Самое ценное

Осенью жухлые опавшие листья шумно шуршат под ногами прохожих. Осенью солнце меньше греет и раньше уходит за горизонт. Осенью птицы большими стаями улетают на юг в поиске тепла и спасения от губительного мороза зимы. Лесные животные готовят запасы. Осень мало кто любит. Осень нужно любить. Природа готовится ко сну. Всё живое очень устало бодрствовать и настала пора долгого сна. Осенью становится тише. Дождь убаюкивает и без того сонных людей. Разноцветные листья красиво кружатся по ветру, словно в танце. Осень говорит всему живому, что пора спать, пора успокаиваться. Да, осенью тяжело просыпаться рано утром. Тяжело вылезать из-под тёплого одеяла в холодный жестокий мир и идти в ванную умываться. Но слово "надо" намного весомее слов "не хочу", когда дело касается твоего самочувствия и здоровья. Осенью школьники и студенты возвращаются к учёбе, чтобы продолжить получать знания. Но этой осенью Донецк в очередной раз не вернулся к грызению гранита науки. Рано утром он просыпался для того, чтобы выпить таблетки и сменить повязки на до сих пор незаживающих ранах. Доктор с добрым мягким голосом сказал ему, что это обязательно поможет через определённое время... А затем просыпался Луганск и делал всё то же самое. В холодильнике всегда была еда. Старший братец постарался для них на славу. После плотного завтрака оба шли на работу. К слову работу найти им было непросто. Работодатели один за другим откладывали в сторону их предложения. Нет, они так делали не из-за вредности, а из-за того, что на досуге посмотрели очередной выпуск новостей и не хотели перенапрягать их работой или брать на себя ответственность, если с ними что-то случится. Так могло бы продолжаться до бесконечности, если бы опять-таки не вмешался старший братец со своим неуёмным упрямством, который буквально заставил какого-то дядьку согласиться взять их на работу. У того попусту не оставалось выбора и он без лишних слов дал согласие. Таким образом братья и устроились на работу. Чётких задач перед ними пока не ставили и специально рабочий день сократили (а Донецку так вообще минимум обязанностей давали), но вроде как пока что всех всё устраивало. Иногда, когда кто-то из них начинал плохо себя чувствовать, что было очень хорошо видно окружающим, то им давали время на отдых. Если к концу рабочего дня легче не становилось, состояние ухудшалось или улучшения были слишком незначительны, то одного из них или сразу обоих в срочном порядке отправляли в медкабинет. В том случае, если дело принимало ещё более плачевные обороты, то из медкабинета в ближайшую областную больницу летел звонок с просьбой прислать либо специализированного врачевателя, либо целую карету скорой помощи. В обоих случаях братья старались держаться вместе ни смотря ни на что. Это поведение легко объяснялось страхом Донецка оказаться в одиночестве. Он очень боялся остаться без него. В голову начинали лезть разные странные мысли и предположения, если Луганска подолгу не было рядом. Тот прекрасно знал о его страхе и старался не пропадать и не теряться. Он сам этого боялся – остаться без младшего. Он тоже переживал за него, если уходил из дома надолго и оставлял его там одного. Небо тут ясное и шанс того, что над крышами домов пролетит какая-нибудь непрошенная странная махина, невелик. Однако... Даже Ростов говорил, что придурки есть везде, так что расслабляться нельзя. И всё же сейчас есть возможность хоть немного полюбить осень хотя бы за её спокойствие. Сухие листья застилают дорожки во дворе. Донецк уже не ругался на вечно валяющиеся на тропинке опавшие с деревьев листья. Лишь смиренно смахивал их уличным растрёпанным веником в одну кучку однообразными механическими двидениями, чтобы потом всю эту разноцветную кучку погрузить в чёрный пакет и вынести на мусорник. Сейчас это его единственная забота за весь день. Сегодня так тихо. Как и вчера. Как и позавчера... Вот бы эта тишина продлилась ещё несколько дней. В осенней тишине слышны неторопливые шаги идущих в неизвестном направлении местных жителей, далёкий плачущий крик одинокой птицы, шорох мышей под деревянными полами и скрип досок при ходьбе, рёв проезжающей мимо хутора машины, мурчание сытых и довольных котов, ночью в поле пение пожилых женщин... Звуки, которыми богата тишина. Звуки, которые не нарушают её, но дополняют. Когда глаз начинает привыкать к темноте, то он начинает видеть очертания предметов вокруг и другие разные цвета. Когда человек начинает привыкать к тишине, то он начинает различать прячущиеся в ней звуки и ориентироваться в них. Человек адаптируется ко всему. Смех. Смех очень важен. Смех необходим такой умиротворённой тишине как человеку кислород. И он зазвучал. Благодаря юмористическим передачам с телевизора и народным анекдотам. Благодаря тому, что чувство юмора не сгинуло. Это самое живучее чувство в человеке. В этой умиротворённой тишине появлялись люди. Такие знакомые лица... Они постоянно появляются в доме и несут что-то с собой. Чаще всех их в доме появлялся Ростов. Всё то время, пока младшие находятся в его дачном доме, казалось, он был настороже. Его привычная гражданская одежда была заменена на серую футболку, чёрную кофту с длинным рукавом, камуфляжную куртку, такие же камуфляжные штаны и кирзовые сапоги. Он всё ещё работал и каким-то образом ухитрялся совмещать свою ежедневную работу с военной деятельностью. Сказать, что он уставал, – ничего не сказать. Но гордое упрямство не давало ему покоя. – Ты бы хоть один выходной себе устроил, неродимый ты наш трудохолик. – говорил ему Луганск, покуривая сигарету. – Ты у нас тоже один и если сляжешь, то... Фигово будет в общем. Средний сидел на ступеньках крыльца с накинутой на плечи камуфляжной курткой. Старший сидел рядом без куртки. – Да ничего со мной не случится. Я знаю свои возможности. – отмахивался старший. – Ага, щаз! Как же! Знает он свои возможности! – возмущённо воскликнул Луганск, убирая изо рта дымящуюся сигарету и в упор пялясь на вздрогнувшего всем телом от резко повышенного голоса старшего брата. – А ты не помнишь, как в пункте приёма хуманитарки ты такие тяжелючие коробки таскал на руках, што в конечном счёте спину себе надорвал!? Ты ещё на полу валялся, как перевёрнутая черепаха, руки к спине прижимал и орал "со мной всё нормально!" так истошно, што на соседней улице было слышно! Так ты после этого ещё неделю на кровати валялся пузом кверху с раскинутыми лапками и перекошенным выражением морды! Не помнишь? Я тебя спрашиваю: не помнишь!? – Ну помню, помню... – виновато пробухтел Ростов, отворачивая голову от него. – Ага, значит помнишь! С памятью проблем нет – это радует. Но, Ростов, – это, – Луганск сделал широкий жест руками, показывая неописуемые масштабы глупого поведения брата, – нихрена не нормально! Это настоящий трындец-мандец! Я тебе запрещаю изводиться и суетиться как престарелая кухарка во время антракта! – Хм, ты набрался смелости что-то запретить мне? – повёл бровью Ростов. – Да! – Луганск весь затрясся от напряжения и вскочил на ноги, чтобы оказаться выше упрямого Ростова. – Я запрещаю тебе изводиться! Понял? Я не желаю больше видеть тебя без сил! Мне не нужно это противное похоронное зрелище, кохда ты лежишь как покойник на белой простыне и не шевелишься! Я устал смотреть на это. Ты же живой человек, а впахиваешь как ломовая лошадь в колхозе, которая, кстати, председателем так и не стала. Я не хочу больше смотреть на ТАКОГО тебя... Я же ведь... Не смоху сделать ничего, штобы помочь тебе... *** Белые невесомые пылинки летали по душной жаркой комнате и ложились на лицо и тело обездвиженного мальчика. Глубокие рубленные раны на спине едва затянулись, но кровь могла снова хлынуть из них в любой момент. Белый мокрый хлопковый платок на спине – это всё равно, что мёртвому припарка. Не помогало, не помогает и не поможет никогда!.. Но Луганск продолжал мочить его и класть его на истерзанную спину старшего, – вдруг случится чудо? Вдруг всё-таки поможет?.. Пожалуйста... *** – Пожалуйста... Не надо так мучить себя, никому от твоей боли лучше не станет. Ты ли не ховорил, што любишь нас и потому желаешь лучшего? Ну так и я хочу, чтобы ты чувствовал себя действительно нормально. Для особо одаренных: "нормально" – это кохда ты можешь сам ходить и делать дела, а не лежать сутками напролёт на одном месте! Я же ведь... Луганск замолчал. А стоит ли говорить дальше то, что он так хотел сказать ему? – Ну? Какое-нибудь лохическое завершение будет после слов "я же ведь"? Сказал "а" – ховори и "б". – Ух, сам напросился! Я же ведь тоже... тебя люблю... Несколько секунд Луганск нависал над старшим, как хищный коршун над жертвой. Но Ростов смотрел на него так, словно жертвой здесь был именно он. – Да неужели! – задорно усмехнулся Ростов. – Неужели я дожил до момента, когда ты наконец что-то мне запретил? – Чево... – Уж не думал, что ты наберёшься смелости перечить мне, но очень рад этому. – Што всё это значит? – Сядь. – Луганск послушно сел обратно на ступеньки рядом с ним. – Это значит, что ты вырос и больше не боишься меня. Ты ведь боялся меня, да? – Пфф... – выдохнул средний и почти обиженно сверкнул глазами. – После всего того, што мы с Донецком пережили, твои выходки – это нежные ранние цветочки! Ростов неловко кашлянул в кулак. – Это да, но... Раньше бы ты мне не ховорил напрямую. – Потому што там, – Луганск кивнул куда-то в сторону, где далеко остались развалины его с Донецком дома, – у меня не было шанса сказать тебе это. Сколько раз, сидя в подвале, разхребая обломки домов, хороня ни в чём не повинных пенсионеров и детей... я корил себя и жалел о том, што не нашёл секунды сказать раньше, кохда была возможность... Потому што я не знал, што будет завтра и наступит ли оно для меня. Или же меня вот так же будут хоронить во дворе чьи-то бабушки, дедушки и внучата... Я не знал, буду ли я жить следующий день или умру, так и не сказав тебе "я тоже тебя люблю". Это же ведь так важно. – Да, важно... – горестно вздохнул Ростов. – ...Но я тебе запрещаю надрываться! Понял? – взялся за своё средний. – А то будешь опять в медпункте с шилом в жопе орать "всё нормально"! – Я понял! А теперь отстань от меня! Не буду я надрываться, отстань! – Эй! Что за шум, а драки нет? – послышался чей-то певческий весёлый голос. Братья смолкли и уставились на гостя. Краснодар выглядывал из-за забора и от него были видны только макушка и глаза. – Чего не поделили, братаны? – присвистнул он. – Я вас ещё на подходе к хутору услышал. Те дружно переглянулись, но ничего не ответили. – Мы просто разховаривали. – пожал плечами Ростов. – А ты это, не стой как бедный родственник, заходи. – Гран мерси, хозяин. Краснодар отомкнул калитку и оказался во дворе. – С чем пришёл? – Со свежей хазеткой. Гость протянул ему сегодняшний выпуск газеты. – Что пишут? Какой-нибудь чиновник поставил себе мозоль на пятке из-за новых туфель? – Ну почти. Луганск тем временем с хмурым видом молча несколько раз пересчитал в коробке оставшиеся сигареты. – Вот же ж мелкий заср... Кхем! – отдёрнул он сам себя от нелестного высказывания в адрес младшего. – Весь в тебя, Ростов! – А? Что? Кто в меня? – не понял тот. – У тебя вместо холовы на плечах пятилитровый баллон? Донецк наш весь в тебя – воришка и курильщик! – Так я давно бросил и то и то! – в непонимании происходящего развёл руками тот. – Ты сам сейчас этим промышляешь. – От этого не лехче. Уже который раз у меня сижки тырит. И не понимает, што этим только себе хуже и делает! Бессовестный. Хде он? Я хочу с ним вежливо побеседовать. Краснодар наклонился поближе к Ростову и прошептал на ухо, прикрыв рот ладонью: – Я правильно понимаю, что "вежливо побеседовать" означает "дать подзатыльник"? – Правильно понимаешь. – вздохнув подтвердил Ростов и пошкрёб пальцем лоб. – Луханск, малой в спальне. – Ну держись, Донецк! Средний вскочил на ноги и решительным шагом направился в дом. Ростов свернул газету в трубку и поднялся следом за средним, предварительно потянувшись и выгибаясь до хруста в позвоночнике. – Пойдём-ка и мы с тобой. – сказал он Краснодару. – А я тут причём? – Поняты́м будешь. – О, это я моху, умею, практикую. А в спаленке между тем уже царила гнетущая атмосфера. Тень от фигуры разбушевавшегося Луганска падала на тело безмятежно лежащего на кровати Донецка. С появлением старшего брата тот отвлёкся от увлечённого чтения какого-то советского учебника по физике и в замешательстве посмотрел на того, нутром чуя, что ему сейчас за что-то прилетит. – Чево тебе? – негромко и глухо спросил он. Вместо ответа Луганск без лишних слов достал из кармана штанов полупустую упаковку сигарет и сунул её прям ему под нос. Донецк рефлекторно откинул голову назад и нахмурил лохматые брови. – Знакомая вещица? – как бы издалека спросил Луганск. – Ну да, ты постоянно её в руках крутишь, эту вещицу. – также издалека ответил Донецк, уже бледнея лицом от осинившей его догадки, но виду не подал. Луганск напряжённо поджал губы и с силой швырнул коробочку на стоящий рядом с кроватью стол. – Ну-ну. – выдавил он из себя. – Слушай, к чему этот дешёвый спектакль? – серьёзно спросил его младший. – Ты пришёл с каким-то конкретным вопросом или просто покрасоваться тут? От такого заявления внутри Луганска как будто разрослась ещё большая буря злости. Даже глаза, кажется, опасно засверкали огненными вспышками. Тут в коридоре возникли шаги ещё двух пар ног. Ситуация накалялась и переставала нравиться мальчику. Потрёпанный учебник физики сиротливо лежал на пледе, откинутый прочь. – Значит вот так, да? – опасно прошептал Луганск и добавил более отчётливо. – Тохда ховори, сколько? – Сколько чего? Яблок? Бананов? Выражайся, пожалуйста, чётче. – парировал Донецк. В спальне оказались Ростов и Краснодар. Для маленькой спальни такого количества людей было слишком много. – Не прикидывайся дурачком! – в сердцах воскликнул Луганск, опять схватил сильной здоровой рукой пачку сигарет и лихорадочно затряс ею перед лицом младшего. – Сколько выкурил!? Донецк посмотрел за спину среднего. Там стоял старший. "Помоги, а?" – читалось в жалостливом взгляде младшего. Но Ростов лишь пожал плечами – "Прости, Донецк, ничем не моху тебе помочь. Сам заварил кашу, – сам расхлёбывай и неси ответственность за свои поступки." Мальчик, осознав, что теперь-то его точно ничто не спасёт, сел повыше на подушку и вновь встретился взглядом с разгневанным Луганском. – Сколько. Сихарет. Ты выкурил? – ещё раз спросил он. – Ну... Нормально... – невнятно промычал Донецк. – Нет такого числа. Выражайся, пожалуйста, чётче. – Я не считал... – ещё более невнятно и обречённо промычал младший. – Ага, понятно. – с угрозой, как грозовая туча, пророкотал Луганск. Растерянный взгляд Донецка беспокойно блуждал от рассерженного лица Луганска до чуть мрачного лица Ростова и любопытного лица Краснодара и обратно. Средний заметил это и ебернулся на вошедших. Рассерженный и решительный взгляд его упал на газетную трубку в руках Ростова. – Луханск, мы против ТАКИХ методов, если ты забыл. – многозначительно напомнил ему старший, пряча газету за спину. – Да не забыл я. – досадливо поморщился средний, махнув рукой. Он сжал крепче несчастную упаковку сигарет, которая плаксиво зашуршала под его натиском. Понятное дело, что от самих сигарет там уже мало что осталось. – Донецк, если я ещё хоть раз увижу, што у меня не хватает одной единственной сихареты, то я собственноручно затолкаю в тебя целую пачку и заставлю курить ровно до тех пор, пока тебя не вырвет, понял!? – Понял... Луганск остервенело сунул мятый бумажный коробок в карман штанов и, не глядя на стоящих деревянными истуканами Ростова и Краснодара, быстрым размашистым шагом вышел из дома на улицу. Несколько мгновений в спаленке стояла полная тишина. Все глядели вслед вышедшему Луганску. – Это ничего. Проветрится, остынет и вернётся. – негромко сказал Ростов, прерывая молчание, и повернулся к Донецку. – Но ты тоже хорош, молодой человек. Донецк тем временем принял более удобную для себя позу на кровати, взял обратно в руки старенький учебник физики и сделал вид увлечённого чтеца. – Я его как себя облупленного знаю. Дальше ухроз дело не зайдёт. – обиженно пробурчал он себе под нос. – Развёл тут балахан как бабка базарная, ей-Боху. Ростов слегка сдвинул брови, вытащил газетную трубку из-за спины и легонько стукнул ею по макушке надувшегося подростка. – Донецк, ты зачем так себя ведёшь, а? Знаешь же, что Луханск хочет отхородить тебя от ненужных ошибок, а всё равно ёрничаешь, как дитя малое. Нельзя так со старшими разховаривать. Краснодар? – Верно, Донецк, слушайся старших. – поддакнул Ростову Краснодар. Младший раздражённо цокнул языком и демонстративно закатил глаза, как бы говоря "как же ты мне надоел со своими нравоучениями!" – Тем более у тебя через три дня плановый медосмотр. Доктор – не дурак. Сразу услышит, что ты как-то странно кашлять начал, и отправит на рентген. Там всё и прояснится. Рентгенолох сделает один звоночек России и тот... – Ростов загадочно замолчал. При упоминании имени нового начальника Донецк в мгновение ока изменился в лице: перестал дуться, в удивлённом страхе выкатил глаза, весь побледнел и опять откинул прочь учебник. – ...И тот заклеет тебе рот скотчем! Начальник хоть и сам заядлый курильщик, но не приветствует курение среди молодёжи. – закончил он. – Ты дурак!? – вскрикнул Донецк так, что Краснодар чуть было не подпрыгнул на месте от неожиданности. – Не смей так пухать меня! У меня чуть сердце не остановилось! Ростов усмехнулся и с грустной улыбкой поглядел на младшего, у которого от внезапной эмоциональной встряски пальцы дрожали в бессильной злобе. Он протянул к нему руку и заботливо поправил прядку отросших русых волос у того на голове. Донецк молча проследил за его действиями колким от сдавленного гнева взором. – Не бойся. – сказал Ростов очень тихо с несвойственной для него нежностью. – Никто вовсе не собирается выхонять тебя отсюда... Мы тут все очень сильно вами дорожим и потому ваше здоровье сейчас очень важно для всех... От его слов на побледневшем лице Донецка загорелся смущённый румянец, а брови, живущие самостоятельной жизнью, встали домиком. Он мотнул головой, опять откинулся на подушку и схватил учебник, делая вид, что повторяет физические законы, хотя на самом деле мысли его вились совсем не вокруг странных физических формул и обозначений, а вокруг чего-то более важного для него. – Повторенье – мать ученья? – спросил Ростов. Младший без единого звука кивнул. – Раз ты учиться пока не ходишь, то может мне стоит принести тебе какие-нибудь учебники, чтоб ты память освежил? – предложил старший. – Д-да... Спасибо, принеси пожалуйста... Ростов утвердительно покачал головой и вышел из спаленки. – Пс-с, Ростов. – заговорщически прошептал Краснодар ему на ухо. – Чего хочешь? – Учебники можешь одолжить у меня. У меня всего этого добра навалом, а девать всё равно некуда, хоть выкидывай. – Спасибо. – уголки губ рефлекторно приподнялись. – За даром отдашь? – Ну вообще я собирался взять с тебя плату. – многозначительно протянул Краснодар, лукаво прищурившись. – Ага, щаз. – Ростов скрутил из пальцев фигу и ткнул ею тому под нос. – А вот это ты видел? – Эх, как же с тобой сложно доховариваться... – страдальчески вздохнул тот и добавил, усмехаясь, – Ну, жди тохда через три дня полную фуру старой макулатуры. – Не, полную фуру мне не надо. И три дня – это долхо. – Можешь заплатить и я доставлю быстрее. – Хех, ну уж нет. Жду через три дня от тебя несколько старых и новых учебников. Донецку будет полезно сравнить старую и новую прохрамму обучения. – И свежую хазетку? – И свежую хазетку. – А чаевые мне будут? – Моху просто чаю налить. Краснодар, поняв, что дальнейшие его попытки к заработку не приведут, сослался на неотложные "срочные-обморочные дела", крепко пожал Ростову руку на прощание и ушёл в свободное плавание. *** Ближе к вечеру домой вернулся Луганск после очень долгой прогулки весь насквозь прокуренный, – нервничал. Едва только он скрипнул за собой закрывающейся дверью, как на крыльцо дома пулей вылетел Донецк, весь взъерошенный и с беспокойным пристальным взглядом. Как только он увидел в десяти шагах от себя среднего, то встал по стойке смирно и руки по швам. – Ну и чего встал? Иди сюда, раз уж всё равно вышел встречать. – подозвал он его к себе. Потоптавшись пару секунд на одном месте Донецк сошёл с крыльца и поплёлся к нему. – Хде ты шатался столько времени? – резко и с претензией спросил мальчик. – Проветривался. – уклончиво ответил Луганск. – А ты тут один што ли? – Да. – А Ростов куда запропастился? – Его вызвали и он уехал. – И оставил тебя тут одного? – неодобрительно покачал головой Луганск. – Не рухайся на него. Я обещал ему, што позвоню тебе... – Донецк осёкся. Он не позвонил. Средний прошёл мимо него в дом. Донецк посеминил за ним следом с тяжёлым сердцем. – Почему ты не позвонил мне? – А ты бы разве ответил? – Разумеется! По-твоему я такой злопамятный? Донецк не ответил. Чувство вины безжалостно давило на совесть, и та неустанно скребла сердце своими длинными острыми когтями. Однако собственная гордость и упрямство не позволяли ему извиниться. – Ничего не хочешь мне сказать? – словно прочитав его мысли Луганск поддтолкнул его. – А што ты хочешь услышать? – То, што ты хочешь мне сказать. – Это какой-то замкнутый крух... Они зашли обратно в дом. Совесть извивалась, тревожа душу и царапая сердце, моля о пощаде. Луганск уже не злился на него, но Донецк чувствовал, как вокруг среднего витал невидимый и неосязаемый подавленный негатив. Замо́к упрямства, который не позволял ему говорить, в конечном счёте треснул и разлетелся на куски: – Извини, я поступал неправильно... – еле разборчивым полушёпотом проговорил Донецк в спину впереди стоящего Луганска. Ответа не последовало. На секунду Донецк допустил мысль, что брат не услышал его и сейчас ему придётся говорить то же самое второй раз, но громче, чтобы Луганск услышал его. Едва только он раскрыл рот, чтобы повторить сказанное, как Луганск обернулся к нему лицом. – Молодец. – сказал он мягко, почти что ласково. – Молодец, што понимаешь это. У меня нет нужды в твоих извинениях. Я хочу, штобы ты понимал, што ты курением только себе хуже делаешь. Зачем тебе оно? – Просто понимаешь... – замялся Донецк, – Это был единственный доступный способ справиться со стрессом. Никаких таблеток или лечебных трав у нас, как ты сам знаешь, не было. Вот я и... Решился на этот шах. И вообще, я брал пример с тебя! – Хм, в этом плане я – не самый лучший пример для подражания. – пожал плечами Луганск. – Лёгкие себе испортишь вслед за мной. – Я больше не буду. – Рад это слышать. Донецк уткнулся макушкой тому в грудь. Это жест, означающий, что младший хочет, чтобы его обняли. Луганск, почувствовавший, как его сердце защемило от умиления и тоски, растрогался и был готов пустить скупую мужскую слезу, но вовремя взял себя в руки. Нельзя раскисать. Только не при нём. Он положил одну ладонь тому на спину, а другой поворошил густую русую шевелюру. – А давай я тебя налысо побрею! – воодушевлённо предложил средний, наблюдая за тем, как длинные натруженные пальцы бесследно пропадают в волосах младшего. – Себя побрей! – недовольно пробухтел тот ему в свитер. – Подбородок свой сбрей нахрен! Колючий такой, будто ежа к лицу приклеил! Луганск расхохотался так, что аж стены задрожали. Вот так они и помирились. День сменялся другим днём. Ночь сменялась ночью. Ежедневная мирская рутина не казалась скучной и однообразной. Она казалась такой, какой должна быть. И вот надо же было в этой спокойной и размеренной жизни появиться ЕЙ.