***
Микки не умирает во сне от сотрясения мозга. Он даже просыпается на следующее утро в то же время, что и всегда. Он надевает джинсы, смотрится в зеркало и понимает, что никак не может пойти на работу. Его глаз все еще фиолетовый и опухший, а по всему лицу — синяки и порезы. Когда он поднимает футболку, то видит большой, наливающийся кровью, след от удара Терри ногой. Он даже чувствует его каждый раз, когда двигается. Микки звонит Светлане, наливая в миску кашу. — Я не могу сегодня прийти, — тихо говорит Микки. — Да ладно? — возражает Светлана. — Конечно ты не можешь! У тебя лицо как мясной рулет. Что ж, она не совсем не права. Когда Микки вчера пришел домой, он выглядел так, будто побывал в мясорубке. Несколько раз. — Ты можешь просто сказать Лилиан, что у меня грипп или что-то в этом роде? Я не хочу, чтобы она знала, что мне приходится терпеть дома, — говорит Микки. — Я скажу ей, что у тебя диарея, а к завтрашнему дню ты будешь в порядке, — отвечает Светлана, — бесплатная информация: правильный оттенок теней для век помогает лучше, чем консилер от синяков. — Я ни хрена не буду этого делать, — говорит Микки. — Ты хоть звонил Рыжику? — спрашивает Светлана. — Нет, я не звонил ему, блять. Он мне не подружка, — огрызается Микки. — С каких пор? — спрашивает она. — С каких пор — что? — С каких пор вы не прочищаете друг другу трубы и не держитесь за руки сразу после этого? Микки застывает с открытым ртом. С открытым ртом и отпавшей челюстью. А потом он кладет трубку, потому что не хочет даже отвечать какой-нибудь колкостью. Микки даже не может придумать, как она могла бы сформулировать эту фразу более тактично. Он спокойно ест кашу, смотрит дешевые дневные программы (любопытно: по утрам в понедельник в девять часов буквально ничего нет) и прикладывает к глазу лед. Может быть, это странно, но, глядя на часы, он думает о том, на каком уроке он будет играть в этот момент. Когда наступает три часа и время урока Йена, Микки чувствует себя беспокойным и слегка раздраженным. Он уверен, что знает, почему, но все равно не собирается звонить Галлагеру. Однако в этом нет необходимости. Чуть больше часа спустя Йен появляется у двери Микки. Микки в шоке отступает назад, а затем поворачивается, пытаясь скрыть, что его лицо покрыто синяками. Однако слишком поздно. Йен уже увидел и спешит, чтобы взглянуть на него. — Что за пиздец? — бормочет Йен, осторожно беря лицо Микки в руки. Микки замирает на секунду, позволяя Йену заботиться о нем так, как он этого хочет, а затем отворачивается. Он идет на кухню и засовывает голову в морозильник, чтобы наполнить контейнер для льда. Он не хочет сейчас смотреть Йену в глаза. — Светлана рассказала мне, что произошло, — говорит Йен за его спиной. — Чертова сплетница. — Она сказала, что ты дохуя гордый, чтобы рассказать мне, и я решил прийти и посмотреть сам, — отвечает Йен. Микки поворачивается, в руках у него холодный пакет со льдом. Он широко раскидывает руки, позволяя Йену полностью рассмотреть все его повреждения. — Ну что ж, ты пришел и увидел. Хочешь еще что-нибудь? — говорит Микки. — Ты в порядке? — спрашивает Йен. Микки морщится и подталкивает Йена к дивану. Он осторожно прикладывает пакет со льдом к глазу, морщась от холода. Йен садится рядом с ним и берет пакет со льдом. — Давай мне. — Мне не нужно, чтобы ты был чертовой медсестрой, — говорит Микки. Йен не обращает на него внимания. Он прижимает пакет к глазу Микки, а другой рукой поддерживает его голову. Его большой палец нежно проводит по челюсти. Микки чувствует себя незащищенным, его раны выставлены напоказ, а вся боль написана на лице. Вся власть, которую имеет над ним отец, то, как он может опустошить Микки, — это то, что Микки никогда не хотел, чтобы кто-то еще видел. Но Йен, похоже, не против наблюдать за этим. Более того, он, кажется, действительно хочет узнать Микки и помочь ему. — Почему ты мне не позвонил? — спрашивает Йен. — Ты делал это каждый раз, когда видел своего отца. — Это другое, — бормочет Микки. Микки пытается отвести взгляд, но это трудно, когда Йен держит его. Йен смотрит на него так, будто хочет добраться до источника боли и вырывать, пока вся душа Микки не окажется у него в руках. — Все в порядке, Микки, — тихо говорит Йен. — Ни хрена подобного, — вскакивает с дивана Микки. — Черт, я не… я сам по себе в порядке. Йен смотрит на него еще минуту таким пристальным взглядом, что Микки чувствует себя маленьким и неуютным, а затем тоже встает. Он обхватывает Микки за спину и наклоняется, чтобы поцеловать его в лоб. Микки сначала напрягается, но потом понимает, что Йен его не отпустит. Глаза Микки оказываются на уровне его ключиц, и он решает, что пошло оно все в пизду, наклоняется вперед еще немного, пока не упирается головой в грудь Йена. — Все в порядке, — говорит Йен. Это почти объятие, только Микки не обнимает его в ответ. Он просто позволяет себя сжать, потому что завтра он сможет отрицать, что это произошло. Завтра он сможет притвориться, что был сильным, жестким мудаком все дни своей жизни. Но сегодня? Сегодня он ни черта не может сделать. — Скажи мне, что я могу сделать? — говорит Йен. Микки вырывается из его объятий и говорит: — Ты можешь просто, я имею в виду, остаться здесь на некоторое время? Тебе нужно куда-то идти? Йен улыбается и качает головой. Затем они снова садятся на диван, и Микки снова включает телевизор. Он склоняется к Йену, его голова снова ложится ему на плечо. Они смотрят два разных реалити-шоу чуть больше часа, а затем Йен звонит по телефону и заказывает китайскую еду. Благодаря жареному рису и Йену, Микки частично начинает чувствовать себя нормально. За исключением, конечно, того момента, когда Йен настаивает на том, чтобы держать лед на лице Микки, пока они смотрят телевизор. — Эй, — говорит Йен, — мне кажется, что Нед догадывается о нас с тобой. Микки поворачивается и смотрит на него. Нахмурившись, он отвечает: — В смысле? Йен делает неловкий жест между ними. — О нас. Я думаю, он подслушал то, что Светлана рассказывала мне. Ничего особенного, но потом она спросила меня, не видел ли я тебя. — Жуткий мудак, — бормочет Микки. — Он, надеюсь, ничего не знает, но догадывается, — говорит Йен недовольным тоном. — Ты же надрал ему задницу, так? — говорит Микки. — Что? Пауза. Йен чувствует облегчение, что Микки не вышел из себя. — Я могу сделать это в течение недели, — говорит Микки. Йен смеется и легонько толкаект Микки плечом. Они возвращаются к просмотру телевизора, хотя Микки чувствует себя менее комфортно, чем раньше. Нед, который знает об этом, даже если просто догадывается, — опасная карта в колоде. В конце концов, чтобы отвлечься от всего остального, Микки поворачивается к Йену и спрашивает: — Хочешь потрахаться? — Серьезно? — спрашивает Йен. — Серьезно, — отвечает Микки, — ты хочешь или нет? — Ты уверен, что хочешь? — спрашивает Йен. Микки прожил предыдущий день, как будто он был чертовым инвалидом. Он просто хочет вернуться к нормальной жизни, а для него нет ничего более нормального, чем быть голым с Йеном. Так что да, Микки определенно хочет. — Да, пойдем, — говорит Микки. Он направляется в спальню, проверяя, идет ли Йен за ним, когда он входит в дверь. Микки снимает рубашку и забирается на кровать. Йен колеблется, Микки понимает это. Но он забирается на кровать и, ложась рядом с Микки, начинает его целовать. Сначала нежно. Потому что Йен может быть грязным в двадцати разных смыслах, но при этом он такой же сладкий, как тридцать один вкус «Баскин Роббинс». В каком-то смысле это успокаивает — снова вернуться к этому. Чувствовать объятия Йена и знать, что он заботится о тебе. Но затем Йен еще больше придвигается к Микки и начинает водить руками по его груди. Микки знает, что у него синяки в районе ключиц, на животе и большой синяк в том месте, где Терри ударил его ногой, и замирает. Йен вздрагивает, почувствовав дискомфорт Микки. Микки обхватывает себя руками за талию, пытаясь скрыть большой синяк на боку. Но Йен уже видел его, он уже знает. Он кладет руку на руку Микки и сжимает ее. — Ты в порядке? — спрашивает Йен. Нет, определенно нет. Микки не уверен, какая эмоция поднимается сейчас вместе с рвотой, но он знает, что она нехорошая. Его дыхание становится все более учащенным, а зрение начинает расплываться от слез. — Эй, эй, я с тобой, — говорит Йен. Он двигается вперед по кровати и обнимает Микки, как раньше. Микки хочет оттолкнуть его, хочет сказать ему, что он в полном порядке, но обнаруживает, что у него нет ни сил, ни голоса. Он просто пытается нормально дышать и держать все это в себе, не рыдая, как долбаный мудак. Йен натягивает на них обоих одеяло и прижимается к Микки. Микки прислоняет голову к груди Йена, чтобы тот не видел, как он плачет, потому что сейчас он плачет. Слезы на лице, сжатые губы, сопливый нос — чертовски стыдно. Он не плакал уже хрен знает сколько времени, наверное, с тех пор, как был ребенком. Микки, блять, не плачет. Никогда. Но сейчас он делает это, и не может, блять, сдерживаться. Йен обнимает его, и ласкает его спину, и целует его в голову, и говорит ему, что все в порядке. Чем больше Йен утешает его, тем хуже Микки, и с большей силой он трясется и рыдает, и единственное, блять, утешение — это то, что он хотя бы сдерживает звуки. Плакать тихо — единственный способ делать это, когда он был дома, не рискуя дважды получить по заднице. Этот урок нужно усвоить только один раз. В конце концов, тряска прекратилась, дышать стало легче, и Микки начал успокаиваться. В его глазах все еще стоят слезы, но он уже не чувствует отчаяния и просто оцепенел. Йен по-прежнему гладит его по спине. Это почти приятно. — Лучше? — спокойно спрашивает Йен. Микки не отвечает. Он не хочет прерывать этот момент. Это не первый раз, когда Йен утешает Микки после того, как с Терри случилось что-то плохое, но это первый раз, когда ему нужно, чтобы его действительно, искренне успокоили. Все предыдущие разы ему было достаточно просто голоса Йена. Микки знает, как очистить раны и залить их виски, пока он не перестанет чувствовать боль. У него никогда не было человека, который хотел бы прийти и помочь ему исцелиться. У него никогда не было человека, который хотел бы обнять его, пока он не поправится. Он уже давно, каким-то абстрактным образом, знал, что Йен заботится о нем. Но знать это — одно, а чувствовать — совершенно другое. Поэтому в данный момент он просто счастлив лежать здесь и позволять Йену утешать его. Микки не хочет, чтобы этот инцидент повторился. Он хочет покончить с этим. Он прижимается ближе к Йену, вдыхает запах стирального порошка его рубашки и сосредотачивается на нормальном дыхании, пока не начинает засыпать. Он просыпается через несколько часов, наверное, уже глубокая ночь. Свет выключен. Его рот, кажется, был подставлен под сушилку для рук в общественном туалете, и он понимает, что на нем все еще есть джинсы. Осторожно он высвобождается из объятий Йена. Йен сдвигается и что-то бубнит, но затем переворачивается и снова засыпает. Микки улыбается. Йен прекрасен, когда спит. Он вообще прекрасен всегда. Микки отбрасывает эту мысль и идет на кухню. Он наполняет стакан водой из крана и глотает ее, помогая своему рту почувствовать себя немного больше похожим на рот. Затем он прислоняется к стойке и смотрит на свою темную квартиру. Ночь какая-то приятно тихая, вокруг никого нет. У Микки возникает ощущение, что он действительно может дышать. И он дышит. Вдох и выдох, вдох и выдох, задерживая каждый вдох на шесть секунд. Недавно он увидел это в интернете, и это действительно помогает ему чувствовать себя более расслабленным. Он задается вопросом, не будет ли это странно утром, когда ему придется встретиться со всем этим при свете дня. Когда ему придется смотреть на Йена и знать, что он видел те глубокие, уродливые части, которые Микки пытался скрыть. Микки хотел бы уснуть навсегда, чтобы не говорить об этом. Но часть его знает, что Йен не станет делать из мухи слона, потому что Йен — это тот человек, который не против увидеть все эти уродливые части Микки. Завтра они вдвоем проснутся, пойдут на работу и в школу, и ничего особенного не произойдет. Йен удивительно хорошо умеет просто понять, когда он нужен Микки, и Микки почти любит его за это. Он мог бы почти любить его за все. Но, честно говоря, он понятия не имеет, как это делать. Его никто никогда не учил. Он даже не уверен, что этому можно научить. Может быть, все, что нужно сделать, — это испортить все в первый раз и надеяться, что ты сможешь вернуться и все исправить. Микки возвращается в свою комнату, смотрит на Йена и пытается разобраться в своих собственных запутанных чувствах. Он смотрит на него с каким-то беспокойством и полным бардаком в мыслях. И даже если бы он был влюблен в него? Это ни черта бы не изменило. Йен все равно бы приходил, как обычно, и они бы трахались, как обычно, и шутили, как обычно. Жизнь, в общем-то, продолжалась бы. Просто будет еще один секрет, который нужно будет скрывать от Терри, и еще один нож в спине Микки. Он сменил джинсы на треники и вернулся в постель. Микки не возвращается в объятия Йена, в основном потому, что не хочет его беспокоить. Но также, возможно, и потому, что, если он сдержится, то сможет еще немного отсрочить неизбежное. Утром Йен притягивает Микки к себе и целует его. У него такая дурацкая ухмылка, такая щенячья ухмылка. Эта улыбка убивает Микки. Внезапно Микки вспоминает свои собственные размышления посреди ночи, и ему приходится заставить себя не говорить об этом. — Доброе утро, — говорит Йен, его голос все еще сонный, — как ты? — Я в порядке, — непринужденно отвечает Микки. Йена такой ответ, похоже, вполне устраивает. Он еще раз целует губы Микки, прежде чем встать с кровати. Он проверяет часы, понимает, что они оба проснулись гораздо раньше, чем ожидали, и решает, что если поторопиться, то можно успеть домой до школы. Поэтому Йен отказывается от каши, которую предлагает ему Микки, и спешит за дверь. Микки чувствует уверенность, которой не было еще вчера. Утро проходит как обычно, но когда он садится в поезд, чтобы ехать на работу, он вспоминает, как выглядит его лицо. Он вспоминает синяки, травмы и то, как все это произошло. Люди смотрят на него странно, но не более секунды. Микки почти не нужно показывать татуировки сегодня, чтобы люди поняли, что с ним не стоит связываться. Когда Микки приходит в школу, Светлана смотрит на него со состраданием и какой-то жалостью, и он чертовски ненавидит ее за это. Не думая дважды, он направляется к ее столу. — Мы закончили, — говорит он. — С чем? — спрашивает она. — С прикрытием. Я закончил, — говорит Микки, — ты получила свои пятьдесят баксов. — Хорошо. Твой отец — кусок дерьма, — решительно говорит Светлана, — у меня есть консилер, если он тебе нужен. — Мне не нужна никакая гребаная косметика, — говорит Микки, хотя и с меньшей злостью, чем вчера, когда он от нее отмахнулся, — но я имею в виду, у нас все хорошо? — Да, все хорошо, — говорит Светлана, — ты держишься подальше от дерьмового отца, я держусь подальше от дерьмового отца, все счастливы. Да, ему действительно будет легче, если он будет держаться подальше от Терри. Он сам не знает, как оказался вынужден работать со своей семьей, но ничем хорошим это, блять, не закончилось. Микки покончил со всеми ними. В течение дня все чаще раздаются шепотки и взгляды. Микки делает все возможное, чтобы не обращать на них внимания, иначе в конце концов придется вырубить одного из маленьких мудаков. А он — да, мудак, но не до такой степени, чтобы избивать детей. Но избить жуткого старого урода? Это может случиться. Сразу после обеда к нему присоединяется Нед и с обеспокоенным выражением лица показывает на Микки. — Что-то случилось? — спрашивает Нед. — Да, — отвечает Микки, ничего не объясняя. — Ну, за этим синяком, наверное, скрывается интересная история. Думаю, такой парень, как ты, не боится влипнуть в неприятности, — говорит Нед, подмигивая. — Знаешь, большинство людей, увидев фингал и татуировки, сразу понимают, что надо отвалить, — говорит Микки. Обычно он просто терпит Неда. Убегает так быстро, как только может, чтобы не начать какую-нибудь ерунду. Но не сегодня. Не после Терри. — А если я не захочу отвалить? — говорит Нед. — Тогда я позабочусь о том, чтобы ты отвалил, — говорит Микки, — у тебя что, уроков нет, что ли? Господи. — Ты знаешь, — говорит Нед, — я бы соврал, если бы сказал, что мне не нравятся плохие мальчики время от времени. Микки либо вырвет, либо он ударит его. Может быть, он сделает и то, и другое. Скорее всего, его вырвет в первую очередь, особенно когда Нед наклоняется еще ближе. Нед тихо говорит: — И между нами, твой маленький секрет в безопасности. — Какой, блять, секрет? — насмешливо говорит Микки. Но как только он это произносит, он вспоминает, о чем говорил Йен прошлой ночью. О том, что Нед подслушивал, о том, что, возможно, он все понял. Внезапно Микки чувствует сильную, очень сильную тошноту. — Ты и Йен, — спокойно говорит Нед. Микки сжимает кулаки и задерживает дыхание, как будто собирается нырнуть в замерзшее озеро. — Держи свой поганый рот закрытым, — говорит Микки, — я могу засадить тебя в тюрьму за то, что ты сделал с этим ребенком — потому что да, он был ребенком, а ты взрослый мужчина, — так что не смей никому и слова сказать о том, что, как ты думаешь, ты знаешь. Потому что ты ни хрена не знаешь. Понял, дедушка? Нед лишь одаривает его своеобразной самодовольной ухмылкой, как будто пытается вывести его из равновесия. Как будто именно такой реакции он и добивался. Затем он уходит. — Да, тебе лучше уйти, мать твою, — кричит ему вслед Микки.***
После работы Йен отправляется домой с Микки. Микки подозревает, что Йен хочет продолжить ухаживать за ним, пока ему не станет лучше, или еще что-нибудь в этом роде, но кого это волнует. Теперь, когда слово на букву «Л» засело в голове Микки, избавиться от него довольно сложно. Каждый раз, когда он смотрит на улыбку Йена, слышит его смех, чувствует его руки на себе — Микки больше не существует. Таким чертовски болезненным образом. Когда он едет домой на поезде, люди все еще странно смотрят на Микки из-за его травм, но по мере приближения к остановке количество взглядов уменьшается. В Саут-Сайде люди не смотрят дважды на парня с синяками на лице. — Если ты не против, я спрошу, почему твой отец…? — говорит Йен, указывая на свое лицо. — Он пытался втянуть меня в очередную сделку с ними, — говорит Микки, — ты же знаешь, чем это обернулось в прошлый раз. — Да, я помню, — говорит Йен, — Колин еще сидит? — Не знаю, мне все равно, — возражает Микки, — кажется, я что-то помню о том, что его выпустили. Может быть, за хорошее поведение. Кто знает? Йен кивает, затем смотрит на пол поезда. Микки раздумывает над тем, чтобы сказать ему, что Нед знает о них, потому что эта мысль уже несколько часов не выходит у него из головы. Но он не хочет нагружать мальчика еще больше, чем уже нагрузил. Когда они приходят в квартиру, Микки не спрашивает Йена, хочет ли он трахаться, как это было прошлой ночью. Он просто встает на носочки и целует Йена на кухне, и ему нравится, как Йен обхватывает его сзади, чтобы прижаться к нему. Микки запускает пальцы в волосы Йена. Он целует его еще энергичнее, когда думает о том, в каком состоянии находится Йен. Он тащит Йена в свою комнату, и отпускают на минуту, чтобы снять обувь и забраться на кровать. Йен стоит на коленях над Микки, вцепившись руками в подушки над его головой. Микки поднимается, чтобы притянуть его к себе, но падает назад с болью на лице и схавается рукой за синяк. — Что случилось? — спрашивает Йен. Микки не отвечает. Его губы сжаты, а глаза сужены. Он чувствует руку Йена на своей щеке, но не смотрит на него. — Микки? — Черт, — бормочет он. Боль стихает. Микки откидывает голову назад и опускает руки на кровать. К черту все это. — Нам следует воздержаться, — говорит Йен. — Нихуя подобного, — настаивает Микки. Он знает, что говорит как маленький обиженный ребенок, который не получил того, что хотел, но, черт возьми, он действительно хотел трахаться. Прошло уже больше недели с тех пор, как они с Йеном видели друг друга в библейском смысле. И это, по мнению Микки, слишком долго. Поэтому он встает и направляется к комоду. — Есть не один способ трахаться, знаешь ли, — говорит он. Он минуту роется в ящике с нижним бельем. Йен ничего не говорит, и Микки принимает это за любопытство, а не за опасение. Наконец он находит то, что искал. Он закрывает ящик и поворачивается, держа в руках шарики. — Мы могли бы, знаешь, если хочешь… — говорит Микки, чувствуя на шее какое-то тепло. Йен встает и берет шарики из рук Микки. Он поднимает их и смотрит на них, явно озадаченный. Микки не может поверить, что Галлагер никогда раньше не пользовался ими. — Это шарики Бена Ва, — объясняет Микки, — ты вставляешь их мне в задницу, а потом очень медленно вытаскиваешь. Йен смотрит на Микки, частично усмехаясь, и спрашивает: — И почему мне смешно от этого? — Ты не обязан… — Я хочу попробовать. Микки не нужно слышать это дважды. Он раздевается, и Йен тоже. На краткий миг Микки вспоминает о синяках и замирает. Но только на мгновение. Затем он снова целует Йена и вспоминает, что все в порядке. Пока Йен с ним, все хорошо. Он растягивается на кровати и притягивает к себе Йена, шарики скатываются на край кровати, и они некоторое время целуются. Они начинают медленно, оба помнят, что произошло прошлой ночью. Но настойчивость Микки растет, он кусает губы Йена и впивается пальцами в его мускулистую спину. Йен опускается на кровать, он как животное в саванне, готовое к нападению. Микки закусывает губу, когда Йен обхватывает губами его член. Каждый раз, когда он делает это, Микки поражается, насколько он хорош. Он берет его до конца, как чемпион, без сомнения. Но, честно говоря, лучше всего, когда Йен вынимает почти весь член и обращает внимание только на кончик. Это та часть, которая заставляет Микки извиваться, та часть, которая сводит его с ума. Йен вздрагивает и говорит: — Повернись. Микки так и делает, а Йен ищет в тумбочке смазку. Микки ждет минуту или две и уже собирается что-то сказать, когда чувствует, как Йен начинает проникать в него пальцами. Двумя пальцами, энергично и быстро. Так быстро, что Микки стонет и охает, отталкиваясь от пальцев Йена, чтобы побудить его применить больше силы. Затем, он достает пальцы слишком быстро, чтобы Микки это понравилось. Он не пользовался шариками уже несколько недель, но, черт возьми, не зря же он держит их под рукой. Когда он чувствует, как первый шарик прижимается к его анусу, он не сдерживается, чтобы не толкнуться назад достаточно быстро, чтобы ввести его без помощи Йена. Когда он оказывается внутри, Микки стонет, потому что шарик давит на все нужные места. — Пиздец это сексуально, — говорит Йен. — Да, блять, — задыхается Микки. Йен без предупреждения вгоняет в него второй шарик. Микки цепляется за простыни и кусает губу. Черт, это ощущается так хорошо. Еще лучше, когда кто-то другой, а именно Йен, использует на нем шарики. Йен вытаскивает и толкает шарики обратно. Затем достает два, оставляя только один. Он продолжает трахать Микки одним шариком еще некоторое время, дразня его, проводя рукой вверх и вниз по его бедру. — Так чертовски сексуально, Микки, — говорит Йен, — тебе нравится? — Да, — задыхается он. В данный момент Микки не может заставить себя говорить. Черт, он едва ли способен заставить свои легкие работать должным образом. Все его тело сосредоточено только на том, что Йен делает с его задницей, потому что, блять, это восхитительно. — Я так хочу тебя трахнуть, — говорит Йен. Микки стонет, причем более высоким тоном, чем раньше. Йен смеется. — Это «да», или ты хочешь чего-то другого? — спрашивает Йен. Речевые способности Микки ограничены различными тонами стонов, но Йен все равно понимает его. Он проталкивает внутрь третий шарик. Затем он осторожно тянет шнурок, перемещая шарики внутри, но не вытаскивая их. Когда он это делает, то вытаскивает первый шарик так быстро, что Микки вскрикивает. Йен на секунду останавливается. — Ты в порядке? — спрашивает он. — Да, Господи, еще, — задыхается Микки. Йен так же быстро вытаскивает следующий, но последний вытаскивает достаточно медленно, чтобы уничтожить Микки. К тому времени, когда они закончили, руки Микки обмякли, и он лежит, прижавшись лбом к матрасу. Его стояк чертовски болит. Йен должен трахнуть его сейчас, иначе Микки действительно может умереть. Йен, похоже, думает так же, потому что через мгновение Микки чувствует, как он прижимается сзади. Йен нежно кладет руки ему на спину. — Я буду двигаться медленно, обещаю, — говорит Иен, — я не хочу причинить тебе боль. Он входит медленно, как и говорил. Так медленно, что Микки может умереть, даже если Йен будет его трахать. Галлагер входит до конца и задерживается на секунду, а затем снова вытаскивает, в том же мучительном темпе. Йен каким-то чудесным образом сохраняет тот же медленный темп все время. Парень обладает удивительным, чертовски хорошим самоконтролем, это точно. Но когда Микки недовольно хнычет, Йен без колебаний опускает себя и резко и быстро входит. Еще один энергичный толчок, прежде чем Микки достигает оргазма. — Ты хочешь, чтобы я вышел? — спрашивает Йен. — Нет, — отвечает Микки, — давай. Мне это нравится. Йен немного увеличивает темп, но не настолько, чтобы причинить ему боль. Даже после того, как он кончил, Микки нравится ощущать, как член Йена растягивает его внутри. Еще больше ему нравится ощущение, когда Йен кончает в него. Заниматься этим без предохранения было, пожалуй, одним из лучших решений, которые они приняли вместе. Йен впивается пальцами в его спину, когда кончает. Микки слышит, как он задыхается, и этот звук, наверное, заставил бы его снова возбудиться, если бы минуту назад его не трахали. Йен выходит, и Микки осторожно опускается на живот. Он ложится на свой неповрежденный бок, морщась от тупой боли. Йен откидывается назад, заглядывая ему в лицо и проводя рукой по волосам. — Ты в порядке? — спрашивает Йен. Микки кивает, закрывая глаза. — Чертовски хорошо. Йен ложится рядом, целует его в щеку, затем обнимает его и устраивается в приятных послесексовых объятиях. — Ты останешься? — спрашивает Микки. — Да, — отвечает Йен. — Ты взял свои вещи? — спрашивает Микки. Йен мычит и зарывается лицом в волосы Микки, как бы говоря ему, чтобы он заткнулся. Микки так и делает. Он позволяет тишине наполнить комнату, потому что иногда им не нужно рассказывать друг другу все. Теперь он снова ощущает это чувство каждой частичкой себя. Это огромное, чертово осознание того, что он влюблен в Йена, которое грозит взорваться, и он не знает, что с этим делать. Поэтому он держит рот на замке и просто позволяет Йену обнять себя.