H & B

Веки казались такими тяжёлыми, как будто бы именно по ним надавали арматурой, а не по всему оставшемуся телу. Или свинцом залили. Да, они были бы похожи на свинцовые трубы. И железом воняет так же. Это точно от меня и рядом никто не лежит? Да, точно, ведь пока мы утихомиривали очередную аномалию меня успели пару раз ткнуть чем-то острым. Так почему тогда вокруг такая обволакивающая пустота? И тишина. Даже пепла никакого нет. Мне страшно. Страшно настолько, что хочется плакать. Настолько, что в груди шевелится удушающие черви. Они ведь не съедят меня, да? Хотя кого я спрашиваю, сам же не знаю, где нахожусь, а чтобы узнать, надо открыть глаза. Но это слишком. Слишком больно и тяжело. Я не хочу. Не хочу день за днем видеть, как разрушается мой мир, как бороться с этим помогает Мигель и другие пауки, пока я ничего большего сделать не могу. Порой кажется, что было бы куда проще жить в подпаленной машине, чем в постоянном напряжении от опускающегося в бездну мира. И мне бы этого даже хотелось. Но я же человек-паук, в конце концов, у супергероя не должно водиться таких мыслей. На то я и герой, что спасатель... верно? Тогда почему же мне так не хочется открывать глаза, находясь в полуобморочном шоковом состоянии? Я ведь должен это сделать. Ради тёти, ради всего Мумбахеттена, ради... себя? Нет, если бы я делал что-то ради и себя тоже, то не приходилось бы настолько тяжело заставить себя подняться. В ушах звенит, а сквозь завесу слышится голос. Чей я и сам не смогу вспомнить, но точно знаю, что этот кто-то поможет, чем угодно, когда угодно. – Человек-паук всегда поднимается. Да, конечно, с этим я всецело согласен, но не хочется. Я сопротивляюсь, но видимо за меня снова решил кто-то другой. В нос ударяет поток пыли и песка, я надрывно кашляю. Грудную клетку распирает, скорее всего одними ушибами не обошлось. Тошнит. От боли хочется умереть, желательно как можно быстрее, чтобы не быть усыпленным этой пыткой. Рутина, что тут скажешь. Надо открыть глаза. Но я не хочу выбираться. Сверху что-то несильно надавливает (свалившийся картон, наверное, у мусорок, куда меня скинули в последнем порыве битвы) и из глаз, на моё удивление, вытекают слезы. Я устал. Больно-больно-больно. Почему он не мог убить меня там? На этот вопрос у меня никогда не было ответа. В моей голове просыпаются картинки о последнем прожитом лете. Пусть на дворе уже осень, и школа снова отнимает у меня большую часть суток, перед глазами всё ещё стоит тёплое Солнце, запах персиков и свобода. Интересно, это именно то, что видят перед смертью? Свой рай? Если да, то я и не против провести там вечность. Моя вселенная распадается на атомы, я вместе с ней, и на молекулярном уровне ощущаю, как день за днем становится хуже. Как мне становится хуже. Но я успокаиваю себя тем, что у других хуже, я ещё редкостный везунчик. И все равно... я не нахожу в себе сил больше бороться с подступившим к горлу комком, просившимся наружу вместе с сердцем. Я умираю от осознания того, что всё, что окружает меня, не закончится. Страшно подумать о том, что я говорю сам с собой, но в каких-то журналах, которые в основном читаю даже не я, говорили, что это даже полезно и эффективно. Насколько это правда в реальности или на подсознательном уровне – не знаю, но выглядит со стороны уж точно странно: проходишь вечером мимо мусорных баков, а там парень валяется, и смотрит вверх стеклянными глазами, пока точно всё с самим собой не обговорит. Бррр. Мне такое не по душе. И холод не по душе. Несмотря на это, он меня очень любит, потому что я уже не чувствую его заморозки. Только жалость к тому, кем стал: немощным, ноющим и ненужным никому, ведь кто соберется выслушивать чьи-то жалования о проведенных за домашкой множестве часов? У меня была одна догадка, но попросить о помощи, пока товарищ проживает то же – гнусно. Только всё сильней хочется сказать: не надо. Хватит. Кричать и плакать, на что тело уже не способно, отчего скинуть всё на других кажется уже не таким уж безответственным решением. А потом, вымотавшись от этого, уснуть и не чувствовать себя тем, кого заживо на костре сжигают в собственных нуждах. Что-то опустилось на асфальт рядом. Или показалось? Нет, это Хоби пришёл. Пришёл, чтобы забрать меня на экскурсию в морг или выдать лекцию? Видно, ни то, ни другое. Он обнял меня, чуть подняв над землёй. И почему-то кажется, что не нужно больше дышать, чтобы жить. И чтобы жить, не нужен отдельный мир, где тебя могут не принять и не так понять, даже если ты пришёл с благими намерениями, которые никто, увы, не поймёт. С ним стало легче. Показалось, словно я забыт, и лишь он обо мне помнит, и поддерживает решение стереть себя из памяти, чтобы наконец-то заполучить отдых, о котором он мне твердил, но я отказывался, ведь профессия супергероя даётся легко. Часть сердца всё ещё кричала "не надо" о том, чтобы кто-то мне помогал, ведь я же, по мнению общественности, всемогущий человек-паук, но оставшаяся часть наполнялась светом, уже кричавшим "не надо" о том, чтобы Хоби не уходил. И тот слушался. Остался, пригрел, запачкался в моей и чужой крови. А я слушался третьей половины, твердящей о важности той жизни, что пусть и запятнали аномалии, но принесшей мне панк-рокера, целовавшего мои всё ещё прикрытые глаза. И с каждым лучом (оказавшимся шипом на маске Хоби, как поразительно) умереть хотелось уже не так сильно, ведь впереди ещё столько лет с персиками и весёлыми байками.