Самое ценное

Отшелестела золотая осень, уронив с крон деревьев разноцветную листву. Пронеслась серебристым вихрем снежная зима, укрыв всю землю блестящим покрывалом. Лениво прошла сонная весна, прибрав за зимой беспорядок и оставив после себя море цветов и пение птиц. Наступил май и в донских степях запахло свежей сочной травой и тёплым солнцем. Ростов относительно спокойно иногда жил у себя на квартире, а иногда в доме своего отца вместе с братьями. И пока он жил с семьёй в его обязанности входило чуть ли не ежедневное обучение малого всему, что он наобещал ему ещё прошлым летом. История со злощастной двухкомнатной квартирой ушла в небытие, канула в Лету. Хоть страшный дядька со своей "группой подержки" и грозился, что получит назад квартиру и десять тысяч рублёв в придачу, но он прокололся в другом ранее содеянном преступлении, из-за чего его и всю его компашку, всключая несовершеннолетнего сына, сгребли в охапку и отправили под суд. Как себя повёл в этой ситуации его музыкальный тесть остаётся только гадать. В общем и целом Ростов и из этой истории вышел сухим из воды, не считая, конечно, трёх новых шрамов в области живота. Теперь Ростов регулярно устраивал тренировки для малого. Они тренировались в чистом поле. Ростов, сидя на сухом сером пне, иногда курил, а иногда курировал. Сейчас, вручив в руки Донецка самую настоящую саблю, курил и попутно направлял его движения: – Донецк, давай сейчас боковым колобродом! Увереннее. Да не боись, сам себя не зарубишь, я за тобой смотрю. Иии... Мах! Молодец! Донецк несколько секунд стоял без движения, анализируя только что пролетевшее перед глазами мгновение. А потом, пребывая в полном восторге, встал в гордую позу, уперев руки в бока. – Молодец, молодец. – повторил Ростов. – Всё-таки это тебе дано это от природы. Наверное... Ну а вообще не забывай, шо хоть ты и значительно продвинулся, но тебе ещё надо научиться саблей и шашкой владеть не только как с атрибутами для зрелищных представлений, но и как полноценным орудием и научиться вести настоящий бой. Войны у нас – это дело почти шо привычное... – Настоящий бой? – уточняюще переспросил мальчик, вопросительно изогнув лохматые брови. – Да. – Кру-уто! – мечтательно протянул Донецк. Сзади них как из-под земли вырос Луганск. – Так-так-так, – "затакал" он с таким видом, будто собирается высказать претензию, – прохлаждаемся, значит? – Почему это прохлаждаемся? – не понял Ростов. – Мы учимся. – Ага, а пока вы тут учитесь, твоя эта девчонка успела мне все мозхи просверлить своей нескончаемой болтовнёй! Ростов, как ты с ней уживаешься и находишь общий язык – ума не приложу! – ощетинился Луганск. – Я с ней всего около двух часов побыл и то думал, шо она отдохнёт, поспит с дорохи, а она... – Чево она? Луганск махнул рукой. – Я рад был сбежать ненадолхо, шоб в тишине побыть. Осталась она на милость батьки, а сколько продержится он – неизвестно. Ростов невольно вспомнил момент, когда Измаил убалтывал отца, подогревая его вином и чем-то ещё. Одесса от скуки вполне могла применить к нему ту же тактику, подключив к своим пламенным речам ещё и бутылку спиртного. Ростов с иронией усмехнулся. Надо бы её занять чем-нибудь, пока у родственников не закончилось терпение. – Донецк, на сегодня всё. Отдыхай. – Ростов, не кури при ребёнке. – сделал ему замечание Луганск. – Обязательно. – невозмутимо кивнул Ростов и продолжил курить. Он направился в сторону дома. По возвращению его встретило отцовское "Хде тебя черти носят, Ростов!?" и девичье "Наконец-то ты вернулся". – Одесса, ну шо ты тут? – Да вот, сижу, тебя жду. Коротаю время с твоим отцом. Азов метнулся к старшему и яростно зашипел: – Ростов, забери её! Зачем мне знать особенности строительства древнехреческих храмов и всю остальную муру? Ростов холодно посмотрел на него, выпустив ему в лицо сероватое облако горького табачного дыма. Азов неприязненно поморщился. – Ну тохда пойдём, чего тянуть. – более весело и доброжелательно обратился он к девушке. Они вдвоём вышли из хаты и пошли в сторону конюшни. – Одесса, знакомься, это Тишка. Тишка, знакомься, это Одесса, она своя, её надо любить и уважать. Ростов взял в свою ладонь ладонь Одессы и положил на тёплую и бархатную мордочку Тишки. Девушка ойкнула. – Какой ты добрый и мягонький, мой четырёхкопытный друг! – восторженно воскликнула Одесса, поглаживая мордочку молодого коня. – Одесса, аэм... – начал было Ростов и не додумал как продолжить. – Что такое? – Тебе бы по-хорошему надо бы переодеться... А то в твоей юбке, знаешь ли... Кхм, не очень тебе удобно будет. Одесса пару раз взмахнула ресницами, оглядела себя и сказала: – Ничего страшного, я взяла с собой брюки. – Да эти твои женские брюки у моря походы не сделают, Одесса. Они неудобные и для верховой езды совсем уж не предназначены. У меня вот шо есть. С этими словами Ростов завёл руку под кожанку и извлёк из-под неё длинные красные и местами потрёпанные шаровары. – Примерь-ка. Это мои, я их давно носил, ещё во времена казачества. Тебе должны быть как раз. Говоря это Ростов ярко покраснел. Заметив это Одесса не упустила лишнего шанса пошутить: – Оп, созрел ранний помидор. Он всучил в руки девушки свои старые шаровары, спрятался за Тишкой, сел на корточки и нервно закурил в ожидании её преображения. – Ростов, я всё! – Покажись. Одесса, одетая в его одежду, покрутилась на месте. – Слушай, а этот удобно. – заметила она не без восторга. – Забирай, если нравятся. – Но это же твоё. Куда я в них ходить буду? – Хочешь – будет твоё, мне не жалко. На дворе 68 ход, женщины мохут носить любые штаны, а ты у нас за модой любишь следить. – пожал плечами тот. – Если хотова, пошли. Ростов вывел из стойла Тишку и они неспешно побрели в открытое поле, навстречу разгульному ветру. – Ты ничего и никого не бойся, ты будешь со мной. – сказал он ей бойко и почти без тени смущения. – А я ничего и не боюсь. Я специально сегодня решила поболтать с твоим братом и отцом, чтобы они поняли, с кем имеют дело. – деловито заявила Одесса, с наигранным высокомерием приподняв полукружья бровей. – То-то я думаю чего это ты с ними такая презентабельная. Давай-ка я тебя подсажу. Ростов сомкнул руки в замок и чутка присел. – Наступай. Наступай прям на руки, не боись. Девушка боязливо наступила ему на сомкнутые руки, боясь причинить боль, и быстро пересела в седло на спине коня. – Честно ховоря ко мне в холову уже начинали закрадываться сомнения приедешь ли ты к нам. – поделился мыслью Ростов. – М? Что ты имеешь мне сказать? – Да я имею, шо... Наховорил я тебе всего и всякого тохда и подумал, шо ты побоишься к нам приезжать. Всё-таки ты теперь знаешь шо на самом деле представляет из себя мой отец и моя семья в целом. Отец представляет не очень приятного человека. – Всего лишь "один из" в моей жизни. – безразлично отмахнулась Одесса. – Ты то будешь залезать или оставишь меня в таком виде? Ростов на своих длинных ногах одним махом оказался на коне, позади Одессы, и взял в руки поводки. – Ты тоже возьмись. Девушка повиновалась его указаниям и крепко сжала пальцами толстый ремешок. – Н-но! – скомандовал Ростов, потянув поводки, и они тронулись. Одесса ойкнула, почувствовав, как седло под ней качнулось и зашаталось в такт шагам Тишки. Она непроизвольно откинулась назад и почувствовала, как прислонилась спиной к груди Ростова. Его дыхание зашевелило волосы у неё на макушке и оттого девушке подумалось, что теперь она вряд ли сможет в полной мере насладиться конной прогулкой, когда сзади к ней прижимается её молодой человек. Сначала конь шёл тихо, но Ростов, поглядывая за настроением Одессы, постепенно ускорял поступь Тишки. Вскоре рыжий дончак переключился с шага на рысцу. – Одесса, не зацикливайся на скорости, иначе не повидаешь виды. – сказал где-то наверху голос Ростова. Девушка вынырнула из омута смущающих мыслей и оглянулась по сторонам... Дикое поле, словно море, набегающими волнами блестело и сияло в свете полуденного солнца. Ещё не слишком жарко, лучи ещё не выжигают степные травы досуха, комбайные машины ещё только готовятся к первому посеву. Ещё хорошо, ещё только май, последние весенние деньки... В лицо ударил тёплый ветер, когда Ростов ещё раз дёрнул поводки и Тишка ещё немного ускорил шаг. Он нёс с собой запахи диких наливающихся соком трав и обдавал ими редких полуденных гуляющих. Одесса ощутила, как в ушах раздались глухие звуки ударов сердца от переполняющих её чувств. Казалось, что вот-вот четырёхкопытный друг оторвётся от земли, подобно птице, и полетит в высь и ими овладеет только ветер... Ростов хоть и не видел лица девушки, но знал наверняка, что у той сияют глаза и не сходит улыбка. – Хочешь, поедем быстрее? – спросил он. – Хочу... – совсем тихо прозвучал ответ Одессы, но Ростов услышал его. – Н-но! Тишка, а ну, покажи шо умеешь! – громко заголосил он приказным и задорным басом. Он ещё раз дёрнул поводки и рыжий дончак, озорно фыркнув, перешёл на галоп. От неожиданности Одесса чуть вскрикнула и вжалась спиной в грудь Ростова, выпустив из рук поводки. – Ничего не бойся, я с тобой. – уверенно и ласково сказал голос Ростова и его тело сильнее прижалось к ней, будто стремясь защитить. Рядом со свистом пролетел блестящий в лучах света чёрный стриж, чуть не задев рассекающим воздух крылом ухо, и взмыл в высь, к солнцу, подобно древнегреческому Икару, чтобы потом, совершив в полёте фигуру высшего пилотажа, устремиться обратно к земле. Одесса проводила его восторженным заворожённым взглядом и вновь посмотрела вперёд себя. Вдалеке тянулись зелёные линии лесополос, тополя, кипарисы, терновые кусты... Ветер шумел их листвой и ветвями. Так просторно и свободно, что захотелось петь. – Не для меня придет весна, Не для меня Дон разольется. – негромко прозвучали над ухом первые строки старой грустной казачьей песни. Ростов ни с того ни с сего запел, вероятно, шестым чувством уловив поток мыслей Одессы. – Там сердце девичье забьется С восторгом чувств – не для меня, И сердце девичье забьется С восторгом чувств – не для меня... Но грустная песня не разделяла восторженных чувств девушки. "Когда ты пел при мне в последний раз? – промелькнул странный вопрос перед задумчивым взором. – И пел ли вообще?" – Не для меня цветут сады, В долине роща расцветает, Там соловей весну встречает, Он будет петь не для меня. Одесса боялась прервать его. Ему всё ещё трудно выражать свои мысли и чувства обычным человеческим языком, поэтому он выражает их любыми другими способами, например в старой песне, которая засела в нём ещё с раннего детства и стала частью всего его существа. – Не для меня журчат ручьи, Текут алмазными струями, Там дева с черными бровями, Она растет не для меня. Она тоже прекрасно знает эту песню, но она не входила в её репертуар. Она не для широкой публики, она не соберёт залы. Люди любят веселиться больше, чем думать о печальной короткой вечности... – Не для меня цветут цветы, Распустит роза цвет душистый. Сорвешь цветок, а он завянет – Такая жизнь не для меня. Не для меня придет Пасха, За стол родня вся соберется "Христос Воскрес” – из уст польется – Такая жизнь не для меня. "А какая же жизнь для тебя?" – А для меня кусок свинца, Он в тело белое вопьется, И слезы горькие прольются – Такая жизнь, брат, ждет меня... Ростов закончил петь. Одесса поняла, что готова вот-вот уронить внезапно накатившие слёзы горечи от собравшегося в горле жгучего кома, но тёплый встречный ветер и яркое солнце упорно и быстро сушили их, словно приговаривая, как немного раздражающая пожилая супружеская пара: "Ну шо ж ты, милочка? Ты ж правды хотела, али нет? Вот она – правда то. И шо ж теперь, реветь в три ручья шо ли? Ну уж нет, соберись и прими шо есть." И Одесса набралась мужества и стерпела. – Ну ты чего это притихла, душа моя? – опомнился Ростов. – Захрустила? Я ненароком вспухнул твою радость своими унылыми завываниями? – А ты почему загрустил? Хорошо же всё. – старательно сдавливая неуверенную дрожь в голосе спросила она. – А я и не хрустил вовсе. – А что же это сейчас такое было? – Ну... Понимаешь, это осознание неизбежного. Это смирение. Это светлая грусть. Я всехда знал, шо всё, шо ты видишь, – моё. Здесь мой дом, здесь моя семья и вся моя жизнь крутится-вертится здесь. Как и любой друхой уважающий себя казак, я хотов сражаться за мой край до последней капли крови. Этот настрой – очень старый. Он старее меня. Он появился ещё задолхо до того, как вообще появился я. Он замолчал. Одесса думала, что она может ответить на это. – Это отцовская установка? – Нет, это обычная установка. Таких людей, как я, десятки тысяч. Это моё, и я знаю, шо кроме меня мой край и мою семью защищать некому. Шо бы ни случилось, я буду стоять здесь. Даже зная, шо моху похибнуть, я не уеду и не уйду отсюда. Он говорил так серьёзно и непоколебимо, что в голову Одессе полезли странные и печальные мысли. – Но, как ты знаешь, смерть не властна надо мной и моей семьёй. – бойко и твёрдо добавил Ростов. Одесса хотела обернуться, чтобы посмотреть ему в глаза, но внутренне сжималась от этой идеи. – Скажи, Одесса, я исполнил твоё желание? Она ещё раз взглянула на пейзаж, окружавший её в эту минуту. Губы дрогнули и расплылись в широкой умилённой улыбке. Её восторг только немного омрачала мысль, которую ей подкинул Ростов, но даже она не могла бы перекрыть всю радость и умиротворение, которое царило в душе. Впечатления остались на всю жизнь. – Однозначно. Ростов с силой потянул на себя поводки, но разгулявшийся на воле конь-дончак отказывался повиноваться своему хозяину. – Бр-р-р! Ну шо ж это такое, Тишка!? – строго прикрикнул на него молодой человек. – У нас тут девушка сидит! Нам надо произвести на неё хорошее впечатление! Ей-Боху, Тишка, ты взрослый конь, а не жеребёнок! Спустя пару минут непослушаний разгулявшийся конь-дончак успокоился и пошёл обратной дорогой спокойным шагом. – Хоспаде, Одесса, извини нас за этот цирк. Обычно Тишка так себя не ведёт. – смущённо и растерянно пробормотал Ростов, потерев пальцами закрытые напряжённые глаза. – Да ладно тебе, Ростов, дал бы жеребёнку поиграться на воле. – хохотнула Одесса. – Это не жеребёнок, а вполне взрослый конь в самом расцвете сил! – Прям как ты? – усмехнулась Одесса. – Ага, прям как я. – иронично подхватил тот. – Ростов, ты исполнил моё желание. Теперь моя очередь спрашивать есть ли у тебя какое-нибудь заветное желание или мечта. – Одесса, на это не так просто ответить... – замявшись глухо кинул Ростов. – Ну скажи пожа-а-алуйста! – умоляюще протянула Одесса. Ростов долго и вымученно выдохнул, давая своему вскипевшему уму подостыть за это короткое мгновение. – Как бы так сказать, помяхче шо ли... Знаешь... Если я кохда-нибудь стану нормальным, то... Я бы хотел создать свою семью. Это и есть моё самое заветное желание. Конечно, не сейчас, для этого должно пройти ещё уйма лет... Я должен стать более нормальным, и ты должна повзрослеть. Ты спросила, а я ответил. Одесса, я хочу, шо бы в моей новой семье обязательно была ты. Свою новую жизнь я хочу строить вместе с тобой. От прозвучавших слов на лице девушки загорелся густой алый румянец. Неугомонное сердце заволновались от таких речей. Или это... Это его сердце с бешеной силой бьётся прямо у самого её уха? Да, это он так взволнован, выдав свою голую правду такой, какая она есть. Врать всё-таки намного легче, чем говорить правду. Одесса не стала ничего ему отвечать, лишь только переместила одну свою ладонь с конных поводков на кисть Ростова, чуть приобхватив. Ему и этого было достаточно. – Скажи мне пожалуйста, – начала Одесса разговор на старую тему, – твои пытались добиться от тебя правды почему ты прошлым летом свалился с небес на больничную койку? – Конечно пытались. – легко ответил тот. – Да я и сам всё рассказал. Я просил вас всех молчать, шо бы в случае чего я мох признаться во всём содеянном сам и им не пришлось бы ничего узнавать из "жёлтой прэссы". Был бы тот ещё дурдом. – И что сказали? – Батя сказал, шо, мол, квартирный вопрос испортил не только москвичей. Луханск хотел было меня отчитать, но был так напухан и рассержен на меня, шо просто материл на чём свет белый стоит. А Донецк сидел с таким лицом, на котором так и был написан вопрос "можно я вже уйду?" Одесса облегчённо усмехнулась. Тишка грустно фыркнул, напомнив о себе. – Как приедем ты ему кусочек сахара дай. – посоветовал Ростов. – Тохда он тебя точно в самом приятном виде запомнит.