Самое ценное

Руки ныли от здоровенных жёстких металлических наручников на запястьях. В лицо прямым потоком бил луч света от лампы. Да ещё и стул неудобный и холодный. Всё как на допросе. Ах да... Он сейчас как раз на допросе. Его поймали. Ростов сидел в маленькой комнатушке с серыми стенами и решёткой на маленьком окне под самым потолком, где из мебели было только два неудобных стула, стол и лампа на нём. Да и всё. Ну можно ещё приличия ради посчитать хмурого дядьку следователя перед собой и плечистого охранника за спиной, который скорее напоминал каменное изваяние скульптора-самоучки, нежели человека. Теперь точно всё. Дядька следователь, умеющий лихо заламывать руки за спину и валить лицом в асфальт (Ростов на себе лично узнал это его умение), читал бумажки с содержанием его преступлений. Кстати, дядь, можно было бы немного помягче обойтись, ссадина на лице неприятно скулит теперь. Сам же понимаешь, дядя, что перед тобой сидит не какой-нибудь пальцем деланый вор-форточник, а сам Ростов-папа. Это прозвище огненным клеймом или особенно почётным отличительным знаком набито тату-машинкой на фалангах его пальцев на обеих руках – "папа 1749". Так что ты знаешь с кем дело имеешь. И, дядь, ты должен понимать, что долго ты его здесь не удержишь. Ах да, точно... Ты не понимаешь с кем ты сейчас говоришь. Ты даже не представляешь... Дай-ка хоть тебя получше рассмотреть, уж больно у тебя лицо интересное, прямо-таки живописное. У седого дядьки следователя полно морщин на красном от южного солнца и злости лице, на котором преобладало ментовское праведное выражение. А ещё у него лохматые и почти что белые усы под носом, они смешно шевелятся когда он говорит, оттого он похож на рассерженого силихем-терьера, такую маленькую британскую собачку. Надо постараться, чтоб не засмеяться. Белки глаз наливаются кровью от подступающей злости. На кого злимся? На себя, что не можешь заставить этого мальчишку говорить? Или на него, что он не поддаётся тебе? Ну так мальчишка-то не первый век живёт, а твой век, дядя, короток. Да не свети ты в глаз своей этой лампой! Не видно же ни черта! Эх, а за окном уже темно. Ночь наверное. Ночью многого не увидишь. Темно. Ночь хороша тем, что в ней можно много чего спрятать и спрятаться самому... – Хватит юлить! – ударил кулаком по столу следователь. – Отвечай немедленно: хде, с кем, кохда! – Если бы вы ховорили со мной повежливее, то, может, я бы вам всё рассказал. – увёртывался Ростов, заменяя местоимение "ты" на "вы" в голове. – Да как с тобой разховаривати!? Ты не заслужил вежливого обращения к себе, потому што ты вор рецидивист, бандит и злостный нарушитель. Знаешь, сколько тебе светит? И вообще, ты человек низкой культуры, с тобой невозможно адекватно вести диалох. Ростов внутренне оскорбился. Он – человек низкой культуры? Что за вздор? Позвольте, Ростов-папа – это, конечно, не культурный Ленинград, но всё же мозги иметь надо. Он же сценарист, много дел провернул как по киношному сюжету. А для этого надо думать уметь. Во как! Да, он обезличен, его не узнают на улицах как какую-то известную личность, но это ему идёт только на пользу, он любит скрытность. Не то, что Одесса. Эх, Одесса, про эту "жемчужину у моря" слагают песни. Вот, кто любит внимание и весёлую, насыщенную жизнь. Эту дамочку, эту черноморскую красавицу знают абсолютно все. От неё прёт незабываемая, сильнейшая женская энергия, потому-то к её ногам так и ложатся поклонники. Это да, это точно человек высокой культуры, её все знают и никто не спорит. Певица, актриса, поэтесса и писательница, играет на "благородных" музыкальных инструментах: скрипке и пианино, да ещё и подкована в разных науках: история, география, геология, психология, зоология, дипломатия, даже военное морское дело и много в чём ещё... Словом, звезда с громким именем. А он? Ха, человек "низкой культуры", обезличенный. Разнорабочий. Одновременно старший по колхозу, бригадир на вертолётном заводе и на Ростсельмаше, да ещё и успевает за шахтами как-то следить и с кониками своими любимыми возиться. Процветает его дело, но нужны деньги, средства... Но всё равно не из числа интеллигенции, куда ему там... И что, что сын войскового атамана? Казачье сословие отменено ещё бог знает когда, в 18 году, а ум востребован всегда. Позвольте, но разве можно отменить целый народ, которому несколько сотен лет? Нельзя. Да, кстати, а тогда на каких инструментах умеешь играть, кроме как на резинке от трусов? Гитаре!? Ха, да на гитаре любой дурак бренчать сумеет, тоже мне, бард нашёлся. Не нравится ему "человек низкой культуры". А какой же тогда? Неужели высокой? Посмотри на неё и на себя. Где же тут в тебе высокая культура, бандит? Может оно и так, но он Ростов-папа. Он не стал бы таким ярким представителем криминального мира, если бы не цеплялся за жизнь со свойственным себе остервенением, если бы не был таким нахватанным и от природы толковым, если бы не жажда уцепиться зубами за свой лакомый кусок хорошей жизни. Он всё это умел. Где-то же ему должно повезти в жизни. Хотя бы раз... *** Азов был нерадостен. Уже который раз ему приходит письмо от Измаила с просьбой приехать к нему. В дом или на дачу – без разницы. Просто Азову опять нужно хватать своего паразита за шкирку и тащить на берега Чёрного моря. Зачастил что-то Измаил с такими письмами, регулярно шлёт раз в 5-10 лет. А что такое для них 5-10 лет? Всё равно, что для простого смертного полгода-год. И ведь не отвертеться. Измаил хитрый, специально приглашает его на всякие военные праздники, на парады, на важные собрания, не принять приглашения на которые может сойти за оскорбление. Но Азов уже точно знал, что эти гагаузы обязательно припрут с собой девчонку Одессу. Измаил нарочно всё это организовывает, чтобы дети чаще встречались. Но Азов придумал, как отвлечь старшего отпрыска от стараний гагаузов свести его со своей подопечной. Надо брать с собой всех сыновей, не оставлять их порознь. Старший положится наземь, но с мелочи глаз не спустит, потому что за ними "нужен только хлаз да хлаз". Всё-таки они ему ближе, нежели какая-то там девочка благородных кровей. И всё же... Всё же это опасно. Для всех. Измаил до лихорадочной дрожи во всём теле хотел повышения. Жена его, Рени, держалась в стороне и с опаской поглядывала в сверкающие глаза мужа. Сама Одесса даже не до конца понимала в какую авантюру вступает. А вот Азов всё прекрасно понимал, нельзя давать детям из двух таких одновременно разных и похожих миров сходиться, старый воин – мудрый воин. А Ростов... Ростов, кажется, вообще ничего не хотел. Ему итак ничего нельзя, всё человеческое под запретом, так что стоит ли вообще на что-то надеяться? Так продолжалось ещё более 30 лет, пока вдруг не раздался гром... Вставай, проклятьем заклеймённый, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущённый И смертный бой вести готов. Всё с ног на голову. Отменить всё старое. Возвести всё новое. Земли – крестьянам, фабрики – рабочим. Тем, кто не согласен – дорога за бугор, где вы не замораете свои белые руки. Долой классовое неравенство! Долой сословия! Долой дворянство, духовенство, купечество и мещанство! Отменить крестьянство! Отменить казачество! Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы наш, мы новый мир построим — Кто был ничем, тот станет всем. А ты записался в добровольцы? Царская Россия должна кануть в Лету как империя зла, страна буржуев. Страна рабов, страна господ должна исчезнуть! Клинком красным бей белых. "Тихо льётся тихий Дон... Желтый месяц входит в дом. Входит в шапке набекрень - Видит желтый месяц тень. Эта женщина больна, Эта женщина одна, Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне... " Опомнитесь, люди добрые, посмотрите! Взболомученный Дон вышел из берегов от павших в него его же детей! Русские люди бьют русских людей! Дон-батюшка, что же они с тобой сделали... Проснитесь же, люди!.. Это есть наш последний И решительный бой; С Интернационалом Воспрянет род людской! Брат убил родного брата своего. Отец убил сына, сын убил отца. Где-то беззвучно плачет мать, жена, сестра, дочь... "Хорошо, что нет Царя. Хорошо, что нет России. Хорошо, что Бога нет. Только желтая заря, Только звезды ледяные, Только миллионы лет..." Никто не даст нам избавленья: Ни бог, ни царь и не герой. Добьёмся мы освобожденья Своею собственной рукой. Ради дела революции можно положить жизни. Это вам обязательно зачтётся. Где? Рая нет, ада нет, потому что Бога нет. Где же это зачтётся? "...Хорошо — что никого, Хорошо — что ничего, Так черно и так мертво, Что мертвее быть не может И чернее не бывать, Что никто нам не поможет И не надо помогать..." Не надо нам ничего. Дайте нам просто спокойно умереть. В смерти мы видим избавление. В нашей новой жизни улыбается лишь мёртвый, спокойствию рад. Чтоб свергнуть гнёт рукой умелой, Отвоевать своё добро, Вздувайте горн и куйте смело, Пока железо горячо! Ваши нынешние имена не подходят для нового строя. Екатеринодар отныне будет Краснодаром. У Царицына отвратительное имя, его срочно нужно переименовать в Сталинград. Был Юзовка – стал Сталин. И Луганск тоже не подходит, новое имя для него – Ворошиловград. Владикавказу досталось имя Орджоникидзе. Не возмущайтесь, это касается всех, не только вас. Вон, на Урале, парня из Екатеринбурга перезимовали в Свердловск, и ничего с ним не случилось, жив-здоров. Вон, в Поволжье, здоровенного мужика переименовали из Нижнего Новгорода в Горький, нормально перенёс смену имени. Даже женщине по имени Самара из того же края дали новый паспорт, а там мужское имя Куйбышев, и ничего, нормально. То же самое с Тверью случилось, она теперь Калинин. А чего это вы возмущаетесь? Между прочим смена имени – это почётно. Так даже Санкт-Петербург стал Ленинградом, и всё равно остался второй столицей, считайте поменялся местами с Москвой. А ты, Ростов-на-Дону, оставайся со своим, оно никому вроде как не мешает. Но не расслабляйся. Лишь мы, работники всемирной Великой армии труда, Владеть землёй имеем право, Но паразиты — никогда! И земля, и деньгами, и дома, и всё на свете и всем светом тоже мы владеем. Только всё равно, как и в старину, люди пренадлежат власти. Мы не свободны. Слежка и гнёт никуда не делись. Они, кажется, ещё усилились. И если гром великий грянет Над сворой псов и палачей, Для нас всё так же солнце станет Сиять огнём своих лучей... *** Когда же Ростов успел стать Ростовом-папой? Он стал им не сразу, не в первый раз, когда сел в тюрьму. Кстати, а как это случилось? В те годы Ростов работал на "железке", на железной дороге, на вокзале. Сам никогда бы не подумал, что военную службу променяет на паровозы, но новая жизнь распорядилась иначе своими новыми правилами. После того, как "тачанка-ростовчанка" в погоне за белогвардейцами исколесила все дороги донских степей и ушла на покой, настало время вспомнить, что он в добавок ко всему прочему ещё и "ворота Северного Кавказа". Он – единственный, кто может обеспечить транспортировку пассажиров и грузов в Южном направлении. Это занятие приносило ему хорошую прибыль. Для многих людей из лесных местностей отдых на юге был очень приятен и они не скупились платить лишние рубли. Подросший к тому времени Луганск, который тогда ещё носил это имя, не без тоскливой зависти смотрел на брата. – У тебя такой взхляд, будто щас завоешь. – неоднократно делал ему замечания Ростов. – Я тоже работать хочу! Все вокрух работают, а я, как дурак, только сижу и учусь! Шо я, в самом деле, не моху хде-то подсобить? – Ну так учение – свет! Шо бы начать работать, надо сначала знания получить! – довольно усмехаясь нравоучительствовал Ростов. – Я моху выполнять работу, в которой не нужны большие знания... – вздохнул Луганск. – Ха, хде же же ты такую работу найдёшь? Да и если найдёшь, то сколько получать за нее будешь? – А я не ради денех, а ради идеи! – многозначитеным тоном произнёс Луганск. – Я не ради зарплаты работать хочу, а шо бы пользу людям приносить. Все вокрух работают давно, все ребята моего возраста. А я чем хуже? "Ты жаждешь работать не потому, шо сам хочешь, а потому, шо на тебя действует стадный инстинкт. "Раз все так, то и я тоже" называется" – сказал ему мысленно Ростов, но вслух изрёк: – Коли желаешь, то моху устроить тебя работать с собой. Хочешь вместе со мной на железке работать? – Конечно хочу. – засиял средний. – Только этому делу учиться надо, а ты учиться не хочешь. – оборвал тот порыв его радости. Луганск обиженно сверкнул глазами. – Не кисни, боец. – щёлкнул ему по носу Ростов. – Успеешь ты наработаться ещё. К тому же кто-то же должен бывать дома. Кто-то же должен присматривать за Юз... То есть за Сталиным. – Сталиным... Луганск будто через силу выплюнул это имя. Совершенно не шло оно малышу Юзовке. И чего ради Союз взъелся на него и велел переименовать? А с ним и не поспоришь ведь. Молодой представитель династии яростно отвергает всё наследие своих великих предков, возводя новые культы и писания к ним. Он дал малышу Юзовке новое имя, на которое он не отзывался, по привычке реагируя на старое. – Батя ведь не особо любит с ним сидеть. – напомнил ему старший. – Да знаю я... – вздохнул Луганск. С горем пополам ему всё же удалось найти работу. Ради этого пришлось забросить учёбу, чему очень был не рад Ростов. Он приветствовал стремление младшего к труду, но в его возрасте самая пора учиться. Луганск напросился работать в общепит неподалёку от здания вокзала. В зал, где хозяйствовали посудомойки и прачки, он подавал воду, иногда сторожил вещи поситителей. Работал он с удовольствием, шустрый мальчик был рад выполнять и любую другую работу, когда его об этом просили. Очень быстро к мальчишке все привыкли. Очень быстро хозяин общепита смекнул, что может выжать из мальчишки всё по-максимуму. Через пару месяцев добровольной беготни из зала в зал и с этажа на этаж Луганску стали сыпаться разного рода поручения и дополнительная работа. Работы больше, а зарплата столько же. Мальчик терпел, не привык жаловаться на условия труда. Да и кому тут жаловаться, когда сам хозяин общепита заваливает его работой, тем самым превращая его из простого "подавальщика воды" в разнорабочего. Да и дома канючить толку мало. Отцу очень всё равно где он там пропадает. Сталин не понимает всей тяжести, мал ещё. А Ростов ехидно и колко усмехнётся и скажет что-то из разряда: "Ну так ты сам хотел работать, пользу приносить – вот и работай, терпи". И Луганск работал. Ещё через несколько недель усердного труда у мальчишки начали кончаться силы. Он стал меньше бывать дома и часто проводил ночи прямо там, у крана с водой. "Всё в порядке, – говорил он сам себе, – это нормально – ночевать на работе. Вон, Ростов может днями не появляться дома, и ничего. Так шо ничего страшного в этом нет". Но он оказался неправ. Как-то после особо насыщенного работой дня Луганск глубокой ночью прилёг к крану с водой и так крепко заснул, что напрочь забыл закрыть кран. Рано утром мальчик проснулся от того, что кто-то с неимоверной силой ударил его по голове чем-то очень тяжёлым. Он открыл глаза и расстеряно заморгал. В воде на полу плавали хозяйские сумки и чемоданы постояльцев. Сам он был весь мокрый. Раз! Ещё удар. Из глаз посыпались искры. – Ты! Ты ответишь за этот бардак! – яростно пробасил голос над головой. Луганск поднял глаза. Красный от гнева хозяин общепита заносил свой здоровенный кулак для нового удара. Раз! Больно то как... Луганск от неожиданности закричал. А в того словно бес вселился... Когда Ростов вернулся вечером домой он обнаружил в спаленке среднего, лежащего на кровати. На лбу вздулась шишка, под левым глазом разросся фиолетовый синяк, а нос и губы были разбиты в кровь. Ошарашенный неожиданным зрелищем Ростов на ватных ногах подошёл к его кровати и сразу понял, что его избил не отец. Тот всегда бьёт по скрытым под одеждой участкам тела, потому что если вдруг им нужно будет выехать "в свет", то никто не должен увидеть их телесные несовершенства. Или же бил несильно, чтобы ссадины и синяки на лице зажили быстро. Луганск смотрел на него так грустно, что под рёбрами защемило сердце. – Шо произошло? – глухо спросил его старший. – Он таким побитым домой пришёл ещё днём. – подал голос Сталин. – Мне ничего не рассказал. – Оно и понятно. – вздохнул Ростов. – А мне расскажешь или дальше будешь в молчанку ихрать? – Расскажу. – еле слышно протянул Луганск. Ростов усадил Сталин рядом с собой и Луганск начал рассказывать. Ростов слушал не перебивая и в глазах мерцал неприятный жгучий огонёк. К концу повествования средний даже слегка всхлипнул от обиды и досады. Обычно его избивал всегда только отец, другие люди его не били никогда. Ростов потрепал его по голове. – Ну-ну, не кисни, боец, шо нибудь сообразим... Сидите здесь, я пойду по делам. Сталин, ты остаёшься за старшего. На вопрос Луганск "ты куда?" он не ответил. Куда-куда. Это понятное дело. Через час он был уже на месте и спрашивал хозяина. Ещё минуты через три он сам его увидел. Не дожидаясь ответа на вопрос "Это ты моего брата побил?" Ростов шагнул к нему. Весь красный от страха хозяин валялся на полу собственного заведения, вокруг которого собралась толпа из посетителей. Сверху на него градом сыпались удары кулаков незнакомого юноши, лицо которого застыло в страшной гримасе ненависти и злорадства. Домой Ростов вернулся через 15 суток. На вопрос отца "Хде тебя черти носили?" он не ответил. Он прошёл в комнату, где застал среднего, уже стоящим на ногах и с заживающими ранками на лице и с застывшим в глазах испугом. Ростов сел на его кровать, по обе стороны от него уселись младшие. – Больше он тебя не тронет. И не ходи туда больше. Слышишь? Возвращайся к учёбе. Ученье – свет, а неучёных тьма. Всехда самым важным для человека являлись знания, но, как видишь, не всем они лехко достаются. Поэтому нам особенно нужно делать всё, шо бы получить шо? Об-ра-зо-ва-ни-е. Кто-нибудь бы посмел тронуть тебя, будь ты химназистом или курсантом? Нет. А невыученного мальчишку побьёт кто уходно. Надо быть либо умным, либо сильным как я, либо всё вместе. Поэтому я желаю тебе в первую очередь выучиться. Не спеши работать, работа от тебя не убежит. Вот подрастёшь ещё чутка и я устрою тебя вместе со мной работать, на вокзал, на железку. Знаю, не самый престижный вариант, но намнохо лучше, чем на водокачке сидеть. Хочешь? – А ты сможешь? – несмело спросил его Луганск. – Ха! Ещё как смоху! Нет ничего, чего я бы не смох сделать. Тут же он почувствовал, как средний упирается лбом ему в плечо и сжимает в кулаке край его потрёпаной рабочей рубашки. *** Эх, чудное время было. Тогда он ещё не понимал на какую скользкую дорожку ступает. Тогда он верил, что вершит справедливость... – Ховори немедленно хде твои сообщники! Ростов вынырнул из омута воспоминаний и обиженно посмотрел на дядьку следователя. Как тебе нестыдно, дядя, прерывать такие замечательные воспоминания? Быть может таких душевных моментов у него в жизни не так много и всеми ими он очень дорожит? Впрочем, откуда тебе знать. Да и какое тебе дело до воспоминаний человека низкой культуры. А вообще, ты хороший человек, дядька следователь, честно выполняешь свою роботу, хоть и грубоват, но это уже свойственно таким бывалым волкам, служащим закону. – Чего молчишь? Тьфу ты. Пристал как банный лист. – Я не знаю хде они. – То есть как – "не знаю"!? – Я действовал один. У меня нет сообщников. Дядька недобро улыбнулся ему улыбкой, больше похожей на оскал. Не поверил. – Не мели чепуху, Ростов! Не хочешь ховорити со мной – так я силой заставлю! – хрипло закричал на него дядька и тут же добавил полушепотом – У меня в этой комнате хлухонемые петь начинали... Ух, испужал то как. – Зря страетесь, я действовал один. Вы ничего из меня не вытащите. – самонадеянно протянул Ростов. И тут он не врал. Не было рядом с ним Одессы. А с Одессой когда он успел сойтись? В детстве он не особо хотел с ней дружить и взаимодействовать. О, это долгая история. Тут то роль сыграло её любопытство и навязчивость дяди Измаила. В детстве они встречались довольно часто и волей-неволей им приходилось общаться. Мало того, когда Измаил и Азов отходили куда-то и вели свои разговоры, оставляя всех детей под ответственность Ростова, старший начинал чувствовать, что за неё он тоже отвечает и не должен давать её в обиду. Не должен был или уже сам не хотел. Очень часто Одесса действовала ему на нервы, но он терпел изо всех сил, чтобы не сорваться на неё, иначе плохо будет всем. И после революции им не суждено было растаться. Связь надолго была оборвана в 1941 году, когда вчерашним детям пришлось внезапно повзрослеть. Даже опытные вояки признавали весь невозможный ужас, исходящий от новых захватчиков и их нечеловеческую жестокость. Обоих младших братьев взяли в плен, но Ростов был уверен, что они уже были убиты фрицами. Доказательствами послужили насильно снятые с ног Ворошиловграда красные сапожки и сорванная с головы Сталино кепочка. На эти вещи Ростов зарабатывал деньги сам и теперь лежащая перед ним в пыли рваная одежда произвела на него сильнейшее впечатление и заставила кровь в его жилах вскипеть от испепеляющего его сердце горя и уничтожающей всех и вся пламенной ярости. Но что может сделать он один против целой армии? Убить как можно больше и не умереть самому, как говорил отец. Но ему пришлось выбрать наиболее важный пункт из этой системы. *** Куда не глянь – свастики. Кругом одни свастики. И танки. И немцы. А он один единственный, кто не признавал их: ни немцев, ни танки, ни свастики на их форме. Он стоит у самого края обрыва. За спиной бушует беспокойный Дон. Волнуется словно живой. Как будто чувствует, предвидит, что именно сейчас произойдёт. По рукам текла горячая свежая кровь. Его кровь. Много чужой крови он пролил, но ещё больше пролил своей. Разрезанная на груди рубашка стремительно окрашивалась в красный цвет, а сам он еле держался на ногах, но мёртвой хваткой держал в руках две верные ему шашки, как свой единственный шанс на спасение. Какой-то немец, умевший говорить на ломанном русском, строго сказал ему: – Последний раз. Фюрер предлагайт тебе наш сторона! Ты будешь получайт много награда за твой работа! Выбирайт смерть – глупо, Клейстбург. Клейстбург... Хах, так вот какое имя ему хотят "приклеить". У них и в мыслях нет проигрывать ему, раз они так уверено зовут его этим именем. Ну и гадость! Уж лучше удавиться, чем потом всю жизнь носить эту немецкую кличку! Да, его нынешнее имя изначально не его, оно заимствовано. Но он назван в честь Ростова Великого, в честь древнего русского князя! Он в сто раз более значим, чем какой-то немецкий фельдмаршал. Алая кровь бежит по рукам и капает на выжженную землю... Ну уж нет, умирать – не глупо. Как вы смеете так бесчестно убивать людей и присваивать себе их родные земли!? Ну уж нет, фрицы, не видать вам Клейстбурга. – Передай этому своему фюреру, шо я лучше сдохну, чем стану одним из вас. Я утоплюсь, но не буду предателем! Выкуси! – воскликнул Ростов, опьянённый предсмертным адреналином. Злорадствующая гримаса на лице в миг пропала. Впервые за всю жизнь его лицо преобрело выражение вселенского покоя, какое бывает только у мёртвых. Он расжал ладони и холодное оружее, тихо звеня, упало на окровавленную землю. Ростов качнулся телом назад, сердце предательски застучало чаще, инстинктивно волнуясь тому, как уходит земля из-под ног. Ещё секунда и... Волны беспокойного Дона сомкнулись над его пропавшей головой. В последние минуты перед потерей сознания в закоулках разума лениво зашевелилась безрадостная серая мысль: "Наверное, это твоя смерть, Ростов. Хах... Ну и хадость! Никохда бы не подумал, шо умру вот так, как утопленник. А отец ведь запрещал мне умирать. Вот же будет ему неприятный сюрприз... А зачем мне было дальше жить? Всё равно... Всё равно убиты все те, кто был для меня значим. Все те, для кого, возможно... Возможно я был тоже значим?.. Был значим. И защищать мне больше некого. И жить мне больше не для кого. Жить надо было... Для кого-то. В моём случае..." Он пропадал, растворялся, исчезал под толщей воды. Ростов впал в беспамятство, но через пелену забвения почувствовал, как кто-то схватил его за грудки и протянул вверх. Вдруг что-то ударило его по щекам один раз, потом второй, третий. Что-то или кто-то очень старался привести его в чувства. Затем кто-то раскинул его руки в стороны и с силой надавил ему на грудь рядом с раной так, что вода с бульканьем начала покидать его лёгкие, стекать по щекам и подбородку. – Ну же, Ростов! Не время спать! Просыпайся! Не смей, не смей душу отпускать, тебе по званию не положено! – кричал ему чей-то знакомый голос. Хриплый кашель сорвался с его губ. Вместе с дыханием вернулась и боль от раны. Ростов, лежа на чём-то мягком и мокром, согнулся от боли в ослабшем теле. – Эй! Да не хнись ты! Дай мне посмотреть. – сказал ему всё тот же голос. Юноша с великим трудом смог приоткрыть один глаз и тут же потерял едва проснувшийся дар речи. Он был готов увидеть кого угодно: убитых братьев, взъерошенного мальчишку Краснодара, девчонку Одессу, её сиятельство златоглавую Москву и даже ненавистных всем на свете фрицев, но не его. Отец выволок его из воды на песчаный берег, откачал его и теперь стоит перед ним на карачках весь взмокший и звал его по имени. По имени! Одно время Ростов и впрямь думал, что его зовут Щенок или Паразит. Он не помнил когда отец звал его по имени с такой тревогой в голосе. – Ростов! Такого не бывает. Наверное он всё-таки умер. Тогда почему так нестерпимо болит рана на груди? Азов попытался выпрямить его, чтобы взглянуть на рану, но Ростов так сильно сопротивлялся и кричал, что тот убедился в том, что сын ранен не смертельно. Он сгрёб его в охапку и положил на спину коня, пьющего воду из Дона, и накрыл его сверху шинелью. Добравшись до дома Азов не разрешил ему идти в хату самому. – Я моху сам... – пытался обозначить он свою позицию, приподнимаясь на руках. – Да помолчи ты. – наотмашь кинул ему отец, снимая отпрыска с коня. Дома, где кое-где в стенах зияли отверстия от выпущенных в него пуль, где местами провалилась крыша и полы, Азов положил его на кровать, достал аптечку, вынул из неё щипцы и вату, смочил в спирте и принялся обрабатывать рану и ссадины. Ростов шипел и извивался угрём от прикосновений спирта к повреждённой коже. – Стисни зубы и терпи. Но отпрыск как не слышал его. Азов плюнул на это его непослушание и продолжил дело. Два дня отец отпаивал и откармливал его, менял бинты, мерил температуру. А потом настало время для нравоучений. – У него область всю захватывают, людей убивают, а он в реку кидается! – ворчал Азов. – А ты вообще для чего меня вытащил? – также ворчал Ростов. – Рано тебе умирать. – И жить поздно. Не для кого. – Ты об чём мелишь? – Новостей нет ни от кого, все похибли, все, ради кого я стоял на нохах. – Ты дурной или шо? Я понять не моху! – рявкнул на него Азов. – Ты о чём, бать? – Да о том, шо Ворошиловхрад и Сталино живы! Дурной, с чего ты взял, шо они мертвы? Ростов ушам своим не поверил. – Т-то есть как живы? – Они – мои сыновья тоже, себя убить не дадут. Не думай, шо ты у меня один такой сильный и особенный, кого невозможно закопать в землю. – Ну так я и есть "особенный". – горько усмехнулся Ростов. – Ты ведь растил меня так, шо я не должен был жить для кого-то и чувствовать привязанность к живым существам. Меня ты растил не для семьи, а для службы. – Всё верно. – подтвердил Азов. – Ты должен был быть идеальным казаком, Ростов. Я хотел воплотить в тебе свою непрожитую жизнь, чтобы ты прожил её вместо меня. – Я не просил тебя об этом. – А тебя никто и не спрашивал. Но мы сейчас не о том. Видишь ли, у всего на свете есть причины. И у моих планов насчёт тебя тоже. У меня ведь... Была друхая семья ещё за долго до того, как я сменил имя Азак на имя Азов. Я думал, турки достаточно сильны, шо бы ни об чём не беспокоиться. Знаешь, после того, как мы один раз отметелили русскую царицу с её наследником, мы не ожидали, шо Россия потом вернётся через несколько лет и отметелит нас. Даже если Турция и выихрал у императора, это не означало его полную победу. Мы считали себя самыми сильными. Мы... Они. Они – турки – не ожидали, что мододой наследник российского трона окажется таким сильным и непокорным. Но они, и я в том числе, понесли ужасные потери. Многие мои родственники и товарищи похибли... А я не смох им помочь. Я думал, шо достаточно силён, шо потерь не будет, но как же сильно я ошибался! И моя жизнь разделилась на "до" и "после". – Азов сжал свою трёхпалую руку без указательного и среднего пальца в подобие кулака. – Но наш царь-батюшка был очень милосерден. Он называл меня одним из своих самых талантливых и значимых людей. В конце-концов именно Российская Империя дал мне возмодность начать новую жизнь. Он разрешил мне быть отцом. Он дал мне тебя, Ростов. Он дал мне второго сына, твоего первого брата по имени Луханск. Он дал мне третьего сына, твоего второго брата по имени Юзовка. Моя жизнь "до" научила меня, шо как бы ты не был уверен в успехе, надо быть хотовым ко всему. И ты должен был стать новым "мной", который бы смох защитить свою семью, своих друзей и братьев в случае войны. Азов замолчал. Он ждал, что сын возразит ему. И Ростов возразил: – Но ты розхами и плетьми вбил в меня установку, шо я не достоин ничего из этого. Ты запретил мне всё! Отобрал у меня всё, шо должно быть у ребёнка! – Верно. Я создавал в тебе жажду к запретным для тебя чувствам, шо бы ты тянулся к ним сильнее всех на свете, шо бы ты точно знал, шо кроме тебя никто не защитит твою семью. Я думал, шо ты поймёшь, но прав был Измаил, хоть мы и похожи на рожи, но внутренне мы всё равно с тобой разные люди. Ты не понимал. А я не знал почему. Потому шо ты не проживал моей жизни и не терял самого ценного. Я закалил тебя лишениями и ты не знал той радости приобретения и горя потери. Я лишил тебя всего. И ты не знал. И не тянулся. А я не понимал почему. Ростов молчал, чувствовал, как от напряжения сводит скулы. Новый всплеск злости заставил его соскочить с кровати на пол. – Ховори, хде они!? – Там же, хде ты их оставил. *** Ростов отбивался уже второй раз. В первый раз ему повезло, оккупация продолжалась всего неделю. Но за долгие 8 месяцев зверской оккупации он накопил в себе достаточно разрушающего праведного гнева, чтобы дать отпор. Подняв на ноги всех жителей Дона он решительно выметал фрицев. Чем дальше они шли, тем быстрее освобождали территорию Донецкого угольного бассейна и тем скорее им довелось вновь встретиться. Сталино кинулся на шею старшего и сжал его так, что у того перехватило дыхание. – Ну-ну, мой хороший, все живы, все здоровы... – бессвязно говорил он отдельными фразами. – Мы же думали, шо ты умер! – захлёбывался горячими слезами горя и радости чумазый мальчик. "В каком-то плане это правда" – мельком подумалось ему. – Я тоже так думал про вас... – А мы по-твоему в чём-то слабее тебя? – вмешался Ворошиловград. Его подростковая колючесть была полностью скопирована с Ростова, с такой же напыщенно важный и неприступной маской. А на самом деле он был бы рад тоже повиснуть тому на шею. – В-ворошиловх-храд сказа-ал, шо ты у-умер! – всхлипывал младший. – Да каковы были шансы, шо ты жив? После того, как в немецких хазетах всюду напечатали, шо ты сбросился с обрыва в Дон, я уже ни во шо не хотел верить. Если бы я продолжал верить в твою живучесть, а потом бы оказалось, шо это не так, я бы сам помер на месте! – Ты не рад, шо оказался неправ? – Да типун тебе на язык! Ростову показалось, что средний набросился на него с кулаками, но вместо ударов ощутил, как вторая пара рук сжала его рёбра. Нельзя показывать, что ему больно. Не сейчас. Не при них. – Тебе нужно идти дальше, к Чёрному морю... – нехотя пробубнил ему Ворошиловград и отстранился, чтобы достать из незаметного кармана в штанах скомканный конверт. – А? Зачем? – Прочитай. Ростов взял письмо и быстро пробежал по нему глазами. – Одесса тоже жива. – сказал средний. – От неё письмо передали. Правда давно это было, ещё до того как... Ну ты понимаешь. – Кто передал? – нахмурился Ростов. – Дед, который принёс его, давно расстрелян. Просил тебя тоже шо-нибудь потом написать, но я не успел его тебе отдать... – Поздно себя корить, да и незачем. – И ты снова уйдёшь? – округлил глаза Сталино. – Не боись, я умер один раз, второму разу не бывать! – раскатисто расмеялся Ростов. – Я не надолхо, просто с подрухой детства повидаться и подсобить в чём получится, я сразу же вернусь домой. Так шо не киснуть тут без меня, бойцы. И он уехал на встречу с Чёрным морем. Чёрные волны встретили его беспокойно, как будто звали. Впервые на его памяти он увидел Чёрное море по-настоящему чёрным, беспросветным, бившемся в агонии, отчётливо передавая настроение черноморцев. Безжалостный ветер бросал бушующие волны на скалистые и песчаные берега, а те непокорно вздымались к небу. Своенравное море характером было очень похоже на девочку по имени... – Одесса... – неожиданно для самого себя прошептал Ростов. Надо срочно найти её. Она ждала его, а он инсценировал свою смерть. Скорее всего она тоже думает, что больше не увидит его. Но где её искать? В бюро сказали, что она пошла в морские войска, на флот. Девочка на флоте – это прозвучало для него почти как анекдот. Но это была суровая чёрствая правда. И чёрт теперь знает где именно она сейчас. – Ну уж нет, я не уеду отсюда до тех пор, пока не доведу дело до конца! А потом... В руки Ростова попалась злосчастная газета, повествующая о гибели экипажа военно-морского судна в Чёрном море. Эта новость обескуражила и его, но скорее сильнее разозлила. Вокруг него столько смертей, столько прерванных жизней и потерянных надежд. Но он тоже ведь тонул и почему-то выжил. Выжил потому что его спас ненавистный отец. Так может и он тоже может спасти кого-то, на кого ему не всё равно? Даже если её там нет, то он должен, обязан попробовать сделать хоть что-то. – Чушь собачья! – Ростов разорвал газету пополам и по отдельности смял каждую страницу. – Не допущу! Ироды, фрицы, не видать вам Чёрного моря ровно также, как не видать ни одного клочка нашей земли! Не дам! Ростов угнал первую попавшуюся лодку. Украл. Потому что не нашёл хозяина. Да и нет его наверное уже в живых... К чёрту! Хозяина нет, но его добро ещё поживёт во благо. Пусть его осудят, ему всё равно. Главное сделать доброе дело. Далеко от берега на чёрных волнах качались деревянные обломки палубы. Тут и там всплывали бледные трупы. Ростов, подавляя в себе отвращение к этой ужасающей картине, подгонял лодку к каждому телу и веслом переворачивал, чтобы заглянуть в безжизненное лицо и в очередной раз вздохнуть, не узнав в погибшем моряке Одессы. Он был один среди корабельных обломков такой самый решительный и самый глупый, ищущий иголку в стоге сена в виде одной уцелевшей жизни в бесконечной толще воды. Он злился. Злился сам на себя, на свою незначительность и бессилие. Ни одного живого человека. Каковы шансы найти её? Каковы шансы на... – Одесса... Не может быть. Одесса! На обломке деревянной доски, уцепившись побелевшими пальцами за край, лежала женская фигура с белыми густыми волосами. Ростов подгрёб к ней поближе, перегнулся через борт и приподнял её голову. На светлом личике не отображалось ни одной эмоции, но сомнений не было, он нашёл её. – Одесса! – закричал он что есть мочи. – Хосподи, Одесса! Откликнись! Он вытащил её из воды в лодку, прижался ухом к мокрой полосатой рубашке в том месте, где стучит сердце, и уронил скупую мужскую слезу, услышав глухой стук. Он положил её на дно лодки, раскинул руки в стороны и принялся освобождать её лёгкие от воды ровно также, как это делал с ним отец. Вскоре он услышал спасительный болезненно слабый кашель, но как же он был ему рад! – Одесса! Одесса, слышишь меня? – начал он звать её, слегка тряся за плечи и хлопая по щекам. – Мхх... Хватит!.. – вдруг хриплым голосом воскликнула она и отвернулась. Ростов отпрянул от неё и добродушно, счастливо засмеялся. Своенравная. Раз не растеряла своей натуры, то, стало быть, поправится быстро. Одессу так просто убить не получится. – Одесса, жемчужина у моря, пора выбираться на берех. – Зачем... – Мы в открытом море. – Кто... Ростов открыл флягу с водой и дал ей немного отпить. Девушка жадно проглотила пресную воду и, понемногу приходя в себя, с трудом разлепила веки. – Кто здесь? – Это я, Ростов. Помнишь такого? Услышав хорошо знакомое имя она широко распахнула глаза и резко приподнялась на руках до темноты в глазах. – Ростов!? Но ты ведь... Я своими глазами видела известие о твоей гибели! Неужели я тоже... Ростов надавил ей на плечо и заставил лечь обратно. – Тих тих, лучше лежи. Умер я или нет – это мы с тобой потом решим, а сейчас нам надо плыть к береху. Он ухватился за вёсла и погрёб в сторону берега. Проплывая мимо покрасневшей от крови воды Ростов выудил ещё пару выживших членов экипажа. – Ты смотри, – удивлялся он, – как мы с тобой встретились, так дела в хору пошли. Без тебя у меня ничего не получалось. К ночи Ростов не чувствовал рук, но пригнал лодку обратно. – Сиди здесь, я сейчас. – сказал он и побежал к ближайшему переоборудованному в военный госпиталь санаторию. Вернулся минут через пять с целой бригадой медсестёр под командованием главенствующего хирурга, который осыпал его вопросами. Когда хирург подбежал к лодке, то настроение его резко поменялось. – Это же... Это же моя лодка! Так это ты стащил мою лодку!? Медик хотел было кинуться на парня, но его отвлекли женщины, достававшие со дна судёнышка троих выживших. – Я вообще-то вашу Одессу спас, а вы за лодку переживаете. Шо важнее: три жизни или лодка? – Да жизни конечно, но ты, незнакомец, лодку мою спёр, а она для меня последний способ не окочуриться! За спасение спасибо тебе огромное, тыщу лет здоровья тебе и твоей семье, но знай, поступил ты как ворюга. – затарахтел хирург и, махнув на него рукой, помчался обратно в госпиталь. Так где же эта грань между хорошим и плохим? Хорошо – спасти, плохо – украсть. Что важнее? Что сильнее? Ростов долго стоял над угнанной им же лодкой, думая о себе и о других. В итоге он плюнул на неё и пошёл в госпиталь. Надо убедить Одессу в том, что он всё-таки не утонул. *** Впервые в жизни его обнимали так крепко, так чувственно и так тепло чьи-то руки. Впервые ему на шею вешалась девушка и обнимала его. В её объятиях не было той колючей подростковой раздражённости, какая поселилась в сердце юного Ворошиловграда, наоборот, это была неизвестная ему доселе нежность и лёгкость. Эти чувства неудержимым потоком хлынули в сознание юноши. Даже сердце забилось быстрее, но не от страха или гнева, а от чего-то другого, незнакомого, но до безумия приятного и желанного. – Мы все думали, что тебя уже нет! Я писала письма человеку, а потом вдруг оказалось, что я пишу в пустоту! Понимаешь? – кричала сквозь слёзы пришедшая в себя Одесса, тряся его за плечи ослабшими руками. Ростов стоял столбом и смотрел на бьющуюся в истерике Одессу, как баран на новые ворота. – Мне передали одно. – негромко сказал он и достал из-за воротника смятый засаленный бумажный треугольничек. – Именно поэтому я приехал к тебе. – Но как ты выжил? – Меня выволок из воды отец... Одесса нервно усмехнулась. – Весь в своего папку. – заметила Одесса. Ростов весь дёрнулся, услышав эту фразу. Меньше всего на свете он хотел быть похожим на своего отца, быть таким же жестоким, безжалостным и требовательным. Но она не знает о чём говорит, она не понимает. – Нет. – Что? – Просто нет. Тебе нужно сейчас соблюдать постельный режим, сохраняй хоризонтальное положение. А я пойду. Тут он снова оказался в плену из нежных ласковых девичьих рук. Невероятное, небесное чувство вновь заставило его размякнуть, расплылось по всему телу, добралось до сердца. Тепло женских рук подействовало на него, как наркотик. – Ты же ведь придёшь завтра? – прошептала она ему на ухо. – Да, я навещу тебя... – неожиданно ответил Ростов. Он не собирался приходить завтра сюда, в госпиталь. Завтра он планировал уже трястись в кузове грузовика по направлению к Донецкому угольному бассейну, к дому, к Дону. Но завтра он вновь придёт сюда, к ней, потому что она ждёт его и волнуется за него. Он вновь захочет свидеться с человеком, который беспокоится о нём, чтобы его снова обняли и подарили частичку тепла. Ростов навещал её целую неделю, невиданное количество дней. И каждый день Одесса обнимала его тепло и нежно. Ростов за несколько дней стал зависимым от её тепла, как от сильнейшего наркотика. *** Вот так, дядя, они сошлись. Конечно они тогда ещё не были "криминальными супругами", ими они стали совсем недавно, в начале 60х годов, буквально только что. За 20 лет близкого общения они вместе многому научились и отлично дополняют друг друга. – А шо ж ты тохда один полез на рожон, умник, а? – Ну... Схлупил я, да. – Борода. Тут дядька следователь с досадой ударил кулаком по крышке стола так, что карандаш, лежащий на листе бумаги, подпрыгнул, покатился по деревянной поверхности вон и упал где-то под его стулом. – Угх! Да шо ж это такое!? – прорычал усатый следователь и, кинув на парня полный неприязни взгляд, наклонился за карандашом. Сейчас. Быстро. Пока есть возможность. Едва только острые глаза следователя перенаправили весь интерес с Ростова на упавший карандаш, в комнате раздалось несколько ударов о мягкую поверхность и лязг металла. Следователь попытался быстро вернуться в нормальное положение, но ударился затылком о стол, крепко выругался и когда наконец вернулся на стул, то увидел согнутое пополам живое изваяние охранника, еле стоящее на ногах и закрывающее нижнюю часть лица широкой медвежьей ладонью, из-под которой тонким ручейком сочилась кровь. Стул перед ним пустовал. Решётка на окошке у потолка была вырвана и удерживалась на стене одним болтом. Самого виновника происшествия в серой комнате не было. Где-то вдалеке со страшной скоростью пронёсся автомобиль. Усатый дядька следователь положил уставшую голову на руки и тяжело вздохнул. Удрал человек низкой культуры, смылся. А вот ему от начальства будет выговор, и пустят его по всем человеческим грехам в его милицейской части. Вот ведь изворотливый гад!.. Сильный. Вот что значит – некогда один из сильнейших воинов армии имперской России... Ни о себе и ни о других не подумает никогда. *** Чёрный москвич-408 как на крыльях летел по проспектам южного города, мелькая в свете дорожных фонарей. Новый блестящий автомобиль увозил беглеца куда подальше от места допроса. На ночной дороге почти никого нет. Редкий водитель на такой же скорости спешил домой. Ростов расположился на заднем сидении. В темноте рядом с ним возникла пышнотелая женская фигура в платье по последнему слову советской моды. Автомобиль вёл некто в чёрном пиджаке и чёрной водолазке. В скудном свете далёких фонарей были видны тронутые у висков сединой слегка курчавые чёрные волосы. – Ростов, ты безответственный эгоист! – возмутилась женская фигура и придвинулась к нему. Ростов увидел перед собой оскорблённую до глубины души Одессу. И сразу же стало тепло и весело где-то у сердца. – Одесса!? Это ты ловко всё подстроила для моего побега, милочка? Но как у тебя всё так хладко вышло? – засветился от счастья молодой человек. – Твоя очаровательная спутница знает к кому обратиться! – вдруг прозвучал густой голос водителя с кавказским акцентом. Ростов наклонился вперёд и в слабом свете узнал профиль очень взрослого мужчины с морщинистым лбом и носом с ярко выраженной горбинкой. – Ереван! Статный армянин старше Ростова на две с половиной тысячи лет, но это не мешало ему иногда принимать участие в противозаконных проделках молодёжи. Особенно если дело касалось такого товарища, как Ростов, потому что этот мальчик с детства был знаком с армянской культурой и даже умел немного говорить на армянском языке, из-за чего Ереван положил на него глаз. Чего только стоит одна Нахичевань-на-Дону, армянка, от которой Ростов в детстве и в раннем юношеском возрасте "понахватался" знаний об армянах. – Да, я. – Ереван, как я рад вас видеть! – А кто ж не рад меня видеть? – Я не знаю таких людей. – Правильно. Ростов рассмеялся, но ссадина на скуле неприятно заныла от его широкой улыбки. – Куда сейчас? В родной дом? – спросил Ереван. – Тю, шо вы... Нельзя мне туда сейчас. Если меня там увидят с искорёженной рожей, то однозначно ничего хорошего мне ждать не следует. Поэтому едем в друхое место. – Ну так адрес то диктуй. После того, как Ростов назвал номер дома и улицу, Ереван резко крутанул руль авто вправо и на заднем сидении два непристёгнутых ремнями безопасности тела дружно повалились на одну сторону. – Спасибо за освобождение меня из кохтистых лап ментовских волков. – проворковал Ростов Одессе на ухо. – Так, свои лапы от меня убрал немедленно, балабол! – крикнула она на него, скидывая с себя его руки. Тот хмыкнул. Злится на него. И правильно делает. Ещё бы чуть чуть и уволокли бы его служители закона в тюремную камеру на несколько лет. Ереван остановил автомобиль у двора аккуратного двухэтажного дома с потрескавшейся на стенах белой штукатуркой и высадил пассажиров. – Мне кажется, что ты просто поменял надзирателя, Ростов. – метко кинул Ереван колкую фразочку парню. – Моргни, если она держит тебя в заложниках. Ростов театрально развёл руками в стороны и изобразил выражение полного недоумения. – Аджохутюн эм цанканум. (Желаю удачи.) Распрощавшись с молодёжью водитель дал по газам и умчался в тёмную ночную даль. Едва чёрный москвич скрылся из виду Одесса наконец решила поговорить с парнем. – Что-то я не припоминаю, чтобы у тебя была квартира в этом доме. – Недавно появилась. В карты выихрал у одного типа пару месяцев назад. – Это из-за этого ты полез куда не следует и попался на крючок, балабуз? Ростов махнул рукой и пошёл во двор. Взметнувшись по лестнице на второй этаж в его руке из ниоткуда возникла связка ключей на шнурке от ботинка. – И на кой тебе столько квартир? – тяжело вздохнула девушка. – Всяко в деле приходится. Заходи. Он включил свет. В однокомнатной квартирке было темно и пыльно, как и во всех квартирах Ростова. Это, кажется, уже пятая... Он не успевал за ними следить, да и не умел. В его основной квартире, конечно, было намного чище и приятнее находиться, потому что эту квартиру ему выдала честно и законно бравая советская власть за его боевые заслуги. Эту квартиру он берёг, а все остальные почти всегда пустовали, как эта. – Сразу чувствуется, что ты здесь не жил. – заметила Одесса. – Ну так я человек вольный, не люблю на одном месте сидеть. – Слушай, ты, выездной-проездной, а ну тащи сюда аптечку, будем возвращать тебе приличный вид! – вскомандовала Одесса. Они расположились на кровати у стены, на которой висел большой цветастый узбекский ковёр с причудливыми плетёными узорами, или по-просту пылесборник. Ростов вытащил из-под кровати коробку для обуви, служащую нынче аптечкой, и поставил её перед девушкой. Та взяла дело в свои руки, открыла её, достала лекарства и начала колдовать. Ростов довольно часто калечился, приходил к ней побитый и просил её, чтобы она своими женскими руками избавила его от боли. Хотя он всё прекрасно умел делать сам. Одесса обмакнула кусочек ватки в перекиси водорода и приложила к неглубокой ранке около глаза. Ростов сдавленно промычал. Перекись угрожающе зашипела и запенилась на коже. Девушка слегка подула ему на лицо, дабы облегчить боль. Он украткой взглянул на неё. Красивая... Одесса любит подчёркивать свою красоту яркой красной помадой на губах, чёрной тушую на ресницах и румянами на загорелых от солнца щеках. Но она красива и без этих вспомогательных средств. Второй такой своенравной красавицы с восхитительным чувством юмора нет на всём Черноморском побережье. Да что там побережье, на всей советской земле! Она следит за модой. Вон, платье на ней совсем новёхонькое, и волосы подстрижены по последнему слову, коротко и слегка завиты. Ростов снова поморщился, когда ватка с зелёнкой прикоснулась к ушибленному месту на лице. И снова она успокоила его боль. Два пластыря украсили его изрисованную физиономию. – Покажи мне свои руки. Ростов задрал рукава своей коричневой кожанки, оголив руки с множеством порезов и царапин. Одесса укоризненно посмотрела на него, демонстративно закатила глаза и цокнула языком. – Сколько можно!? Когда ты прекратишь делать мне нервы? Ростов безразлично пожал плечами. Одесса в ответ сильнее прижала ватку с перекисью к особо глубокой царапине. – Ай! – воскликнул он от внезапной острой боли. – Так тебе и надо, бандитник! – прикрикнула она на него. – На тебе уже живого места нет, а ты всё ошиваешься у Бениной мамы. Девушка бережно обработала зелёнкой все его увечья. – Бледный вид и розовые щёчки... Доволен? – А то. Ростов поспешно спрятал аптечку обратно под кровать. – Надо днём продуктов домой купить... – подумал он вслух. – Купить? – переспросила Одесса, не поняв последнее слово. – Именно купить? – Да... Ты знаешь, Луханск не любит, кохда я приношу в дом ворованную еду... Он передаривает её нуждающимся, даже если холодильник пустой. И до Ростсельмаша надо добежать, там вопросики порешать. Одесса легко провела рукой вверх по его плечу и зарылась пальцами ему в волосы. Ростов размяк, получая дозу сильнейшего вещества – простого человеческого тепла. Она не знает какую власть имеет над ним, а он ей никогда не скажет об этом. – Ростов, ты должен уметь остановиться... Твоя азартность до добра не доведёт. – тихо говорит она ему, тянет его на себя и кладёт беспокойную голову себе на колени. Он кивает на автомате, потому что надо. Он знает. Но он не хочет понимать. Всё равно утром он забудет её слова. *** Утро оказалось днём для них. В новой квартире Ростова было мало удобств и Одесса поспешила поскорей вывести его на улицу, чтобы не находиться долго в угнетающем помещении. – Я сначала на Ростсельмаш. – Тогда здесь наши пути расходятся. – деловито осведомила его Одесса. – А, ну, значит, после 6 здесь же. – Верно-верно. И Одесса уплыла. У неё свои дела, у него свои. До самого вечера они будут разлучены. Ростов зашагал в сторону своего предприятия. Туда сегодня должна нагрянуть комиссия с проверкой, так что он просто обязан там быть. Опоздать будет очень нехорошим началом. К счастью он успел. Комбайный завод встретил его суматохой. – Товарищ брихадир, товарищ брихадир! Хде ты пропадаешь? К нам вот вот должны уже с самых верхов приехать, а я тебя всё никак найти не моху! Ты ведёшь себя безответственно по отношению к нам, к себе и к властям, Ростов! – затарахтел Каменск-Шахтинский, молодой мужчина лет 30, старший по возрасту на предприятии, очень волнительный и неспокойный. – Не изводись ты так, Каменск, у меня всё под контролем. – спокойно протянул бригадир. – В присутствии членов комиссии, прошу тебя, называй меня моим полным именем. – сурово попросил его рабочий. Каменск-Шахтинскому скоро должно стукнуть целых 300 лет. Он старше Ростова и старше многих подчинённых из его области. А его бригадиру совсем недавно исполнилось 210 лет... Молодой с горячей головой. Работяга не доверял ему в полной мере, как и многие другие его товарищи по цеху, считал его слишком юным для такой серьёзной работы и не недоумевал как он смог стать бригадиром и как успевает управляться с таким громадным объёмом работы. Цеха, бытовые комнаты и склады были приведены в идеальный порядок впервые за десяток лет. И тут как раз прибыли члены проверяющей комиссии, во главе которой стояла сама... – Москва! – всплеснул руками Ростов. – Здравствуйте, Москва, очень рад, шо мы с вами наконец свиделись. – Взаимно. – коротко кивнула ему столица. – Ну показывай, что тут у тебя творится. – А творится у нас тут мнохо всего хорошего, Москва. Ростов с гордым и довольным видом провёл для гостей целую насыщенную экскурсию по любимому предприятию, рассказывал интересные факты, полностью посвятил их светлые головы в хитрости новых конструкций и секреты производства лучшей аграрной техники во всём Советском Союзе. – Зарплаты наших работников соответствуют их труду, шо немаловажно. Они своими мохучими руками собирают такие махины, шо вся Европа только и делает, шо завидует! – расхвалил Ростов своих работяг. – Это замечательные показатели, молодой человек. – кивала Москва. К концу проверки большинство проверяющих остались довольны увиденным и отметили чрезмерную болтливость попавшегося им сотрудника. А пока они решали свои вопросы, Москва незаметно подошла к Ростову и увела его в сторону. – Ростов-на-Дону, нам нужно с тобой кое-что обсудить, касающееся твоей деятельности. Ростов весь напрягся. – Вам не нравится то, как я исполняю свою работу!? – Нет, дело не в твоей работе на Ростсельмаше, вертолётном заводе, угледобывающей промышленности или разведении конных пород. Без сомнений, всё это ты выполняешь на высшем уровне. Я про другое. Я говорю сейчас про твою деятельность, которая ставит под сомнения твою прилежность, Ростов. Он поёжился и отвёл глаза в сторону. – Ты замечательный работник, но скрывать твои возмутительные проделки от глаз товарища СССР стало просто невозможно. Я знаю, что ты действуешь не один, а с Одессой, но, извини меня, Одессе многое прощается, она – представительница интеллигенции, а ты нет. Поэтому ты сейчас ходишь по очень тонкому льду. – Человек низкой культуры? – с еле уловимой горечью усмехнулся Ростов. – Не то, что бы низкой. Ты просто на другом уровне. Ты добиваешься успехов в аграрном и строительном деле. А кто-то в делах искусства и просвещения. – Ну так искусство разным может быть. Моё дело – тоже в каком-то роде искусство. – Совершенно верно. Но я очень настойчиво попрошу тебя прекратить заниматься преступной деятельностью, пока твои лихие дела не перекрыли твои дела благие. – понизив голос сказала ему Москва. – Да понял я, понял. – раздражённо закивал головой Ростов. – Нет, дорогой мой, ты не понял меня. – перебила она его. – Если ещё хоть одно донесение на тебя попадёт ко мне в руки, то товарищ Ростов-на-Дону в тот же миг превратится в гражданина Ростов-на-Дону. Различие, надеюсь, ты сам знаешь. Ростов знал. Люди, строящие коммунистическое государство – они товарищи. А люди в роде него, нарушители и вредители, мешающие это самое государство строить – они граждане. – Твоё поведение крайне безответственно! Опять!? Опять это слово. Они что, сговорились все что ли? – Да шо ж вы меня за дурака то держите? – обиженно нахмурился молодой человек. – Нет, Ростов, наоборот, ты очень умён и нахватан, но ты понимаешь лишь то, что сам хочешь понимать. В то, что тебе неинтересно, ты никогда не станешь вникать, но я настаиваю, прекращай. – Я приму меры. – Уж постарайся. Имя Ростова было опорочено им же по его же воле. Желание прославиться сыграло с ним злую шутку и теперь его знают преимущественно как криминального авторитета по прозвищу Ростов-папа. Москва знает всё и Ростову льстил тот факт, что столица отводит несколько минут своего времени, чтобы лично его вразумить. Эта женщина не может иметь своих детей из-за того, что подорвала своё женское здоровье ещё в далёкой молодости, и потому называет своими детьми всех, кто появился позже неё самой. В каком-то роде Ростов и Одесса для неё тоже дети, потому то она и хотела вбить каждому в голову, что продолжать жить с такими порядками в дальнейшем будет невероятно трудно. Остальной день на предприятии прошёл без происшествий и настала пора закругляться. Выходя из здания Ростов почувствовал на себе чей-то взгляд. – Ты уже освободилась? – слегка усмехнувшись спросил он. Украшенная кольцами и золотыми часами женская рука скользнула по его плечу. – Издрасьте, только тебя и жду. В руках у Одессы Ростов увидел пышный букет из лилий. Она очень любит лилии. С каждого свидания она всегда приносит лилии. – Новый ухажёр объявился? – догадался Ростов без тени ревности. – Как видишь. – проворковала девушка и добавила обиженно. – А вот ты мне никогда цветы не даришь! – Зачем тебе ещё? Итак уже блахоухаешь как летняя клумба. Эти несчастные растения постоят в вазе меньше недели и отправятся в помойное ведро. Мне, как человеку, любящему растения и всё живое, больно на это смотреть. Я не хочу быть инициатором этой трахедии. – Зато ты хочешь быть инициатором моей трагедии! – Хах, ещё как! Как и было запланировано они пошли в продуктовый. – А что, никто из твоих родственников больше не может обеспечить семью продовольствием? – как бы между прочим спросила его Одесса. – Может, но... Я сам вызвался. – пробубнил Ростов куда-то в сторону. – Почему? – Я работаю больше и... Да не важно это. – махнул он рукой, будто сбрасывая с себя ненужные тяжёлые мысли. – Нет, ты скажи, мне же интересно! – не отставала Одесса. – Отлипни от меня, это вообще-то моё личное дело. – Грубиян! – насупилась девушка. – Он самый, Одесса. Лучше иди хлянь какое масло тут самое свежее и вкусное. А я пока консервы посмотрю. – Опять всю получку спустишь на пайки. – с укором заметила она. Ростов помолчал какое-то время, чтобы собрать в уме разномастные слова в полноценный текст. – Они не любят, кохда я приношу им продукты, купленные не на мои деньхи... Они всё равно её не будут в пищу употреблять. Я знаю, шо я – та ещё мразь, но я хочу быть полезен для кого-нибудь. Шо бы среди тысячи проклятий в мою сторону прозвучало 3-4 молитвы. Но я не делаю это всё ради спасения своей шкуры хде то там, на страшном Суде, нет. Я просто хочу, шо бы меня не ненавидели люди, на которых мне не всё равно... Последнее предложение он произнёс с большим трудом, почти что выплюнул. – Твои братья не ненавидят тебя, Ростов. – голова Одессы почему-то вдруг оказалась у него на плече. – Твой Луганск хоть и злится, но это потому, что он тревожится за тебя. Он же почти что мой ровесник, к тому же мальчик, не умеет показывать свои чувства иначе. – Она тяжело и тоскливо вздохнула. – Я бы хотела, чтобы кто-нибудь за меня также сильно волновался... Колючий ком в горле мешал говорить, поэтому Ростов молча свободной рукой легонько и успокаивающе приобнял её и в этот миг в голове мелькнула странная мысль: "Ты же ведь очень любишь лилии..." Она очень часто намёками и напрямую говорила ему, что хочет получить от него цветы, но для него, степного человека, рвать живые цветы было невыносимо больно: "Всё равно завянут через три дня". И всё же... Не смотря на ранний час на улице уже во всю сгущались сумерки. "Оно и понятно, на юхе темнеет рано, – любят говорить на это южане, – но и рано светает". – Я провожу тебя. – изъявила желание Одесса. – Нет, лучше иди ко мне на квартиру. Она ближе и ключи ты знаешь хде лежат. – покачал головой Ростов. – Что это ты решил меня спровадить? – Мне будет спокойнее, если ты не будешь ночью шляться на улице. – Я не шляюсь! – Одесса, вчера ты была вместе с Ереваном, я его уважаю и доверяю, потом ты была со мной. Сейчас после моих проводов ты пойдёшь ночью в дом одна? Я, конечно, извиняюсь, но правда, иди-ка ты ко мне домой. Ночью тебе хулять одной опасно. – Совесть проснулась внезапно у кого-то. – фыркнула девушка. – Или ты просто не хочешь, чтобы твои видели нас вместе. Я знаю, что твоя семья меня особо не любит. – Зря ты так. Мои тебя наоборот, очень любят. Это они меня за человека не держут. Ростов всё-таки уговорил Одессу оставить его и идти домой. Она очень сердилась на него, но молодой человек оставался непреклонен. Сам он сел на автобус и укатил на нём далеко-далеко. Автобус катил по полю подальше от фабрик и заводов. Последние лучи солнца слабо разбавляли небесную чернь и окрашивали разорванные края облаков в нежные цвета. Ростов прислонился лбом к холодному оконному стеклу. Жарко. Скучно. Тоскливо. И только полевые цветы у дороги как будто говорили ему, что всё у него в жизни будет хорошо, что будет у него определённость, что на вопрос "счастлив ли ты?" он с уверенностью ответит "да". Автобус остановился. Его остановка. Он вышел около фонарного столба и медленно побрёл по протоптаной местными жителями тропинке вдоль дороги. Спустя около получаса неспешного хождения-брождения Ростов завидел вдалеке дома и огоньки в окнах. Он уже близко. Надо поторопиться. Милый дом приближался, а в месте с тем стук сердца в груди волнительно учащался. Вот он уже стоит перед старой деревянной дверью, заносит руку и с замиранием сердца стучит косияшками пальцев, отбивая заученный наизусть код. Почему? Он совсем недавно был здесь, почему он так волнуется? В глубине души он боится увидеть разочарование в глазах его родных людей. Изнутри щёлкнул дверной замок. Дверь со скрипом открылась и за ней сверкнули два сияющих глаза его самого младшего брата. – Привет, Донецк. – с мягкой улыбкой поздоровался Ростов. – Ростов! – радостно закричал младшенький и прыгнул тому на шею. Он выронил из крепко сжатой руки авоську с продовольствием на пол и подхватил мальчишку. – Ну шо, боец, соскучился? – засмеялся Ростов, трепя мальчика по макушке. – А то! У младшенького новое имя. Уже в третий раз по приказу верховного руководителя, – товарища СССР, – ему дают новое имя, четвёртое в его жизни. По новому его зовут Донецк. Это новое имя нравилось ему и его семье не больше, чем все его остальные, и опять все очень долго привыкали к этому его новому имени. У среднего прежнее имя – Луганск. Он был очень рад возвращению своего имени. Луганск... Где же он? – Дончик, Луханск не дома? – Нет, только я и батя, а Луханск не приходил ещё. – Странно, поздно уже ведь. Ладно, смотри, я тут покушать принёс. Как Луханск придёт, так будем кашеварить. Ростов начал разгребать свои покупки и закидывать их в ящики и в холодильник. Тут к нему со спины подошёл отец. – Явился – не запылился, блудный сын... – недовольно пробурчал он. – Здорова, батя. Азов хмуро глянул на заполненные пакетами и банками полки буфета и холодильника. – На какие шиши? – Не представляешь, – саркастично протянул Ростов, – сам заработал. – А не брешешь ли? – Не до вранья мне сейчас. Хде Луханск, бать? Азов подобрал со стола сегодняшнюю газету и грубо ткнул её Ростову в лицо. – На, читай. Ростов пробежался глазами по первой странице. Страница рассказала ему про беглого преступника, который прошедшей ночью при помощи сообщников сбежал из милицейской части. – Никого не напоминает? – с вызовом спросил Азов. – Допустим. Ну и? – А то, шо это хазету читал сегодня не только я один! Понимаешь, Ростов? – Ну? – Баранки хну! Луханск пошёл твою честь защищать, идиота ты кусок! – Как... Невысказанный вопрос был прерван внезапным скрипом двери. – О, ещё один. – буркнул Азов, переводя взгляд за спину старшего. Ростов обернулся. На пороге стоял Луганск, вид которого не говорил ни о чём хорошем. Одежда на нём местами разорвана, местами измазана в земле. Растрёпанные волосы выглядели так, словно его вниз головой протащили в дорожной пыли. То же самое говорили синяки, ссадины, царапины на руках и лице. Не смотря на старшего брата Луганск хотел пройти мимо, к себе, но Ростов схватил его за предплечье, останавливая. Средний с немой злостью вырвался из его хватки. – Ничего не хочешь мне рассказать? – по примеру отца, с вызовом, спросил Ростов. – А шо мне тебе рассказывать? – с тихой угрожающей злобой и презрением спросил он. – У всех братья как братья, а у меня – преступник! Разочарован. – Да кто ж тебя просил драться и впутываться во всё это дело?! – лихорадочно тряся руками воскликнул Ростов. – Ты похож на жертву атомного взрыва! – А я сам захотел! Шо б тебе совестно было, бесстыдник! – Ах ты... Ростов, не церемонясь, схватил его за шиворот и потащил за собой в спаленку. – Донецк, будь добр, принеси мне авоську со стола. Да, лекарства кое-какие я прикупил, сейчас как раз опробую. Да зачем старую аптечку? Там одна просрочка лежит, выкинуть её давно пора, нечего складировать! Донецк принёс старшему авоську с лекарствами. Насупленный Луганск сидел на стуле у письменного стола, Ростов разрывал упаковку ваты. – Ща я тебя йодом то и разукрашу. – певуче протянул Ростов. – Будешь мне нравоучения читать? – злился Луганск. – А зачем? Ты всё сам прекрасно понимаешь и без меня. Он намазал на кусочек ваты мазь и приложил к ссадине на его локте. Средний внимательно следил за его действиями и изрёк: – Раньше ты так не делал. Научил кто? – Известно кто – Одесса. – Ах, Одесса... То то я думаю с какого фиха ты к нам заявился. Видать скучно стало тебе со своей Одессой. – язвил он. – Во-первых, она ни в коем разе не моя. Прицепится порой как банный лист, это да, но она не моя. А во-вторых я просто исполняю свою обязанность, приношу вам еду. Без меня вам будет тухо. Ты мне лучше скажи зачем ты в драку полез, правозащитник? – Ишь, буду я ещё перед тобой объясняться! – Хочешь чтобы я сам выяснил кто побил тебя? Живыми они от меня не уйдут в любом случае. Он был серьёзен и эта серьёзность испугала подростка. – Эй, поспокойнее. Я сам всё начал. – Почему? – По качану. – Луханск! – Соседи обсуждали последние новости про то, шо наша милиция бестолковая, потому шо не может уследить за социально опасными типами в роде тебя. Ну я и начал доказывать, шо это был не ты. – Помохло? – Не очень. – Во-во, тем более ты сам знаешь, шо это был я. – Ростов. – М? – Тебе нравится твоя жизнь? Твоя работа? Твои занятия? Ты счастлив? – Больше да, чем нет. – Но ты тоже понимаешь, шо ты не прав! Всё, шо у тебя есть сейчас, ты мох бы заработать законными способами! – Нет, Луханск, добрый, хороший и порядочный Ростов бы никохда не смох стать таким же, какой я есть на данный момент. "Единственное, шо ещё удерживает меня, так это то, шо из-за меня ты оказываешься побитым" – мысленно сказал ему Ростов. – Это всё из-за этой Одессы! Раньше ты таким не был. – раздражённо рыкнул на него Луханск. – Но-но! Одесса здесь не при чём. Это просто такое "удачное" стечение обстоятельств, мы оба оказались полезны друх друху. Ростов окунул ватную палочку в йод и прижал её к царапине на щеке. Луханск поморщился от боли. – Стисни зубы и терпи. Коли кашу заварил – не кривись пока ешь. Луганск увидел, что лицо старшего местами измазано в зелёнке. Ох уж эта тяга к дракам... Луханск смутился. – Слушай, у нас же Донецк цветы выращивать любит... – вдруг ни с того ни с сего вспомнил Ростов. – Есть такое. Батя не особо одобряет это его увлечение, говорит, мол, не мужское это дело. Но ты то хоть к нему не приставай. – Да не, я ничего против не имею. Мне узнать у него кое-шо надо. Может ли он научить меня лилии выращивать. – Чево!? Луганск отпрыгнул на спинку стула, услышав настолько неожиданное желание старшего брата. – Думаешь, откажет? – Для чего тебе это, Ростов? Хде ты и хде лилии! – Мне для личных целей. – Каких таких целей? Ни за шо не поверю, шо ты решил открыть свой цветочный махазин. – Моё личное дело – не твоё. Сиди смирно и не дрыхайся. Ростов заклеил Луганску исцарапанные пальцы пластырями. – Шо бы я больше тебя в таком непотребном виде не видел! Понял? – Понял, понял... Ховоришь совсем как батя... – подметил средний и тут же осёкся. Ростову могло не понравиться, что его сравнивают с отцом. В детстве он получал больше всех от него. Луганск видел, как сознание в глазах брата на мгновение померкло и пропало куда-то, а затем он громко раскатисто рассмеялся искренним смехом. – Правда шо ли? Извини, не хотел пухать тебя. Ростов точно изменился. Раньше бы он точно обиделся, услышав такую фразу, но сейчас он не предал ей большого значения. Принял за неудачную шутку. Похоже, он стал ко многому относиться проще. Как знать, быть может, это произошло с ним как раз из-за общения с Одессой.