H & B

Хоби всегда долго заседал за придумыванием строк к новой песне. Он словно погружался в чужой мир, наполненный всеми чудесами, что царили в душе у панка, частенько посвящавшего свои творения Павитру. Почему-то именно в присутствии индуса всё начинало писаться лучше, чем до этого, слова складывались в ритмичные строки, исправно следующие друг за другом, как вагоны скоростного поезда. Вот и в этот раз Браун, страдая "стихийным", как прозвал его Прабхакар, потому что он напоминал волны, то накатывая, то наоборот, откатывая, кризисом, панк решил вновь позвать своего парня. Конечно, заранее узнав, что у него за планы – вдруг он планировал всю ночь напролёт спасать Мумбахеттен, куда Хоби никоим образом не вписывался, и удостоверившись, что планов нет, "украл" того в свою вселенную. Но сразу возникла некоторая проблема: он не мог просто так сказать Прабхакару "сидеть и вдохновлять", ничего не делая и не двигаясь, как Мона Лиза, поэтому тот, не желая париться по этому поводу, просто затащил его с собой в творческий мир. Пока у Хоби появилась идея на новый сюжет, предыдущая песня всё ещё была не закончена, что и поручил Хоби Павитру. Да, он мог бы просто объединить сюжеты двух песен и сделать это вполне адекватно, он это делал уже не впервые, но в той ситуации это было бы то же самое, что запихать не подозревающую подвоха и от этого ужасно наивную принцессу, разодетую в мягко-персиковое платье, в одну комнату с Дэдпулом, который сразу бы начал питать не слишком приличные мысли и шутки к красавице, так что эта мысль была отметена сразу же, как только та заявила о своём приходе в головы творцов. Так, минута за минутой, час за часом, оба не заметили, как засиделись до поздней ночи. Хоби еле смог достучаться до погрызывающего кончик карандаша Павитра, уже успевшем измазать вместе с ним чуть ли не всю бумагу, лежавшую поблизости. И даже если бы панк-паук не смог сделать этого, он бы просто повесил Павитру на лоб записку о том, что ложится спать, ибо не хочет сдохнуть от перенапряжения, а он уже может либо присоединиться, либо остаться искать лазейки из закрытого пузыря своей реальности, чего, правда, писать не потребовалось. Они понимали, что вскипающим мозгам тоже нужен был отдых, без этого работа не двинется дальше, но никому из них не светило думать о том, насколько быстро снова пройдут выходные и возможность провести время совместно уйдёт, шлепая своими жёлтыми сандалиями, а очередная рутинная неделя затянет их по уши. Долг, учёба, самосовершенствование, без которого было невозможно добиться результата во втором пункте – всё требовало времени, и его уже просто не хватало на дополнительные нагрузки, такие как отношения. Но лечь спать нужно было. Необходимо даже можно сказать. Так что оба, от усталости наплевав на любые церемонии в виде раскладывания простыни, завалились спать в обнимку прямо на диван, где сами провели последние несколько часов в вертикальном положении, и где их глаза одинаково сильно замылились. На радость парней весна во вселенной Хоби выдалась не холодной, так что для комфортного сна было достаточно тепла их любви и уставших, но достаточно горячих, тел. Уснули они куда быстрее, чем бывало обычно у обоих – всё-таки нервы, вымотанные за день за время выполнения обязанностей и спасения чужих жизней, забирают своё, не давая заснуть какое-то время. Но вместе им было спокойно. И спать можно было спокойно, не боясь быть убитыми во сне, что они и делали. Ровно до того момента, пока Павитр, вздрогнув и проснувшись, не подскочил от очередного кошмара, преследовавшего его вместе с другими, более жуткими, и не понял, что на него соизволило накатить вдохновение, которого он так ждал весь предыдущий день. Павитр провел рукой по лицу, устало зевая, после тихо и гибко вывернувшись из объятий спящего чуда по имени Хоби, которое парень боялся разбудить. Тут он вспомнил, что последний лист ушёл на черновик, став чуть ли не полностью чёрной кляксой, растекшейся прямоугольником. Прямо-таки чёткое описание картины "Чёрного квадрата". Стоило что-то придумать. И придумать как можно быстрее, что Павитру удалось – с фантазией проблем у паучка не возникало. Взяв в руку синюю ручку, оставленную Хоби на столе, тот стал быстро записывать строки себе на руку. А потом поменял руку, куда более корявым почерком выписывая себе что-то на правую ладонь. Иногда ему было чрезмерно жаль, что он не являлся амбидекстром. Хотя какой смысл горевать о том, чего нет? Вот и Павитр так думал. Дальше свои собственные руки расписывать было неудобно, разве что выворачиваться змеёй, чтобы было удобно накалякать хоть что-то понятное. И нет, Прабхакар не собирался просто так остановиться и подождать утра, сдаваясь перед судьбой. Паучок так же тихо лёг на диван напротив лица Хоби, недавно так выгодно перевернувшегося на спину и от этого развёрнутое в профиль. Рука панка соблазнительно лежала перед ним: пиши не хочу, и никто слова не скажет! Закусив губу, индус начал выводить слово за словом, букву за буквой, стараясь не нажимать с большим усердием на стержень, чтобы случайно не сделать неприятно Брауну. Павитр так сильно увлёкся процессом, добавляя строку за строкой на внутренней стороне руки панка и погрузившись в свой мир, где проходили события всей песни, что не обратил внимания на то, что за ним наблюдают. Два тёплых янтарных глаза заинтересованно следили за пишущим Прабхакаром. Ровно до того момента, пока Павитр не решил перевернуть руку, сгибая для этого её в локте, и не застыл, наконец заметив его. – И долго ты... ну... так смотришь? - Павитр отпустил все ещё зажатую в ладони руку, смущённо отводя глаза, лишь успев заметить, как Хоби неопределённо пожал плечами. Черт. Прабхакар не подумал, что панк может настолько чутко спать, поэтому быстро нацарапал себе в голове запись, явственно кричащую об этом. В то время как Павитр думал, стоит ли извиниться перед Хоби за испорченный сон, панк развернул к себе пестревшую чернилами руку, всматриваясь в довольно аккуратный почерк. С каждой строкой, нет, даже слогом, парень раскрывал рот все шире в немом восхищении, поступавшем всё большими волнами, в паре с воодушивлением сыграть эту песню как можно скорее. Хоби сел, передвинувшись поближе к индусу, тем самым даже слегка напугав Павитра, сидевшего спиной и расслабившегося в присутствии Брауна. Было неизвестно, сколько панк лежал, наблюдая за действиями другого паучка, но похоже достаточно, чтобы прознать, что и ладони оказались исписаны синими чернилами старой, но верно служащей ручки, купленной за пятьдесят центов в ближайшем захудалом канцелярском. Развернув к себе Павитра за плечи, парень перевернул прежде покоившиеся на коленях ладони вверх, начиная пробегаться по написанному. – Ты либо прирождённый поэт, либо будущий татуировщик. Хотя эти понятия связаны, все так или иначе связаны с искусством, и в обоих ты преуспеешь, если засядешь по-настоящему, потому что то, что сейчас написано здесь и здесь, - Хоби указал пальцами на пестревшую синеватым оттенком свою собственную кожу и ладони Павитра. - настоящий шедевр. Только давай в следующий раз просто купим побольше бумаги, а то так не ровен час как я аватаром проснусь – таким же синюшным и воинственно настроенным. Хотя я и сейчас воинственно настроен сыграть эту песню во что бы то ни стало, знаешь ли. Хоби рассмеялся, заражая и Павитра тоже. Внутри у второго потеплело от того, что его парню понравилась такая, как казалось Прабхакару, банальная писанина, о чем он не повременил сказать, в ответ услышав лишь известие о том, что если продолжит выдавать такие речи, то как только наступят рабочие часы ближайшего тату салона, Хоби в тот же день пойдёт туда и так и останется навсегда с исписанной почерком индуса рукой, что заставило Павитра засмеяться ещё громче, втайне молясь, чтобы тот не сделал этого. Впрочем, хоть когда-нибудь Хоби слышал его молитвы? Не-а. Ни разу. Именно это и напрягало Павитра больше всего. Но любая напряжённость спадала, как только лицо Хоби маячило в опасной близости, в конце концов соприкасась с его. Как и сейчас. В этот раз, в этот час вдохновения, панк украл из дома Майи не только его самого (о чем тётя, естественно, в курсе), но и его чудесную улыбку, которая продолжала жить и в процессе поцелуя, подаренного Хоби Павитру. – Я забыл кое-что добавить, - отрываясь от него, смущённо улыбнулся Павитр, поднимая ручку. - Не двигайся. Хоби послушно застыл, даже не желая задумываться о том, что тот задумал: ему было откровенно пофиг, что конкретно взбрело в эту пушистую голову. Павитр точно не относился к категории врагов, окружавших Хоби, так что тот смело мог забить болт на адекватность того, что он творит. Синяя ручка мягко скользила по коже щеки, вырисовывая надпись. – Готово. Зеркало не дам, потом узнаешь, - улыбнулся Павитр поднявшему бровь Хоби. – Ладно. –Просто ладно? Ты даже не спросишь, что я... Закончить фразу ему не удалось из-за заткнувших рот губ Хоби, не желавшего слышать продолжение. Узнает так узнает, смысл интригу попусту портить. И ведь второй и не знал, что после этого жеста они оба окажутся вымазанными синим, а на своей щеке, заглянув позже в зеркало ванной, которое давно уже стоило вымыть, панк обнаружит слегка стершиеся, но всё ещё видные слова "моя любовь", обведенные в корявое подобие сердца, какое обычно добавляют в любовные письма и которое Хоби будет проклинать фразой "чёртова каллиграфия". Именно таким образом, такой формулировкой, потому как: на лице ручка смывалась сложнее всего (причины чему Хоби не знал), и потому как почерк Павитра был самым красивым, что панк видел на своём опыте, а за это его вполне можно было считать произведением настоящего каллиграфа в лице Павитра.