Самое ценное

Чем ближе Луганск подходил к калитке, тем явственнее ощущал шестым чувством, кого он вот-вот увидит перед собой. Звякнул замок, калитка скрипнула и отворилась. Да, как жаль, что он не ошибся. Перед ним возникла её светлейшество Одесса-мама, давняя подруга Ростова. Белые волосы в контрасте с загорелым лицом и разного цвета глазами придавали её внешности некую экзотику или скорее черноморский колорит. Её многие любили, но она, умело обводя ухажёров вокруг пальца, снова и снова возвращалась к Ростову с пачками свеженапечатанных советских рублей. Что она нашла в парне с хутора братья не знали, и отношения с дамой сердца старшего брата у них то ладились, то не ладились. Было ясно, что у девушки не такой стальной характер, как у донцев, но она хитра, так что рядом с ней нельзя расслабляться. Одесса стояла перед Луганском с выражением лица самым тоскливым и измученным, и это ей совершенно не шло. Она была очень удивлена, когда перед ней вырос именно Луганск. Лицо похоже, но это ведь не Ростов. – Здравствуй, Луганск... – тихо поздоровалась она. – Будь здорова. – пожал он плечами. – Ростов не у себя? – Не-а, за него я. – А он не обещал приехать? – Мы не знаем, приедет ли он на днях. Он бывает здесь только по делу, но дел у него, я тебе скажу, уйма. – кивал Луганск в такт своим словам. Одесса показалась ему ещё более беспокойной. – Вот как... Я очень надеялась застать его. – негромко сказала она и беспощадная безнадёга блестнула слезами в её глазах. Тут только Луганск заметил, что гордая и отнюдь не бедная девушка одета в самую простую рабочую синюю куртку. Точно такие же куртки есть у Луганска и Донецка, да и у прочих работяг Ростова тоже есть. Это очень удивило временного хозяина дачи и он крепко задумался. – Ты ж понимаешь, шо в дом я тебя просто так пустить не моху? Брат сказал пускать только тех, кто точно может прийти, и не запускать на участок непрошеных хостей. Она молча кивнула. – У меня ещё есть вопросы к тебе. Потом уже посмотрю, пускать тебя или нет. – Понимаю, у тебя есть все основания подозревать меня в шпионаже. – покорно кивала она, потупив взгляд. Что-то странное происходило. "Одесса" и "покорность" – это слова-антонимы. Она никогда не признавала кого-то над собой, кроме главной верхушки власти и в этом была её сильная и слабая сторона. Но сейчас она послушно отвечает на вопросы своего возможного деверя? Непорядок. – Одесса, как ты здесь оказалась? – Добралась окольными путями, подальше от посторонних глаз. Через море на рыбацких лодках. – А деньхи на дороху откуда? – У крымчан в долг взяла. – А о Ростове как узнала? – В репортаже из новостей был выпуск о вас, увидела дачу Ростова и подумала, раз вы теперь живёте тут, то и он должен жить где-то неподалёку от вас, чтобы держать вас в поле зрения. – Сегодня он у себя в штабе приёма хуманитарки. Ему работы привалило. – Понятно... – А Киев знает? – Нет, я выкинула телефон ради своей безопасности. Он не знает где я и скорее всего не ищет. Ему сейчас не до меня. – Зачем ты приехала сюда? – Я не знаю... Я не знаю!.. Влага сорвалась с её ресниц. Одесса закрыла руками лицо и горько заплакала так, что в самом селе был слышен бабий плач. Но Луганск не шелохнулся, ждал чёткий ответ на поставленный вопрос. – Я не понимаю тебя. – нахмурил он брови. – Я знаю информацию. Ценную информацию знаю. Она может быть полезна. Я могу пригодиться вам! – громко зашептала она ему, скрывая дрожь в голосе. – Я хочу пригодиться вам! Бабьи слёзы наконец смягчили сердце сурового парня. Луганск напряжённо вздохнул, глядя на гостью. В ногах у неё лежала наскоро собраная запятнанная спортивная сумка. В этой сумке были все её вещи, которые она успела взять с собой, словно в панике убегая от кого-то. – Ладно, заходи. – сжалился он, открывая дверь. Одесса поспешно подобрала с земли сумку и оказалась во дворе участка. Она была здесь когда-то очень давно, когда дом только строился, и Ростов крыл благим матом своих областных работяг, а те матерились на него в ответ. То было славное время, но тогда ей всё казалось ужасно суетливым и невыностмо шумным. И хорошо в тяжёлую минуту вновь оказаться в милом, знакомом месте, только вот спустя много лет знакомое место кажется уже не таким знакомым как раньше, многое сильно изменилось, да и самого хозяина, как оказалось, тоже не было. Тоска больно защемила её сердце и губы невольно сжались. Как же обидно, что не так давно былое её счастье отвернулось от неё... Луганск раскрыл дверь, откинул в сторону полупрозрачную занавеску. – Донецк, напиши Ростову. – крикнул он в глубь дома. – Я уже. – отозвался Донецк, – У нас последняя зажигалка для плиты выдохлась, а в хозяйственном сегодня выходной. И марля для примочек вся изошла. – Ты шо, хонять его туда-сюда будешь из-за одной только зажихалки? – возмутился Луганск. – А шо? Нам тохда лапшой и бутербродами сегодня питаться? А перевязки нам как делать? Я не сообщил ему об Одессе. Сказал, шо приедет ближе к ночи. Помимо всего прочего Ростов подогнал братьям маленькие китайские телефоны, чтобы быть с ними на связи всегда. Их старые средства связи давно были утеряны и пришли в негодность. Одесса прошла в зал и села на раскладное кресло. В доме с её появлением стало тихо. Раньше её присутствие на даче всегда сопровождалось чьим-то смехом и радостью. Сейчас она одна сидела в безлюдной, холодной, пустой комнате и душа нестерпимо ныла от осознания горького одиночества. Какими грезами она оказалась в таком положении бедная девушка не знала. Она неотрывно смотрела в одну точку на стене и нельзя было сказать, думает ли она о чём-то или очистила свой разум от лишних отягощающих раздумий. – Ну ты хоть сумку свою разбери, я не знаю... – вывел её из окаменевшего состояния Луганск неожиданной просьбой. – А... А у меня там очень мало вещей, не волнуйся. – вздрогнула Одесса и медленно принялась разбирать свою единственную ношу. – Ты холодна? Есть будешь? – ради приличия осведомился Луганск. – Я могу приготовить вам что-нибудь. Луганск пожал плечами, мол, делай как знаешь, вмешиваться не буду. Продуктов в холодильнике было полно, но братья не спешили потреблять их в пищу. Большую роль сыграла привычка откладывать на потом: если есть еда, то её за один присест съесть нельзя, надо оставить на другой день. Сколько раз Ростов ругался и умолял не откладывать продукты, иначе срок годности выйдет, но они под неосознанным страхом голода и нехватки пищи продолжали складировать консервы и упаковки с макаронами "на другой раз". Одесса быстро сообразила, что макароны с тушёнкой на ужин будут отличным решением и принялась готовить, запершись на кухне. А между тем в хозяйской комнате Донецк предъявлял претензии старшему: – Зачем ты её пустил к нам? – Нет, а шо ты мне предлахаешь? Оставить женщину на улице одну? Ей же некуда идти. – Вот из-за манеры пускать к себе всех, кого не попадя, у нас вечно проблемы! – Одесса – это "кто не попадя"? – Я не доверяю ей. Скользкая личность. – Но Ростов верит ей. – Он рядом с ней безвольный влюблённый дурак, теряет бдительность. – Зачем ты так ховоришь... – Потому шо так оно и есть! Выбирая между ею и нами каков шанс, шо он выберет нас? – Постой... – догадался Луганск, – Ты ревнуешь? Донецк неприязненно скривил лицо, давая понять, что Луганск ошибается, но тот не сдавался. – Ревнуешь! – Нет! Это же смешно! – Но ты ревнуешь. Ты не хочешь, шо бы Ростов уделял ей много внимания. Донецк сжал зубы до скрипа. Луганск подсел к нему и слегка приобнял. Голос зазвучал очень тихо, чтобы младший мог услышать самое важное: – Он взрослый человек, Дончик. Ему давно нет радости проводить с нами всё своё свободное время. Он хочет почувствовать себя важным для кого-то ещё и оставить после себя шо то побольше, чем память в чужих холовах. Ты же видишь, шо он по-настоящему счастлив рядом с Одессой. Она любит его, а он любит её так же сильно, как нас. Нам нужно радоваться за него, ведь он нашёл девушку, которая ценит его не за какие-то заслухи, а за то, шо он – это он. Надо радоваться, шо он понял, шо такое любовь и принял её. Он нашёл себя блаходаря ей. Он стал лучше блаходаря ей. Ты не можешь это отрицать. Вспомни, каким трудным он был до неё. Одесса для Ростова незаменимый человек. – Я всё знаю, но неужели ему плохо с нами? – Мы не можем дать ему того, что может дать ему она. Эта участь постихнет всех нас: сначала меня, а потом и тебя. Донецк внутренне сжался в клубок от неприятной мучительной правды, но не подал виду, что всё его нутро от одного неверного слова лопнет и чёрная тоска и зависть поглотят его. *** Время тянулось ужасно медленно. Уже и солнце провалилось за горизонт, и ужин был съеден, а хозяина всё нет и нет. Братья засели в зале, Одесса сидела за кухонным столом, сонно и беспокойно всматриваясь в темноту за окном. Иногда она клала голову на руки, давая отдохнуть глазам, но мысль о том, что он появится в доме до того, как он увидит её, заставляла девушку поднимать голову и продолжать смотреть в тёмную бездну. Она ломала голову, думая о том, как он отреагирует на её присутствие в доме, который он отдал Луганску и Донецку. Что он скажет ей? Или совсем ничего не скажет? Будет ли он расстроен или зол на неё? Она не знала ничего, не могла предугадать, и от этого становилось ещё более тяжко. Но вот краем уха она уловила звук скрипа открывающейся калитки и знакомый милый голос, который явно чем-то был недоволен. Под окном промелькнула русая макушка. Сердце в груди упало, а затем ударило с новой силой. В дверь постучали. Не дожидаясь, когда дом ответит ему "входи", Ростов распахнул дверь и с претензией начал свою речь: – Уважаемые, потрудитесь-ка мне объяснить почему калитка незаперта? Прямо заходите кто хотите. И зачем я только такой крепкий забор ставил, а? Донецк забрал у него из рук пакет с покупками. – Спасибо... – проронил он, – Кстати, у нас хостья. – Чего? Какие хости? Я никого не звал. – не понял Ростов. Он забегал глазами по терассе. Боковое зрение уловило чью-то тень на полу. В два шага он добрался до кухни и пред его глазами появилась незванная гостья. Она сидела на табуретке, но стоило ему появиться на пороге, вскочила на ноги, которые предательски задрожали в коленях. Непонятный испуг отразился на её загорелом личике. А он не смел верить своим глазам, происходящее с ним не было похоже на реальность, скорее на видение. Но какой кошмар, каким же реалистичным был этот сон наяву! Он несмело сделал шаг по направлению к девушке. – Одесса? – обветренными губами прошептал Ростов. Короткий, судорожный кивок. Но это не убедило его. Молодой человек подошёл к ней вплотную, так, что почувствовал её сбитое дыхание на своей шее и лице. Она смотрела ему в глаза. Настоящий, живой взгляд, полный робости и сожаления. Грубые от порезов пальцы в пластырях невесомо и неуверенно скользнули по её ладони. От этого жеста девушка вздрогнула. Он осторожно захватил её руку в свою и поднёс к своим губам. Лёгким, невесомым поцелуем Ростов дотронулся до её слегка дрожащих пальцев, как будто боясь, что она окажется слишком правдоподобным видением и от его прикосновений растает в воздухе, оставит его на кухне одного. Но встревоженные глаза всё ещё смотрели на него с застывшим немым вопросом. – Ты боишься меня? – прозвучал горький вопрос из его уст. Одесса ничего не ответила, в горле образовался ком. – Не бойся меня. Я не сделаю тебе больно. Никто не посмеет сделать тебе больно, пока ты здесь. Одесса, милая, пожалуйста... Чем я тебе моху помочь? Услышав, как голос молодого человека перестал выражать неприязнь и подозрение к непрошенной гостье, девушка набралась смелости и прильнула к его груди. Из груди непроизвольно вырвался скомканный громкий всхлип, плечи задрожали как при лихорадке. – Рост-тов... – только и смогла выговорить Одесса. – Милая, пожалуйста, не плачь... Потому что если ты сейчас заплачешь, то я не выдержу и сейчас тоже... Но было уже слишком поздно. Одесса, как свойственно многим девушкам, громко проливала слёзы. Скрепя сердце он обнял её немного холодно, отстранённо, чтобы она немного привыкла к его прикосновениям. – Ростов... Прости меня! – почти закричала она. Он сильнее прижал её исхудавшее тело к себе. – Ты не сделала ничего, за что бы я мох злиться на тебя, милая... – Прости!.. – Прощаю, но за что? – За то, что я пропала и оставила тебя. За то, что я не давала знать о себе и не выходила с тобой на связь... И за то, что я, не предупреждая, без приглашения пришла сюда к вам, прости меня... – Одесса, ну что ты говоришь? – То, в чём я оплошалась. Она уткнулась носом ему в шею, боясь посмотреть на выражение его лица, но он обхватил её голову руками и повернул на себя. Что-то изменилось в её светлом милом личике. Из него пропала привычная радость и оптимизм и поселилось отчаяние. Ужасное первобытное отчаяние овладевало ею всего несколько раз в жизни, но каждый раз оно возникало из-за нечеловеческой жестокости, которая может уничтожить её, да и не только её. В чуть потухших от страха и всеобщего натиска глазах всё ещё теплился огонёк надежды, что может быть ей помогут. Одесса сильно похудела. Ростов еле смог скрыть свой испуг, когда почувствовал на руках её худобу. Он осторожно погладил большими пальцами в пластырях её щёчки, две слезы одновременно выпали из глаз и приземлились ей на лицо. – Давай сейчас ты мне всё объяснишь и мы вместе спокойно со всем разберёмся, хорошо? Я обязательно помоху тебе всем, чем только можно. – как можно более спокойным тоном предложил молодой человек. Она коротко кивнула. Они заперлись на кухне и лишь изредка из-за закрытой двери доносились приглушённые обрывки слов. А в это время в спальне висела напряжённая тишина. Временные хозяева дома сидели и в полном молчании старательно пытались воссоздать картину разговора каждый в своей голове. Видимо у Донецка это получилось сделать раньше, чем у Луганска, потому что он, демонстративно закатив глаза, ядовито процедил сквозь зубы: – Ой-ой, прям до розовых соплей. За это изречение он без промедления получил звонкий и болючий щелбан по макушке. – Ай! Больно же! – Мы уже это с тобой обсуждали. Я знаю, шо ты по бо́льшей части не доверяешь кому попало, но отнесись к ней спокойно чисто из уважения к Ростову. – осуждающе прошептал Луганск. Донецк язвительно хмыкнул и больше ничего не сказал. Всё равно был Луганск прав. Старший прошёл слишком большой путь принятия себя, чтобы так просто распрощаться со всем тем, что он приобрёл. А принятие чувства любви таким, какое оно есть, он считал своим самым значимым приобретением. И с этим, право, трудно поспорить.