Самое ценное

Сердце в груди бешено и страшно колотилось с каждым оставленным за спиной километром. Плохое предчувствие томило душу подростка. Оставить детей на волю судьбы и под защиту Господа... Немыслимо! Но так происходило на самом деле при живом-то отце. И что ужаснее – при живом-то старшем брате... Миновав еле знакомые виды они въехали в очередной недорогой повозке в степи. Лошади устало хрипели. Ростов невольно подумал про себя, что его лошади и кони намного сильнее и выносливее всех станционных лошадей, которые он повидал за время своего путешествия. Он очень любил лошадей и разводил их. Что за казак без хорошего скакуна? Бывало, он брал с собой среднего, Луганска, а тот брал мелкого, Юзовку, и ходил на ярмарку продавать жеребят. А как Луганск просил купить ему красные сапожки у одного мастера. Мастер в картузе и в рабочем фартуке прямо у прилавка чинил чью-то пару башмаков, весело и быстро говорил, часто моргая от яркого солнца, на каком-то забавном волжском выговоре. Братья не знали как он называется, но точно знали, что у него лучший товар на всей ярмарке. И Луганск просил брата купить ему сапожки, которым по его словам "сносу нет". Ростов отмахивался от этой просьбы, мол, денег нет, всё уйдёт на хозяйственные нужды, но под сердцем носил и теплил немое обещание, что в день его 100-летия притаранит ему эти сапожки, каких бы денег они не стоили. Сейчас бы Ростов последние гроши отдал ради того, чтобы его опасения не подтвердились. Приближаясь к хутору отец расплатился с возщиком и они пошли пешком. Но Ростов не выдержал: – Бать, я вперёд тебя пойду. Хочу поскорей хату увидать, в каком она виде и в каком виде "не дети". Азов безразлично хмыкнул на его слова. И Ростов не пошёл – полетел на всех парах к дому. Ни на одной отцовской тренировке он никогда так быстро не бегал. На одном дыхании он долетел до хаты, крича на ходу что было силы: "Луханск, братец!" Он перемахнул через забор одним прыжком, врезался в закрытую дверь и заколотил в неё кулаками что было силы. – Луханск, это я, Ростов! Мы приехали, слышишь? Открой Боха ради, открой! Спустя пару минут отчаянных побоев дверь плаксиво скрипнула и открылась перед ним сама собой. Ростов почувствовал, как собственное сердце падает в какую-то бездонную ледяную пропасть. Никогда ему не было так страшно. И он не знал почему. Даже в военных походах с отцом, даже показывая искусство джигитовки российскому императору, даже когда держал в руках смертоносную винтовку, шашку, нож, копьё, пистолет, что угодно, и стрелял в живого человека, врага, даже видя над своей головой лошадиные копыта с тяжёлыми металлическими подковами, он не испытывал такого ледяного ужаса, какого испытывал сейчас, стоя на пороге собственного дома и глядя в пустоту. И он не знал почему. Скрепя сердце он перешагнул через порог и тихо позвал: – Луханск... И не услышал ответа. Ростов ринулся в спаленку и, прежде чем с силой распахнуть дышащую наладом дверь, услышал тихое и светлое "ну наконец-то". Перед ним стоял его славный младший брат Луганск, держа в ладони худую ручонку Юзовки, и улыбался ему так, как будто целый год не видел. Вид у него был из ряда вон выходящий: десять раз заляпаная непонятно чем рубаха висела мешком на исхудавший теле, тёмные круги под огромными бегающими глазами увеличились так, что казалось, будто они расползлись на половину лица, а кучерявые волосы превратились в птичье гнездо на голове. А вот Юзовка никак не изменился, даже не хныкал, всё такой же улыбчивый и счастливый мальчонка. Ростов первым делом подхватил на руки Юзовку, повертел его, осмотрел, и посадил себе на левую руку. Потом его шустрый взгляд добрался и до Луганска. – Я так рад, шо ты приехал. – попытался засмеяться он, но получилось плохо. – Луханск, ты шо, упал с коня в лужу и в таком виде в хату пришёл? Или как? – неодобрительно покачал головой Ростов. На это нелестное высказывание Луганск не обиделся, наоборот, попытался засмеяться ещё раз. – Нет, без тебя я на коня залезать не хочу. – Эх ты... Ростов потянулся к нему свободной правой рукой, несильно хлопнул пару раз по щеке, схватил его за плечо и протянул к себе, утыкая лицом себе в грудь. – Ты худ как скелет. – недобро заметил старший. – Ну без тебя трудно было. Я больше за Юзовку брался. Я то сильный, всё вынесу, всё сумею, за домом услежу, еду найду, а его оставлять нельзя, слабенький ещё. – Эх ты... Пустая хвастливая бошка! – подобрал ему слова Ростов и судорожно сжал его худое плечо своими пальцами, всё ещё держа в крепком объятии. – А батя хде? Он разве не с тобой? – с опаской прозвучал приглушённый голос Луганска. – Я вперёд него пошёл, ждать боле не мох... Ну... Сам понимаешь. – Уж не знаю, смоху ли я кохда-нибудь понимать тебя... – тяжко и безвольно вздохнул Луганск, позволяя старшему душить себя в объятии, ведь Ростов и так крайне редко физически даёт понять, что они, между прочим, не чужие друг другу. Но тут через порог хаты переступила ещё одна нога. Одной фразой отец смог разрушить магию долгожданной встречи: – Паразит, почему вся хата в каком-то ховнище и пылище?! Я надеялся по возвращению увидеть свой дом, а не отходную яму! Ростов не заметил сразу. Ростов не увидел, что дома очень грязно. Оно и понятно, Луганск хоть и расторопный мальчик, но не профессиональная мамка, за домом и за ребёнком без посторонней помощи не уследит. Это непосильная задача. Отец любит давать сыновьям непосильные задачи и требовать от них безупречного выполнения, ибо только так можно воспитать сильных и дисциплинированных людей. Но сколько боли таилось за идеальным успехом одному только Господу и известно. Тяжёлой поступью отец прошагал до спаленки, где обнаружил прижавшихся друг ко другу сыновей. Даже младшенький, Юзовка, перестал хихикать, сидя на руках у Ростова. Старший, чуя неладное, поставил его ножками на пол и навис над ним сверху, как орёл над своим птенцом. Тут отцовская пятерня быстро и властно схватила среднего за воротник рубахи и одним рывком заставил его потерять равновесие. Луганск сопротивлялся, отчаянно царапал ногтями его руку и упирался ногами в пол в попытках освободиться. – Почему хата не вылизана до блеска, паразит? Разве я не давал такого распоряжения, а!? Лицо отца побагровело от внезапно нахлынувшего гнева. Луганск хрипел от недостатка воздуха. Ростов лицезрел эту картину недолго, хватило пары секунд, чтобы принять решение. Он в мгновение ока поднял уже плачущего Юзовку с пола и опустил его на дальнюю в спальне кровать. Сам Ростов кинулся к отцу и сильным ударом по запястью заставил его отпустить воротник. Луганск свалился на пол и, обхватив дрожащими пальцами шею, тяжело задышал. Отцу он стал неинтересен. Теперь всё его внимание было обращено в сторону старшего. На багровом лбу выступила вена, рот искривился в отвратной кривой линии, а глаза... Лучше бы Ростов не смотрел в них. В этих стеклянных глазах пылал чистый гнев. – Ты как посмел поднять руку на своего родного отца, щенок!? – как не в себя взревел Азов, брызгая слюной, и Ростов не смог понять из-за чего именно у отца такая реакция: из-за того, что сын ослушался его и проявил дерзость, или из-за того, что ему опять не дали в доволь поиздеваться над средним. Луганск на карачках отполз в сторону и прижался к стене, в диком страхе молясь слиться с ней в единое и незаметное глазу целое. Он смотрел на то, как отец хватает старшего за шиворот и волочит его вон из спаленки. Старший кричит что-то, брыкается, пытается вывернуться из крепко сжатых пальцев, но отец безжалостно тащит его в зал. Дверь в спаленку закрывается, но за ней всё также отчётливо звучали голоса, крики, угрозы и звуки падающих предметов. Луганск всё сидит тише воды, ниже травы. Он знал что подтоговила брату судьба на ближайшие несколько часов и совершенно не завидовал его участи. Изначально отец должен был забрать его из-за неприличного состояния хаты, но Ростов вмешался и забрали его. Снова. Луганск сел, обнял колени, и долго что-то шептал в темноту, пока его не отвлёк Юзовка, громко заплакав от звука удара нагайки о голое тело. *** Отец с силой швырнул старшего на пол зала. Ростов медленно поднялся на ноги упрямо, как неваляшка. – Сымай рубаху. – приказал он. Мальчик не шевельнулся. У уха в воздухе просвистел и ударил кончик кнута. От этого резкого звука зашевелились волосы на затылке. Ростов стал медленно и нехотя стягивать с себя рубаху. Белая материя упала под ноги. – Ты понимашь, шо ты повёл себя неуважительно по отношению к своему родному отцу? – повелительским тоном заговорил с ним Азов, лихо крутя в трёхпалой руке нагайку, а в целой руке кнут. Ростов молча кивнул. – Шо именно ты сделал? – Я проявил дерзость. – А почему? Ростов помолчал, ответил не сразу. – Потому шо ты хотел избить ребёнка, который боится тебя и не может постоять за себя. И я вступился за своего младшего брата, как и положено старшему, который в ответе за его поступки. – без тени сомнения отчеканил Ростов. – Ах ты... У уха снова раздался пронзительный удар кнута о воздух. Леденящий страх намертво сковал тело. – Идиот! – взревел Азов, – Пустохоловый кретин! Мало того, шо ты посмел поднять руку на отца своего, так ишо и хочешь отхородить виновника от наказания!? Вверх взмыла нагайка. Удар. В следующий же миг Ростов ощутил на плече жуткую жгучую боль и чуть было не закричал. Нельзя. Он слишком горд и упрям, чтобы закричать от одного удача. Лишь только нахально приподнятые брови ближе сдвинулись к переносице. – Он не преступник, он ребёнок! – продолжал упираться он. – Рот закрой! Удар. Теперь по другом плечу. Красные следы горели как от огня. Ростов не вымолвил ни слова. – И слушай меня сюда, щенок. – продолжал Азов. – Ты слишком мяхкотелый и мяхкосердечный. В тебе этих качеств быть не должно. Не должно! Удар. Красный след на груди. – На шо ты расчитываешь, щенок? Шо пройдут ходы и кто-нибудь кохда-нибудь вспомнит о твоей милости и также защитит тебя!? Да чёрт с два! Удар. Красные следы от ударов жгучими языками огня затанцевали на молодом истерзанном теле. Ростов хмурился, не желая показать перед отцом свою слабость, иначе побои усилятся. – Сколько можно повторять!? Все люди – твари. И никому верить нельзя, даже ближним. Откуда в тебе это чёртово доверие?! Удары. Сразу несколько. Ростов рефлекторно закрывает руками голову, подсознательно пытаясь защититься невинным детским жестом. Тут же по рукам рассыпались частой крупой новые тяжёлые удары. Ростов морщился. – Ты надеешься на шо? На то, шо тебя кто-то признает и полюбит? Тебя, паразита?! Любовь и признание людей необходимо заслужить! А просто так никого не любят. Просто так ты никому не нужен. Если тебе ховорят, шо тебя любят, значит, им от тебя шо то надо достать. А тебя, щенок, не за шо любить. Ты не заслуживаешь ни людского признания, ни людской любви! Тут в воздух взмыл кончик кнута. Звонкий удар по голому телу. Из разрезанной кожи выступила алая кровь и потекла по рёбрам. Слова отца горьким ядом текли по венам, в горле застрял ком из собственных слов-противоядий. Ростов держался из последних сил, чтоб не ляпнуть их, но новый удар кнута как будто выбил их наружу: – Да мне всё равно! – раздался отчаянный вопль. Кнут безвольно повис в руке Азова. Он замолчал. Молчал и смотрел на непокорного сына. И в его глазах поднималась новая волна ярости. Ростов закусил губу, поняв, что теперь его уже точно ничего не спасёт. Отец отшвырнул от себя кнут и нагайку и широким шагом приблизился к нему. В следующий же миг он закрутил своему отпрыску руки за спину и повалил на длинную скамью у стены лицом вниз. Ростов брыкался и извивался, но отец в десять раз сильнее его. Как бы мальчик не пытался высвободиться из крепкого захвата отца, ему всё же привязали верёвками руки и ноги к скамье. Практически обездвиженный и беспомощный он лежал и ждал своей участи. Свист длинною в долю секунды и... Удар. Раза в два мощнее предыдущего... Ростов прикусил губу – "Больно". Он почувствовал как по бокам стекает тёплая и липкая алая жидкость – его кровь. – Повтори свои слова ишо раз! – потребовал Азов. Тот не отзывался. – Шо, не такой смелый кохда привязан к лавке? – ядовито усмехнулся отец. – Мне всё равно. – негромко и почти безжизненно повторил мальчик. Свист. Тут же кнут рассёк кожу спины ещё раз, разрезая старые рубцеватые шрамы от точно таких же давнишних ударов. Больно. – Щенок! – прошипел Азов. – Непокорный бесёнок, да как ты смеешь перечить своему отцу!? Тебе всё равно на кого? На меня? На себя? На всех людей? Или на батюшку императора? – Он то вообще здесь при каких делах?! – скрипучим голосом воскликнул Ростов. – А при таких! При таких: коли же тебе плевать на всех, то, стало быть, и на батюшку императора тоже. На царя ему всё равно! Откуда в тебе это малодушие!? Откуда в тебе это упрямство!? Откуда в тебе эта тяха к чувствам и хлупым надеждам? Я растил тебя не для них! Не смей покоряться им! Не смей! Не смей! И каждому "не смей" вторил удар кнута, будто вбивая эти слова в тело мальчика. Свист. Больно. Ростов еле держался, чтобы не закричать. Нельзя. – Ты должен слушать, шо я тебе ховорю! Если ты не будешь выполнять мои указания, то хрош тебе цена! И никому и никогда ты не будешь нужен! Свист. Больно. Кровь во всю лилась по спине и плечам на лавку и спокойно, мерно капала на пол. Грубые верёвки на запястьях и лодыжках невозможно царапали и тёрли кожу, оставляя на ней множество микроскопических болезненных ранок, как будто от швейных иголок. Нельзя кричать. – Мнохого ты хочешь в жизни – любви. Ха! Да тебе, щенку, до этих соплей как пешком до Москвы! Свист. Удар. Ростов уже тихо сдавленно мычал. Он почти не дышал, грудной отдел спины слабо поднимался и медленно, почти незаметно опускался. Дышать больно. По комнате разносился противный металлический запах крови, а Азов как пьянел от него, осыпая сына всё новыми и новыми ударами. – Ты не предназначен для милосердия, любви, признания и прочехо мусора! Ты не достоин всего этого! Ты предназначен для службы своему Отечеству и батюшке хосударю! Ростов не выдержал. Сломался. Громкий полукрик, полустон, полуплач пролетел по залу. Ой, зря он показал свою слабость. Ой, зря... Азов ударил с такой силой, что у самого заболело плечо. На миг мальчику показалось, что ему сломали пару рёбер, но туман в голове и кроваво-красная пелена перед глазами мешали ему думать. В ушах стоял свист кнута в воздухе, стук собственного сердца, которое, казалось, готово выпрыгнуть из груди и выжать из себя последние удары на полу. Он не слышал своего голоса, своих душераздирающих криков. Он уже даже не чувствовал того, как ныли запястья и лодыжки, как грубые, колючие обрывки бечевы намокали от собственной крови. Свист. Удар. Сколько уже? Последние остатки измученного разума цеплялись за рёв отца, который звучал в темноте со всех сторон: "Ничего твоего здесь нет, щенок! У тебя нет ничего! Это не твой дом! Свой надо заслужить! Всего на свете в этой жизни ты должен заслужить, потому шо тебе ничего не преподнесут на серебряном блюде! Дом – надо заслужить. Доверие – надо заслужить. Дружбу – надо заслужить. Любовь – надо заслужить. А ты не заслуживаешь ничего из этого! Понимаешь!? Ни-че-го! Ниче..." Обрывок последнего слова пролетел эхом в тёмной голове и замолк. Внезапно стало тихо. Не стало слышно свиста кнута, ударов, яростных речей, хриплых стонов. Ничего. В один миг. Ростов отключился. Потерял сознание. Измученные руки жалобно повисли на красных от крови верёвках. На красном от напряжения лице не читалась ни одна эмоция. Казалось, мальчик умер, но еле поднимающаяся израненая спина всё ещё говорила о наличии в теле жизни. Ещё работают лёгкие. Ещё работает беспокойное упрямое сердце. Упрямый до последнего вздоха, до мозга костей. Азов остановился, видя, что отпрыск больше не делает попыток сопротивляться и не кричит. Какое-то время он стоял в раздумьях, решая каким будет его следующий шаг. Азов отбросил на пол кнут и нагайку, подошёл к обездвиженному телу и стал развязывать на руках и ногах туго затянутую бечеву. "Вот зараза, хрен теперь развяжешь" – промелькнула досадливая мысль в голове Азова. Тело мальчика было освобождёно. Отец немного небрежно взял его на руки, смотря на кровавую кашу, что когда-то была спиной, и понёс его в спаленку. Толкнув коленом дверь он вошёл в тёмную комнату, где даже стены готовы были завыть и заплакать от страха. Азов положил отпрыска на его кровать лицом вниз, чтобы не причинить уже ненужной боли. Где-то в углу раздался чих. Азов мигом вспомнил, что не наказал среднего. – А ну поди сюда, паразит номер два! Ни одного движения. – Прятаться от меня бесполезно. С этими словами отец запустил в тёмный угол руку и выудил из него среднего. Весь в пыли Луганск смотрел снизу вверх на него красными испуганными глазами – "и меня тоже?" Толкнув ребёнка вперёд Азов не расчитал силу и тот головой влетел головой прямо в дверной косяк, заработав огромный синяк. В зале Азов пару раз тоже всыпал ему кнутом по спине, после чего окончательно успокоился. *** Время было далеко за полдень, ближе к обеду. Через занавески на окнах пробиваются лучи яркого южного солнца, освещая летающую в воздухе пыль, и падают на досчатый пол. В такое солнце только бы гулять, а не дома сидеть, но видит Бог, не до гуляний сейчас. Луганск сиротливо прижимался к изголовью кровати Ростова и шевелил губами, тихо-тихо читая молитву. На спине старшего лежал невесомый хлопковый платок, на котором тут и там проступили кроваво-красные пятна. Раз в час Луганск промывал платок в холодной воде и вновь укрывал им спину брата, пытаясь хоть немного облегчить его страдания. Сомнения. Страх. Опять всё одно и то же. Нет! Не может быть такого, чтобы он не проснулся, всегда ведь просыпался. Всегда ведь? А что если... Нет! Никаких "если"! Он всегда такой бледный после порки. Он всегда так долго спит. Юзовка попытался дотянуться ручками до его лица. – Не мешай ему. – одёрнул его Луганск и посадил себе на коленки. – Ростов спит. Пускай спит. Мелкий уселся поудобнее, посмотрел на лежащего, посмотрел на сидящего и спросил: – Спит? – Да, устал. Луганск поднял стопы на мысочки и резко опустил. Юзовка качнулся на его коленях и беззаботно засмеялся. Глядя на него Луганск улыбнулся и тут же поморщился. Огромный синяк на лице дал о себе знать. Да и несколько ран на спине противно ныли при каждом движении. Но он не жаловался, ему всё равно не так плохо, как старшему. Если и он сляжет, то кто позаботится об этих двух? Отца нет. Отец рано утром уехал по делам к Таганрогу, молодому казачьему старшине. Больше следить за братьями некому. От громкого заливистого смеха Юзовки на лице Ростова появилась эмоция. Густые брови поползли к переносице, губы раскрылись и с них слетел тихий измученный стон: – Ммх... – Ростов! – воскликнул Луганск. Юзовка сам соскочил с колен и подполз к кровати старшего. Луганск осторожно тронул его за предплечье, стараясь привести в чувства. – Ростов, просыпайся. – Пить... Повторять не пришлось. Тут же в руке возник стакан с водой. Луганск приподнял его голову и прижал стакан к пересохшему рту. Старший жадно проглотил воду и упал обратно на подушку. – Уж чего-чего, а хлоток воды я заслуживаю... – вымученно проговорил Ростов и сам удивился тому, что у него получилось составить связное предложение. Тяжело вздохнув Луганск набрал воду в ладошку и умыл тому лицо. У Ростова получилось разлепить веки. Затем он почувствовал, как на всё его тело падают мелкие капли воды. – Приходи в себя уже, обеденное время на дворе. – пробурчал Луганск. Ростов, следя за ним из-под прикрытых век, снисходительно хмыкнул. – Опять ревел? – спросил он. Луганск вздрогнул и часто заморгал красными от слёз глазами. И как он в таком состоянии может замечать подобные мелочи? – Нет. – Не ври. Вижу же, шо ревел. – Ревел, ну и? – И то. А ещё у тебя половина лица синяя. Тебе тоже влетело? – Не жалуюсь. Лучше бы на себя похлядел. – А мне со стороны себя не видно. Луганск кинул взгляд на кровавый платок, который уже изрядно подсох в духоте и который уже было пора мочить в воде. Он осторожно снял материю со спины брата, прополоскал в тазике с водой и вернул на место. От прикосновения холодной мокрой ткани к разгорячённой спине по телу пробежали мурашки. Ростов прикрыл глаза и на выдохе простонал: – Ух... Хорошо... – Как в общем ощущения? – Мертвец ощущает себя лучше. Луганск поудобнее поправил подушку у него под головой, на что старший ему еле заметно благодарно улыбнулся. В горле ни с того ни с сего образовался ком. – Я... – начал было средний свою речь, но слова застряли где-то внутри, в горле, в лёгких. – Чего "я"? – не понял Ростов. Вместо ответа Луганск упал на колени перед ним, уткнувшись лицом в простынь его кровати и в бессильной злобе сжал её в кулаках. – Я очень боялся, шо ты в этот раз не... Не проснёшься... – приглушённо всхлипнул он. Ростов округлил стеклянные глаза. Брови приняли суровый вид. Как же его злят эти слёзные речи! Сколько раз он уже говорил Луганску, что не собирается помирать от обычной порки и нечего тут попусту реветь, а этот всё равно как не слышит его, продолжает лить слёзы. – Ты дурной или шо? Я понять не моху. Ну в самом деле, хорош, а? Если б я не был обездвижен, то собственноручно выбил бы из тебя всю эту дурь! Ты сам хоть понимаешь, шо несёшь? Как я моху не проснуться? Игнорируя боль во всём теле и гудящую чугунным колоколом голову Ростов протянул к нему руку и положил ладонь на спину. Луганск вдруг прошипел от неожиданной боли. – Так... Тебя он тоже выпорол? – догадался Ростов. – Да всего пару раз всыпал, не страшно, мне почти не больно. – ответила ему курчавая тёмно-русая макушка. – Эх ты... – вздохнул Ростов и переместил ладонь ему на волосы. Чуть дрожащие от нервов и слабости пальцы зарылись в лохматую гриву и принялись слегка расчёсывать отросшие спутанные волосы. От приятных прикосновений средний начал успокаиваться, кулаки медленно расжали простынь. Как только Луганск успокоился окончательно, то скинул со своей головы его руку и положил на голову притихшего рядом Юзовки. Раны от бечевы на руках тоже нестерпимо болели, но Ростов молчал, намертво стиснув зубы. Нельзя показывать, что ему больно. Не сейчас. Не при них. – Я слышу всё, шо он ховорит тебе... Ростов устало повесил руку на край кровати. – Я имею ввиду, шо нас тебе заслуживать не надо. Ты уже давно нас заслужил. – Хотел бы я знать чем же. – горько успехнулся тот. – Просто тем, шо ты – наш старший брат и... Вступаешься за нас. Не слушай его, Ростов. Хотя бы нас ты заслуживаешь и если надо, то я тоже вступлюсь за тебя... – Хах, нет уж, спасибо, сам как-нибудь. – отмахнулся от предложения Ростов. – П-почему? – оторопел Луганск. – Да потому шо я моху вынести такую порку, а ты нет. Я по определению сильнее тебя, хоть и слеплен из того же теста. Будешь спорить? – Не-а, не хочется мне чего-то с тобой спорить. – демонстративно отвернулся от него Луганск. – Себе дороже. Помолчи лучше, сил накопи. – Какой ты у нас заботливый, Юзовка, ты только посмотри на него. – сухо кашляя захохотал Ростов. – Иди лучше о себе похлопотай, дурень, сделай шо-нибудь со своим синим лицом, а то без слёз не взглянешь. – Без тебя разберусь. Ростов довольно усмехнулся. Уж лучше пусть средний позлится и покривляется перед ним от колких слов и саркастичных фраз, чем будет рыдать перед ним на коленях, как перед умирающим. Ей-богу, отвратительная картина. – Зови, если шо. – Позову, если шо. А, Луханск, походи. – Чего? – У меня, вон, сумка лежит. – Он кивнул в сторону лежащей на стуле сумки. – Захляни в неё. Средний послушно поворошился в его сумке. Ростов не без радости заметил, как округлились его глаза. – Там вкусняшки лежат. Мне там дали, вас ухостить. Ешьте, вы таких пайков в ближайшие ходы точно не попробуйте, так шо... – Сумасшедший. – заключил Луганск с ноткой благодарности в голосе. Луганск ушёл в зал, уводя за собой Юзовку, и Ростов остался в спаленке один. Бессильный, но без камня на сердце за сохранность младших, он вновь прикрыл потяжелевшие веки и провалился в спасительное беспамятство.