извечной улыбкой, словно вырезанной на его лице вычурным ножом с самого рождения. И ему верят. Нет оснований не верить человеку, по сути ещё ребёнку, выглядящему так убедительно и так уверенно. А стоило лишь раскрыть глаза, застланные бледной плёнкой, искажающей реальность. Не существовало ни единого намёка на ложь, просочившуюся в голос Прабхакара, потому что он, убеждая всех вокруг, смог убедить и самого себя, теперь думая, что у других могут обстоять дела куда хуже, чем у него. У некоторых и вовсе их нет, ведь вселенная оказалась разрушена, и приходилось искать работу в других. И Павитр молчал, изо дня в день повторяя свой распорядок на полном автомате и стараясь не забывать ничего, что ему поручила тётя, а порой даже больше. Стараясь доказать самому себе, что он достойный кандидат на роль человека-паука: надёжный, грамотно взвешивающий решения, не поддавающийся спонтанности. И лишь вселенская усталость давила на парня, словно тот попал под быстро опускающийся пресс, откуда уже нет ни сил, ни желания выбраться. Под которым Павитр иногда желал просто сдохнуть. Каждый вечер, сползая по поверхности дубовой двери, ведущей в маленькую ванную, под шум независимой ни от кого воды, Павитру хотелось закричать. Но крик застревал в горле после резко всплывшей мысли в голову: "Тихо. Заткнись. Тёте завтра на важную встречу, и тем, что ты добавишь ей переживаний, ты не поможешь и не поддержишь её." Всего было... слишком много. Слишком большой вал домашней работы, которая была пусть и понятной и довольно лёгкой, но всё равно отнимающей большую часть времени, в то время как вторую занимала личность человека-паука. Слишком высокие ожидания, поставленные самому себе ещё больше придавливали Павитра, мешая спокойно вздохнуть, будто в горло затолкали толстый камень, раздирающий глотку и заставляющий харкаться алой жидкостью. Вся жизнь Прабхакара была полной противоположностью тому, что он показывал на публике. Парню хотелось позвать на помощь. И здравый смысл толкал его на это каждый раз, когда во тьме комнаты становилось тяжело дышать, а тело покрывалось испариной. И лишь тоненький голосок шептал раз за разом, перекрывая разум и побуждая закрыть себе рот рукой, спустя какое-то время проваливаясь в беспокойный сон: "Заткнись. Закройся. Успокойся, черт возьми." Павитр не хотел беспокоить близких людей. Видеть в их глазах всепоглощающее беспокойство и разочарование в том, что он не справился с всего несколькими задачами принесло бы ещё больше боли, чем он переживал по вечерам, пока никого не было рядом. Его проблемы – только его, и больше они никого не касаются. *** Павитр старательно скрывал произошедшие перемены в своей жизни. Хотя даже незачем было. Никто не спрашивал. Даже Гвен перестала задавать по нескольку вопросов на дню после сотого "у меня всё замечательно", начиная разговор с абстрагированных тем, как то, почему не существует межпространственного магазина для людей пауков со всем необходимым. И лишь Хоби не бросал попыток узнать, что происходит с "ходячим солнцем" базы. Потихоньку разговаривая разных пауков, так или иначе общавшихся с Павитром, он обратил внимание на то, что заподозрил что-то неладное лишь он один. Остальные уже привыкли слышать от парнишки оправдания и не удивлялись резким переходам с одной темы на другую, характеризующие его нежелание говорить о себе, в то время как другие пауки любили постонать о несправедливости жизни тому, кто их понимает, как никто, ведь проживал те же обязанности. И этим кем-то и являлся Павитр. Психологом он, конечно, не нанимался, но отвести душу некоторым помогал нехило. С другой стороны, было понятно, почему именно Хоби и забил для самого себя тревогу. Будучи тем, кто долгое время незаметно крадёт детали для конструирования или мультивселенных часов или личных изобретений, глаз у него уже был наметан на выявление того, появилось ли у любого из Питеров Паркеров то, что ему было необходимо, и заметить мелкие перемены не составляло труда. В особенности это затрагивало случай Павитра, с которым Браун проводил куда больше времени, чем Питеры. Он обратил внимание на то, как с каждым днем угасал огонёк в таких любимых шоколадных глазах, а кожа на лице словно стала отливать более заметной бледностью, и больше всего – на солнце, из-за чего даже на базе, где каждый мог смело не носить маску и не заиметь неприятностей на свою голову, Павитр оставался в ней, сдергивая лишь тогда, когда был уверен, что никого вокруг не наблюдается. Даже Хоби. Этот факт стал первым звоночком к тому, что настало время решать проблемы, а не бежать от них наутёк. И именно сейчас Мигель решил вклиниться и надавать и одному, и второму тонны заданий по зачистке аномалий, покрыв это решение фразой "А чтобы не расслаблялись", которая жутко раздражала Хоби. А если его что-то до чёртиков доставало или надоедало, то он этого и не делал. Пока другие паучки, в основном новобранцы, послушно следуя указаниям О'Хары, с особым старанием пытались подлизаться к нему, Хоби, выполнив парочку миссий, особенно сложных и закинув нужные записки о выполнении Мигелю в "кабинет", чтобы не бесился, повесил остальные дела на тех, кто под руку попался и, усмехнувшись словам пробормотавшего паучка "какая честь получить их от вышестоящего паука...", пошел прогуляться по базе. На Мигеля панку было всё равно, "начальник" и так был осведомлён о его индифферентной позиции, так что это была не проблема панка, что Мигель не смог с ней смириться. Самое критичное сделано, остальное не горит. Это вам не бунт коммунистов, подождёт, а парень важнее. Первым делом стоило заглянуть в комнату Павитра, пока его там не наблюдалось, чтобы осмотреть на наличие чего-то чересчур странного даже для Прабхакара. Нет, Хоби не планировал копаться в его вещах, лишь поверхностно осмотреть маленькую территорию, куда он и направился. На первый взгляд всё было чисто. Слишком чисто, что и насторожило Хоби. Павитр не отличался идеальной чистоплотностью и без зазрений совести мог забыть про пыльные полки, но сейчас в комнате было куда чище, чем обычно. Словно Прабхакар тут гость. Или же словно он тщательно старался убрать что-то с глаз Майи. Хотя, возможно, мозг Хоби, ещё не отойдя от адреналина, забравшегося туда в процессе работы, накручивал себя, и Павитр всего лишь решил сделать уборку, в кои-то веки послушавшись советов тёти. Списав всё на это, Браун собрался было уходить, но краем глаза заметил что-то, заметно краснеющее в мусорке. Несколько скомканных салфеток алели подсохнувшей жидкостью. Кровь. Было бы понятно, если бы это были бинты, всё-таки с человеком-пауком всякое может произойти в процессе выполнения обязанностей. Но куча салфеток никаким боком не была похожа на медицинский бинт. И ведь это были лишь те, что лежали сверху, Хоби не сомневался, что их было куда больше, какие-то более старые, с коричневатыми оттенками, а какие-то, как сверху лежащие, красные. Браун, как спец в травмах, по количеству их смог определить, откуда шла кровь – нос. Кровотечение шло недостаточно сильно, чтобы применять что-то посерьёзнее сухих салфеток или маленьких кусочков ваты, но и достаточно для того, чтобы перестать его игнорировать. Было видно, что это происходило не в первый раз. Но благодаря "заживлению" паука проходило быстро. Слабые сосуды? Скорее всего. У обычного человека они бы достаточно быстро могли восстановиться и стать более устойчивыми к раздражителям, но, к сожалению, по отношению к человеку-пауку, постоянно проводящем время на большой высоте, это не работало. Один раз пошла кровь – и механизм запущен. А учитывая, что у парня ещё и была нехилая психологическая нагрузка в связи с учёбой и ещё не совсем закончившимся гормональным перестроем... То тут уже на лицо были несколько факторов, как минимум первый и второй из которых напрягли Хоби ещё больше. Панк встал с колен, прежде рассматривая упавшие салфетки, и, поправив слегка съехавшую косуху, саркастически усмехнулся: – Нехеровый из меня Шерлок вышел, хоть сериал снимай. И, посчитав, что сейчас он закончил, Хоби отправился на пустую крышу, чтобы открыть портал, возвращаясь в штаб. Он и так собирался наведаться к парню вечером, чтобы провести время совместно, но теперь он категорически точно придёт к Павитру, желая узнать, какого чёрта в комнате валялись бумажки с кровью. А сейчас панку есть чем заняться. Осталось всего несколько часов. Надо всего лишь немного подождать. *** В квартире никого нет. Вот и славно. Павитр завалился внутрь через окно. Денёк выдался бешеный, впрочем как и вся последняя неделя. Глаза покрылись усталой дымкой, всё тело время от времени сводили болезненные спазмы. Он слишком устал. Его окончательно придавило. Единственным желанием было рухнуть на кровать, но нельзя было этого сделать вот так, не отмывшись от грязи и подсохшей крови. Надо переться в ванную и найти в себе силы отмыться от всей той "тёмной энергии", что нанесли аномалии, куда Павитр и направился, не слишком заботясь о том, что не закрыл дверь на старый замок. Наплевав на все церемонии, паучок полностью сорвал маску и повязку, кидая их на пол, и упёрся руками в умывальник. Он знал, что выглядит не очень, но картина, показавшаяся в зеркале, кого угодно бы заставила трижды подумать, кто перед ним: сам Павитр или его копия из любой другой вселенной, отличной от его. Волосы спутались между собой, лицо, если просматриваться, отливало красноватыми засохшими подтеками, а если нет, то стало почти чёрным от копоти завода, где находилось существо, забравшееся внутрь чужого мира. Павитр осторожно коснулся носа, не задевая разбитой губы. – Хотя бы нос не задели, и за это спасибо, - с явной горечью хмыкнул Павитр, улыбнувшись себе в отражении, в глубине души пугаясь выражения собственного лица. В следующий миг Прабхакар закашлялся, в раковину полетел маленький сгусток крови. - Или задели. Мигель словно специально подкинул именно то, с чем никто бы не справился в одиночку с первого раза. С чего он взял, что Павитр оказался бы кем-то особенным? Это было парню неизвестно. Ему стоило как можно быстрее залезть в душ, чтобы позже более тщательно осмотреть тело на наличие других повреждений, не замеченных прежде. Но сил не было даже на это, поэтому Павитр тихо сполз по стене рядом с раковиной, прижимаясь спиной к стене. Кафель приятно холодил лодыжки. Ему было уже откровенно всё равно на всё, разве что не на то, что кто-то увидит его в таком виде. Никто не должен был его видеть таким... выжатым. Это работало и в другую сторону: Павитр не хотел никого видеть. Разве что одного. Того, кого он боялся побеспокоить ещё больше, чем любимую тётушку. Хоби. Как же Прабхакар желал увидеть заботу в его теплых, как камин, глазах, почувствовать твёрдое плечо, но не мог, ведь не знал, как тот отреагирует на реального Павитра, не прикрывшего лицо ни одной из масок. Страх окутывал тело паучка, словно его собственноручно выпущенная паутина, превращая в куколку. И этот страх только возрос, когда перед глазами предстал портал, через который переступил прямо в маленькую душевую Хоби, собственной персоной. – Пав? - удивлённо протянул панк. – Твою мать... - выругался Павитр, сразу сьёживаясь, словно ожидая нападения, спрятав лицо в коленях. - Уходи. – Пав... – Я сказал уходи! Я не хочу, чтобы ты видел... это. Оглядевшись по сторонам, Хоби, подойдя чуть ближе, не желая напугать и так не слишком уравновешенного сейчас Павитра, присел на корточки напротив. – Я беспокоился о тебе. Прабхакару было стыдно. Он всё испортил своим присутствием. Он заставил Хоби волноваться о таком, как он (человеке-пауке, на минуточку!) и это было худшим, что только Павитр мог ощущать. Липкая вина склеила все внутренности, переделывая их в вязкую кашу. – Прости. Прости. Прошу, прости, - разбито шептал себе в колени Павитр, всё больше стараясь уменьшиться в размерах, а то и вовсе исчезнуть. Порой ему казалось, что это было бы куда лучше, чем если бы он доставлял проблемы всем, кого любил. – Тебе не за что извиняться, Пав, - мягко сказал Хоби, легко кладя руку на плечо парня, готовый в любой момент её убрать, но его не происходило. - Хей, чувак, посмотри на меня. И, что странно, Павитр послушался. Слова Хоби чуть было не застряли в горле, при виде покрасневших и виноватых карих глаз. Переступив через ту мысль, что он желает убить все аномалии, что причинили Павитру столько физических увечий, панк положил ладонь на его щёку, чтобы тот смотрел на него, не отрываясь. – Ты ни в чем не виноват. Наоборот, ты огромный молодец. Ты тот, кто так долго держит падающий небоскрёб из как минимум нескольких вселенных, и я не могу не поразиться твоей выдержке, - заметив падающую из одного глаза слезу, Хоби аккуратно вытер её большим пальцем, продолжая свою подбадривающую "речь". С заботой у него бывали проблемы, но ради Павитра стоило попытаться. - Я лишь жалею, что не заметил раньше, насколько большим трудом тебе даётся эта выдержка. Так или иначе – я горжусь тобой. Лично тобой. Ты – солнце, которое каждый день делало вид, что не погасло, а это ещё одна причина тобой восхищаться. Не самая лучшая, но да, причина. Если ты думаешь о том, что я уйду, если ты мне расскажешь о том, что тебя гнетет, ты ошибаешься. Я люблю тебя. Любого тебя. Даже без стороны человека-паука, которую ты несёшь за собой каждый день. Ты – воин, но не обязан идти в бой в одиночку. Ты – воин, долгое время разруливающий свои проблемы сам. Но даже войнам необходим отдых, и ты не просто заслуживаешь его, я в тебя его, черт возьми, затолкаю. И абсолютно мне всё равно на каких-то там Мигелей, что хотели эксплуатировать тебя и дальше, как раба, пока ты находишься на грани. Я готов повторить ещё и ещё, чтобы наконец вбить эту херь тебе в голову, но ты не обязан справляться совершенно в одиночку. – Я буду с тобой всегда, мы переживём все трудные моменты, - слабо улыбнулся Хоби. – Ты же не веришь в постоянство, - выдавил из себя напоминание Павитр. – Вот именно. А ты думаешь, почему я так часто меняю свои позиции во мнениях? – Хоби, - тихо произнёс чужое имя Павитр, уголками губ улыбнувшись в противовес текшим из глаз слезам, сдерживаемых день за днем, час за часом. Панк-анархист сел на пол и притянул к себе парня, выводившего из организма всю ту боль и страдания, что скрывал, и чуть не поскуливавшего от нарастающего потока слёз. У Хоби возникло ощущение, словно он держал в руках феникса, раз за разом умирающего и возраждающегося, но не обжигающего руки. Павитр разрушался и умирал, словно столетняя статуя, но снова возвращался, по кусочкам собираемый. Хоби ласково поглаживал его по затылку, губами прикасаясь к макушке, оставляя мягкие поцелуи, а руками постепенно разделяя спутавшиеся пряди пушистых волос. Смерть за смертью, возрождение за возрождением, которым панк уже потерял счёт, Хоби почувствовал, как Павитр, ещё чуть слышно всхлипывая, обхватил его в ответных объятиях, шепча уже в чужую грудь волшебное "спасибо". Им есть о чем поговорить (и о салфетках Хоби спросит обязательно, но не сейчас). Всегда было и есть о чём. И пусть Павитру ещё предстоит пройти курс привыкания к тому, что он может довериться Хоби и прийти в любое время со своими переживаниями и проблемами, которые Мигель бы назвал глупыми, разрушая Павитра ещё больше, но такими важными для Брауна. Пока сможет адаптироваться к тому, что в объятиях панка тот всегда найдёт утешение и поддержку, а в его доме всегда будет царить тепло, пробирающееся под кожу. И они справятся: сойдясь плечом к плечу, спиной к спине, клинком к клинку и паутиной к паутине, они пройдут каждый из сложных этапов, что им обоим предстоит и добьются того результата, которого втайне желают. Со своими верой, любовью и упрямством они далеко дойдут. И Хоби готов ещё и ещё, сколько необходимо (но, желательно, как можно меньше), видеть, как Павитр умирает и возрождается снова, ведь любит. Любит и знает, насколько сильно эта взаимная любовь может проявляться, отражаясь в разбитых глазах, где постепенно, тихо, но по-настоящему, разгорается новый огонёк война Солнца.