Самое ценное

Дачный дом был построен по большей части из дерева. Вернее это была большая и полая внутри бетонная подложка, образовавшая своей пустотой что-то вроде подвала или погреба, над которой высилась надёжная деревянная конструкция в один этаж и чердак. Перед домом для красоты, со стороны прохожего, рос виноград, обвивая своими лианами сильно ржавые железные пруты, вкопанные в землю бог знает когда. Конечно никакой виноград уже не растёт, сезон не тот, остались только редкие жухлые листья, да и те скоро опадут. Под окнами раскинулось несколько клумб, образованных из потёртых автомобильных шин, которые также пустовали. На заднем дворе рядом с голыми грядками, которые смело заняли собой бо́льшую часть участка, скромно стоял маленький палисадник с вишней, абрикосом и жасмином. Завершает картину ряд сараев, сколоченных из чего попало. Как это обычно бывает, в них складировалось всё то, что жалко выкинуть, но уже вряд ли когда-нибудь будет использоваться, поэтому зачастую сарай представляет собой своеобразный импровизированный музей семейной трудовой памяти. Весь участок по периметру был обнесён металлическими листами, составляющими не очень высокий, но всё же забор. С наступлением холодов дача пустеет и постепенно ею овладевает беспорядок от налетевших листьев и мусора. Но не на сей раз. На удивление привыкшему глазу дача всё ещё выглядела весьма аккуратно, а по вечерам в окнах горел свет. Почему так? Хозяин давным давно должен был уехать, как заведено у него. И в том то и дело, что на даче живёт не хозяин, а кто-то другой, какой-нибудь временный хозяин, вот он и наводит порядок на участке. В этом была правда. Хозяином дачи был никто иной, как Ростов-папа, а временными хозяевами назначил своих младших братьев. После того, как дом Луганска и Донецка был надёжно утрамбован несколькими упавшими с небес бомбами, они вдвоём ещё долго ютились в уцелевшем подвале. А потом их нашли свои и донесли радостную весть: старший братец и вместе с ним целая команда спасателей ждёт их на границе, чтобы встретить. Старший чувствовал наибольшую причастность к их беде и несколько лет подряд делал всё возможное, чтобы младшие на огромном расстояние ощутили, что на самом деле они не одиноки, что он их ждёт. Сам Ростов пойти к ним не мог, не имел права ступать на пока что не присвоенную Россией землю, иначе бы разразился ещё бо́льший мировой скандал. И тогда они сами дошли до границы, сами ступили на его землю, сами приняли это решение. Ростов встретил их молча, без единого слова, в то время как среднему по простоте душевной было что сказать. – Ну шо ты, Ростов, сказал бы хоть что-нибудь приличия ради... – начал Луганск, с каждым словом всё больше переходя с шёпота на отчаянный крик. – Шо ты, неужто злишься на нас? На нас, холодранцев... За то, шо мы за 8 лет ни разу не прислали тебе ни ответа, ни привета? Да, видать не такими ты нас хотел видеть. Да? Да... Ты злишься за то, шо мы за душой ничего не имеем, шо мы всё растеряли, не уберехли? За то, шо у нас всё отобрали силой? Ты раздосадован? Разочарован? Шо ты чувствуешь сейчас, хлядя на нас, братьев своих пропавших? Я спрашиваю тебя! Ответь что-нибудь в конце то концов! Но вместо привычного слуху ответного крика Луганск услышал тихое, дрогнувшее: – Заткнись, идиота кусок... И в следующий же миг Ростов распростёр к ним обоим руки и с силой прижал к своей груди, пока из глаз по щекам текли ручьи горючих слёз. Руки судорожно сжимали пряди волос, а щетинистое лицо прижалось к их макушкам. – Просто живите, дураки... Живите, как люди. Неважно мне ничего... Важны только вы двое. Вы не особи, вы не ошибки... Чёрт бы побрал этих тварей... Чёрт... Луханск, Донецк, об одном прошу вас, дураки, просто живите! Всё, шо вы потеряли, я дам вам, сделаю всё заново... Чёрт!.. Голос снова дрогнул, а сдерживать всхлипы никак не получалось. Ростов не мог ничего больше сказать из-за кома в горле, фразы получались несвязными. Тогда и Луганск дал себе слабину и тоже пустил слезу, а Донецк, не стесняясь никого, вжался со всей силой в камуфляжную военную форму и рыдал в неё. Луганск сам злился на себя. Всё, что было сказано Ростову, на самом деле было адресовано ему. Он разочарован, что не смог сберечь жизни, что не смог спасти кого-то, кого мог ещё спасти. Он хотел бы услышать этот укор от старшего, надавить на больную мозоль, чтобы просто закричать от безысходности, но тот сказал совсем иное. Ему не был важен их внешний вид и материальное состояние. Жизнь – вот что важно. Это надавило на больное, но по-другому. Как будто свежую рану туго затянули бинтом, чтобы кровь больше не сочилась. Что-то исцеляющее, чтобы не было больше душераздирающего крика. Таковой была их долгожданная встреча. В спасательной команде с Ростовом прибыли известные всем Краснодар, Симферополь, Воронеж и даже Грозный. Все они прибыли по своему личному решению и ещё потому, что живут достаточно близко, чтобы протянуть руку помощи нуждающимся. Ростов суетился как мог. Перво наперво устроил встречу братьев с Россией, своим начальником. Затем не без скандала с медицинским персоналом организовал мед осмотр в одной из своих лучших поликлиник. Немного погодя поселил их у себя в дачном доме и сделал гражданство. Причём каждое действие, которое он непременно воплощал в жизнь, несло в себе очень решительный и даже агрессивный характер. Ростов всё делал с завидной настойчивостью и упрямством, что Луганск боялся сказать что-то против его упорству, а просто смирился и очень хотел верить в то, что дорогой братец точно знает что делает. *** Пока проводилась важная встреча с Россией, Ростов стоял за дверью и прислушивался к разговору. Рядом с ним стоял Краснодар и не дышал, чтобы не создавать лишний ненужный шум. Он приходился всем троим давним хорошим другом и сейчас его присутствие немного, но подбадривало организатора всего этого сыр-бора. – Что слышно? – одними губами спросил его Краснодар. – Ничего хорошего. – мрачно ответил тот. За дверью проходил очень тяжёлый разговор, несмотря на все старания начальника как-то сгладить напряжение. То и дело было слышно, как чей-то голос периодически дрожит, замолкает. Он слышал, как Россия наливает воды в стакан, чтобы дать попить и молчал, ждал, пока отвечающие немного успокоятся, или говорил успокаивающие слова мягким, ласковым голосом, давая понять, что расположен к ним и находится полностью на их стороне. От каждого слова Ростов напрягался всё сильнее, как будто всё плохое происходило с ним, а не с братьями. – Они этого не заслужили... – еле слышно обронил он. Краснодар, сидевший на корточках у стены, уже не мог справиться с дремотой и от внезапного заключения друга чуть не повалился на пол. – Ты отойди от двери, а то худо будет. Стены хоть и не картонные, но твой кулак отпечатается запросто. – тихо сказал он широкой молодецкой спине, стоящей перед ним. Но Ростов как будто бы не слышал его. От гнева всё его тело начало судорожно дрожать и он еле сдерживался, чтобы с размаху не ударить кулаком в стену. – Да я их... Д-да я их, каждого. .. В порошок своими собственными руками... Всех до единого! Тогда Краснодар, долго не церемонясь, схватил ткань его куртки на спине и оттащил подальше от двери, как котёнка. *** За несколько лет Луганск и Донецк почти полностью утратили способность доверять людям и потому старший брат оказался единственным человеком, которому они ещё могли верить. Но из-за того, что Ростов служит России и большинство дейсвий брата одобрено им же, у двух младших братьев постепенно сложилось впечатление, что все, кто имеют бело-сине-красную нашивку на одежде, достойны их доверия и подозрение понемногу начало спадать. Тем более никому не чужда беда и практически каждый подчинённый Москвы счёл своим священным долгом направить помощь пострадавшим. В том числе и медицинскую помощь. Вскоре после встречи с начальником была организованна специальная мед комиссия по осмотру всех новоприбывших. Это касалось абсолютно всех, кто решился стать ближе к России и Москве. Их даже не приходилось особо заставлять, однако небольшого рода заминка произошла. – То есть п-подожди... – вздрогнул от неожиданности Донецк, тараща глаза на старшего. – Ты х-хочешь присутствовать на мед осмотре? Кохда я буду... Без одежды совсем? – Да, а то как же. – совершенно серьёзно ответил Ростов. – Я должен видеть, что было с вами. – А тебе дозволено? Ростов с каменным выражением лица расстегнул карман куртки и извлёк из неё документ, внизу которого красовалась быстрая, размашистая подпись Москвы. Эта подпись решала всё. – Ты стесняешься что ли меня? – догадался Ростов. – Да чего я там не видел, успокойся. Донецк совсем поник. Луганск недобро усмехнулся, докуривая очередную сигарету. На следующий день на самом мед осмотре старший и впрямь присутствовал, сидел у самого входа в кабинет и мог видеть только спины осматриваемых. Первым на очереди встал Луганск, стал снимать одежду, разматывать старые грязные бинты на теле. Под пристальными взглядами врачей он снял бинт с правой руки и сказал легко, отстранённо, словно не о себе вовсе: – А, это я давно, ещё в самом начале, руку сильно повредил. Замотал кое-как, не к кому было идти, докторов-то днём с охнём не ссыщёшь, да и оставил как есть. И, видать, кости неправильно срослись. Предплечье правой руки неестественно изгибалось. – Шевелить рукой больно? – глухо спросил голос Ростова из-за спины. – Ты знаешь, – со вздохом продолжил Луганск, не оборачиваясь, – да, больно. Особенно на походу. В ответ он не услышал ничего. Тело было покрыто большими и маленькими шрамами. Некоторые были совсем свежие, некоторые уже давно украшали собой мужскую грудь, руки, ноги, хотя было бы куда лучше, если бы ни одного из них не было никогда. Особенно большой шрам красовался на его спине, но то был очень старый след отцовской "любви" к нему, оставленный ещё в детстве. Ростов неотрывно смотрел на этот след. У него самого такой же, только больше. У Луганска было выявлено множество запущенных болячек и он тут же получил план ускоренного лечения, чтобы в какой-то степени побыстрее восстановиться. Следующим на осмотр встал Донецк. Он несмело стянул с себя одежду и бинты, стыдливо пряча глаза в пол. Ростову очень не понравилось, что и без того серьёзные взгляды докторов внезапно стали ещё мрачнее. Сам то он видел только спину, на которой также остался знак отцовской "любви". У него самого такой же, только гораздо больше. Он заподозрил неладное. – Дончик, – как можно более ласково обратился он своим осипшим голосом к мелкому, – пожалуйста, повернись-ка ко мне личиком, будь добр. Подросток вздрогнул от вполне ожидаемой просьбы и очень неохотно повернулся к нему. В тот же миг Ростов потерял дар речи – вся грудная клетка была изрезана. Многочисленные шрамы от давно нанесённых крупных ран образовывали собой страшное для каждого из братьев слово "особь", по-русски, чтобы было понятнее и в сто раз больнее. Повисло длительное тяжёлое молчание и под этим молчанием лицо Дончика становилось всё более и более бесчувственным и безжизненным, а глаза старшего стремительно наполнялись безмолвной уничтожающей яростью. Луганск понял, что надо срочно спасать ситуацию: – Ростов, послушай, это ещё давно... Но он не успел договорить. Старший в мгновение ока схватил со стула маленькую курточку, накинул её на оголённые худенькие плечи и с силой прижал к себе маленькое уставшее тело. Донецк неосознанно уткнулся носом в тёплое плечо и прерывисто вздохнул. – Дончик, это не правда, ты же знаешь. – начал мягко утешать его он. – Дончик, братишка ты мой младшенький, ты не особь, ты человек, ты мой брат. Мои братья не мохут быть особями... Дончик, брось это... Я тебе такие средства найду, таких врачей, что у тебя и следа не останется... И Луханску тоже всё будет в лучшем виде. Дончик, брось ты думать про это! Ты домой, в семью вернулся, всё осталось позади. – Ростов, не надо... – тихонечко перебил его Донецк. – Как это: "не надо"?! Ты о чём ховоришь вообще? – испугался Ростов. – Ростов, пожалуйста, не надо. Пусть оно останется. Будет мне напоминанием о том, к чему я в жизни никохда не вернусь. О том, от чего я ушёл и ради чего пришёл к вам... – через силу улыбался младшенький, а по щекам текли ручьи горючих слёз. Ростов положил свою широкую мозолистую руку на копну растрёпанных тёмных русых волос, чувствуя, как Донецк впивается пальцами ему в спину. Луганск мимоходом собрал все его вещи. Врачи совещались меж собой, подписали справку, составили план лечения. И не только физического. Ростов поселил братьев в дом через несколько часов после того, как расписался в новых паспортах в графе "кем выдан паспорт". Добротный дачный дом хутором стоял немного поодаль от других домов. – Мне дача нужна для того, чтоб от людей отдохнуть, а не продолжать вариться с ними в одном соку. – объяснил он. С силой он распахнул входную дверь, откинул подальше висящую в проходе лёгкую, пыльную, полупрозрачную кружевную занавеску, которая служила надёжным средством против попадания летом в дом комаров, ос и прочих летающих тварей, и которую, к слову, давно пора было постирать, и запустил новых жильцов в новое жилище. Дачный дом Ростова состоял из само собой высокого крыльца со ступеньками, терраски с какими-то древними дореволюционными сундуками с непонятным содержимым, кухоньки со всем необходимым, зала, в котором можно было и жить и гостей принимать, спаленки с пыльным цветастым ковром на стене и двумя кроватями, совмещённого санузла, чулана, в котором во всю хозяйничали какие-то мошки, и чердака, содержащий в себе всё, начиная обыкновенными запасными расскладушками, заканчивая трофейными турецкими ножами времён русско-турецких войн. На окнах стояли пустые цветочные горшки с землёй, кое-где в углах пауки плели свои паутины, в ящике для хлеба валялись одинокие крошки, а в остальном всё было. – Только недавно вот убирался перед вашим приездом, но нет, опять везде пылища и ховнище. Свет, хаз, отопление, интернет есть. Комнаты сами между собой делите. Продукты, хозтовары и прочую химию найдёте в селе, што по чём спросите у местных. Хуманитарку доставлять буду либо я, либо кто-то из здешних, либо кто-то, кого мы все хорошо знаем. Располахайтесь, чувствуйте себя как дома. – дал краткий инструктаж Ростов, сваливая посреди зала все сумки и тюки в одну кучу. Луганск сначала недоверчиво щёлкнул выключатель. Свет из трёх лампочек на люстре осветил зал и скрюченную фигуру Ростова в камуфляжной куртке. Это очень его удивило. Свет работал во всех комнатах. Луганск потрогал батарею. Тёплая. – Отопительный сезон пока не закончился, так што хрейтесь. – донеслись до его слуха громкие слова Ростова. Донецк разбирал свои скромные пожитки под боком у старшего. Луганск продолжил исследовать дом и добрался до газовой плиты. Длинной зажигалкой дал огня, покрутил винты. Газ зажёгся! – Ростов, да ты прям шикуешь! – озарился Луганск сияющей улыбкой во всё лицо. Старший выглянул из зала посмотреть, что так обрадовало его, и, увидев по-детски радостное выражение лица Луганска рядом с работающей исправно газовой плитой, невесело хмыкнул и помрачнел ещё больше. – Я прошу вас, не экономьте! – взмолился он, – Здесь есть буквально всё. Денех я дам, деньхи вообще не проблема. Любые лекарства, средства, аппараты, всё достану. Нет такой мелочи, которую я не достану. Если будут что-то красть по ночам – ховорите мне сразу. Если будут слышны взрывы – ховорите мне сразу. Если какая-то мразь начнёт на вас катить – ховорите мне сразу. Всю область на нохи поставлю, но найду эту хниду. Только ховорите мне сразу, не ждите у моря походы. Донецк, чувствуя, что старший опять начинает сходить с ума от чувства вины, вцепился тому в предплечье правой руки тонкими пальцами и со светящимися глазами произнёс: – Спасибо. Будь спокоен тоже, мы тебе в случае чего скажем, шо шо то пошло не так. Ростов от его слов немного расслабился, вздохнул. После тщательной повторной уборки дом чуть ли не блестел от чистоты. – Охородом если хотите пользоваться, то пожалуйста, весь ваш. – махнул Ростов рукой в сторону приоткрытого окна, – Хрядки, деревья, клумбы на месте, только холые, вас ждали. – Это будет моя работа. – засветился Донецк, вытирая от пыли пока пустующие горшки. Ростов ругался на пыль пуще обычного, потому что если переключится на реальную проблему, то дом не выдержит гневных ударов его кулаков об стены. Луганск ругался на него из-за того, что тот слишком много ругается. А Донецк вышел во двор, чтобы осмотреть территорию дачи и не слушать ругань лишний раз. Ему немного хуже, чем он расчитывал, но он никому не говорил о своих болях. Бескорыстная помощь добрых соотечественников старшего брата казалась ему невероятно огромной и говорить вслух ещё о каких-то своих проблемах и недомоганиях он считал верхом наглости. В его голове эта мысль звучала как: "я и так черезчур много получаю от них, не буду заставлять никого делать ещё шо то ради меня людей, у которых и без меня забот полон рот". И он молчал. Всегда. Даже Луганск не подозревал о внезапных болях. Даже не смотря на мольбы Ростова не молчать в случае сильных болей, он всё равно упрямо замалчивался. Ночью было принято решение, что младшие будут ночевать в маленькой спальне. – Зал – это хозяйское место, Ростов, там ты живи. А нам в спаленке хорошо. И ничего я не выдумываю! – отчаянно отмахивался Луганск от просьб Ростова. Делать нечего, не получилось заставить их принять человеческое положение. Хозяин порылся в шкафах в поисках одежды для спанья, которая была успешно найдена. Успешно были приготовлены кровати и выключен свет. Дом сделал вид, что засыпает крепким сном, но на самом деле никто не спал. Сначала Дончик бесшумно плакал в подушку, чтобы никого не разбудить, но Луганск услышал его и долго пытался успокоить тревожную душу младшего. Едва только слёзы из глаз перестали литься и рваные всхлипы в груди утихли, Донецк уснул. Луганск вздохнул. Тут проявила себя давняя вредная привычка. Он не курил целый день, даже сигареты в руках не держал, и до дрожи в руках хотел вдохнуть сладкий табачный дым. Молодой человек быстро нашёл в своих пожитках пачку сигарет, пересчитал, нескольких не хватало... Хмуро он сверкнул острым взглядом в сторону крепко спящего младшего. Далеко не в первый раз у него пропают сигареты. Ну да ладно, не сейчас. Луганск зажал в зубах заветную папиросу, в руке зажёгся огонь от зажигалки. Он хотел выйти покурить на крыльцо, но стоило ему сделать шаг на скрипучие доски, как в темноте его встретил озлобленный взгляд Ростова. Он смотрел на тусклый огонёк сигареты. Перед глазами Луганска что-то пролетело со страшной силой. Это Ростов с остервенением выхватил у него изо рта ненавистную сигарету, скомкал, обжигая пальцы, и выкинул с крыльца в заросли крапивы. – Тебе што медики сказали? Нельзя этот мусор в рот тащить! У тебя от лёхких уже ничего не осталось! – злобно прошипел старший. В зубах от держал травинку. Ростов имел особенность тащить в рот всякую растительность, заменяя себе тем самым эти же сигареты. Он давно курил и бросил это дело лет 20 назад, когда многие люди из-за дефицита решали для себя, что важнее: поесть или покурить. – Так уплочено! – растеряно воскликнул Луганск, но Ростов не сжалился. Старший отвернулся и повалился всем телом на деревянные доски крыльца, на перила. Он был одет легко, в ночные спальные шорты на завязках, в белую майку и синий клетчатый байковый халат. Наверное он пытался уснуть, но не получилось. Не видя его лица, Луганск явно ощущал огромное напряжение брата, и это если не пугало, то очень волновало. – Ну и чего? – несмело спросил Луганск. – А што? – почти сердито ответили вопросом на вопрос. – Ты на кого злишься? – На себя. – А ты не злись... Чего это ради тебе вдрух на себя злиться? – с долей сопереживания спросил он. Но ответа не последовало. Ростов тяжело поднялся в приличное положение, повернулся к нему и Луганск увидел в темноте полные слёз глаза. – Я не хотел... Всего этого... – только и смог выдавить он из себя сквозь слёзы. Капли побежали по его небритым колючим щекам и там же пропадали. Непреступный, безэмоциональный стальной солдат в одно мгновение обмяк и стал мягким и поддатливым, как размокшая глина. – Простите меня... – тихо взвыл Ростов. Луганск почувствовал себя ужасно смущённым, но ситуацию необходимо было спасать. – Ну хватит... Мы не виним тебя, ты сам всё придумал. Ни в коем случае ни я, ни Донецк не видим твоей вины в том, шо так происходит. Всё, шо ты мох сделать для нас, ты сделал... Луганск смолк. Большая мазолистая ладонь на затылке утыкала его голову в могучее, но подрагивающее от рыдания плечо. Ростов крепко, но очень мягко прижимал его тело к своему, пальцами трепал и ворошил копну тёмно-русых волос и в порыве переизбытка чувств целовал его в волосы и лоб. Младший испытывал огромную неловкость, но бросил все попытки вырваться из цепких объятий, пускай этот ненормальный нарыдается себе всласть. Ростов начал понемногу успокаиваться и приходить в себя. Ночь была не самой тёплой, по рукам Луганска бегали мурашки. Старший, всё ещё пуская из глаз солёные слёзы, заметил это и, раскрыв полы своего халата, укутал его так, что тот не мог пошевелиться, мог только возмущаться. – Эй! Как это понимать? – сгорая от неловкости попытался вывернуться из объятий Луганск. – Ахах, извини. – грустно усмехнулся Ростов и очередная слеза блестнула в уголке глаза, – Я очень хотел тебя обнять так, чтобы ты никуда от меня не сбежал. – Это ещё хорошо, шо на моём месте не Дончик оказался. – Он спит? – Спит и хорошо, шо нас не видит. Сохласились, картина не лицеприятная для него. Ростов попробовал рассмеяться. Получилось так себе. Горечь в сердце Луганска забилась с новой силой. Такая горькая радость охватывала его в детстве, когда он видел, как старший стонал от боли, лёжа на своей кровати с окровавленной спиной. Юный Ростов мог лежать так полдня, а маленький Луганск изводился, стоя на коленях перед ним. Такое случалось довольно часто, стоило уже привыкнуть. Отец никогда не любил своих сыновей и потому воспитывал их поркой и пьяными побоями. Каждый из них прекрасно знал, как больно бьёт казачая нагайка и хлыст и какие раны после них остаются, и потому старший всегда кричал отцу до хрипоты: "Меня бей! Меня! Я в ответе за ним, я не уследил. Бей меня, а его оставь! Он не виноват!" А потом младший стоял и ждал, когда несчастный, избитый до потери сознания брат проснётся. Когда же этот желанный миг наступал, Ростов первым делом спрашивал: "ты опять ревел?" На что Луганск честно отвечал: "Я боялся, шо ты не проснёшься в этот раз..." Ростов морщился то ли от боли, то ли от смущения и говорил: "Ты в своём уме? Как я моху не проснуться? Если бы я не был обездвижен, я б тебе навалял так, шо б вся дурь из тебя вылетела." Тогда Луганск, утирая последние слёзы, спрашивал, принести ли ему воды, и, получая из пересохших губ утвердительный ответ, пулей выбегал искать воду. В объятиях старшего тепло и не страшно. Сколько бы ему не было лет, он навсегда останется маленьким испуганным мальчишкой, который нуждается в защите сильного старшего брата. Над ним даже смерть не имеет власти, и ничто на свете не может заставить его остановиться, кроме чувства любви. *** Всё это было ранней весной, когда природа едва пробуждалась от зимней спячки. Теперь же всё живое опять готовилось к продолжительному сну. Пустовали излюбленные Донецком грядки и розовые клумбы, деревья скидывали свою разноцветную красоту и оголяли безобразные кривые ветви. Хозяина дома не было, были временные хозяева. Благодаря им дачный дом не нуждался в дополнительном ремонте, даже слегка покосившийся в сторону забор был поставлен на место, а дорожки начисто выметены от налетевшего с улицы мусора. Но временные хозяева не сидели дома всё время, им дали возможность работать на равных с местными. Донецку из-за его нестабильного состояния не давали тяжёлой работы, тем более он солидно младше своего сподвижника. Зато сам Луганск брал на себя очень много, говорил, что работа с приятными добрыми людьми ему только в радость. И всё было хорошо. Долгожданная тишина и спокойствие сменились звуками смеха, иногда споров, в общем звуками жизни. Всего было достаточно. Скорее всего чего-то всё равно не было, но это были уже второстепенные прихоти, не особо важные на момент происходящего. Они не ждали новых лиц возле дома Ростова, а если и ждали, то кого-то знакомого. Этим гостем мог быть Краснодар, Грозный, дядя Волгоград, Воронеж, тётя Астрахань или любой из подчинённых Ростова. Иногда мог заглянуть Россия собственной персоной. Но это всё, никаких новых лиц. Но как бы они не желали не увидеть возле калитки новую фигуру, она появилась. В один пасмурный день, когда неба не видно от светло-серых туч, а ветер разносит по сельским дорогам сухие пожухлые листья, в калитку постучали. Никто не ответил. Тогда калитку попытались открыть, но та была закрыта изнутри. Тогда молодой девичий голос громко позвал: – Хозяева? Есть кто дома? Хозяева! Луганск, сидящий на кухоньке, подпрыгнул на месте, услышав отдалённо знакомый голос. От внезапной догадки внутри похолодело. – Донецк, сиди здесь, я сам разберусь. – приказал он. – Я пойду с тобой! – испуганно вцепился мелкий ему в руку. – Не боись, я скоро. – подбадривающе подмигнул ему Луганск и пошёл открывать.