Темное пламя

      Несущийся по своим делам Мэй привычен Дому Волка, но сегодня в его походке присутствует порядочная нервозность, а в жестах — не слишком благая резкость. Боевой офицер, герой схваток с фоморами, единственный пока сын великолепной Дженнифер, волк, привыкший ценить и любить свою маленькую семью, сейчас в глубоком шоке. Это не бросается в глаза, этого не заметит кто-то посторонний, но как только Мэй залетает в беседку, где пристроились за уроком Флинн и Бранн, оба сразу поднимают головы и вглядываются в офицера — что-то неуловимое в нем не соответствует благому порядку вещей.       Первым подхватывается с места Флинн:       — Мэй? Что случилось? Мэй? Что-то плохое? Ты здоров? Твоя мама здорова? Тут выдержанного и стойкого офицера слегка передергивает — и Флинн в беспокойстве подбегает вплотную, хватает за руки, заглядывает в глаза. Лесовик кое в чем остался непосредственным, словно дитя.       Мгновение назад спешивший к друзьям волк не находит в себе сил сказать, отводит изо всех сил глаза, даже улыбаться и привычно ёрничать его не тянет. Со своего места приподнимается уже медленный Бранн, тоже подходит, встопорщивая перья, склоняет голову набок и случайно ловит взгляд Мэя. Хмурится.       — Г-вол-к-х-мэй, тебе нужно сесть, — беспрекословно захватывает локоть и тянет к лавке по другую сторону стола, там есть особенно уютный угол, где лучше всего сидится самому Бранну и моей госпоже, когда она тут бывает. — А тебе, Флинн, сбегать на кухню за напитками, нам следует с Г-вол-к-х-мэем поговорить. У него может пересохнуть горло.       — Не надо за напитками, — офицер морщится, извлекает из-под дублета бутылку и кубки. — За напитками я уже зашел, горло не пересохнет. Спасибо, Бранн.       Мэй устанавливает бутылку по центру стола, кубки — вокруг, смотрит на темное стекло, как на средоточие собственных проблем, тяжко вздыхает и отворачивается, усаживается, небрежным жестом устраивая ножны сбоку, складывая ногу на ногу и упираясь в колено локтями свободно опущенных рук. Если бы я не знал точно, я бы сказал, что Мэй, похоже, в отчаянии.       Но я знаю точно и потому точно скажу — он еще в каком отчаянии! Бранн садится по одну сторону, Флинн, с подозрением обнюхивающий плотно притертую пробку прихваченной бутылки — по другую. Теперь Мэй задирает голову вверх, чтобы даже случайно не встретиться взглядом с обеспокоенным неблагим или шустрым лесовиком.       Флинн оказывается не таким уж и ребенком по повадкам за столом: пробка сдается на милость победителя быстро, напиток разливается по кубкам споро и ловко, а Мэю некуда бежать от дружеской компании, разве что под стол.       Мэй, впрочем, и не спорит, опрокидывает в себя пару глотков терпкой и ароматной темно-коричневой жидкости, тут же щедро наливает себе в кубок еще — и чокается с благим и неблагим:       — За семью! — от выпитого махом у него наворачиваются на глаза слезы, но внутри отпускает слишком сжатая пружина, и Мэй становится привычным Мэем, разве что более развязным. — Даже если семья эта скорее подавится последним вздохом Проклятья, но не выпьет за нас в ответ!       Бранн со знанием дела кивает и отпивает совсем немного, все равно закашливаясь. Флинн переводит взгляд с одного на другого, явно ожидая объяснений, видимо, не может определиться — может ли добавить что-то по теме или нет. Но напиток из своего кубка выпивает лихо и залпом, даже не думая морщиться, как будто древесный спирт не может повредить ему…        Ах, ну да, лесовик.       Мэй трясет головой, возвращая ей утраченную ясность, Бранн не рискует, все еще стараясь отдышаться, а Флинн усаживается поудобнее в готовности слушать историю — подпирает щеку кулаком, опуская локти на стол.       Офицер, тревога которого кажется сейчас меньше, не разочаровывает друга, поворачиваясь к Флинну лицом.       — Оказывается, я не очень-то благой волк!       Лесовик приподнимает брови на этот странный вывод, а Бранн лишь хмыкает — на фоне полностью неблагого волка разные степени не-благости выглядят неброско.       — Да-да, не надо так улыбаться, — Флинну, хотя тот серьезен. — Я сын своей матери, Флинн, волк, офицер, доверенный офицер короля Дея, и в то же время, я сын своего отца, Флинн, своего по сей день живого и вполне здорового, — доверительно наклоняется и понижает голос, — что меня даже немного расстраивает! Никогда бы не подумал! — возвращается в ту же позу, — очень даже здорового отца! Который знать не знал обо мне триста лет!       Разлитый по кубкам напиток немного подбадривает расстроенного офицера, и звучит второй тост:       — Чтобы любовь в нашей жизни не была обманчивой! — Мэй говорит с чувством, осушает кубок, морщит нос и договаривает тише. — Хотя иногда было бы неплохо…       Флинн похлопывает его по плечу, что заставляет офицера встряхнуться и поставить опустошенный кубок на древний резной стол. В мире ши, конечно, много древнего, но убранство и сама беседка смотрятся помнящими непосредственно старых богов, что не мешает троим довольно юным ши бессовестно тут напиваться.       Лесовик не пьянеет, а вот Бранн, сделавший второй глоток еще меньше первого, все равно едва удерживается прямо. Для большей устойчивости он облокачивается о стол, как и Флинн, что, я чувствую, Мэя внезапно веселит: он в окружении магов с похожими именами, равно странным образом пришедших в этот Дом, благого и неблагого. Волк фыркает, скалится, опускает обе руки за спинку скамейки и задирает голову к потолку.       Просвещает относительно самих новостей, а не выводов по ним тоже, видимо, потолок.       — Оказывается, я волк лишь наполовину, а если бы мой дражайший отец, — захмелевший Мэй плохо сдерживает природную язвительность, отчего слова про отца просто истекают ядом. — Если бы мой дражайший отец знал обо мне раньше, то я имел бы все шансы вырасти бесполезной тучкой! Созерцательным облачком! Ищущим в схватке не победу, а вдохновение!       Впечатлительный и трезвый Флинн выразительно охает, пододвигается к Мэю ближе и снова хлопает по плечу.       — Но кто?..       — О, это повод для отдельной радости, — Мэй мрачен, словно он правда тучка. Грозовая. — Так что мне надо еще выпить!       Флинн разливает напиток по кубкам третий раз, и Мэй снова поднимает тост:       — За друзей, которые рядом безотносительно происхождения!       Хотя Мэй весьма расстроен происходящим в собственной жизни, слова он умеет подобрать правильные — и его окружают те, кто может это оценить: Флинн немного краснеет, хмурится и кивает, Бранн расплывается в невероятно длинной улыбке, по-прежнему не размыкая губ, но с признательностью глядя на обоих собеседников.       Офицер Мэй остается офицером даже теперь — вместо явно крепких рвущихся наружу выражений, звучит почти не злое:       — Мой отец, как выразилась бы Шайя, полный пилик, и вы оба его знаете, — во время финальной перед окончательным рассекречиванием паузы Флинн напряженно вглядывается в друга, Бранн приподнимает изогнутые брови, а Мэй снова задирает голову к потолку, — это Фаррел, небесный он козел!       — Ты же говорил, «хорек»? — Бранн выговаривает слова настолько четко, что сразу понятно, пьян по самые кончики своих острых ушей.       Флинн шикает на неблагого, но вместо обиды Мэй смеется:       — О, поверь мне, Бранн, этот чудный кадавр может быть и тем, и другим! И все равно остается моим родным, безусловным и невероятным отцом!       Ворона, к которой обращается Мэй, хмыкает — тоже очень отчетливо и довольно, как будто радуясь несмотря ни на что. Волк на такие нюансы не отвлекается:       — И теперь понятно, почему я такой пегий! Хотя версия с Аланом и каким-нибудь особым волчьим проклятьем пегости мне нравилась больше, — задумчиво причмокивает губами. — Лучше была лишь та, где моим папой числился Советник, но лучше она была тоже очень давно-о-о…       Офицер запрокидывает голову вовсе, устремляя взгляд за пределы беседки — и промелькнувшая фигура помянутого лиха, то есть Советника, заставляет его немного протрезветь.       — В общем, я всегда был за Алана! А тут! Тут! Какой-то, — выразительное лицо брезгливо кривится, — какой-то хорек!       Бранн вскидывает голову, подаваясь в сторону Мэя.       — И козел, да, Бранн, одновременно, ты совершенно точен сегодня в формулировках!       Единственная не задетая хмелем душа на этом празднике жизни — Флинн — смеется в кулак, чтобы не оскорбить чувства друга. Любого из этих подгулявших охламонов, которых он называет своими друзьями.       Ворона слегка морщится от громкого возгласа, прикладывает к высокому лбу прохладный кубок, но лоб скошен — и кубок никак толком не приложится. Бессловесную муку жеста прерывает решительная рука того, кто становится вовсе неожиданным гостем.       — Король Дей! — Флинн торопится подскочить, а потом не знает, куда себя деть, ибо прикрыть бардак точно не удастся, широкоплечего лесовика не хватит перегородить раскинувшего длинные ноги Мэя или загнувшегося вокруг стола Бранна.       И ему совершенно невдомек, что мой Дей видит, то есть ощущает весь этот балаган и так, без любых подсказок.       Горюющий Мэй пытается подобрать ноги и одновременно застегнуть дублет, но с успехом проваливает и то, и другое. Бранн медленно поднимает голову за поднятым, почти не тронутым кубком.       — Теперь я понимаю, почему Бранн не пришел, как мы договаривались, — Ворона хмурится, а потом покаянно-позабывчиво вздыхает. — Но по какому поводу гулянка?       Мой волк принюхивается к тому, что плещется в кубке, уважительно хмыкает, выпивает залпом и ставит опустевшую чашу на стол перед Бранном опять. Ворона потихоньку подтягивает к себе кубок за витую ножку, действуя самыми кончиками пальцев… И вовсе не обращает внимания, что Дей опирается на его согбенную спину и усаживается рядом. Мой волк вытягивает ноги под столом, скрещивая их в лодыжках, поворачивает голову, будто озирается, но при этом улыбается так озоровато, что Мэй, наконец, бросает попытки застегнуть дублет, а Флинн скромно выкладывает на стол припасенные с завтрака орехи.       Лесовик опять заливается краской — он привык носить с собой что-то небольшое, но подкрепляющее силы. Как он рассказывал Мэю, дома он мог уйти куда-нибудь на полдня или даже целый день, чтобы должным образом исследовать и без того известную территорию загородной резиденции лорда Фордгалла.       — Э-э, мой король, — я чувствую, что Мэй еще волнуется, но после выпитого он хотя бы способен принять внимание своего короля за должное. — Не уве…       — Теперь мы знаем, кто у Г-вол-к-х-мэя папа, — Бранн субординацией никогда не страдал, а Дей поставил вопрос внятно. Кубок подтягивается все еще кончиками пальцев, пусть дотянуться до него уже не составляет труда.       Мой Дей поворачивается безошибочно к офицеру, который застыл изваянием сам себе.       — О, Мэй, правда? Тебе известно? — мой волк искренне заинтересован, Мэя слегка отпускает волнение.       — Это такая новость, трудно осознается, — Флинн все еще не знает, куда девать руки, поэтому сцепляет на коленях. — И это, я думаю, все же секрет, вы умеете хранить тайны? — неодобрительный взгляд на Ворону.       Мэй вместо ожидаемого ответа отцепляет одну руку Флинна от колена и укладывает себе на плечо. Вздыхает, протирает глаза, озирается в поисках летающего Советника на плече у Шайи или улыбчивого Майлгуира, дарящего объятия направо и налево. Одним словом — чего-то достаточно бредового.       Но мой Дей не испаряется, фыркает, словно знает, о чем думает собеседник:       — Вообще-то, офицер Мэй, ты мой доверенный офицер, так что будь добр не строить из себя нежную деву со случайно оборванным подолом поблизости от моего отца! — если бы у моего волка были глаза, они бы насмешливо сверкали. — На случай, если ты не заметил, то твой король тебе еще и друг!       Флинн гордо разглядывает профиль обалдевшего Мэя, нашедшего сегодня столько поддержки, сколько он явно найти не чаял!       — Итак, раз веселье у вас почти без закусок, новость скорее повод расстраиваться? — это почти даже не вопрос.       Бранн неожиданно поднимает голову от притянутого вплотную к лицу кубка:       — Я бы тоже расстроился, если бы мой отец был одновременно хорек и козел!       Флинн смеется, безуспешно скрываясь за воротником и ладонями, Мэй роняет на руку голову и неверяще качает ею, пряча улыбку:       — Бранн, Бранн, Бранн, новости надо преподносить не так!       — Я не прав? — Ворона озадаченно разворачивается, его заносит на это простое движение, и мой Дей придерживает лоскутное плечо.       — Ох, Бранн, — теперь Мэй откровенно смеется, — прав, конечно, ой не могу, прав!       — Думаю, ты сказал самую суть, — рука моего волка успокоительно похлопывает растерявшуюся Ворону по спине. — А подробности я хотел бы узнать от Мэя.       Наш неблагой расслабляется, склоняя голову и принимаясь снова играть с кубком, отчего Мэй смотрит теперь беспрепятственно в лицо моему Дею. Офицер серьезнеет, хотя откровенно страдать больше не получается.       — Я узнал, кто триста лет назад был настолько великолепен, чтобы очаровать мою матушку, пусть и не понимаю, как ему это удалось, — Флинн рядом хмурится, высвобождает и поправляет Мэю зажатый в его руке воротник. — И это один из многочисленных младших принцев королевской семьи Дома Неба. Думаю, он знаком всем здесь присутствующим. Это Фаррел.       Реакция моего Дея не такая, как рассчитывал офицер или кто-то еще: мой волк хмурится, но не страдает. И произносит одну фразу, махом снимающую с души Гволкхмэя, рожденного в любви, но не в браке, огромный груз.       — Из королевской семьи твой отец или нет, Мэй, ты полный офицер, выросший и воспитанный этим Домом. Как бы ни уговаривал тебя Фарелл, какие бы права ни предъявлял, если ты не согласишься уйти с ним в Небо, твоим Домом останется Волк, — брови приподнимаются над серебристой повязкой. — Хотя я всегда думал, что твой отец Алан.       Мэй фыркает, Флинн улыбается, радуясь за друга, Бранн кивает.       — Так что с печальным настроением предлагаю закончить! Иначе говоря, нам нужна закуска!       Бранн порывается встать и слетать, но усаживается Деем обратно с непреклонным «нет, ты никуда не полетишь», пока неблагой выспрашивает у моего Дея — отчего такая непредсказуемая строгость, Флинн успевает вскочить, дойти до крыла замка и озаботить слугу необходимостью доставки пары подносов с едой. Где-то поблизости в зеркале мелькает пять серебристых полос на черном сюрко — но лесовик пока не слишком хорошо ориентируется, чтобы сообразить, Алан то был или Джаред.       Если бы меня спросили, я бы точно сказал, что это Джаред. Алан, видимо, занимается утешением Дженнифер, и ей это тоже сейчас важно и нужно. Как и их малышу.       Стоит Флинну подойти к беседке вновь, в воздухе перед ним повисает рыжая искра — хотя сейчас лесовик не колдовал и хорошо себя контролирует. Младший брат Финтана безмятежно и привычно отмахивается от рыжего проявления своего магического дара, но искра как будто увертлива. Флинну приходится несколько раз взмахнуть руками, чтобы это странное самообразовавшееся волшебство развеялось.       А присмотреться бы стоило. Оно немного другого оттенка рыжего, чем магия Флинна. И немного пульсирует, что тоже странно. Пожалуй, я доложу об этом Бранну. Или Советнику, я еще не решил.       Обратно наш лесовик уже одновременно со слугами и едой.       Беседа течет плавно и неторопливо, эти ши очень разные, но им есть, что сказать друг другу. Впрочем, сравнительные достоинства мечей разной длины, магии и рукопашного боя, особенности ночевок на природе, в зависимости от местности, обсуждение способов добыть себе пропитание, когда есть нечего — все это опять закономерно приводит к главной на сегодня и вообще основополагающей в Доме Волка теме семьи.       Признаться, меня удивляет, как настолько разные ши находят общий язык, однако, это происходит, мой добрый хвост тому свидетель!       — Не убивайся так, Мэй, — мой волк мыслит очень ясно и говорит тоже! Всегда! — Теперь ты знаешь, кто твой отец, но можешь влиять на свою судьбу, триста лет — возраст достаточно серьезный, никто тебя из Дома не отдаст, если ты сам того не пожелаешь.       Офицер активно трясет головой в отрицании. Надо полагать, не желает!       — Мой король, не пожелаю! — Мэй надрывно вздыхает, берет себя в руки, фокусирует взгляд на лице Дея. — У Дома Неба весьма крупная королевская семья, а заявляться туда сыном-полукровкой младшего принца побочной ветви лишь затем, чтобы созерцать!..       Уж не знаю, чем Мэю не угодило созерцание, но он выделяет слово голосом, напитывая его ядом. Флинн сочувственно хлопает друга по плечу, подкладывая ему на тарелку еще нарезанного окорока, а Бранн качает головой, не то в такт своим мыслям, не то соглашаясь.       — Я так и думал, — мой Дей, наш благой король, улыбается, — и, признаться, этому рад. Мне было бы жаль отпускать тебя, а теперь я тебя никуда не отпущу, офицер Мэй! Я не шучу!       Флинн улыбается настороженно: некоторые волчьи штучки ему пока непонятны. Например, как явную угрозу можно воспринимать с радостью. Однако Мэю удается!       — Король Дей не шутит, — Ворона бухтит эхом в свой рукав. — Офицер Г-в-о… Г-в-л… Г-м-л…       Бранн трясет головой, поднимает, встречаясь взглядом с не верящим своему счастью офицером:       — Можно я тоже буду называть тебя «Мэй»? У тебя очень, очень трудное и железное имя!       Радостный офицер кивает, и этого неблагой нетрезвой птице вполне достаточно.       — Офицер М-мэй тоже не шутит. Мне жаль Дом благого Неба, — ну да, Бранн вообще-то воздушник. — Но я рад за благого Волка, тут тоже семья…       И падает головой на руки окончательно. Мой Дей стоически вздыхает, похлопывая Ворону по взмокшему затылку — отчего неблагой так активно реагирует на выпивку, Дею интересно. Особенно потому, что завтрашнее бранново похмелье ему представлять не хочется.       — Хороший вывод, верный, — Мэй кивает отключившемуся Бранну, близко сидящему Флинну. — Семья тут как-то сама собой образуется. Думаю, и полунебесного волка Дом как-нибудь вытерпит!       — Особенно если полунебесный волк уже выказал себя отменным офицером! — мой волк непреклонен. — Я сказал, что никуда тебя не отпущу, и не отпущу! Своей королевской властью!       Бранн приподнимается от стола.       — Если король Дей сказал «не отпустит», то лучше не сопро… — всхлипывает он и снова падает на руки.       На момент над столом повисает тишина, мирно шуршат листья вереска, оплетающего беседку, а вот мне отчего-то слышится в мирном шорохе шелест извлекаемого из ножен железа! Фу-фу-фу!       — Посидели отлично, несмотря на повод, — мой волк бодро улыбается. — Имейте в виду, мои волки, это всех касается, — многозначительный поворот головы к Флинну. — Из Дома Волка выдачи нет!       Под рукой моего Дея, традиционно испортив момент, копошится Бранн, перекладывая голову так, словно хочет ее спрятать, закрыть руками или крыльями, сделать неощутимой и невидимой.       — Правда, завтра будет тяжелый день, Бранну будет очень плохо, — мой волк рассеянно поглаживает перья.       — Что-то мне уже плохо, — Мэй серьезнеет, устраивает и свободную руку Флинна на своем плече, — и требуется дружеская поддержка!       Немой вопрос ощутимо повисает в воздухе, Мэй морщится, но разъясняет ход своей мысли:       — Бранн вел себя почти нормально и назвал меня Мэем, понимаете, Мэем! Или что-то большое сдохло в лесу, или мы стоим на пороге каких-то не особенно благих перемен!       Мой волк хмыкает недоверчиво, Флинн принимается утешать Мэя, Бранн спит себе и спит, а мне все отчетливее слышится в шорохе листьев шелест железа. Думаю, наш тревожный офицер чувствует опасность, и мне становится страшно тоже.       Да, держи меня, мой Дей, а я постараюсь удержать в новой буре тебя!