Самое ценное

Дверца немецкого автомобиля пригласительно отворилась. Сумка с вещами притаилась на заднем сидении. Настала пора прощаться. – Эх, мать, – старательно скрывая тоску вздохнул Краснодар, – приятно было с тобой повидаться... Правда! Очень приятно! Только вот всё равно эта распроклятая хрусть-тоска изнутри выедает. Эх! Хотел бы я тебя проводить. Жуть бы как хотел! Правда! Да только твой верный спутник почему-то не разрешил мне с вами поехать, тебя проводить. – эмоционально затараторил Краснодар, выразительно жестикулируя. – Здрасьте-приехали... – оторопела Одесса, медленно поворачиваясь к своему верному спутнику. – Это ещё с какого перепугу? Тот, сделав надменный вид, молча отвернулся от них обоих. – Ох, ну и ладно... Раз язык себе откусил, то и брать с тебя нечего. – махнула она рукой. – Буду скучать, жемчужина! На месте, где пару секунд назад находился Краснодар, образовался Луганск. Он не был щедр на прощальные слова, но всё же решился на пожелание: – Одесса, ты это... Только не падай духом, вот. Я понимаю, как нелехко тебе приходится жизнь жить, сами проходили. Но тем не менее! Ничто не может длиться вечно. Это всё тоже кохда-нибудь закончится... – Ах, благодарю, Луганск. – слегка кивнула она. Сложнее всего попрощаться было Донецку. То ли из-за стеснения, то ли из-за личных заморочек, но даже элементарно подойти к ней ему было трудно. – В общем... Желаю тебе денех побольше, проблем поменьше! И што бы этот старый дед тебе не докучал. До свидания! Сказав это он поспешил отойти в сторону. Провожающие в ряд стояли у железной калитки. За забором виднелся сам дом. Большой, дородный, хорошо обставленный, но ещё и уютный и такой знакомый, что кажется, будто бы уже совсем родной. В груди натянулась невидимая струна горечи прощания. – До встречи! Мы ещё обязательно увидимся! – из последних сил сдерживая накатившие к глазам две слезы выкрикнула Одесса. – До скорого! Пока! Пишите письма! – кричали ей в ответ мужские голоса. Она нашла в себе мужество в последний раз махнуть рукой и залезть в машину на место рядом с водительским. Не нужно более тянуть. Долгие проводы – лишние слёзы. Ростов также молча погрузился на своё сиденье, завёл мотор и тронулся с места. Одесса сквозь полупрозрачную пелену набежавших слёз смотрела на уплывающий за окном дом. Какое-то время они оба молчали. Каждый думал о своём. Пока Одесса, сдерживая дрожь в голосе, не спросила: – Ты почему не разрешил Краснодару проводить меня? Он же наш друг. Молодой человек, глядя куда-то вдаль, скрепя сердце, тяжело и будто что-то с силой сдерживая в себе, глубоко вздохнул, крепче обхватывая руками руль. – Я хочу серьёзно с тобой поховорить напоследок. *** – Ты не хочешь поховорить? Спаленка. Луганск сидел в кресле и спокойно штопал чёрный дырявый носок. Донецк, подложив под голову руку, лежал на кровати, угрюмо уткнувшись носом в цветастый пыльный ковёр на стене, и упрямо делал вид, что не слышит среднего. Работал телевизор. Мягко и тихо трещала старенькая настольная лампа, светящая жёлтым светом. – О чём я должен с тобой ховорить? – невесело буркнул в стену Донецк. – Ну например о том, почему ты такой хмурной. – Не твоё дело. Хмурной и хмурной, тебе то што с этого? – раздражённо прорычал тот. – Сиди и штопай без лишних вопросов. – Но-но! Ты мне тут поховори ещё! Ты свои претензии подальше убери, кохда со мной разховариваешь. – обиделся Луганск. – Што, неужели язык отсохнет, если на мой вопрос ответишь? – Я не хочу ховорить... – Ишь ты, не хочет он. Я тоже может мнохо чего не хочу... Донецк, мы уже проходили это. Россия тоже самое тебе позавчера вечером объяснял. Мол, если тебя што-то беспокоит, то ховори сразу. – Да я нормально себя чувствую. – А в чём же тохда дело? Донецк помолчал. – В девчонке, што только што уехала... – Да ну? – удивился средний. – И в чём же её вина? – Просто... – Донецк всё-таки решил перевернуться на другой бок, чтобы видеть лицо Луганска во время разговора. – Ты видел, как лехко наш Ростов переключился с нас на неё, кохда она приехала? – Переключился и переключился. Это его дело. В чём беда-то? Я никак в толк не возьму. – В том, што... А если ему однажды придётся выбирать? Какова вероятность того, што при выборе между нами и ей он выберет нас? Влюблённый дурак ничего вокрух себя не видит... Я не понимаю этого... Дураки – они же буквально на всё хотовы ради своей пассии! – Так-так... – заинтересовался Луганск, отложив в сторону штопанье. – Ревность обыкновенная. Опять за старое взялся? Мы же ведь уже обсуждали эту тему. – Знаю. И всё равно... – Ты зря беспокоишься. – Почему ты так уверен в этом? – Потому, што наш старший – уже взрослый человек, и он давно расставил для себя приоритеты. – Это какие же? – Ну вот представь, кто тебе важнее: я или Ростов? Донецк задумался, а когда додумался, то спрятал лицо в подушку и забубнил в неё: – Я не знаю, как бы прожил эти 8 лет без тебя... Без тебя мне было бы, наверное, невероятно тяжело и одиноко. Но... Но и без Ростова бы тоже очень тухо пришлось. Да блин, даже не в этом дело... Для меня оба старших брата одинакого важны. Не смотря на то, что младший говорил в подушку, по голосу было отчётливо слышно, насколько сильно его смущают эти слова. – То то и оно. – усмехнулся Луганск. – Он тоже не хочет никого выбирать, потому што все мы одинакого ценны для него. Он ведь тоже скучал по своей, как ты выразился, девчонке. И не видел её не меньше нас. Не рухай их. Будет славно, если ты отнесёшься к ней более терпимо и перестанешь без причины ревновать. – Будет славно, если ты перестанешь без причины мне нравоучения читать. – колко зыркнул Донецк из-под подушки. – Ты так ховоришь, потому што на самом деле хочешь, штобы Ростов привёл в дом женщину, которая бы выполняла всю женскую домашнюю работу вместо тебя! Ты ж у нас как профессиональная мамка, ей-Боху. И хотовишь, и стираешь, и, – вон, – носки штопаешь. – Жизнь заставила. – А ты и не против. – А с чего бы мне быть против? Я понимал, што кроме меня следить за домом некому. Сам посуди: отец либо в разъездах, либо на тренировках, Ростов чаще всего с ним болтается, а ты, Юзовка, маленький совсем. Одного тебя дома не оставишь. К тому же ты в раннем детстве очень подвижный и любопытный был, все щели и ухлы исследовать стремился. Только хлаз да хлаз. Эх... На вас обоих я сполна тохда успел насмотреться... – ностальгично вздохнул Луганск. – Луха-анск. – Чево? – А кто из нас троих больше всего на батю похож? – поинтересовался Донецк. – С чего такой вопрос? – Што, язык отсохнет, если на мой вопрос ответишь? – язвительно передразнил он среднего. – Просто интересно стало. – Фух... Как сказать... Лицом мы все между собой похожи. А уж Ростов характером точно весь в батюшку нашего пошёл... Тут ничего не скажешь. Мы с тобой всё-таки поспокойнее. – Да ну, врёшь... Не весь. Если бы был весь, то это просто тушите свет. – не поверил его словам младший. – Нда, повезло, што он своё буйство направил в правильное русло и перевоспитался. А то пропал бы поди. – Почему пропал бы?.. – Потому што отец сёк его нещадно, как-будто не боялся, што тот дух испустит... А мох и испустить. С таким-то жестоким воспитанием куда ему было податься? Это прямая дорога к преступлениям. Преступниками становятся как раз люди с искалеченной судьбой. Совсем бы покатился... Ему и нам очень повезло, што Одесса оказалась рядом в тяжёлый момент и смохла принять его, кохда даже я не мох его понять... – Луха-анск. – Чево? – Но это норма жизни, – кохда ты не понимаешь чужой беды до тех пор, пока сам в ней не окажешься. Одесса приняла его, потому што она с ним на пару прославилась и, вероятно, дохадывалась, што ему есть што скрывать. Ну и плюс ещё потому што влюбилась, дура... – Может ты и прав. Старший тоже не до конца понимает нашу беду, но всё равно, мяхко ховоря, дохадывается... Хотя нет, всё он понимает и всё он знает. Тут одного понимания мало, надо именно знать. Спасибо ему... Донецк, перевернувшись на спину, упёрся взглядом в пустой побеленый потолок. Разговор пошёл хорошо. Хотелось поговорить ещё, но как на зло ничего больше в голову из тем не лезло, а в тишине сидеть больно скучно. – Но на отца злиться тоже хрешно... – вновь прозвучал голос Луганска немного неуверенно и так, словно он споткнулся. Младший встрепенулся и неверяще уставился на него. – Чего... Повтори-ка, што ты только што сказал? – с опасной интонацией потребовал он. – На отца злиться тоже хрешно. – без колебаний повторил Луганск. На миг у Донецка отвисла челюсть. – Это ещё почему!? – Он тебе звонил на неделе? – Звонил дня 4 назад. Он стабильно раз в неделю звонит. Да кому какая разница, а? За дело на него все злятся! – Всё равно хрешно... – непреклонно стоял на своём Луганск, не глядя на него. На какую-то долю секунды Донецк потерял дар речи. – Э-это как... С чего бы вдрух? Луханск, я требую объяснений! Младший аж подскочил на кровати от переполнявшего его негодования и возмущения в перемешку с чувством праведного гнева. – А тут объяснять ничего и не надо. Тут надо подумать. Ты это умеешь. Накинуть пищи для размышлений? – Я жду. – Ну так вот. Не составит труда представить каково это – испытывать отчаяние и смотреть на то, как на твоих хлазах хибнет всё, чем ты дорожил и што делало тебя тобой. – с грустной ноты начал объяснение средний и пальцы его предательски дрогнули, обнажая его внутреннюю тревогу и чёрную голодную злость. Донецк почувствовал невыразимую тяжесть в области сердца. Да как же не представить... Он всё это знает. Всё на себе испытал. Оттого и тяжело так, что кровь в жилах стынет. Эта рваная рана на сердце уже вряд ли когда-нибудь затянется. Перед глазами до сих пор стоит кровопролитное зрелище, бойня, в центре которой – он, а вокруг него выбитые из окон стёкла, разорванные железные прутья от заборов, перепаханный асфальт, а на асфальте лежат в неестественных позах и с мокрыми красными пятнами на одежде кто-то, кого он раньше знал. Потеря. И шум. Шум идёт со всех сторон. В этом шуме смешалось всё: крики, выстрелы, плач, грохот. В этом шуме растворяется он. Как этот кошмар можно забыть? Он приходит во снах и не отпускает его. Этот кошмар уже знаком. А ведь это всё с ним когда-то уже происходило. И от этого осознания становится ещё обиднее. – Не составит... – выдавил мальчик через силу. – Конечно, это дело лично каждого, но што для тебя страшнее: похибнуть или выжить, но при этом утратить всё, што связывало тебя с прежней жизнью и строить новую жизнь с самого начала от нового лица, от нового имени, от нового смысла? – По сравнению со вторым первое звучит не так жестоко... – Я тоже так думаю, однако... Нашему отцу как раз не повезло в каком-то смысле. – Не повезло? – Да. Он мнохо лет назад жил совершенно друхой жизнью. И имя у него было немнохо друхое, турецкое, – Азак. А во времена Золотой Орды его вообще звали Азак-Тана. У него было всё. У него была друхая семья. И, наверное, он был всем доволен. Я так предполохаю... Уж не знаю точно чем он там жил, но явно не тужил. И вот представь. Живёшь ты себе, всё у тебя есть: прилежный дом, верные друзья, любящая семья, состоишь ты на службе у турецкого султана. И тут – н-на тебе! Прибехают к тебе без предупреждения "шайтаны, принявшие человеческий облик", и выбивают из тебя дух! Кто-то близкий умирает от их рук, а ты совершенно беспомощен и можешь только смотреть, как стеклянеют их глаза. И почему-то сам пошевелиться не можешь. А потом "шайтаны" убехают, а ты должен всё, што нажил, заново отстраивать, вставать на нохи. Но это ещё полбеды. Потом к тебе приплывает незнакомый военный корабль, а на нём люди, которые сказали, што захватят тебя. Ну, допустим, они свои возможности переоценили и своего не получили. Ты радуешься, што одержал победу, но каково твоё возмущение и неходование, кохда они через несколько лет возвращаются! И ты, конечно, думаешь, што и в этот раз ты с ними справишься и выйдешь победителем? Ан нет. Ты опять оказываешься разхромленным армией "шайтанов". Уже во второй раз! И в этот раз всё в разы серьёзнее. Ты разхромлен, опустошён, избит. И опять кто-то умирает из-за твоей бестолковой самоуверенности и веры в то, што ты сможешь всех защитить. Из-за того, што ты переоценил себя и недооценил противника. Тебя, понурого и почти безжизненного, с охромным хрузом на сердце, ведут к какому-то проклятому императору. А император-то, – батюшки милосердные, – юнец! Ей-боху, юнец, мальчишка! В этот раз тебе уже приходится учить новый незнакомый и недоступный ранее язык, штобы достойно жить под крылом друхого хосударства. Ты его проклинаешь, ненавидишь всем сердцем, до скрипа зубов, но продолжаешь учить язык, потому што это твой единственный способ продолжать существование! И вот опять... Вроде как ты начал понемноху осваиваться, привыкать, обживаться, смотреть по сторонам. Как бы не так! Как хром среди ясного неба объявляется твой султан, храмит в пух и прах русского императора и забирает тебя обратно! Якобы домой. Но ты уже совсем друхой. И дома у тебя нет, и тебе уже некуда и не к кому возвращаться, но всё равно, держась на мнимой вере и правде, с трудом собрав внутри своего существа последние остатки силы и воли, возобновляешь свою службу у султана. Но за твоей спиной ничего твоего нет. И снова, спустя несколько лет, случается уже четвёртая по счёту стычка – и последняя. Ты возвращаешься к молодому императору. Азак навсехда становится Азовом. Донецк, ты видел у него три пальца на одной руке? Указательный и средний он потерял в этой последней битве. От самого Азака ничего толком и не осталось, штобы он мох сам себя так называть, даже тело – и то не всё унёс. Четыре раза. Што останется от человека, потерявшего жизненную мораль целых четыре раза? Лишь опустошённая и сухая душа, в которой нет ничего живого, как в пустыне... Луганск замолчал. Горло пересохло от такого долгого рассказа. Донецк во все глаза пялился на него неотрывно. И правда. О прошлом отца он, разумеется, что-то знал, умный парень, начитанный. Но столь глубоко не копал из-за неприязни к нему. А тут вон оно как... – Но ведь Российская Империя был милосердным и мудрым человеком... – шёпотом вспомнил мальчик. – Да... Быть милосердным к пленному – это не каждому дано. Но дедушка нашего начальника и впрямь был очень добр даже к захваченным. Блаходаря его доброте у отца появились мы, его вторая семья. – Хах. Ну, может, к отцу он и был добр, но явно не к нам... – съязвил Донецк. – Я же ховорю, на отца злиться хрешно. – повторил Луганск с некоторой строгостью. – Империя был добр к нему потому, што считал его своим сильнейшим "приобретением" и хотел, штобы ему под его крылом хорошо жилось. Отец то явно в те времена тяхой к жизни не светился. Вот Империя и приписал к нему аж троих сыновей, штобы тот воспрял духом и начал жить как следует. То, што отец чёрств и безжалостен – это не его вина. Нет, Донецк, я не защищаю его. Я ховорю как есть. Я уверен, што он умел любить и умел это показывать. А ещё я уверен, што его предыдущая семья тоже его любила. Может, у него были ещё дети до нас, может он даже был женат. Я не знаю. Но я уверен, што он был друхим. Он хотел избавить нас от своих же ошибок молодости. Он хотел вырастить нас самыми сильными. – Особенно из Ростова он старался слепить бохатыря каких свет не видывал... – вставил Донецк. – Верно. – кивнул Луганск. – Потому што он старший. Старший брат должен защищать младших, это аксиома. Отец хоть и силён, но он не был уверен в том, што в случае новой опасности ему хватит сил для того, штобы защитить семью и дом. По этой причине он стремился воспитать из старшего достойную замену себе. Он хотел воспитать сильнейшего воина Российской Империи, который бы не знал поражений и который бы не знал хубительных чувств. – Это просто какие-то бредни сумасшедшего. – Скорее всего. Он думал, што так будет лучше для всех. Если вбить ребёнку в холову, что счастье и любовь нужно заслужить, то он будет из кожи вон лезть, штобы доказать, што он их достоин. Однако же система сработала против него самого. Если Ростов не знал того, што ему не позволено знать, то он и не тянулся к запретному, а, значит, раздражал отца. А ему, похоже даже нравилось его бесить, смотреть как у того лопается терпение и как он корчится от злости... Но долхо лавировать у него не получалось и чем всё это зрелище обычно заканчивалось ты можешь додуматься сам. – Моху... Я даже моху это вспомнить. Я хоть и маленьким был, но што-то в холове моей всё-таки отпечаталось. – Сразу напоминаю, што мы не придерживаемся таких методов воспитания. Мне, конечно, инохда хочется тебя стукнуть по тыкве, но не стукаю. В исключительных случаях обхожусь щелбаном. Кхм... Ну так вот. К чему я всё это веду. Мы все уверены в том, што отцу до нас нет дела и што мы ему нахрен не сдались. – Очень на то похоже. – Но спешу тебя охорчить, это не так. Это ошибочное мнение. – Ну... Я понял, што отец пережил мнохо потрясений, которые не дают ему нормально воспринимать реальность, но... Тем не менее его действия всё равно непростительны. – Я знаю, што ты не простишь его. Но это надо не мне, а тебе. Отец любит нас, как бы смешно это не звучало. Он потерялся в своих убеждениях, потому што потерял себя самого в бесконечных баталиях. Отец пытался самоутвердиться за счёт своих детей, потому што внутреннее чувство вины хложило его и он стремился во што бы то ни стало захлушить его, пусть вот таким вот бездушным методом. Безусловно, его воспитание худо сказалось на нас всех. Хотя, кто знает? Вполне вероятно, што без этого убохого воспитания мы бы были намнохо слабее и сейчас бы может быть даже и не жили... Но примерно в этом всём он и показывал, што мы ему не безразличны. – Хах, интересно, как пересекаются избиения нахайкой и проявления любви? – Ну не в избиениях... В чём-то друхом. Например в том, што он приходил почти на все твои выпускные. Или в том, што он носил мне на работу тёплые вещи зимой, кохда отопление не врубали и в моём кабинете было настолько холодно, што на оконных рамах застывал лёд. Или в том, што он почти всехда находил время, штобы навестить скучающего в больнице Ростова, лежащего там после очередной бандитской переделки. Разве это не показатель, Донецк? Я предполахаю, што он таким образом очень хочет извиниться за содеянные в прошлом хрехи. Да, он никохда не скажет напрямую, мол, я вас люблю, сынки. У нас у всех получается, а у него нет. Ну вот такой он, чёрствый, сухой, непробиваемый, такого не перевоспитаешь уже. Но кохда он в следующий раз позвонит тебе спросить как дела, ты не раздражайся и не отмахивайся от него, а поховори по-нормальному. Скажи, мол, пап, у нас всё хорошо, а у тебя как дела? Отец не дурак, знает тоже, што ты злишься во время разховора с ним, испытываешь с нему неприязнь. Понимаешь? Тупая и слепая ненависть к кому-то не даёт тебе посмотреть на человека с друхого ухла и ты продолжаешь просто, тупо и слепо ненавидеть его, имея самые смутные представления о том, каким он является на самом деле. Всё просто. Понимаешь? Луганск задержал взгляд на задумчивом лице мальчика. Видно было, как в голове шли какие-то мыслительные процессы. – Я подумаю над этим... – наконец изрёк он. – Подумай. Это полезно. Особенно в твоём возрасте. Средний сделал ещё пару стежков на носке и с чувством выполненного долга выключил настольную лампу. *** – Что? О чём таком серьёзном ты хочешь поговорить? – напрягалась Одесса от его внещапного заявления. Ростов на всякий случай немного сбавил скорость автомобиля, чтобы избежать неприятностей. Девушка смотрела на него и ждала чего-то, чего ожидать нельзя. – Одесса... Каких новостей мне стоит ждать от тебя? И стоит ли мне вообще чего-то ждать? – Странные вопросы... Ты что, с мозгами своими поссорился? – Вот только давай вот без этих твоих шуточек. – нервно выдал Ростов, хмурясь. – Я серьёзно тебя спросил, и, будь добра, ответь серьёзно. – Хочешь серьёзности? Отвечаю серьёзно: я не знаю. – она откинулась на спинку седения, скрестила руки на груди и продолжила, – Не имею понятия. Ответить не могу. – Почему? – Опять дурацкий вопрос. А то сам не знаешь. Я говорила уже. Я ничего не могу обещать. Будет некрасиво, если я что-нибудь пообещаю, но не выполню. Ты обидишься. А для меня это к тому же небезопасно. Сразу появятся подозрения о "зрадах" у моих "доброжелателей". Тьфу ты!.. Так что я не могу ничего обещать. Пойми и прости. – Совсем ничего? – Совсем ничего. – Ясно. Я тебя понял... Голос молодого человека на последнем слове прозвучал как-то глухо и смято. Скорость автомобиля стала стремительно приближаться к отметке "ноль" под непонимающим и вопрошающим взглядом Одессы. Автомобиль остановился на пустой дороге в полном молчании. Девушка, всё ещё ничего не понимая, наклонилась вперёд, пытаясь заглянуть в лицо Ростова, но тот, как назло, будто специально отвернулся к окну. Он отнял руки от руля и опустил их на колени. – Ростов, почему мы остановились? – с нажимом спросила Одесса. Нет ответа. – Ростов! Почему мы остановились!? – спросила она громче и требовательнее, чувствуя, что происходит что-то неладное. Опять молчание. Опять вопрос был проигнорирован. – Ростов! Что за сцены ты тут устраиваешь посреди дороги!? С этими словами Одесса крепко схватила его за плечо и рывком повернула к себе. Он поддался. – Ростов?.. Стало понятно, почему он отвернулся и не отвечал. Из-под нахмуренных бровей на неё глядели абсолютно мокрые глаза, в которых собралось столько слёз, что он уже не мог видеть сквозь них. По щеке заскользила прозрачная солёная слеза. Он приподнял руки повыше и Одесса увидела, как сильно они трясутся. – С-с... С такой т-тряской мы... Далеко не уедем... П-подождёшь пока я у... Успокоюсь? – Ростов... Он устало прикрыл веки и из-под вздрагивающих ресниц по загорелому лицу побежали тяжёлые капли. – Дорогой, что случилось? Только что же всё нормально было... – встрепенулась Одесса, наблюдая за зрелищем, от которого сердце почему-то беспокойно и обречённо застучало в горле. Нормально ли?.. – Мне надо придти в себя... – А зачем ты из себя вышел? Ну же, скажи! Нечего греха таить. Уж от кого, а от меня точно ничего не надо утаивать. – Я и не утаиваю... – Разве? Ростов, ты ведёшь себя хуже своего младшего брата. Тот тоже ничего не говорит, замалчивает. Есть в кого так упрямиться. Только я думала, что ты старше и умнее, а выходит, что не выходит. – Это совсем друхое... – Тогда в чём!? – Я не знаю, имею ли право так ховорить, потому что я не пережил столько, сколько вы, но я невероятно сильно устал терпеть и ждать... Я ждал. Ждал изо дня в день непонятно чего: сихнала, команды, звонка, вскрика, слова... Чего? Для действия, для движения вперёд туда, хде я мох оказать помощь нуждающимся. И это ожидание было взаимным. То, что мы воссоединенились, – это не иначе как чудо хосподне, снизошедшее на отчаявшихся. Я всё ещё продолжаю ждать. Ждать тебя... Но я бы очень хотел верить, что жду не напрасно, не просто так. Что мне есть на что надеяться... Что моё ожидание действительно чего-то стоит. Вот я и попытался узнать от тебя, есть ли какой-то смысл мне ждать снова и снова. Нет, я... Всё понимаю, но... Я ск-к... Скучал... Дрожащая рука легла на лицо, закрывая померкшие глаза. Одесса чувствовала, как по её телу с того ни с сего забегали мурашки. – Просто... Да, я знаю, на что тебе приходится идти ради денех, чтобы обеспечить себя жильём и продовольствием. Постоянно слышу со всех сторон: "идиот, она же тебе изменяет! А если не изменяет, – так изменит!" Даже если это и так, я не отвернусь от тебя. Я слишком сильно тебя люблю. И ты не виновата в этом. Но я бы... Очень хотел бы верить, что я тоже стою хоть одного твоего письма, пускай даже в нём будет только одно слово. Я живу и не знаю как ты, как у тебя дела, что ты чувствуешь, чем занимаешься. Как будто я совсем тебя не знаю. Мне от этого очень не по себе... Хоть что-нибудь, хоть одно слово... Извини, если слишком навязываюсь. Ну да, вот такой вот я слабак, устал ждать. Некоторые умеют ждать десятилетиями, а я вот, не прошло и одного десятка лет, уже весь трещу по швам... Он хотел бы успокоиться, но с каждым произнесённые вслух откровенным словом становилось только хуже. Слёзы капали из глаз неугомонно. Одесса невольно поймала мысль, что он держал в себе эти эмоции все дни, что она пробыла с ним. Его сложные слова в её голове сплелись в одну простую фразу: "как будто тебе на меня всё равно, как будто до меня нет дела, пока я тебе не понадобилюсь". Чтобы Ростов так заплакал перед кем-то должно произойти что-то по-настоящему душераздирающее. И непрекращаюеся слёзы и вздрагивающий подбородок тому явные подтверждения. Надо срочно что-то сделать, что-то сказать... – Дорогой, послушай... Прохладные пальчики ненавязчиво обхватили запястье его руки и несильно потянули в сторону от лица. – Прости, я не додумалась, что мои слова могут так сильно задеть тебя... Прости пожалуйста, прости! Я не хотела причинять тебе так много беспокойства. Да, я повела себя как дура. Я не подумала, что ты скрываешь в себе столько невысказанной боли. Н-нет... Скажи, как я могу сейчас тебе помочь? Всё сделаю, только ради всего, что свято для тебя, не плачь... Ростов, дорогой, прости меня, дуру. Он старался не смотреть на неё. Напряжённое горло сводило от ядовитых слёз невысказанной обиды и оборванной надежды. Губы сжались до побеления. – Всё н-нормально. – пытаясь придать своему голосу твёрдости выдавил из себя Ростов. – Ври больше. – Всё уже норм-мально, правда. Сейчас поедем. – ещё раз неловко отмахнулся Ростов. – Брехун. Одесса, за одну секунду приняв единственное верное решение, порывисто подалась вперёд, накрывая его голову и плечи руками и прижимая к себе. Ростов, явно не ожидавший такого развития событий, распахнул глаза, выпустив из каждого ещё по одной слезинке, и от удивления приоткрыв рот. – Самый сильный, самый добрый, самый праведный, самый-самый... С чего ты вообще решил, что твои мучения какие-то не такие значимые, как чьи-то чужие? Давай только не будем мериться болью. Для каждого она своя, каждого она искалечила в той мере, в какой только смогла. Так почему же ты считаешь, что ты не заслужил усталости? И, умоляю, прости меня... Я не хочу быть причиной твоих слёз. Я правда не знаю смогу ли я отправить тебе хоть одно слово. Это очень опасно... Если бы я точно была уверена в том, что смогу, то не говорила бы этого всего. Ты всегда был очень важен для меня. Я тоже слишком сильно тебя люблю. Не забывай об этом, вспоминай мои слова всякий раз, когда будешь читать свежие сводки новостей, что только и делают, что соревнуются кто громче выкрикнет новый заголовок. Всё будет хорошо. Она крепко держала его в объятиях до тех пор, пока из груди Ростова не перестали вырываться непроизвольные и подавленные судорожные всхлипы. Молодой человек наконец успокоился и с тяжёлым вздохом расслабленно прильнул к ней, прикрыв сильно раскрасневшие веки. Одесса зарылась пальцами в его отросшие русые космы. Порой нервный срыв может настигнуть в абсолютно любой момент в любой обстановке. – Одесса... – Что такое? – Я совершенно не хочу никуда тебя везти, но надо. Я пришёл в себя, поэтому нам пора трохаться с места. – нерадостно заключил он. Одесса, почувствовав некое облегчение на душе, приняла прежнее положение в соседнем автомобильном кресле. Ростов мельком посмотрел на свои уверенно сжатые в кулаках ладони и медленно положил их на руль. Двигатель снова взревел и немецкий автомобиль возобновил своё движение по шоссе. Ещё пару раз он очень тяжело вздохнул, прежде чем окончательно вернуться в нормальное состояние. – Ты мне, кстати, не рассказал как поживают Мариуполь, Мелитополь... – как бы нечаянно вспомнила Одесса, незаметно поглядывая на молодого человека. – А то я прям теряюсь в догадках. Ты же сейчас везде бываешь. Может весточка какая перепала? – Ну что тебе тут сказать... – задумался Ростов, вглядываясь покрасневшими глазами куда-то в серую дорожную даль. – Да, бывал я там. Хуманитарку, вот, отвозил, встретил. Мелитополь сейчас, мяхко ховоря, выхлядит потрёпано и неважно... Да я, в общем-то, не знаю кто сейчас выхлядит "важно"... Сильно ему досталось, мне аж как-то жалко его. Ну не заслужил парень такогих потрясений. Но ему сейчас крымчане встать на нохи помохают. Взяли его под свою ответственность так сказать. Да и начальник его вниманием не обделяет к тому же. Словом, с Мелитополем всё хорошо будет, не пропадёт парень, не переживай. А вот что касается твоей подружки, Мариуполь, то... – Ростов почему-то опять замолчал, не договорив до конца. Несколько секунд Одесса терпеливо выжидала, пока он подберёт подходящие слова для продолжения рассказа, но их не последовало. – Ты почему завис? – не поняла она. – Что-то произошло? Молодой человек, быстро сообразив, что увильнуть от её любопытства и пытливости у него не получится, решил выдать честно: – Досталось ей ещё сильнее, чем Мелитополю... По правде, я не признал её сначала. До такой степени сама на себя была непохожа!.. Ужас... – Ростов выразительно вытаращил глаза и вжал голову в плечи. – Однако сейчас она тоже пошла на поправку. А всё же блаходаря нашему высококультурному северному барину. Северная столица, Санкт-Петербурх, – наш свет окошке, мура в лукошке, – пообещал, что возьмёт над ней своё шествие и восстановит всё, что надо восстановить. Так что подружка твоя тоже без надзирательства не останется, не волнуйся. – Ой, да? Я очень рада за них. – губы девушки тронула лёгкая улыбка, на мгновение перебившая тяжесть момента. Одесса с хитрым огоньком в глазах подметила, что Ростов говорил о северной столице с некоторым пренебрежением. – Завидуешь? – Кому? – Кому-кому. Санкт-Петербургу. – вдруг решила заострить она на нём внимание. – Чево!? Пф-ф! С чего мне вообще ему завидовать? Было бы чему. Скажешь тоже. – И всё-таки завидуешь. – протяжно повторила Одесса как ему на зло. – Мне просто интересно почему ты кому-то завидуешь. – Ух... – сдался он. – Даже если и завидую, то почему тебя это так внезапно начало волновать? – А потому что мне стало интересно. Ростов недовольно цокнул языком и недоверчиво покосился на сидящую рядом Одессу. Более развёрнутого ответа от неё добиться у него не получится. – Ну завидую. Ну и? – А почему? – беспечным тоном уточнила Одесса. – Не твоё дело. – Ну Росто-ов! – жалостливо протянула Одесса, умоляюще состроив глазки. – Ну расскажи. – Да что рассказывать... Ну да, инохда завидую. Ну да, чужому успеху... А что не так? Имею право. Знаю, что никохда не стану таким же успешным и популярным. Знаю, вряд ли буду кохда-нибудь привлекать столько хорошего внимания, сколько он. Вряд ли я стану таким же значимым и известным... Не то, что бы мне хотелось прям широкой известности, но можно было бы воспринимать меня хоть чуть посерьёзнее. Стыдно признавать, но порой я завидую даже Краснодару... Краснодару! Мальчишке завидую, собачкиной столице. Даже как-то самому неловко от этого, но факт. Потому что он весь из себя такой способный, такой хозяйственный, такой-сякой. Он правда такой, кому можно позавидовать, но я был бы рад избавиться от этой своей "особенности", которая называется " зависть". Ну и дурость... Лучше ничего не ховори. Аж самому противно... – Ну почему же ничего не говорить? – пожала плечами Одесса. – Я вот, например, хочу сказать, что в этом нет ничего постыдного. Зависть, она, конечно, не сделала из обезьяны человека, но тем не менее человеку свойственна. – Это не отменяет факт того, что я бы хотел от неё избавиться. – А ты просто относись к чужому успеху проще. Это же ведь не соревнование какое-то. Это не конкурс "кто лучше и выше прыгнет". Это жизнь. – Жизнь – это тоже своего рода соревнование. – понуро покачал головой Ростов. – У-у-у... Ну с таким-то настроем ты точно далеко не ускачешь, казачок. – слегка насмешливо заявила девушка. – Хотя, если тебе так больше нравится, то пожалуйста, ничего не имею против. – Кто бы ховорил... – невнятно промямлил Ростов и в ту же секунду прикусил язык. Благо она не разобрала его слова. Серый серпантин асфальта вёл их далеко от дома. Туда, где волны Азовского моря в любое время года накатывают на песчаный берег под вечно кружащими и истошно кричашами чайками. Там её встретит одинокий катер, который отвезёт её обратно в то место, откуда она приехала сюда. Ростов уже обо всём позаботился. Её там встретят. А ещё он даст ей немного денег, чтобы она смогла вернуться. Несколько дней в обмен на несколько лет. Разве это справедливо? Как это может быть до сих пор допустимо? Сейчас, в 21 веке, и до сих пор... Ростов досадливо сжал руками руль и прищурился. У них осталось совсем немного времени. – Одесса. – М? – А ты не мохла бы издалека намекнуть мне о чём вы доховорились с начальником? – ещё раз попробовал спросить он. – Не могла бы. – немного равнодушно сказала она, повертев головой. – Почему? – По качану с кочерыжкой. Не настала ещё пора открывать тебе все карты. Придётся потерпеть. – Ты мне не доверяешь? – Этот вопрос лучше задай своему начальнику. Потому что это он от тебя суть дела скрыл, а не я. – А ты? – А я дала ему слово не болтать. – Ну... С другой стороны это тоже правильно... Это признак того, что ты не проболтаешься и тебе и впрямь можно доверять. – заключил Ростов. – А ты в этом сомневался? – с вызовом удивлённо спросила она. – Вовсе нет. Автомобиль стал сбрасывать скорость и спустя несколько минут свернул на незаметную, удачно спрятанную в мелком кустарнике, незаасфальтированную просёлочную дорожку. Щебёнка под колёсами с шумом зашуршала. Неровная дорога небрежно кидала автомобиль с пассажирами из стороны в сторону. Одесса ради своей же сохранности намертво вцепилась побелевшими от напряжения пальцами в кресло и в ручку над дверью. – Вот же ж... Бравый бездельник! Я ж ему столько денех передал на новые дорохи! И куда он их подевал? Пропил!? Опять!? – ругался Ростов в адрес кого-то невидимого. – Приедем, я ему предъявлю! Одесса не понимала про кого он говорит, да и не особо хотела понимать, когда голова чуть пару раз не впечаталась в стекло. – Дорогой, если мы сейчас не остановимся, то я за свой организм не отвечаю... – предупредила его девушка. – Понял. Автомобиль затормозил и Ростов моментально выскочил на свежий воздух. Дверь рядом с Одессой открылась и она, неловко пошатнувшись, выбралась из железной кареты на твёрдую почву под ногами. – Дальше пойдём пешком. – тяжко вздохнул Ростов, предлагая ей свой локоть в качестве опоры. – Придём на место, я этому бездельнику всё по полочкам очень культурно разложу. – А к кому мы идём? – уточнила Одесса, мягко беря его под руку. – О, поверь, ты его прекрасно знаешь. – горько усмехнулся молодой человек. – Просто ты давно его не видела. – Да я много кого давно не видела. – Ничего, это дело поправимое. По обе стороны от дорожки росли высокие молодые берёзки. Их листья тоже потихоньку окрашивались в жёлтый цвет и уже были готовы упасть под ноги гуляющим. А парочка как будто специально шла медленно, нога за ногу, стараясь растянуть последние минуты случайной встречи. Тяжесть скорой разлуки огромным камнем осела около сердца, не давала вздохнуть полной грудью и неумолимо тянула уголки губ вниз. С каждым пройденным метром ноги словно делались тяжелее, наливались невидимым железом. Откуда-то потянуло прохладной морской свежестью. Одесса поёжилась. – Где мы?.. – Почти пришли. Дорожка, спрятанная в берёзках и кустарнике, вывела их на открытую местность. Слышны волны. Впереди их встречает Азовское море. Крикливые белые чайки беспорядочно кружили над жёлтой полосой золотистого песка. Ростов вёл её в сторону одиноко стоящего безлюдного двора, состоящего из трёх домов и невысокого маяка, обнесённого простым деревянным забором из тонких брёвен. Тихое, спокойное, умиротворённое местечко. Недалеко от забора стоял чей-то мощный внедорожник. Хозяина четырёхколёсной махины видно не было. Ростов хмуро оглянулся по сторонам, внимательно высматривая кого-то в высокой некошеной сухой траве. – Что-то случилось? Что-то пошло не по плану?.. – осторожным шёпотом спросила его Одесса у самого уха. – Не знаю. Я его не вижу. Ростов уже начинал было ни на шутку сердиться, когда из-за кустарника показалась голова Таганрога, которого внезапное появление парочки застало врасплох. – Шеф, пардон, не встретил. – Тьфу ты! Таханрох! Меня из-за тебя чуть Кондратий не хватил! Ты зачем с назначенного места ушлёпал? – Я ненароком чая перед дорохой мнохо выпил... – завуалированно ответил тот. – Понятно всё с тобой. – вздохнул Ростов. – С остальным проблем не возникло? – Никак нет. – Смотри мне! А, точно. Хде асфальт, Таханрох? Я ж тебе столько денех давал. Куда ты их дел? Съел? Но Таганрог ничего не ответил ему. Вместо этого он почтительно обратился к Одессе. – Как приятно вновь увидеть это столь прелестное милое личико, Одесса! Чрезвычайно рад приветствовать тебя! С этими словами Таганрог легонько обхватил её ладонь и почти невесомо коснулся губами её тыльной стороны. – Мне тоже. – просто и воздушно отозвалась она. – А что это за место такое? – Это? Да это так, декорации. Фильм один как-то снимали, дворик поставили вот. А по завершению съёмок как-то уже и не хотелось разбирать, оставили на память. – И маяк? Маяк настоящий? Он работает? – Ну он да, фактически может выполнять рабочую функцию, только вот как таковой надобности нет. Кому тут сихналить? Рыбацким лодкам и малькам у береха? – Таханрох, хде деньхи? – угрожающе повторил вопрос Ростов, глядя на него исподлобья. – Ой, да отстань ты со своими деньхами! – небрежно отмахнулся тот. – Не видишь? Я с мадам разховариваю! Не мешай. Одесса, так как у тебя идут дела в общем и целом? – Ах ты!.. Неходяй! – глаза гневно сверкнули огненными грозовыми вспышками. – Шеф, умоляю, давай только не при дамах... – взмолился Таганрог, поняв, что он не отстанет. Ростов хмыкнул, с трудом перевёл дух и заговорил более спокойно: – Одесса, послушай, план такой: Таханрох посадит тебя на катер и шустренько отвезёт в Крым. Там тебя встретят Севастополь с Симферополем и под покровом темноты незаметно перевезут тебя тем путём, каким ты здесь оказалась. Весь путь займёт не более двух дней, если ничего сверхъестественного не произойдёт. Денех я тебе дам. И долх крымчанам отдашь, и расплатиться сумеешь. В общем о тебе позаботятся. Понятно? – Да, это понятно, Ростов, спасибо. Молодой человек заметно помрачнел и смолк. – Я пока это, сбехаю, катер выведу... – осведомил его Таганрог и поспешил покинуть тоскливое место. Как только Таганрог перестал присутствовать рядом с ними, у Ростова развязался язык: – Ну вот и всё. – выдохнул он, глядя на испачканные мыски своих ботинок. – Ну вот и всё... – Почему же "всё"? Мы ещё увидимся. – Да... Мы обязательно увидимся. Я... Одесса, послушай! – Слушаю. – Я знаю, ты любишь такое, но сезон такой, да и плыть тебе больно далеко, неудобно. Бормоча себе под нос невнятные слова, он завёл руку под куртку и пошарился во внутреннем кармане. Одесса пронаблюдала за тем, как он извлёк оттуда что-то очень маленькое, что легко умещалось в его сжатую ладонь. Молодой человек, всё ещё изучая отсутствующим взглядом мыски своих ботинок, кашлянул в кулак. – В общем, что я хочу тебе сказать... Хотел бы я подарить тебе букет настоящих лилий, но... Не моху позволить такую роскошь. Плыть тебе неблизко, завянут, перестанут быть красивыми, ты их выкинешь через несколько дней и забудешь. А я бы хотел, чтобы ты надолхо сохранила в памяти и меня, и нас. Поэтому обойдёмся такой вот мелочью. Молодой человек медленно разжал кулак. На его раскрытой широкой ладони лежало маленькое аккуратное колечко, на котором неожиданно расцвёл бутон яркой оранжевой лилии. Драгоценный дивный цветок завораживающе переливался в далёком холодном свете серого облачного неба. Маленький, как живой, солнечный каменный цветок, что вдруг приковал к себе её внимание, неподвижно лежал на мужской ладони и покорно ждал, когда она заберёт его. – Это тебе... Покупал давно, лет 5 назад. Случайно увидел на витрине в махазине, денех поднакопил и забрал. Всё надеялся, что увижу тебя и подарю его. Всё ждал. Дождался. Оно твоё. Делай с ним что хочешь. Хочешь – носи. Хочешь – спрячь и берехи. Хочешь – сдай в ломбард или продай. Я всё прекрасно понимаю. Я знаю, что тебе очень нужны денежные средства. Если решишь перепродать, то за него дадут неплохую сумму... Это же не фуфло какое-нибудь, а настоящая ювелирка. Позволишь мне надеть его тебе на пальчик? Как во сне Одесса слегка приподняла руку перед собой. Ростов мигом перехватил её и увенчал безымянный палец ярким цветочным кольцом. Она поднесла руку к себе поближе. Драгоценная лилия блестела. Она не была настоящей, но была так похожа на живую, что бредовая мысль о том, что кольцо может завянуть, показалась не бредовой. – Ну уж нет... Никакого ломбарда! – твёрдо заявила Одесса, внимательно разглядывая вблизи его подарок. – Я его себе оставлю. – Рад слышать. В грустных глазах Ростова промелькнула еле заметная искра ожившей печальной радости. Он обхватил чуть похолодевшую руку Одессы своей и положил себе на грудь. – Я буду ждать нашей следующей встречи. – совсем тихо произнёс он почти что невесомые, прозрачные слова. – Я буду ждать тебя. Они встретились взглядами. Морская свежесть окружала их со всех сторон, но им было тепло только от одного взаимного понимающего доброго взгляда. – Я люблю тебя... – Я знаю, дорогой, знаю... Я тоже тебя люблю. Люблю, жду и верю. Как бы сложно это не было. Её голова упала на его грудь рядом с рукой, на которой всё ещё лежала его тёплая ладонь. – Спасибо... За всё... – Но я же ничего не сделал. – Нет, опять ты врёшь. Ты сделал очень много. В следующий раз, когда мы встретимся, я уже не буду столько плакать. Обещаю... – Это не проблема, милая. Ростов аккуратно положил вторую ладонь ей на лопатки. В непринуждённом молчании было слышно, как через камуфляжную куртку бьётся его сильное неугомонное сердце. Одесса на мгновение прикрыла глаза, так спокойно и умиротворённо было всё вокруг... Мотор маленького морского судёнышка, раздавшийся неподалёку, разрушил приятную еле уловимую тишину. К берегу причалил местами потрёпанный и побитый, но вполне рабочий катер. В кабинке едва можно было разглядеть черты лица Таганрога. Он выпрыгнул из кабинки на свет с пляжным громкоговорителем в руках и объявил: – Шеф, всё хотово! Отчаливаем! Одесса метнула взгляд сначала на катер, а затем на молодого человека. – Ростов, а ты не мог бы ещё проводить меня? До Крыма? – с робкой надеждой в голосе умоляюще спросила она. Но тот отрицательно покачал головой. – Нет, не моху... Прости, но я должен находиться ближе к дому, хде в любой момент может понадобиться моя помощь и я сам. – Ничего, всё в порядке, я всё понимаю. Таганрог вытаскивал дощечку, по которой она сможет взойти на катерок с помоста. Одесса с некоторой печалью следила за его действиями. – Тебе пора. – прозвучал над ухом низкий печальный голос. Она хотела сказать что-то ещё, но слова застряли на полпути и пропали. Они двинулись вперёд к помосту. Каблуки глухо застучали по деревянной поверхности. Катер мерно и спокойно покачивался на морских волнах в считанных метрах от них. Ещё несколько секунд Одесса колебалась, прежде чем сделать ещё один шаг. – Одесса. – А? – Ради Бога, кохда ты встанешь туда, не оборачивайся, не смотри на меня. Смотри только вперёд. – Хорошо, как скажешь. Она быстро повернулась к нему и в одно вгновение оставила на его губах короткий, едва уловимый поцелуй, после чего, не теряя времени, взошла на плавательное средство. Ростов сделал непроизвольный шаг и выбросил перед собой руки, будто подсознательно стремясь поймать её и вернуть обратно, к себе. Но секундой позже он увидел, как её руку спешно подхватил Таганрог и помог обосноваться на судне. – Спасибо, что занимаешься всем этим. – вежливо поблагодарила она его и прошла дальше. – Да ну, это всё пустяки... – смущённо пробормотал тот и, поймав на себе пристальный взгляд Ростова, зачем-то пожал плечами и развёл руками. Наверное сам не понял зачем. Шеф моргнул и подчинённый, умыкнув с собой дощечку, тоже пропал из поля зрения. Мотор катера заработал мощнее и громче. Судёнышко качнулось на волнах ещё раз и, взревев, потихоньку, набирая скорость, поплыло прочь от берега. Ростов смотрел, как заворожённый, на удаляющийся от него катер. "Не смотри!" – промелькнула перед глазами единственная верная мысль. Он выдохнул через силу отвернулся, тараща глаза куда-то в бессмысленную пустую даль. Где-то за спиной всё ещё ревел мотор уплывающего побитого маленького катера. Она сделала, как он попросил. Она не обернулась. На напряжённых, плотно сомкнутых и обветренных губах пылал оставленный ею случайный поцелуй. Хорошо, что они попрощались так просто... Как там пелось? "Коротки проводы – грусть коротка. Долгие проводы – лишние слёзы"? Да, наверное так... Да, всё именно так... Стало тихо. Ростов, сжав всю волю в кулак, не стал боле смотреть на мерно накатывающие на золотой песчаный берег солёные мутные волны Азовского моря, а просто пошёл прочь. Челюсть неконтролируемо дрожит от переизбытка смешанных чувств. Но он стерпел, не дал свободу эмоциям. Не гоже мужику столько рыдать. Это бабье дело. Дорожка с худенькими качающимися по ветру берёзками и низким колючим кустарником медленно вела его опустошённое, почти безжизненное тело обратно к оставленной на полпути машине. Ростов не смотрел перед собой. Он не мог понять о чём ему думать. О ней? О себе? О ком-нибудь другом? Или лучше вообще пока ни о чём не думать? Так он шёл до машины, пока его внимание не привлекла непонятная мужская фигура, ошивающаяся прямо у его автомобиля. Ростов быстро вынырнул из омута смешавшихся мыслей, вернулся в реальный мир и ускорил шаг, приближаясь к остановке. Человек около машины очень внимательно засматривался на средство передвижения. "Это ещё что за цирк? – подумал он нелестно о внезапном человеке в таком безлюдном месте, – Сейчас я этому клоуну покажу как надо шутки шутить!" – Эй, там! А ну брысь от автомобиля! Щас ментов вызову! Если что-то из машины пропадёт, то я за себя не отвечаю! – угрожающе гаркнул Ростов на мужскую фигуру. Мужчина подпрыгнул на месте от внезапного оклика со стороны и резко развернулся, показывая ему своё напуганное лицо и тараща на него глаза. Молодой человек также внезапно остановился, как вкопанный. – Батя!? – Ростов? Ты што же, своего родного отца не признал, сынку? Возле его автомобиля стоял Азов. Его вид сообщал о том, что он почему-то очень взволнован. – Батя, ты чего это тут? – с подозрением спросил молодой человек. – А што? Я тут инохда хожу на рыбалку. – повёл плечом Азов. Ростов увидел на земле у его ног брошенную удочку и серое металлическое ведро, в котором копошились пока ещё живые маленькие рыбёшки. – А что ты около моего автомобиля делал? – Ну Ростов, я же знаю как твоя таратайка выхлядит. Иду, вижу – твоя колесница стоит пустая и брошенная в таком безлюдном месте. А тебя самого нихде нет. Я то хрешным делом подумал, што на тебя напал кто-то. – быстро и громко объяснился Азов. – Да кто на меня нападёт, бать? Кишка тонка. – Ну мало ли... А ты тут чего забыл? – Да так, к Таханроху по делу ездил. – Ну раз надо было съездить, то, значит, надо. – в неведении пожал плечами отец. – Тебя куда-нибудь подбросить? – Да, Ростов. Было бы славно, если бы ты меня близ дома высадил. Азов залез в автомобиль справа от водительского сиденья, закинул на заднее свою удочку и поставил себе на колени ведро с полуживой рыбой. – Ростов, смотри, а? – посмеялся отец, гордо показывая сыну свой улов. – Клюёт! Ростов чуть наклонился к нему, дабы рассмотреть рыбу, и не сдержал короткой усмешки: – Пх, бать, твой улов на корм кошкам только и ходен. – Но-но! – сурово погрозил пальцем отец, нахмурившись. – Сам разберусь што с ними делать. – Не сомневаюсь. Ростов завёл мотор и потихоньку сдал назад. Азов почему то оживился и завертел головой по сторонам. – О, очень похожий звук я слышал буквально сорок минут назад! Из-за него вся рыба у береха пропала! – Да? Это, должно быть, был Таханрох, на катере проплыл... – на автомате выдал Ростов и тут же осёкся, прикусив язык. – Таханрох? Ох, ну и влетит ему от меня! – заворчал Азов. – Какого чёрта ему именно сейчас понадобился этот ржавый катер!? – Я его попросил. – честно признался Ростов. – Зачем тебе это? – Это мои заботы, бать. – вымученно вздохнул Ростов, выводя автомобиль на широкую дорогу. – Нечего в них вникать. – Ты мне и так ничего никохда не рассказываешь. – обиженно буркнул Азов. – И не зовёшь к себе на дачу... – Поверь, на то были причины. – Эти "причины" тянутся всё лето! Продолжат тянуться и всю осень!? – Перестань. Я просто очень занят. Инохда как наш начальник, сутками напролёт не сплю. Так что претензии свои оставь при себе. – Занят он... – писклявым голосом передразнил сына Азов. – Я, может, тоже бываю занят! Но всё равно стараюсь находить минутку, штобы позвонить вам! – Бать, я же попросил тебя! Не делай мне беременную холову!.. – Опа-на... – выражение лица Азова вытянулось и преобрело вид крайнего удивления от услышанной фразы. – Давненько я от тебя таких слов не слышал. Што на тебя нашло? Ты не ховорил так вже лет 8 точно! Это ведь, кажись, девочка Одесса любила так ховорить? – Подумаешь, вспоминаю былые времена. Что в этом такого? – дёрнул тот плечами в неприязни. – И вообще, не заставляй меня нервничать, кохда я за рулём! – Я? Заставляю тебя нервничать? Чепуха! Нет, ты от меня всё-таки што-то утаиваешь. Я это вижу! Ростов прикусил язык. За эти дни он и слова не сказал отцу о том, что происходило в его доме. Забыл. Или же просто не хотел ничего рассказывать. – Эх ты, сынку! От родного отца!... Секреты держишь. – укоризненно протянул Азов. – А я думал, што мы с тобой в хороших отношениях. Ростов почувствовал, как начинает всё сильнее ощущать негодование и даже какую-то злобу. Хотя отец не сказал ему ничего обидного, а элементарно пытался вытянуть его на разговор. – Ну, если тебе это так важно знать, то ко мне приезжала Одесса. – наконец выдавил он из себя признание. Азов от такого откровения чуть было не перевернул ведро с рыбёшками. – Как!? Одесса!? – Обыкновенно. – Обыкновенно не бывает! – А вот видишь, – бывает. – К тебе приезжала твоя невеста, а ты мне об этом и слова не сказал!? – Извини, времени не было, совсем завертелся. – И кохда она уехала? – Да вот только что, буквально минут сорок назад. – Как!? Ты же сказал, што это был Таханрох! – Да, это я его попросил отвезти Одессу в Крым на катере, чтобы оттуда она смохла вернуться к себе в дом. Извини его, что он тебе всю рыбу распухал. Азов с нескрываемым подозрением нахмурил брови и вытаращился на сына. Не верилось ему, что всё было действительно так. – Не врёшь? – Не вру. Мне нет смысла врать. Да и не хочу. Да, я виделся с Одессой. Она жила у меня 3 дея. Дольше оставаться ей было опасно. – совершенно спокойно сказал Ростов, следя за тем, как над серостью асфальта плывёт такая же серая туча. – Это ж надо! – громко возмутился Азов. – К нему невеста приезжала, а он это от отца своего родного скрыл! Ты ничего мне не рассказываешь! – Потому что ты всехда возмущаешься и упрекаешь меня в том, что я всё делаю неправильно. – Потому шо ты всё всехда делаешь неправильно! – Да-да... Спорить не буду. Я всё делаю неправильно. – спокойно согласился Ростов. Отец, наблюдая за отсутствием его реакции, сник. – Я же хочу как лучше... – нехотя буркнул он, отводя взгляд в сторону. – Я знаю, бать. А я хочу, что бы ты понял, что я уже взрослый человек, который имеет высокую должность и осознаёт всю возложенную ответственность. Бать, наверное не с бухты-барахты меня назначили хлавным в Южном федеральном окрухе. Я не идиот, бать. Во всяком случае, так считают Россия и Москва. А если ты по-прежнему считаешь меня идиотом, то можешь так считать и дальше. Это сухубо твоё личное мнение и я не собираюсь заставлять тебя менять его. – Но ты мох хотя бы прислушиваться к моим советам! – Мох бы. И инохда действительно прислушиваюсь. Но, опять-таки, я поступаю только так, как считаю нужным. – Нет, я понимаю, што я в твоих хлазах просто старпёр, который вечно некстати лезет к тебе со своими комментариями. Но, может, стоило бы относиться ко мне более терпимо? – Я и так терпимо к тебе отношусь. Азов нервно хрустнул пальцами. – Понятно всё... На родного отца тебе плевать. Вырастил змею на свою холову... – Мне не плевать на тебя. – А в чём же тохда дело? В старых обидах? – Возможно да. Возможно нет. Я не знаю. Я это не копал. – Я же ведь уже столько раз извинялся и просил у тебя прощения за прошлые ошибки, Ростов! Почему ты продолжаешь делать такой вид всякий раз, кохда разховариваешь со мной? Со всеми остальными ты общаешься нормально, но как только рядом появляюсь я, ты сразу становишься самым равнодушным существом на свете с самой каменной непроницаемой миной! В чём дело!? – Я не знаю. Я же уже сказал, что давно тебя простил. Луханск тоже ховорит, что больше не держит на тебя зла. Но, возможно, тебя тянет то, что тебе есть ещё перед кем извиниться. Попробуй попросить прощения у своего младшего сына, Донецка. И не просто по телефону, а с хлазу на хлаз. Поховори с ним по душам. Он то ещё может простить тебя по-настоящему. Остаток пути они преодолели молча. По правую сторону от дороги виднелись частные дома и бежевые многоэтажки. Ростов сбавил скорость и повернул к ним. Отец жил в частном домике с видом на морскую гладь. – Ну, рад был с тобой повидаться, сынку. – развёл руки в стороны Азов, прибрав с заднего сидения удочку. – Не знал, што у тебя была такая насыщенная неделя. – Ничего, бать. Я держусь. – Может хотя бы на стакан чая зайдёшь? – Нет, мне пора возвращаться. Скоро начнёт темнеть, а я ещё планировал в строительный махазин заскочить. – Ну, как пожелаешь. Хорошей дорохи. Пока. – Ага, давай, бать, пока. Ростов сдал назад и покатился по дворам. Да, с отцом разговаривать ему по-прежнему очень непросто. Причём он прекрасно понимал, что тот пытается наладить с ним контакт, однако непонятный внутренний протест напрочь отказывался принимать это. Он бурлил в венах всякий раз, когда Азов появлялся поблизости. Этот дурацкий, как по щелчку пальцев, протест превращал взрослого адекватного мужчину в маленького обиженного и озлобленного подростка. Серость асфальта и туч вела старенький немецкий автомобиль к хутору. Поднялся сильный холодный ветер. Ростов поёжился и, не желая мёрзнуть, быстро закрыл окна в салоне. Не хватало ещё, чтоб его просквозило. Впереди ударила молния. А спустя пару считанных мгновений по ушам ударил великий раскатистый грохот. Молодой человек прибавил газу. Перспектива попасть под проливной дождь совсем не улыбалась ему. Тут же он подумал про одинокий катерок в Азовском море. Что с ними? Как они там? Ростов нащупал левой рукой в кармане штанов телефон и интуитивно стал набирать номер Таганрога. – Аллёй, шеф, ты чего? – быстро отозвался голос подчинённого. – Забыли что-то? Я возвращаться не буду! – Таханрох, звоню предупредить. Тут туча охромная хрозовая на вас надвихается. – А, ты про это. У меня на этот случай всё заранее предусмотрено. Не суетись, шеф, у меня всё под контролем. Будь спокоен, довезу я её в целости и сохранности. – Спасибо, Таханрох. – выдохнул Ростов. – Ты там себя поберехи тоже. – Раз шеф попросил, то будет сделано. – Ещё раз спасибо... Стало спокойнее. Раз Таганрог пообещал, то всё будет в порядке. *** На дачу Ростов вернулся, когда уже было совсем темно. Едва он остановил машину около забора, как в ту же секунду ему в лоб прилетела тяжёлая дождевая капля. Затем ещё одна. И ещё. Он на всех парах влетел во двор, в дом. В сильно прокуренной кухне в полной темноте сидел Луганск. Слабый тусклый свет с улицы чётко обрисовывал его профиль. На клеёнке перед ним лежала горстка неочищенных семечек и горстка шелухи от них. – Ты вернулся? Как хорошо, а то я уже волноваться начал. Как всё прошло? – тихо спросил его Луганск, поворачиваясь на табуретке. – Все нормально прошло. Они уехали. А почему шёпотом? Луганск прислонился лбом к холодному оконному стеклу, вглядываясь в облачный рельеф мрачной грозовой тучи. По стеклу звучно, убаюкивающе забарабанили капли воды. – Не хочется хромко ховорить... Дождь такой зарядил. Ты не промок? – Не успел. – качнул головой Ростов. – А хде Донецк? – В зале на диване валяется. Делает вид, што спит. – Ты что ли проверял? – Да. Ростов направился в зал. Там он застал младшего, неподвижно лежащего лицом к стене. Донецк никак не отреагировал на появление в комнате Ростова. Молодой человек лёгким шагом подошёл к дивану и осторожно прилёг с краю. Какое-то время он лежал молча, отдыхал, но решил тихо сказать: – Завтра пробок на дорохе не будет и я к себе на квартиру собираюсь поехать. Заберу оттуда осенние вещи, приберусь там заодно. В махазин заскочу, в штаб. День завтра обещает быть полным событиями. Если хочешь, можешь поехать со мной. Заедем с тобой в строительный, в радиотехнику, в книжный, за одеждой. Куда захочешь, – туда и поедем. В кафешку с тобой захлянем. Я куплю тебе чего-нибудь вкусненького. Такого, какого ты никохда прежде не пробовал. Что захочешь, – то и куплю. Или же возьмём с собой, и Луханску тоже достанется. А потом мы приедем сюда. Будем слушать в машине старые-добрые заезженные песни. "Есаул, есаул, чтож ты бросил коня?Пристрелить не поднялась рука..." Будем показывать языки проезжающим мимо маршруткам и обхонять таксистов. Приедем мы поздним вечером. Может быть даже ночью. Разберём покупки, покушаем вкусненького. И ляжем спать поздно-поздно, заранее выключив все будильники... Правда, если ты всего этого хочешь... Поедешь завтра со мной? В ответ одно удручающее молчание. Ростов понадеялся, что Донецк и впрямь заснул, но не захотел тешить себя этой мыслью. Он не захотел. Значит, всего этого не будет. Завтра будет просто обыкновенный муторный рабочий день с кучей дополнительных задач и обязанностей, где он опять будет разгребать свои и чужие проблемы. И нечего тут фантазировать глупые детские мечты. Пора оставить, бросить эти пустые бредни. Пора взрослеть. Из них ничего не получится. Для такого здоровенного мужика такие мысли смехотворны и недопустимы... Ну и дурость. – Хочу. За спиной послышалась возня. В следующую секунду в полутьме перед уставшими красными глазами сверкнули азартом глаза младшего. – Очень хочу. Донецк свесился вперёд и повалился прямо на старшего. Ростов незаметно улыбнулся, внутренне радуясь его ответу. – Я тоже хотел бы, что бы ты со мной поехал. – признался он. Глаза в полутьме сверкнули ещё раз, но не азартом, а неким смущением. Младший молча уткнулся носом Ростову в плечо и некоторое так лежал, не шевелясь. Через несколько мгновений он что-то произнёс, но так тихо, что Ростов ничего не разобрал. – Чего? Дончик, что ты сказал? Но Донецк опять промолчал. Наверное он думал, стоит ли повторять сказанное, но не услышанное. Ростов откинул голову на подушку. Глаза уже привыкли к темноте. По окнам бил сильный проливной дождь. – Я тебя люблю... – послышалось немного громче. Ростов приподнял голову, всматриваясь в скрюченное тело мальчика. Он ли только что это сказал? Молодой человек щекотно провёл пальцами по выглядывающей из-за копны волос щеке. От щекотки Донецк рефлекторно втянул голову в плечи. – Я тоже тебя очень люблю... – также тихо отозвался Ростов. – Всё будет хорошо... – Что? – Ты сам так всехда ховоришь, мол, всё будет хорошо. Вот я тоже хочу сказать, што всё обязательно будет хорошо. Не переживай. Ты сам ховоришь, што всё наладится. И всё наладится. Я хочу, штобы тебе тоже кто-нибудь это сказал. А то ты один всё время повторяешь одно и то же. Намнохо веселее, кохда так ховорят несколько человек. – Пожалуй, ты прав. – усмехнулся Ростов. На кухне по велению Луганска открылась форточка. Мокрый воздух начал выветривать из помещения едкий дымок. Было слышно, как зазвучали в коридоре шаги, как открылась входная дверь и как она закрылась. Он зачем-то вышел на крыльцо. – Курить опять пошёл. – тоскливо предположил Донецк. – Наверное нервничает из-за чего-то. – Думаешь, стоит проведать его? – Как хочешь. Это определённо значило "да" в переводе с подросткового языка. Сам Донецк явно не хотел идти к тому самостоятельно. Ростов неохотно сполз с дивана, сунул ноги в тапки и поплёлся к выходу. На холодных деревянных ступеньках крыльца сидел Луганск и впрямь курил. Дождевые капли долетали его и оставляли на одежде тёмные мокрые пятна. – Ну што ты шатаешься за мной? – нелестно кинул Луганск, не глядя на старшего. – Шкорки от семечек со стола выкинул? – Выкинул. Зачем ходишь за мной? – Я подумал, что ты нервничаешь из-за чего-то. – Пхах, из-за чего по-твоему я моху нервничать? – скривился в натянутой ухмылке тот. – Не знаю. Я пришёл узнать. – Слушай, не лезь в душу! – гаркнул в сердцах средний. – Ладно-ладно, не буду... Разрешишь хотя бы присесть рядом? – удивлённо спросил Ростов. – Разрешу... – немного обиженно отозвался тот и заткнул рот ещё одной сигаретой. Луганск подвинулся в сторонку, позволяя брату сесть рядом. Ростов опустился на холодное дерево. Табачный дым поднимался вверх причудливыми узорами. – Луханск, я вот о чём подумал. – начал Ростов. – О чём? – Надо бы съездить к вашему старому дому... При упоминании о старом доме Луганск стал ещё мрачнее. Тоска сильнее отпечаталась на его лице и как будто состарила его. Он не хотел слишком часто вспоминать про старый дом. Про покосившуюся скрипучую калитку, про многообещающий недострой, про оставленные грядки, сливовые и абрикосовые деревья... Про всё. Потому что этого больше нет. – Зачем? Там всё равно ничего нет. Только если металлолом собрать, на металлобазу отвезти. Будет лишняя копейка в карман... – невесело усмехнулся он. – Там скорее всего куча обломков и всякого мусора. – Ну спасибо... – Спокойно. Не воспринимай всё на свой счёт. Я вообще не про беспорядок ховорю. – А про што же? – Надо бы съездить местность расчистить для новой постройки. Вы же вернётесь жить обратно? Надо вывезти оттуда всё непотребное, для последующей застройки. – И как, позволь узнать, ты собираешься это всё провернуть, эксперт по сомнительным действиям? – всё ещё сохранял едкий скептицизм Луганск. – Всё нормально, всё обховорено, я с разрешения начальства. Если тебе и этот архумент не нравится, то я упрошу работников СМИ поехать с нами, чтобы это "событие" было выведено в массы. – Да ну, это уже бред... Если эта твоя инициатива поддержана начальством, то пожалуйста... – Только вы должны поехать со мной. – "Должны"? – Да. Заберите, если что-то важное уцелело. Луганск вдруг оскалился, весь напрягся. Он резко развернулся к Ростову и, брызгая слюной, оглушительно закричал тому в самое ухо: – Там ничего не уцелело! Ни-че-го! Што может уцелеть в этой мясорубке расчеловечивания человека? Ответь мне! Ты всё видел своими собственными хлазами и ещё смеешь заявлять мне, што што-то мохло уцелеть!? Если ты и впрямь так думаешь, то ты не дурак, ты – натуральный придурок! Не смей даже заикиваться об этом. Мы с Донецком никуда не поедем. Если тебе шило в одном месте не даёт сидеть спокойно, то езжай. Езжай хоть на все четыре стороны! А нас не трожь. Спасибо! Хватило этого по хорло! На миг обескураженному Ростову показалось, что звон в ушах заглушил все звуки на свете. Яркий огонёк чистой ненависти в глазах среднего сверкал не хуже небесных молний. Его крик был громче рокочущих раскатов грома, заставляющих всё живое дрожать от страха. В следующее мгновение грохот из туч эхом пролетел над их головами, над домом, над хутором, над великой бескрайней степью и, успокоившись, замер. Молодой человек, растерявшись, зажмурился. А когда разлепил веки, то удивился ещё раз – перед ним уже не было глаз, полных ненависти. Вместо них он увидел, как Луганск плотно закрывает голову руками так, не видно лица. Вдалеке сверкнула молния. Новый нарастающий громовой звук эхом рассыпался над домом. Под этим грохотом пальцы Луганска сильнее сжали голову. – Луханск... – одними губами произнёс Ростов. Но он не отозвался. Тогда Ростов легонько тронул его за плечо. Луганск дёрнулся всем телом, вскинул голову и бессмысленным беспокойным взглядом впился в брата, как будто рядом с ним сидел совершенно незнакомый, чужой человек. Ростов крепко схватил его за плечи и как следует встряхнул. Луганск бесконтрольно замотал головой. – Ну же! Приходи в себя! А ещё меня дураком называет! – бессвязно восклицал Ростов. Наконец средний подал признаки сохрания здравого рассудка: – Прекрати меня трясти! – А зачем ты так на меня пялился? – Я ненарочно. Не пойми меня неправильно, дождь я люблю, даже обожаю, особенно после дикой засухи. А вот хрозу... Не очень. Она бьёт так безбожно. Так хромко... Не люблю я такое проще ховоря. – Расскажешь? – Если тебе интересно слушать моё нытьё, то расскажу. Тут, в общем-то, и рассказывать нечего. Только то, што хром по звуку очень похож на взрыв... А взрывов мы не хотим... Это не то, што хотелось бы слышать в такой обстановке. Вот и всё, пожалуй. – Понятно теперь почему ты такой хмурый. – Я сильно на тебя накричал?.. – Да не суть. – махнул рукой Ростов. – Это мелочи. Луганск помолчал, прежде чем вернуться к основной теме: – Мы обязаны поехать к дому?.. – Если не хотите, то не езжайте. Дело ваше. Но было бы хорошо, если бы вы, как хозяева, приехали туда и сказали что делать с местностью. Потому что это по закону ваша недвижимость и вы в праве руководить изменениями на ней. – пожал тот плечами. – Если надо, то ладно, поедем... – Не переживай, всё будет хорошо. – Да я знаю. Всё будет хорошо... – Именно. – одобрительно кивнул Ростов. – Ты тут не засиживайся долхо. Походка мокрая, нелётная. – Походка то нелётная, да вот ты только што отправил свою ненахлядную в дальнее плаванье в эту походку. – напомнил Луганск. – Я уже позвонил Таханроху. Он сказал, что у него всё под контролем. – Дай Бох, штоб так всё и было. – Я, кстати, батю встретил. – Хм. И што сказал? – Он спрашивал почему я всехда так немнохословен и сух с ним. Ховорит, переживает из-за этого. – Уж не знаю почему. – саркастично пожал плечами Луганск. – И што ты ответил? – Ответил, что понятия не имею. – Действительно. – Но я сказал, что он ещё может поховорить об этом с Донецком и попробовать извиниться перед ним. Ты как думаешь? – Попробовать вполне может. Кохда вы с Одессой уехали у нас завязался разховор про нас, про вас и про батю. Я кратко изложил ему всю его биохрафию, пересказал его нелёхкое житье-бытье. И, думаю, в холове у него што-то да зашевелилось. – Думаешь, это поможет? – Не знаю. – безразлично пожал плечами средний. – Я накинул ему пищи для размышлений. То бишь сделал всё, што мох. – Ну, посмотрим что из этого выйдет... Ростов с усилием поднялся со ступеньки и, приняв вертикальное положение, направился обратно в дом. В доме было тихо. Ещё тише, чем когда он вернулся. Заглянув в зал он увидел, что Донецк неподвижно лежит на диване всё в той же позе. – Донецк, ты спишь? – шёпотом позвал его Ростов. Ни единого звука в ответ. Ростов подошёл поближе. – И впрямь уснул что ли? – задумчиво пробубнил молодой человек. Донецк лежал с закрытыми глазами с подложенной под голову рукой и глубоко размеренно дышал. И впрямь уснул. За окном темнело. Ещё и дождь к тому же убаюкивал ещё бодрствующих старших братьев. Ростов, не долго думая, решил, что младшему нужно спать в спальне, а не в зале, поэтому очень осторожно, чтобы ни в коем случае не разбудить, поднял его на руках. "Ух, тяжёленький какой конь вырос. – мысленно заметил Ростов, вглядываясь в расслабленное лицо спящего мальчика. – А раньше то в солдатский мешок помещался." Он отнёс младшего в спальню и также осторожно положил его на кровать, прикрыв сверху пледом для верности. Дождь бил по окнам и по крышам. Темно. Как на улице, так и в доме. Вот так вот и закончится этот бестолковый, грустный, хмурый день. Следующим утром сотовый телефон Ростова озарится звонком от Таганрога. Он скажет, что Одессу в целости и сохранности он передал в руки крымчан, так что следующего звонка о выполненной работе ему следует ждать именно от них. Он скажет, что вчерашняя страшная гроза не настигла их в Азовском море, что она гремела где-то далеко, но не над ними, что небо над их головами было чистым, как слеза. Что попутный ветер только подгонял их вперёд. Ростов на это немного грустно усмехнётся и поблагодарит подчинённого за то, что он согласился исполнить его просьбу. Таганрог, разумеется, похвалу примет только в денежном размере. Именно так всё и будет. Всё будет хорошо. Завтра утром Ростов и Донецк, как и планировалось, поедут на квартиру, а затем и в центр за всякими интересными вещами и за новыми впечатлениями. Они будут веселы, будут петь старые заводные песни в машине и вернутся на дачу, к Луганску, ближе к ночи с огромными пакетами и узлами с вкусной едой, одежды, книгами и бытовой утварью и будут долго их разбирать, наперебой рассказывая среднему что у них сегодня было. Именно так всё и будет. Всё будет хорошо. Через месяц, уже в туманном сыром октябре, Ростов с Луганском и Донецком на большом бронированном автомобиле приедут к месту, где раньше стоял их родимый дом. Прежнего дома больше нет, а место есть. Увидев руины старого дома они начнут кричать на него, мол, зачем ты привёз нас сюда. А потом они с тяжким вздохом пропустят пару скупых мужских слёз, успокоятся, переведут дух, немного потаскают большие и малые обломки, поищут что-нибудь, что осталось целым, и начнут думать о том, каким будет их новый дом. За всё время в них не прилетит ни одна пуля. Ни один урод не выстрелит в них, не ранит, не прольёт их молодой горячей крови. Именно так всё и будет. Всё будет хорошо. Пройдёт мокрый, серый и сырой октябрь. За ним пройдёт и вся остальная осень. Местами невзрачная, местами ярче и прекраснее солнца. Именно так всё и будет. Всё будет хорошо. Пройдёт холодная зима. Её колючий, но белоснежно чистый мороз ненадолго оставит на старых окнах в деревянных рамах причудливые узоры. Именно так всё и будет. Всё будет хорошо. За зимой придёт мягкая, розовая, нежная весна, которая своими тёплыми солнечными лучами ласково пробудит всё живое ото сна и откроет всё, что скрыл снежный покров зимы. Она доберётся и до их душ и сердец. Именно так всё и будет. Всё будет хорошо. А за весной снова придёт лето. Пышное, знойное, яркое. Оно, как всегда, будет мешать кровь с молоком и поить им всех, кто в этой жаре живёт. Оно нальёт соком золотистые колосья пшеницы в великой бескрайней степи, где хозяйничают солнце и ветер. Этим летом определённо всё будет по-новому. Летом жизнь бурлит, как чайник на газовой плите, – громко и неугомонно. Это лето обещает быть просто замечательным!.. Да, именно так всё и будет. Всё будет хорошо... А пока... Пока за окном в вечерней темноте без устали идёт дождь. От него сыро, прохладно и так сонно, что хоть с ног вались. Всё это только будет впереди, а сейчас... Сейчас пора пить чай и идти спать. День и без того выдался непростым. Нужно отдохнуть, набраться сил, хорошо выспаться перед завтрашней поездкой на квартиру. Да, всё это будет. Всё обязательно так и случится. Всё у них будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо...