В балете только геи

Микки не в восторге от Нью-Йорка. Он многолюден, загружен и велик, как и Чикаго, но с дополнительным раздражающим фактором: он совершенно незнаком ему. Единственное, что спасает, — это то, что город представляет собой систему координат. Однако Микки теряет больше времени, чем ему хотелось бы, пытаясь сориентироваться. Метро — кошмар, такси — чертовски дорого, а ходить пешком холодно. Он снимает комнату в дешевом мотеле, самом дешевом, какой только смог найти. Кровать, наверное, хуже, чем та, что была у Микки дома. Вполне вероятно, что где-то есть тараканы, если он удосужится проверить, но он этого не делает. Когда он заселяется, там не шумно, но он легко может представить, что с заходом солнца это место заполнится кричащими гостями. Он складывает свои вещи (убогую сумку с одеждой, в основном трусы и футболки) и выходит, как только зарегистрировался. Он посещает балетные школы, балетные труппы и вообще все места, где может попытаться выступить молодой, амбициозный танцовщик. Однако никто не слышал ни о Йене Галлагере, ни о высоком, долговязом юноше с рыжими волосами и веснушками. Когда Микки приезжает в последнюю попавшуюся студию, его терпение на исходе, и он чуть не сбивает с ног парня, сидящего за стойкой регистрации. Он ни капли не похож на Светлану — Микки с ним справится. Итак, первые два дня провальные. На третий и четвертый день Микки осматривает пригороды. Не нужно прилагать больших усилий, чтобы представить, что, ничего не добившись на Манхэттене, Йен отправился в Бруклин или Квинс. Микки повезло там не больше, чем прежде. На пятый день он отказывается от танцевальных школ и начинает искать в гей-районах города (неловко спрашивать Siri). Он начинает с Виллиджа и идет дальше. На улице холодно, и у него возникает соблазн остановиться после каждого места, где он не находит Йена. Но он не может удержаться от мысли, что вдруг Йен в следующем. Вдруг он потеряет его просто потому, что поленится? Поэтому он продолжает. И каждый раз он рад этому выбору, потому что это приносит свои плоды. Около десяти часов Микки заходит в один из самых неприметных гей-баров, которые ему доводилось видеть. Он оглядывается по сторонам — заведение небольшое, и людей в нем не так много. И тут он видит кого-то с рыжими волосами, и его сердце громко стучит в груди. За последние несколько дней Микки видел немало рыжеволосых парней, и все они вызывали у него секундные надежды. Но теперь он уверен. Он прижимался губами к этой шее, водил руками по волосам и обхватывал руками эту спину. Это Йен, мать его, Галлагер. Микки заставляет себя не бежать, хотя ему так хочется. Ему хочется бежать и обнять Йена так крепко, как Микки только может, а потом умолять его просто сказать, что все в порядке, что у них все хорошо. Она хочет целовать его долго и крепко, чтобы они оба забыли о том, что между ними произошло, что заставило Йена уйти. Но тут Микки подходит ближе и понимает, что Йен с кем-то разговаривает. Пожилой мужчина, лет пятидесяти-шестидесяти. На нем хороший костюм и аккуратная стрижка. Микки задается вопросом, сколько парней было у Йена с тех пор, как он переехал сюда, и задается вопросом, все ли они были похожи на этого парня. Микки внезапно ощутил ужасное чувство собственной ничтожности. Как он мог поверить, что достаточно хорош для Йена? Как он мог решиться попросить Йена вернуться после всего того дерьма, которое тот на него вывалил? Но Микки не стал бы проделывать весь этот путь и прилагать усилия, чтобы убежать. Он устал бежать. Он перестал стоять столбом и заставил себя дойти до бара. Он стучит Йена по плечу, прерывая его разговор (разговор, в котором было много флирта) с парнем. Йен оборачивается. Один взгляд на его лицо, и Микки понимает, что ни одно из его собственных чувств к Йену не рассеялось с тех пор, как он видел его в последний раз, ни на йоту. Но выражение лица Йена меняется от удивления до отвращения и полного презрения. — Какого черта ты здесь делаешь? — с горечью говорит Йен. Микки открывает рот, но слов не находится. Он думал, что сказать и в автобусе, и в метро, и даже когда шел сюда. Но когда он смотрит на Йена, у него нет слов. Он никогда не умел выражать то, что у него на душе, особенно когда в душе слишком много всего, чтобы что-то вышло наружу. Каждая из вещей, которые он чувствует внутри, толкается и кричит, чтобы первой выйти наружу, и Микки остается в парализованном состоянии. — Оставь меня в покое, — говорит Йен в слишком длинную паузу, которую Микки выдерживает, прежде чем ответить. Он отворачивается, и Микки паникует. Он хватает Йена за руку и осторожно тянет его. — Йен, пожалуйста, — говорит он. Йен поворачивается, и Микки не успевает осознать пощечину, как оказывается прислоненным спиной к барной стойке и прижимает собственную руку к горящей щеке. Он смотрит на Йена, который снова разговаривает с парнем, улыбка на его лице слишком неестественная. Микки подавляет желание закричать. Он не может уйти, не тогда, когда Йен может снова ускользнуть из его рук. Но, очевидно, досаждать ему, чтобы он сдался, не получится. Поэтому Микки находит столик в углу, где он может наблюдать за Йеном, и ждет. Йен продолжает разговаривать со своим парнем еще минут десять-пятнадцать, прежде чем тот уходит. Как только парень уходит, выражение лица Йена меняется. Он берет голову в руки, и все его тело как бы обмякает. Микки задается вопросом, не является ли это чем-то большим, чем просто знакомство в баре, — может быть, это расставание? Мысль о том, что Йен серьезно встречался с кем-то после него, постоянно вызывает у Микки тошноту, но он отбрасывает эту мысль. Он вытирает вспотевшие ладони о джинсы и увлажняет губы. Он возвращается к Йену, садится на то место, где раньше был другой. Микки знает, что должен действовать осторожно. Щека, по которой Йен ударил его, все еще болит. — Уходи, — говорит Йен, не поднимая на него взгляда. — Нет, — возражает Микки, — Йен, мне просто нужно… — Что? — говорит Йен, поворачиваясь лицом, — Снова потрахаться, а потом бросить, потому что одного раза было недостаточно? Оставь меня, блять, в покое. Микки сглатывает, и сглатывает неоднократно, потому что что-то застряло у него в горле и не хочет уходить. Он чувствует тупую боль, распространяющуюся по его телу, и у него есть ощущение, что ее происхождение не физическое. — Я могу объяснить, — неубедительно предлагает он. — Мне не нужны объяснения, — говорит Йен, его тон спокоен. Йен опирается локтями на столешницу и скрючивается в комок. Ногой он пинает что-то, лежащее под ней, и Микки смотрит, что это. Его рюкзак. Он тоже выглядит полным. Микки недоумевает, зачем он его взял с собой. Затем он замечает, что одежда Йена грязная и помятая. Подолы рукавов обтрепаны. Ботинки изношены по бокам. — Ты в порядке? — спрашивает Микки. — Какое тебе дело? — говорит Йен. Микки понимает, что ему не стоило тратить время на школы и танцевальные компании. Он успокаивал себя тем, что Йен преследует свою мечту, но эта иллюзия рухнула, как дешевая занавеска. — Тебе нужно где-нибудь остановиться? — спросил Микки. — Мне от тебя ни черта не нужно, — ответил Йен, — я даже не знаю, почему я до сих пор с тобой разговариваю. — Я тоже не знаю, — говорит Микки, — но я могу объяснить, хорошо? Я могу… я все еще могу исправиться. Но… Йен качает головой, глаза закрыты, рот плотно сжат, как будто он может заплакать. Микки отпускает его. Он ничего не добьется, если будет продолжать в том же духе. Очевидно, что Йен не хочет слушать, а Микки слишком близок к тому, чтобы сказать что-то, что просто напугает его. Поэтому он берет салфетку и пишет на ней, где находится мотель, в котором он остановился, и номер комнаты. Он также добавляет номер мобильного телефона, так как предполагает, что у Йена его больше нет. Он подвигает салфетку к парню. — Я остаюсь здесь, — говорит Микки, — пожалуйста, Йен. Просто… пожалуйста. Йен не отвечает. Он не смотрит на него. И Микки понимает, что они закончили, встает и уходит. Перед тем как выйти за дверь, он останавливается и смотрит на Йена еще раз, думая о том, что, возможно, больше никогда его не увидит.

***

Микки ждет и пытается собраться с мыслями в своих хаотичных, грустных размышлениях. Мысль о том, что Йен может появиться, чертовски невыносима. Наступает полночь, и Микки задумывается, не пойти ли ему просто поспать. Но он тут же берет себя в руки и слышит три быстрых стука в дверь комнаты. Теперь ему кажется, что кто-то спиздил у него весь воздух из легких: грудь болезненно вздымается, сердце сжимается и давит на легкие. Он открывает дверь, вспоминая, как тысячи раз делал это в другой жизни. Но сейчас Йен не улыбается. По крайней мере, на его лице нет отвращения при виде Микки. Это уже что-то. Да и рюкзак у него через плечо, что не может не радовать. — Привет, — говорит Микки. — Только на одну ночь, — говорит Йен, — мне не нужна твоя гребаная помощь, я просто… — Ладно, — прерывает его Микки, — ты можешь войти. Йен заходит, колеблется посреди комнаты и с грохотом роняет рюкзак. Микки стоит в стороне и ждет, потому что Йен оглядывается по сторонам. Он смотрит куда угодно, только не на Микки. Наконец, Йен делает шаг вперед и медленно садится на край кровати. Он хватает покрывало и крепко сжимает его в обеих руках, уставившись на ковер. — Ты сказал, что можешь объяснить, — говорит Йен. — Да, — отвечает Микки. Он обхватывает руками свой торс, желая сесть рядом с Йеном. Но он не хочет давить. Он даже не может заставить свои ноги работать, если уж на то пошло. Поэтому он делает глубокий вдох и старается, чтобы его голос был как можно более ровным. — Мой отец был… ну, ты видел, понимаешь, — заикаясь, говорит Микки. Он проклинает себя за то, что не может говорить, когда это так важно. — Значит, это вина твоего отца? — спрашивает Йен. Нет, не совсем. В основном виноват Микки. Но он упустил бы очень важную часть, если бы не упомянул Терри. — Я был чертовски напуган, Йен, — говорит Микки, — он делал со мной ужасные вещи без всякой причины. Что, если бы он узнал о тебе? Что, если бы он застал нас вместе? Йен молчит. Он по-прежнему не смотрит в сторону Микки. — Я не хотел, чтобы ты пострадал, — говорит Микки, и он понимает, что это пустая отговорка. Но это единственное, что у него есть. — Слишком поздно, — говорит Йен, но его голос дрожит. Он зажмуривает глаза, чтобы не выдать себя. — Я не знал, что ты… — говорит Микки. Он не знал, что Йен признается в любви. Он не знал, что тот убежит. Он не знал, что остаться без Йена будет гораздо хуже, чем все, что он получит от Терри. — Ты должен был сказать мне, — сказал Йен, его голос все еще дрожал, — ты должен был поговорить со мной, рассказать мне о том, что происходит. — Ты бы не дал мне закончить это, — говорит Микки. Наконец Йен смотрит на него, в его глазах огонь, отчаяние и столько боли. — В этом-то все и дело! — кричит Йен. — Тебе не нужно было заканчивать! Ты чертов… черт, Микки. Йен сердито вытирает слезы, которые начали капать. Микки делает шаг вперед, но останавливается, когда Йен смотрит на него с яростным выражением лица. Он встает, нависая над Микки. — Не сваливай все на отца, — говорит Йен, — той ночью ты все сделал сам. — Да, потому что я был напуган до смерти! Он мог убить нас обоих — ты хоть понимаешь это? — Мы могли бы найти выход! Господи, разве я не имел права знать? Микки крутит головой головой. — Неужели ты думаешь, что я бы вывалил на тебя это дерьмо? Слушай, мне жаль, Йен. Мне действительно жаль. — Чушь. — Так оно и есть, клянусь, блять. — Почему я должен тебе верить? Я был всего лишь трахом, ты сам это говорил. Тебе никогда не было до меня дела, Микки, и не отрицай. Микки нечего ответить. Ничего, что Йен хотел бы услышать или во что хотел бы поверить. Потому что единственное, о чем сейчас думает Микки, — это то, что каким-то необъяснимым образом он все еще безумно любит Йена. Он жалеет, что не смог помочь Йену пережить все эти ночи, проведенные, вероятно, в таком же дерьмовом месте, как-то, в котором он его нашел, если не хуже, и в то же время восхищается им за то, что он все это терпел и все же смог посмотреть Микки в глаза и сказать ему, чтобы он отвалил. Он наблюдает за тем, как Йен переодевается и надевает треники, а затем задает вопрос, который мучает его с тех пор, как он увидел Йена раньше. — Парень в баре, — начинает он, и Йен заканчивает за него. — Просто парень, — говорит Йен, — я пытался от него отвязаться, но ты все испортил. Так что, знаешь, спасибо. — Я не хотел, — бормочет Микки. Йен откидывает покрывало и говорит: — Ты много чего не хотел делать. Но это не значит, что ты сожалеешь. Йен ложится в постель и сворачивается калачиком на краю матраса, занимая самое маленькое пространство, какое только может. Он поворачивается к Микки спиной. Язык его тела ясно дает понять, что Микки подходить не стоит. Микки выходит на улицу, чтобы выкурить сигарету. На улице холодно, и он слышит, как кричат люди в другой комнате. Но это лучше, чем оставаться в комнате с Йеном и самому видеть, какой пиздец он устроил. Однако в конце концов сигарета догорает. Он раздавливает ее под ботинком и возвращается в комнату. Он спит, как и Йен, свернувшись калачиком на краю матраса. Как будто между ними пять миль пустой земли. Микки задается вопросом, смогут ли они когда-нибудь стереть эту ничейную землю.