***
Любовь молодой, даже юной по меркам ши, волчицы и великолепного небесного принца вспыхнула и закрутилась стремительно, красиво. Фаррел дарил цветы, писал портрет, нахваливая её красоту и свое мастерство, слагал стихи и даже поэмы, где воспевал её и себя, объединяя Волка с Небом в одну семью. И Дженнифер верила, что встретила свою истинную любовь, своё настоящее счастье. Призналась в этом Фаррелу тогда, когда портрет был готов. Чтобы отметить событие, они решили целый день не вылезать из кровати, хотя до этого дальше поцелуев и объятий дело не заходило. Фаррел бездумно восторженно громыхал всякие глупости, она рычала, и слова любви выпорхнули сами собой, слова обожания и признания. Фаррел в первый момент опешил, а потом кинулся целовать и обнимать её так жарко, что у Дженнифер совершенно пропало ощущение верха и низа, хорошего и плохого, достойного и недостойного… Она отдавала и отдавалась ему как мужу, как единственному, как прозвучавшему любимому. Дженнифер была уверена, что их ждет долгое и счастливое совместное будущее. И Фаррел принимал её дары, восхищался ее красотой, расцеловывал её всю, гладил чуткими руками художника, всегда испачканными в краске. Так пышно и многословно сравнивал ее прелести с красотой то природы, то драгоценных камней, что у Дженнифер даже мелькнуло сомнение, о ней ли идет речь, может, о статуе или картине. Но думать Дженни было некогда, она плавилась от новых ощущений и не понимала: она так чувственно отвечает на прикосновения именно Фаррела или пробуждается, реагируя на первую ласку мужчины. Ее семья всегда фыркала, обсуждая и осуждая нравы столицы, но сейчас Дженнифер не могла не признать, будь у нее какой-либо опыт, хотя бы первый поцелуй или объятие, она могла бы отличить — любовь это или просто восхищение прекрасным принцем, помноженное на влечение тела… Колец истинной любви после обоюдного признания не возникло, но волчицу это только порадовало — ее возлюбленному не грозила никакая беда. Сказка, однако, не продлилась долго. Дни сложились в неделю, написанный портрет перестал требовать постоянного внимания, и любовь загораживалась новыми впечатлениями. Фаррел стремился увидеть её красоту по-новому или просто увидеть другую красоту, достойную картины. Он стал заходить реже, а потом и вовсе пропал. Дженнифер не искала его, но переживала. Фаррел пришел внезапно, а увидев ее, разговаривающую с королевским волком, приревновал. Словно она должна была ждать прихода принца денно и нощно! Дженнифер не удержалась тогда и спросила, кого любит Фаррел, ее или картину? И Фаррел обвинил её в необоснованной ревнивости, выискивая и находя нелепые доказательства… Юная волчица не могла понять столь стремительных и кардинальных перемен. И пока самонадеянный принц Неба после очередной ссоры ушел «искать вдохновение для жизни», Дженнифер прибралась, выставила свой портрет на видное место, а потом взяла вещи и исчезла из гостевых покоев, на время давших приют небесному и волчице. Всплакнула на дорожку, но, ещё раз взвесив все за и против, пришла к выводу, что ноги она об себя вытирать не позволит, как бы ни любила. Утвердившись в своем решении, Дженнифер уехала из столицы к родителям. Её родители были волками старой закалки, жившими в глуши на востоке, воспитавшими в ней гордость за свою волчью кровь и черную стаю. Для них, равно как и для нее самой, стало сюрпризом явно обозначившееся и утяжелившее её фигуру неожиданное пополнение семейства. Дженнифер ждала этого ребёнка: её грела мысль стать матерью, восхищала возможность воспитать маленького волчишку — мальчика или девочку — пусть она и понимала, что об отце ребенка придется врать. Причем, не только ребёнку. Её собственные родители подозрительно отнеслись к беременности вне замужества, а уклончивые ответы об отцовстве порождали лишь новые волны подозрительности и даже презрения. Дженнифер было заранее обидно за свое дитя: это ведь будет волчонок! Ее волчонок. Фаррелу о ребёнке знать даже вовсе не обязательно. Поэтому она сочинила родителям историю о пегом волке, павшем в бою с вивернами. Родители сделали вид, что поверили. Дженнифер полюбила свое дитя всем сердцем. Крошечный комочек её счастья забавно пищал, строил рожицы, зевал и просился на ручки. И что можно было усмотреть в нем не-волчьего, Дженнифер было непонятно. Однако родители смогли. Выждали первые десять дней, пока она приноравливалась к новой роли и выбирала сыну имя, а потом поставили в упрек всё, даже сам этот выбор. «Гволкхмэй», видите ли, не волчье имя! Да, она назвала сына Ястребом! Но это потому, что крошечный носик чем-то напомнил ей клюв, а хищные птицы во множестве селились по западным горам. Родители безошибочно, скорее всего, нюхом, установили, что маленький Мэй — дитя не от волка. Сын чувствовал плохое отношение, капризничал, испуганно затихал, стоило объявиться рядом бабушке или деду, а потом долго плакал. Дженнифер намучилась с его ночными кошмарами и отчужденностью: кроме нее он в руки никому не давался. Дженнифер не понимала, чем он родителей так не устраивает: от Фаррела сын унаследовал разве что рост, но вытянутая фигурка могла и поменяться за годы. Глаза Мэя были такими же, как у самой Дженнифер и ее матери — серые, со звездочками, то светлеющие, то темнеющие от настроения. Выбивались из породы разве что пегие волосы, невнятно-серые на фоне остальных чисто черных. Да, были и рыжие волки, и белые, но пегих не наблюдалось. Однако принимать это критерием безумного несовершенства Дженнифер отказывалась. Атмосферу постоянных упреков и тягостного молчания Дженнифер вытерпела ради подрастающего сына ровно год. Вытерпела бы и дольше, но как-то раз не нашла Мэя в его кроватке, а потом почти насилу вырвала из рук собственного отца. И поняла, что будущего для него в дедовских владениях нет. Уж не вынашивал ли отец планов утопить недостойного внука, как паршивого щенка? Проверять не хотелось. Дженнифер собралась, как тать в ночи, выскользнула из отчего дома, понимая, что покидает его мало не навсегда. Однако решимости ей хватило: Мэй сладко сопел в грудь и наконец-то спал спокойно. — Ничего-ничего, мой маленький ястреб, жить можно где угодно, даже в лесу. Но зачем нам лес, когда есть столица? Покинутый около двух лет назад Черный замок ощущался настоящим Домом, Дженнифер не почувствовала себя оторванной от мира, хотя фактически порвала с родителями. Маленький Мэй был в восторге, ему нравилось, когда вокруг много ши, а здесь хватало даже его сверстников. Близко подпускал из взрослых, однако, все равно лишь её. Как осторожно выяснила Дженнифер, Фаррел отбыл в свой Дом: обязанности у младшего принца все одно какие-то были. И она совсем не боялась, что Мэя у неё кто-то отнимет. Правда, жизнь не может быть совсем безоблачной — и Дженнифер все никак не удавалось найти незанятые хорошие гостевые покои, состоящие не только из спальни. Дженнифер, опять же, стоило предложить королю и королевству какой-то свой труд, чтобы перейти в разряд полноправных жителей, не гостей столицы. И тут ей отказывало воображение. В очередной раз преследуя ускакавшего по длинному переходу Мэя, Дженнифер торопилась вслед, мечтая лишь, чтобы с сыном ничего не случилось. Когда она завернула за угол, Мэя уже снимал с карниза под потолком какой-то незнакомый волк. — Ну давай, шалопай, прыгай, я тебя поймаю! — голос мягко увещевал, а фигура со спины не казалась виденной раньше, хотя Дженнифер уверенно опознавала соседей. — Ты забрался туда, покорил вершину, молодец, пора спускаться и принимать восхищение! Дженнифер хотела извиниться и сказать, что Мэй не доверяет чужим взрослым, особенно мужчинам, а потом растеряла все слова: сын улыбнулся и соскользнул прямо на руки волка! Тот обернулся, поддерживая мальчика на руках ухватисто и удобно, встретился глазами с опешившей Дженнифер. И первое, что она подумала, касалось его невозможно мягкой для волка улыбки. Притаившейся большей частью в глазах. — О, шалопай, вот и твоя мама подоспела, — Мэй важно кивнул, но устроился на руках волка поудобнее, не собираясь слезать. — Похоже, нам следует познакомиться, госпожа. Меня зовут Алан. — Дженнифер, — поклонилась она, — и Мэй, то есть Гволкхмэй, но… Сын недовольно заломил бровки, полное имя резало ему слух, и он спрятал лицо у означенного Алана на плече. Тот хмыкнул: — Понятно, ему не очень нравится зваться ястребом, будучи волком. Потом Алан помог им найти другие покои и обустроиться там; заметив, как споро у нее идет рукоделие, подкинул Дженнифер идею стать белошвейкой; возился с Мэем, нисколько не раздражаясь на излишне шустрого ребенка. Потом пропал на пару дней, и поначалу Дженнифер побаивалась спрашивать, куда. Возможно, так бы и не спросила, единожды предположив, что у Алана просто очень загруженные дни на работе или есть другая, вполне семейная и нормальная жизнь… Но Алан попался ей на глаза — и речи о семье, любовнице, работе в конце концов, вовсе не шло. Дженнифер понаблюдала, как полуседой волк, едва переводя дыхание, собирается и не может отлепиться от стенки, а потом подошла и, не слушая никаких возражений, увела к себе, благо, было недалеко. Мэй прыгал рядом и ужасно беспокоился за дядю Алана. Дядя Алан — она-то видела — с удовольствием оборвал бы все беспокойства и уполз к себе. Если бы мог. Но не мог и хватал ртом воздух, медленно переставляя ноги. Тогда Дженнифер стало впервые страшно за кого-то чужого так же сильно, как за Мэя. О причинах своего нездоровья, приключающегося крайне редко, Алан отшучивался или молчал. Ну не считать же серьезным заявлением «у меня слишком каменное сердце»? Дженнифер решила не настаивать. Устроила Алана переночевать на удобном диване, принесла из спальни Мэя вторую подушку, но тут проявил характер сын и потребовал устроить дядю удобнее — на свою кровать. Алан пытался отнекиваться, Мэй был непоколебим, а Дженнифер его поддержала. И Алан сдался. Дженнифер на всю жизнь запомнила этот день, потому что на следующий внезапно оказалась Дженни. Алан сократил её имя и произносил страшно ласково, обозначив без всяких дополнительных слов: теперь у неё есть надежный друг. Временное нездоровье его прошло, Мэй получил рукопожатие и горячую благодарность, а вернул — объятие и приглашение бывать у них чаще. Алан просиял, приятно удивленный, а получив подтверждение из её уст — хозяйки, посветлел лицом вовсе. С тех пор он стал частым гостем их дома. Раздобыл где-то в замке её пыльный портрет, то ли забытый, то ли оставленный Фаррелом. Обновил, помог повесить, как-то обмолвился, что тоже рисует, но совсем не так впечатляюще прекрасно, как её знакомый художник. Мэй тут же притащил обрывок пергамента и уголек, любопытно требуя нарисовать маму, Алан заявил, что не может испортить своими простоватыми набросками портретный образ «великолепной Дженнифер», поэтому изобразил самого Мэя. Изобразил прекрасно и похоже, пусть не столь детально, но глядя на угольный набросок, Дженнифер могла узнать своего сына сразу. Так она стала собирать случайные наброски Алана в специальную коробку. Временами он отступал от своих слов и рисовал «великолепную Дженнифер» — не столь великолепную, правда, как на портрете, зато живую, возящуюся с сыном, занятую работой, готовкой, даже уборкой! И всякий раз преподносил такой портрет почти случайно: насколько Дженни понимала Алана, он рисовал на досуге, складывал стопочкой или рассовывал по углам, а потом прихватывал первые попавшиеся бумаги, почти не глядя. Всякий раз, когда она находила свой портрет среди зарисовок Мэя, Алан оказывался смущен. И сыну понравилось это странное прозвище, которым наградил маму Алан. Мэй иногда заменял обыкновенное «мама» на «моя великолепная Дженнифер». И заменял ещё чаще, когда она ему сообщила в возрасте десяти лет, что любящих дедушек с бабушками у него нет, сделав акцент на слове «любящих», а папа просто пропал. На подозрения Мэя в том, что Алан и есть его папа, Дженнифер густо покраснела и внезапно открыла для себя, что хотела бы этого. Очень хотела! Пока Мэй подрастал, забот с ним было слишком много, а теперь Дженнифер могла оглянуться… и ей очень нравилось, что — кого! — она рядом видела. Алан легко нашел общий язык с её сыном, стал другом для неё самой, но границу дружбы не перешагивал и не пытался перешагнуть, хотя иногда ей казалось… Дженнифер осторожно поспрашивала знакомых и ахнула. Форма у королевских волков разнилась не слишком, пять когтей или один нашиты на груди, Дженнифер особо не вникала. А тут выяснилось, что она имеет дело не абы с кем, зазывает к себе на пироги, оставляет нянчиться с сыном, заставляет ночевать в больном состоянии — начальника замковой стражи! Фигуру внутри замка и королевства почти столь же весомую, что и сам Советник! Начальника замковой стражи, пользующегося особым расположением короля на протяжении долгих лет… Примерно двух тысяч действительно долгих лет. Сорокалетняя Дженнифер почувствовала себя ребенком ещё меньше Мэя и как ни старалась, не могла выбросить из головы новые факты. Поэтому вести себя в тот вечер как обычно тоже не смогла. Смотрела на Алана новым взглядом, пытаясь сопоставить знакомый образ с существующей еще задолго до ее рождения репутацией. Цельный портрет не собирался, отвечала она Алану невпопад, в причине своего странного поведения не сознавалась, чем озадачивала сверх меры. В довершение всего, случайно разбила чашку, которую ей протянул Алан. Осколки и звон сработали странным образом, Дженнифер впала в ступор, не пытаясь понять, о чем ее спрашивают, чего от нее хотят и пытаются добиться. Тогда Алан горько вздохнул, вышел и пропал действительно надолго. Позже Дженнифер казалось, что пропал он даже раньше, чем вышел. Мэй тревожил ее вопросами наравне с совестью, отчего Дженнифер не сиделось дома. Она забросила работу, ходила по коридорам, спрашивала встречных волков, где можно найти начальника замковой стражи. Ответить точно не смог ни один. Создавалось ощущение, что Алан, как призрак Нуаду, приходит и уходит сам, то ли существуя, то ли не существуя в Нижнем мире как порядочный ши! Радовало, что находились другие доказательства существования начальника замковой стражи: начиная с выверенной работы этой самой замковой стражи и заканчивая бесконечными пересудами, в которых фигурировали король Майлгуир, Советник Джаред и начальник замковой стражи Алан. После месяца упорных поисков, Дженнифер готова была заявиться на королевский прием или дипломатический совет в тронном зале, нарушить всякие нормы приличия, ухватив Советника или короля за рукав — лишь бы избавиться от тянущего чувства потери и неопределенности. Прежде, чем она решилась на какое-нибудь из означенных безрассудств, Дженнифер, по счастью, разрыдалась от собственного бессилия. Мечта найти Алана осуществилась самым невероятным образом — знакомый голос прозвучал совсем рядом, предлагая порыдать в почти каменное плечо, все одно более удобное, чем стенка Черного замка, куда уважаемая госпожа Дженнифер уперлась носом… Протянутый платок она тоже проигнорировала, обхватив волка за спину, заливая слезами те самые пять когтей на груди. Алан попросил ее не расстраиваться по пустякам. Она в ответ попросила его не заставлять переживать и обязательно давать о себе знать. На том и остановились. Алан никогда не показывал, что она хоть немного нравится ему как женщина. Алан любил ее сына как своего родного, и Дженнифер решила, что дружба — это уже очень много. Она затаила свои чувства, боясь в надежде на большее потерять то, что у нее есть. Незаметного, скромного, надежного — самого лучшего ши в мире… …И когда Фарелл обнимал ее, вызывая ответное тепло, она еле сдержалась, чтобы не назвать небесного принца именем Алана.***
Фуф! Нет, я не понимаю, как они обходились без меня! Дженнифер опять тихонечко хлюпает носом, стараясь поймать слезы до того, как снова разрыдается. Бормочет что-то под свой очаровательный носик! Вовсе не такой длинный, как у сына! — Ты подарил мне Мэя, Фаррел. Я благодарна тебе, несмотря ни на что. А ты, Алан, ты подарил мне себя. Жаль, как жаль, что я не гожусь тебе в жены. Как жаль, что я такая глупая… Алан, как же ты мне нужен! Ну вот, сколько можно рыдать? Особенно по этому поводу? Пощекотать ее, что ли? Глупые, глупые ши! Глупая Дженнифер, фуф! Вот, вот, неукротимый Луг уже подвинул к тебе хвостиком платок! Да куда ты руку тянешь! Нет, не видит, не слышит, поправляет воротник! А потом опускает руку… Так-так-так! Я успел! Прямо под ее ладонью оказывается платок! Вот какой я молодец, да, мой волк и моя госпожа могут гордиться мной! И радовать этим меня! А вот эта волчица меня расстраивает! Даже я вижу, как Алан относится к Дженнифер! И Мэй видит! Почему эти двое никак не могут объясниться? Загадка. И еще большая загадка — внезапный шепот «что же я натворила». Волчица поднимается, отходит от стола к окну, разглядывая дальние пики гор и острые маленькие вершины благих ёлок. Шайи на нее нет. В одной руке платок, в другой — набросок углем, белошвейка страдает молча. Уже не первый день, вот не пойму лишь, разнятся ли поводы? — Если этот рисунок столь плох, Дженни, — тихий голос раздается неожиданно. — Тебе достаточно было просто сказать мне об этом. Дженнифер отскакивает от окна и оказывается в объятиях Алана. Фуф! А этот-то откуда взялся? Нет, откуда — понятно, из портала, но как? Признаться, я в затруднении! Алана качественно усыпил Советник! — В следующий раз, Дженни, обязательно скажи, не растрачивая силы на хождение по чужим снам, особенно, кошмарным, — Алан приобнимает женщину, не позволяя отстраниться или потерять равновесие. — Если бы не Мэй… Все-таки наш офицер Мэй очень, очень умный волк! Думаю, Алан и вправду нужен Дженнифер как никогда ранее! И Алан не мог не прийти на зов Дженнифер! Пусть и безмолвный. Пусть и во сне. И как они по сей день не разобрались? — Мэй? Я просила его не беспокоить тебя, Алан, у тебя столько дел, — одна ладошка волчицы укладывается прямо на вышитые волчьи когти. Наш мягкий волк расценивает жест, однако, не отсылкой к должности. Ладонь волчицы напротив его сердца, это будоражит Алана куда больше, он спешит перевести тему к безопасным вопросам: — Не стоит заливать этот рисунок слезами, Дженни. Думаю, ничего не стоит заливать твоими слезами. Ты столько плачешь в последнее время, что феечки могут наполнить свои хрустальные фиалы, чтобы они светили крылатым под водой. — Ты слышал? Алан, что ты слышал?! — не отшатываясь от него, сквозь слезы шепчет Дженнифер. Выбить из Алана признание? Дженнифер, мне кажется, ты слишком плохо знаешь начальника замковой стражи! — Может, для начала отдашь мне рисунок? — А зачем он тебе? — настороженно спрашивает Дженнифер. Но все же кладет доверчиво голову на плечо Алана, когда он притягивает ее к себе. — Я нарисую лучше. Дженнифер показательно заводит бумагу за спину. — Зачем он тебе, Дженни? Когда у тебя есть это великолепие! — качает головой Алан на висящий напротив входа портрет. — Зачем тебе простой рисунок углем? Когда у тебя есть… есть прекрасный принц? Дженнифер мотает головой. — Хочешь, я поговорю с ним, — Алан смотрит вбок, лицо его застывает. Руки на ее талии расслабляются, и объятия можно расценить как исключительно бережные. — Ты любишь его, он любит тебя. Все остальное решаемо. — Алан, ну Алан же, — теперь Дженнифер рыдает, закрывая лицо руками. — Что ты говоришь! Линии все еще удерживаемого рисунка плывут от слез, однако отдавать листочек волчица так и не собирается. — Говорю, что думаю, прости меня за это. Я хочу тебе счастья, Дженни. И если… — Алан с трудом переводит дух. Каким бы ни было проклятье, на сей раз виновато не оно! — Если этот небесный тебе нужен… — Мне нужен ты, Алан! Ты! И больше никто! Волчица смотрит прямо в лицо волка, боясь и с нетерпением ожидая его реакции. Дженнифер теряет друга, а кого или что она приобретает, пока совершенно непонятно. Ну наконец! Алан выглядит сбитым с толку, и это приятно. Редкий случай, я впервые вижу сбитого с толку Алана! Трясет головой, зажмуривается с силой. Затем часто моргает и опять смотрит на женщину в изумлении. Ну, Дженнифер непонятно, а я-то неукротимый Луг! — Старый, страшный, седой ши, видимо, еще и оглох, Дженни, — присаживает Алан волчицу на диван и садится сам, поддергивая туго повязанный пышный воротник. — Ибо я слышу то, что не может быть правдой. Не могла бы ты повторить, моя дорогая Дженни? Я тебе нужен, да. Я тебе нужен для того, чтобы?.. Недоговоренный вопрос повисает между ними, не разъединяя, но связывая: Дженнифер от возмущения начинает сиять внутренним огнем, Алан словно выступает из вечной тени, проявляется непривычно четко. — Ты просто мне нужен! Мне! И нужен! Я люблю тебя, Алан! — с жаром отвечает Дженни. — И перестань наговаривать на себя! Я знаю, я слышала, что ты никогда не сможешь жениться на мне, все это глупо и бессмысленно, но Алан! Я просто хочу, чтобы ты знал. Прошу, не уходи, я не хочу терять твою дружбу! Полуседой волк прикрывает глаза, дышит очень размеренно и словно по какой-то схеме, понемногу успокаиваясь. Улыбается решительной и забавной в этой отчаянной решительности волчице. Дженнифер ни много ни мало ждет поворота своей судьбы, Алан собирается с духом. — Дженни, ты ее уже потеряла. — Потеряла?! — ужасается Дженнифер, бледнея в тон своему белому кружевному воротнику, и Алан спешит продолжить: — И нашла, — очень легко и естественно устраивает свои ладони на покатых плечах волчицы. — Потому что я тоже, я тоже люблю тебя. — Правда? — звездочки в ее глазах светлеют. — Истинная. Ну наконец! Фуф! Выговорили словами! На пару секунд повисает благая тишина, если прислушаться, можно услышать звон их ликующих душ. — Но… Ты столько времени молчал, ты… — отчаянная волчица стремится выяснить все вопросы, — никогда не давал мне понять… — Была причина, Дженни. И не одна, — тяжкий вздох у Алана получается особенно тяжким. — И кто сказал тебе, что я не могу жениться на тебе? — Ты сам! — всхлипывает уже от счастья Дженнифер. — Ты сам же и сказал! — Я?! — Алан в ошеломлении. Второй раз за полчаса! — Я… когда-то говорил Джареду, что ты слишком хороша для меня. А вот ты говорила, что я слишком стар! — Я?! — не менее удивленно восклицает Дженнифер. — Я никогда! Ты, Алан! Ты же… — Я же Алан, да, — мягко улыбается полуседой волк. — Алан, который очень-очень счастлив. И целует ее пальчики. Фуф, кажется, я тут больше не нуже… — Подожди, Алан, подожди, — шепчет Дженнифер, краснеет и отстраняется. — Дженнифер, у нас впереди вечность. Но не кажется ли тебе, что мы… — его рука поднимает ее руку, тонкая ткань, собираясь складками, оголяет предплечье, по которому скользят губы от точеного запястья белошвейки до сгиба локтя, — и так ждали очень долго? — и поднимает на нее темно-серые глаза. Смотреть в них сейчас — испытание для волчицы, я всей разогревшейся шкуркой ощущаю ее панику! Она почти жалеет, что призналась Алану, потому что придется признаваться до конца! — Я беременна, Алан, — всхлипывает Дженнифер и вырывает руку. Я знал! Я знал, что она заливает все слезами не просто так! Мгновенная тишина быстро прерывается: волк потратил миг безмолвия на мимолетную улыбку. — Неужели? Как интересно, — спокойно говорит Алан, вновь подхватывает и целует ее ладонь. Фуф! Об этом не знал даже я! Луг неукротимый и великолепный! Почему начальник стражи вовсе не удивлен? Дженнифер поднимает на него взгляд, и я клянусь, в серых непрозрачных глазах Алана пляшут феечки, не хуже чем у неблагого. — Ты сказал, что никогда… — ей больно даже повторять это. — Никогда не женишься на мне. А потом Фарелл попросил о встрече. А потом я… мы… э… Она окончательно смущается под взглядом Алана. О, я понял! Алана, который знает обо всем, что происходит в Черном Замке. — Фаррел тогда еле разминулся с Мэем! Фарелл ушел. Вспыхнул страстью, приревновал и ушел. И я не хочу, чтобы он приходил более. Алан, но он может забрать ребенка в свой Дом! Как отец, он в полном праве, Алан! Я не знаю, что делать, я… Волчица сжимает руку волка в поисках поддержки, защиты, пока не уяснив, насколько может рассчитывать на Алана. — Доверься мне, Дженни. Я готов был ради твоего счастья расстаться с тобой, хоть это и разбило бы мое каменное сердце. Я готов был привести Фаррела за ручку и бросить к твоим ногам. Но если я хоть немного нужен тебе, если ты хоть немного меня любишь… — Алан! Я беременна. От Фаррела, — повторяет Дженнифер медленно, разборчиво, думая, что он не понял. Волки — собственники и ревнивцы! — Я знаю это, Дженни. Я это, видишь ли, чую, — один серый глаз прикрывается, Алан почти подмигивает. — Мы запишем этого ребенка в книгу семей как общего, волчонка у тебя не отнимет никто. Но готова ли ты стать моей женой? Дженнифер краснеет пуще. — Алан, я… да, Алан! — Не торопись, Дженни, не торопись, — вздыхает Алан. — Я тоже должен признаться тебе. Мне тоже есть что скрывать… Начальник стражи умолкает, не отпуская пальчиков волчицы, перебирает их, оглядывая свободный безымянный отдельно. — Я думала, ты уже любил, — взгляд Дженнифер опускается на безымянный палец Алана, который охватывает черное кольцо. — Все так говорили! — А про мое личное проклятие — говорили?.. — глухо и непохоже на себя отзывается Алан. Дженнифер качает головой. Думаю, хочет попросту услышать его объяснение, вряд ли волчица могла прожить в Черном замке много лет и ни разу не слышать сплетен о волках, переживших Проклятье! — Пока ты не стала моей женой, Дженни, высказав необдуманное согласие, — пальцы Алана аккуратно отводят руку Дженни, начальник замковой стражи нервно прихватывает рукоять меча. — Ты… — он сглатывает. — Ты все равно увидишь. — Алан, ты пугаешь меня. Что я должна знать еще?.. Фуф, признаться, мне тоже интересно! Начальник замковой стражи редко виден настолько отчетливо, может быть, Дженнифер сумеет расспросить его обо всем? Алан медленно расстегивает дублет, еще медленнее развязывает высокий, пышный воротник, несвойственный костюмам волков и всегда надежно прикрывающий шею. Опускает руки… Ловит ее взгляд, тут же отворачивает голову, отводя глаза. Со стороны кажется, он совершенно обнажен перед Дженнифер. — Что это? — тоже медленно поднимает она руки и проводит пальцами по черному обручу на его шее, тусклому, покрытому рунами, словно впаянному в белую волчью кожу. — Это? — невесело усмехается Алан. — Мой личный затянувшийся кошмар. — Это же… — понимает и ужасается Дженни. — Ошейник. Мою жизнь определяют ошейники. Я не могу покинуть Черный замок не потому, что не хочу. А потому, что умру. Мы с ним связаны навеки. Дженнифер порывисто закидывает обе руки за шею Алана и быстро-быстро целует его щеки. Затем, чуть отстраняясь и вновь глядя в печальные глаза, она произносит: — Я так горжусь тобой, мой волк! — Что?! Это ошейник, — похлопывает по камню, повторяет Алан, думая, что теперь не поняла Дженнифер. — Самое позорное, что может быть на волке. И еще… — серый взгляд вновь меркнет. — Алан, прошу, скажи мне уже все! — Я безроден, что для волка странно вдвойне. Но кое что есть и хуже. Вторая же часть проклятия в том… В том, что… — Алан стискивает зубы. Договаривает с трудом: — У меня никогда не будет своих собственных детей. Фуф, вот глупый волк! Дженнифер смотрит на него такими радостными глазами, что звездочки в них кажутся настоящими! — Алан! Мы принимаем то, что дает нам жизнь. Но как ее прожить, определяешь только ты сам! У моих сыновей не могло быть более достойного отца. У наших сыновей. А у меня — мужа… — Дженни. Моя Дженни! — произносит Алан между поцелуями. — Алан! Какая же я глупая! — Кажется, мы были глупыми оба. Но, Дженни, он ведь принц! — оторвавшись от Дженнифер, важно произносит Алан, уверенный в своем праве шутить на столь скользкую тему. — Как же ты без своей небесной любви? — Мне вполне хватит твоей, волчьей, — так же полушутя отвечает ему Дженнифер и сияет! Сияет ясными звездочками в светло-серых глазах. Мне нужно срочно привести сюда Мэя! Я побежал, можете миловаться дальше, уже без меня! Мэй, где ты? Пора домой, подумай о маме, о своей великолепной Дженнифер! Так-так-так, его нет дома, в казармах, в трапезной, на кухне, в саду тоже нет, фуф, Мэй, где ты есть? Ах, понятно! Офицер же занят с магами! И вполне здраво рассуждает, что не нужен дома еще некоторое время! Мэй отыскивается небыстро. А вот от меня мог бы и не ускользать! Его все одно тянет домой, но сначала офицер сопровождает Бранна и Флинна в столовую, в лес на прогулку и разминку, по пути отвергая предложение Бранна «шагнуть со стены». Наш неблагой воздушник жаждет полетать, а по тому, как он примолкает, сияя феями, я, например, понимаю, что все одно полетает! Скорее всего — один и глубокой ночью! Мэй еще не настолько опытен, чтобы понимать Бранна сразу. Он отводит магов в покои рядом с разгромленной библиотекой, проверяет ход восстановительных работ, сует везде свой длинный любопытный нос, лишь по счастливой случайности разошедшись с Фаррелом! Признаться, наблюдать за Флинном и Бранном, когда они колдуют, занятно. Моя шкурка греется, а в груди теплеет, наверное, я тоже соскучился по миру-с-магией! Шайи не видать и не слыхать, я полагаю, неблагая кокетка испытывает терпение Советника. Совершенно никакого представления об иерархии и приличиях, совершенно! Проходит несколько часов, перед тем как Мэй все-таки слушается голоса разума, то есть меня! Да-да, Мэй, мне тоже кажется, что уж теперь-то твои бестолковые взрослые разобрались! Флинн и Бранн остаются в саду под честное слово никого не беспокоить и ничего не разносить, в то время как волк спешит заглянуть к маме или, как он надеется, к родителям. И вот я вновь залетаю в жилище Мэя и Дженнифер, уже на плече долговязого волка. — …как ему сказать, — слышится голос мамы, и Мэй врывается радостно, без стука. Падает на колено со словами: — Моя драгоценная Дженнифер! Мэй очень доволен. Все хорошо — его подопечные проявили себя с самой лучшей стороны, остались живы и невредимы, что, как выяснилось, уже немало. Дей и Алиенна вместе. Весь Черный замок полнится ярым золотым светом. А мама с Аланом, похоже, договорились-таки! И офицер Мэй не сразу замечает, что в покоях для двоих, их личном Доме сейчас — не только мама и начальник замковой стражи. Там Джаред. Про Алана я знал, а присутствие Советника — новость и для меня. Мужчины серьезны, Дженнифер слабо улыбается. Она в кресле и держит за руку стоящего рядом Алана. Советник сидит за столом у окна, и перо летает в его руке. Завидев офицера Мэя, он кивает, дует на лист и захлопывает книгу с серебряной окантовкой. Книгу Семей. Офицер Мэй бросает взгляд на шитье матери, младенческие пинетки, которые вот уже лет как пятнадцать не требовались ни Дому Волка, ни какому иному Дому Благого Двора. Дженнифер опускает руку на живот в неосознанном жесте защиты, и Мэя озаряет. — Мама, ты… ты ждешь ребенка? — Сына, — уточняет Джаред, бросив быстрый взгляд на Алана. Дженнифер встает навстречу ринувшемуся к ней Мэю. Обнимает его, но в ее улыбке таится печаль. — Это же прекрасно! Что тут такого произошло? — в ответ на странную тишину говорит Мэй. — Алан произнес слова любви для госпожи Дженнифер, — строго произносит Джаред. И одергивает и так идеальные рукава рубашки, выглядывающие из-под сюрко ровно на полдюйма. Опять переглядки между волками, но не это вызывает опасения Мэя. Все-таки Алан был всегда именно другом для его драгоценной матери. — А мама?.. Мэй всматривается в Советника, хотя ничего не выражают лица обоих мужчин. — Дженнифер… — острый взгляд на волчицу, обнимающую сына. — Согласилась стать его женой и тоже произнесла слова любви, — подтверждает Советник. Руки Алана сжимают резную спинку, Дженнифер всхлипывает в объятиях Мэя, который вздыхает облегченно и шепчет: — Слава старым богам! Я так рад за вас обоих! Звенящее напряжение, впрочем, не ослабевает. Теперь я тоже волнуюсь! — Джаред, я так не могу! — восклицает Дженнифер, отрываясь от Мэя. — Я не могу! Я скажу ему правду. Я и так слишком долго молчала. — Какую еще правду? — недоумевает Мэй. — Да что еще мне нужно знать? — Алан… — просительно говорит Дженнифер, поворачиваясь к нему. — Я на твоей стороне, Дженни, — кратко подтверждает Алан. — Был, есть и буду. — Алан, Дженнифер, — одновременно сухо и изящно кланяется Советник. И как ему это удается? — Моя роль на этом закончена. Суть закона в том, чтобы защищать… Мне кажется, на этот раз получилось. Ваш второй сын, госпожа Дженнифер, записан сыном волка и вырастет в Доме Волка, — еще один легкий поклон в сторону волчицы. — Как и офицер Гволкхмэй. Кроме этого, мне ничего знать не нужно. И я не хочу ничего знать, — твердо заканчивает Джаред, проходя к дверям. Он все же задерживается на пороге, оборачивается и договаривает: — Это решение было бы идеальным, госпожа Дженнифер. Но, — вздыхает, — как ни печально, идеальные решения не всегда самые верные. Мэй переводит взгляд с Алана на Дженнифер, которая нервно мнет платок, хоть и пытается выглядеть спокойной. — Алан, ты знаешь, как я горжусь тобой, — добавляет Советник. — Ты всегда был опорой не только своей любимой. Офицер Гволкхмэй, — тот вытягивается, — я даю вам выходной на день, нет, на два… — брови офицера Мэя сами собой поднимаются в изумлении. — Приступите к службе, как сможете, — еще более непонятно заканчивает Джаред. Дождавшись его ухода, Мэй вопрошает в непонимании: — Если бы ты не говорила, что мой отец пропал, я был бы уверен, что это Алан. И лишь какое-то препятствие не позволило ему стать моим отцом официально. — Спасибо, Мэй, — лицо Алана выражает не более, чем лицо Советника. Но все же Мэю кажется, что он видит гордость. Я же уверен в этом. Алан любит и гордится Мэем. Что сейчас только больше запутывает бедного офицера. И меня! И меня тоже! — Мама?.. Дженнифер отпускает руку сына, отходит и почти падает обратно в кресло. — Не так давно я встретила мужчину, которого любила когда-то. Любила искренне, отчаянно. Как и он меня. — Давай не будем говорить о прошлом, — мотает головой Мэй. — Все же хорошо, зачем ворошить то, что было? Моя великолепная Дженнифер, что не так? Алан сказал слова любви, ты сказала слова любви… — Да, сегодня — да. Но раньше… я сказала слово любви не ему! — вырывается у Дженнифер. — Не Алану! Рука матери мягким жестом опускается на кисть Алана, которая лежит на ее плече. Взгляд Дженнифер полон сожаления, вины и печали. — Ты должен знать правду, Мэй, — говорит Алан. — И она в том, что я всегда любил твою мать. И люблю сейчас. Я рад, что она оказала мне честь стать моей женой. — Алан, прости меня! — Дженнифер закрывает лицо руками. — Мне не за что прощать тебя, — мягко отвечает Алан. — Мама! — рычит, ничего не понимая, Мэй. — Но почему?! Почему тогда ты не с тем, кто ответил тебе взаимностью? Кто стал отцом твоему ребенку? — Потому что… потому что с ним… каждый раз одно и тоже. Сумасшествие, любовь на миг, а потом — обиды, ревность, недоверие. И он уходит. И он хочет… Он очень хочет забрать сына в свой Дом. Того, про которого знает. Тебя! Офицер Мэй вытаскивает из кармана белое кольцо с синим камнем, найденное не так давно во второй комнате. Вспоминает грусть матери, прическу, как на старой картине, расплетенную в тот же день. И визитера, напряженного кого-то выискивавшего среди волков. — Что он сделает, узнав о втором ребенке, боюсь даже предположить, — прикладывает к глазам платок Дженнифер. — Забрать его в свой Дом он имеет полное право. Это было бы возможно, если бы не Алан. Мэй задыхается. Перед внутренним взором мелькают, убыстряясь, слова, фразы, ситуации: «потерю… мужского рода», «говорят, у него есть сын от волчицы», «расстроен брак с принцессой Леса»… Мэй жестом останавливает Алана, шагнувшего ему навстречу. Алана, который всегда заботился о них и защищал его и маму. Алана, который все знал и молчал. — Значит, мой отец не из нашего Дома… Мама, тогда утром, когда я приходил с ночного, это был он? Это он рисовал тебя?! — Да, Мэй. Это был он. Я хотела познакомить вас, но Фаррел… Он решил, что ты — мой… мой любовник! — даже сейчас она полнится негодованием. — Потребовал показать сына. Я сказала… — стихает, почти шепотом: — пусть ищет сам, раз не замечает очевидного. — У тебя был Алан, а ты выбрала его?! Этого… Я сын этого… — Мэй приглаживает волосы, вставшие дыбом, очень напомнив мне Бранна. Фаррел все это время выглядывал его! Искал его! В голове у Мэя сейчас огромный бардак, что-то ломается, не спеша срастаться заново, что-то меняет место, что-то топит чернота. От потолка ощутимо тянет холодом… Ой-ой!.. Потолок стремительно покрывается инеем! Никто из ши не видит, но я-то вижу! — Мэй, успокойся, прошу! — Дженнифер умоляет, ей больно смотреть на смятенного сына. — И мой брат… Мой брат — тоже?! — вцепляется офицер Мэй в эфес кортика. — Твой нерожденный брат — мой сын, Мэй, — тоже бесповоротно твердо говорит Алан. И кладет обе руки на плечи Дженнифер. — Только мой. И Дженни. Мэй переводит глаза с Алана на маму, разворачивается и выбегает прочь. — Мэй!.. — отчаянно кричит Дженнифер и пытается встать. — Дай ему время, Дженни, — удерживает ее Алан. — Он поймет.