Дом на утесе

      За завтраком и после они эту тему больше не обсуждали. Даже когда ехали на прогулку, старались разговаривать лишь на отвлечённые темы, и Чонгук был искренне благодарен Тэхёну за это. Остров будто обхватил, сжал горло и тело своими холодными липкими пальцами, желание было одно: поскорее отсюда уехать. Нелегко признаваться в своих страхах ни любимому человеку, ни даже себе. Чонгуку не хотелось копаться в произошедшем и искать в этом какой-то скрытый смысл или злой рок судьбы, он не верил в паранормальное. Казалось, не верил, пока не приехал сюда…       Серпантин змеёй уходил вниз к побережью.       — Останови! Чонгук! — внезапно закричал Тэхён, вырвав его из собственных мыслей, когда машина спускалась с крутого склона.       Чонгук лишь бросил ошарашенный взгляд в сторону, но Тэхён, не получив должной реакции, резко выкрутил руль, уводя машину с дороги к обочине. Чонгук вдавил тормоз до отказа, почувствовал вибрацию шасси автомобиля и увидев впереди металл отбойника.       — Чёрт возьми, ты с ума сошел! Тэхён! А если бы мы разбились?! — успев затормозить буквально в считанных сантиметрах от ограждения, вскрикнул Чонгук.       Но Тэхён его будто не слышал, погрузился в какой-то собственный транс. Чуть ли не на ходу выпрыгнув из машины, спотыкаясь, он пошёл к краю обрыва, к отбойнику.       — Если так хотел к морю, мог бы и ска… зать… — Чонгук застыл рядом с ним, шокированный увиденным.       Побережье Норвежского моря было окрашено в кровавый цвет. Алое пятно гигантских масштабов уходило далеко к горизонту, пока моторные лодки и катера то и дело причаливали к берегу.       — Я читал об этом… — спустя несколько минут тишины хрипло начал говорить Чонгук. — Думал преувеличивают. Дурак… Не посмотрел, когда у них сезон охоты. Прости пожалуйста, Тэ… — он пропустил пальцы сквозь его, крепче сжимая руки в замок.       — П-почему их так много, Гу? — голос дрожал и срывался, Тэхён надрывно всхлипнул.       — Во время ловли китобои окружают гринд множеством лодок, а затем медленно загоняют в бухту или на дно фьорда. С каждым годом их становится всё больше… Прости меня, Тэ! Я не знал, что сейчас сезон… — Чонгук умоляюще смотрел в его глаза, касаясь тёплой ладонью холодной щеки, притягивал к себе. Но все внимание Тэхёна было направлено на побережье. Тогда Чонгук обнял его в молчаливой поддержке. — Поехали… Мы ничего не можем с этим сделать.       — Как они могут? Жестокие мрази… — все, что смог прохрипеть Тэхён. Слезы в глазах застыли, словно озера.       Десятки убитых чёрных дельфинов мертвыми телами лежали в ряд вдоль побережья. Земля будто молилась за их погибель, плакала кровавыми слезами, омывая волнами берег. Плакал и Тэхён, тихо всхлипывая, задыхался от боли, будто каждое убийство проходило сквозь его лёгкие и сердце, сквозь его душу. Чонгук продолжал обнимать его со спины, понимал, что тому нужно время, чтобы осознать и прийти в себя.       Горлицы пели свою последнюю траурную песню, стаями кружа над трупами убитых животных. Кровавый воздух с примесью бензина от моторных лодок выл, упиваясь своей скорбью, разъедая ноздри запахом смерти. Вспоротые животы маленьких и больших дельфинов, пустые померкшие глазницы… Ни один из них больше не разляжется в холодных морских водах, не проплывет со стаей в сторону заката, чуть выглядывая из-под волн.       Боль от увиденного не шла ни в какое сравнение с болью, что Чонгук наблюдал в глазах задыхающегося Тэхёна. Опустошённый Тэхён смотрел вдаль на толпы живодёров и больше не плакал, отражая в своих стеклянных глазах похоронный танец птиц в потоках прибрежного ветра и кровавое зарево побережья. Беззащитные тела терзали и резали, ни одна их песня не тронула моря, ни одна мольба не была услышана. Они все стали жертвой людского кровожадного веселья и жестокости.       Каждый год китобои забивают около тысячи несчастных созданий. Этот промысел существует по меньшей мере с шестого века. Он регулируется фарерскими властями, но от этого не легче. Тэхёну от этого было больно не меньше. И если Чонгука, прагматика, видящего мир таким, какой он есть, это не тронуло так глубоко, то Тэхёна, зоозащитника и вегетарианца подкосило основательно, да так, что после увиденного он не проронил и слова, пока они возвращались на машине домой, отменив прогулку.       Депрессия Тэхёна достигла критической точки уже к вечеру. Он не отвечал на вопросы, не ел и не пил. Только писал свои тексты и рисовал в блокноте для записей этих красивых созданий. Чонгук же испытывал на себе все стадии тревоги: от переживания и безысходности до злости на себя, а затем и на Тэхёна. Тот замкнулся ближе к ночи окончательно, стал на все вопросы и касания отвечать резко и агрессивно. В конечном итоге Чонгук принял решение, что лучший способ прийти в себя — немного развеяться и выпить в баре. Он упрашивал Тэхёна поехать с ним, вылезти из этой раковины, из этой клетки, в которую тот себя собственноручно заковывал с каждым часом только сильнее. Но Тэхён лишь скандалил, плакал, стоило чуть надавить, и еще больше замыкался, прося оставить его в покое хотя бы на несколько часов.       Желание любимого было выполнено Чонгуком. Он вызвал такси и спустился в близлежащий паб на окраине поселения.       Полумрак, редкие люди и стол у окна — то, что тогда было нужно. Чонгук присел, заказав пинту пива, и выдохнул груз тревоги хотя бы на некоторое время.       Время тревожным потоком ускользало сквозь пальцы, как и алкоголь из двух выпитых бокалов. Когда с наступлением ночи и так редкие гости заведения начали расходиться по домам, через несколько столиков от себя Чонгук увидел человека и узнал его. В другом конце бара сидел знакомый ему мужчина. Тот был молод, но седые пряди волос создавали впечатление, что человеку больше сорока лет. Чонгук был уверен, что это тот самый человек, с которым разговаривал Тэхён вчера у утёса. Градус алкоголя немного ударил в мозг, и Чонгуку не терпелось спросить о возрасте, но он не мог: это было бы неэтично с его стороны вот так подсаживаться и задавать подобные вопросы.       Но незнакомец подсел первым и долго смотрел на Чонгука с некой тревогой, будто желая поделиться чем-то важным.       — Здравствуйте сэр, а я вас помню… — Чонгук решил первым начать диалог.       — Меня зовут Бернхард, — мужчина протянул руку для рукопожатия.       — Чонгук. Давно тут живете? — он хотел было позвать официанта, но мужчина жестом показал, что с него уже хватит того бокала виски, что есть у него в руке.       — Сейчас я уже и не вспомню сколько прошло лет, как я тут… — Бернхард нахмурил седые брови, поставил бокал и коснулся обеими руками щетины на лице, почти не тронутом морщинами. Он смотрел в пустоту, будто размышляя о чём-то очень важном.       — На острове очень красиво, как по мне… — решение разрядить тишину пришло сразу.       — Чонгук, могу ли я поделиться с вами откровением? — перебил его Бернхард.       — Конечно, сэр, можете…       — Вы, должно быть, догадываетесь, что я перенёс какие-то беды?       — О чём вы?       — Я же вижу, вы смотрите на мои седые волосы и задаетесь немым вопросом — это читается в ваших глазах. Не отрицайте, прошу…       — Простите… Я такой бестактный, — Чонгук склонился к своему бокалу, нервно покусывая губу.       — Полно… — Бернхард по-приятельски ухмыльнулся. — Так же, как и я в своё время, вы стремитесь к истине, и это похвально. Я горячо желаю, чтобы достижение её не обернулось для вас бедой, как это случилось со мной.       — О чём вы? — Чонгук не мог скрыть удивления.       — Вы видите, слышите, чувствуете больше, чем другие… Я ведь прав? — тот смотрел испытующим взглядом, и Чонгук неожиданно для самого себя кивнул. — Не знаю, принесёт ли вам пользу рассказ, но, видя, что вы идёте тем же путем, подвергаете себя и друга тем же рискам, которые довели меня до нынешнего моего состояния, я полагаю, что из моих слов вы сумеете извлечь выгоду. И притом такую, которая послужит вам обоим спасением.       — Я заинтригован… Знаете, моё шестое чувство подсказывает мне, что это важно для меня, сэр… — Чонгук не врал, ему жизненно необходимо было дослушать.       — Будь мы в более приличной обстановке, — Бернхард описал рукой паб, — я опасался бы встретить у вас недоверие, быть может, даже насмешку. Но в этих суровых краях возможно многое, что вызвало бы смех у непосвященных в тайны природы.       — Простите, вы сказали «природы»? — нервный смешок Чонгук скрыл за глотком пива, стараясь не отводить глаз от собеседника.       — Много лет назад мой дед рассказывал мне историю про тот дом, где вы сейчас живёте. По его воспоминаниям, там когда-то жила семья. Представляете, насколько стара эта история? Жил мужчина с женой и двумя своими сыновьями. Он был талантливым рыбаком и надолго уходил в море. Каждый год организовывал китобойный промысел, а с приходом моторных лодок на острова изобрел тактику загона дельфинов. Благодаря ему добыча выросла в разы. Вот только… В один день, когда он вернулся домой после рыбалки, там его ждали мертвые дети. Их зарезали ножом. Позже, когда люди стали обыскивать весь остров — среди них был и мой дед — они нашли тело его жены на прибрежных скалах под утесом. Туда сложно было добраться, лодки из-за каменистого берега не могли причалить. Спасатели увидели чей-то силуэт, и им пришлось добираться вплавь, — Бернхард сделал глоток виски и, достав из кармана куртки, закурил сигарету. — Вот только спасать было некого… Поговаривали, что один из детей столкнул её, а позже убил себя и брата. Другие же говорили, что оба сына были одержимы бесами… Бесами… Вы можете себе это сейчас представить? Много было версий, я вам скажу… Люди шептались, что это проклятие за то, что он нарушил законы природы, за то что стали вылавливаться молодые и беременные особи чёрных дельфинов. Они ведь наплевали на всё, даже гарпун для мгновенного умерщвления не использовали. Всё превратилось в забаву для варваров. Вытаскивали и разделывали ещё живых, как последние изверги…       Чонгук не мог вымолвить и слова, он смотрел в ожидании продолжения рассказа, чувствуя, как его руки потеют, а спина холодеет от ужаса.       — Дед рассказывал, что, мол, тот рыбак сошёл с ума от горя, оставшись жить в проклятом доме. Прошёл ровно год, и он при жизни купил себе гроб, а позже и сам вслед за когда-то умершей женой скинулся с того утеса. Родственники приезжали на похороны, после продали дом, но с новым хозяином он долго пустовал. Затем его снова перепродали. Ни одни из последующих владельцев не могли находиться в доме больше одного дня. Я вырос достаточно к тому времени и, так как не верил в суеверия, когда накопил достаточную сумму, решил купить его, этот дом. Мне тогда показалось отличной идеей жить близ своих родных, — Бернхард посмотрел в глаза Чонгуку, ища поддержку, а затем перешёл на шёпот. — Это чуть не сгубило меня, Чонгук… Зайдя в него и проведя там пару дней, я чуть не сошёл с ума. Дом будто живой, понимаете?       Чонгук слушал, нервно перебирая стакан в руках и ёрзая. Он понимал…       — Если вы прислушаетесь, то услышите его сердцебиение, как будто что-то царапает его покровы в глубине ночного мрака. Моя семья продала дом, я даже не стал заниматься его продажей, настолько был измучен и изувечен. Новый хозяин приезжал иногда, но даже не оставался на ночь. Сдавал туристам, таким как вы, падким на низкую цену, но те обычно долго не задерживались. Люди сходят с ума, атмосфера давит… Вы же тоже это ощутили, Чонгук? Я же вижу в ваших глазах…       Бернхард потушил окурок недавно закуренной сигареты в пепельнице, отставил бокал и, протянув руку, одобрительно постучал по плечу Чонгука.       — Подумайте над моим рассказом. Уезжайте отсюда, пока не стало слишком поздно… Тут вы не обретёте счастья. Этот дом — проклятое место.       Мужчина покинул паб, оставив Чонгука одного и в полной растерянности. Сидеть здесь больше не хотелось. Чонгук почувствовал острую необходимость поскорее вернуться домой, корил себя за то, что оставил Тэхёна в том доме одного. И сразу же после ухода Бернхарда вызвал такси, ощущая на себе прожигающие взгляды работников паба. Не дожидаясь машину, он поспешно вышел на улицу и прикурил сигарету. Такси, что приехало за ним спустя время, по ощущениям не было целую вечность.       Дом, который на первый взгляд дарил чувство одухотворенности, завлекал уютом, теперь давил своим чёрным фасадом, не позволяя сделать глубокий вдох. Чонгук дрожащими руками открыл входную дверь и прошёл по скрипучему полу. Сняв обувь, он чувствовал за своей спиной чьё-то присутствие и, силясь не обернуться, прошёл в полной ночной мгле наверх в спальню. В разинутой тёмной пасти дверного проёма комнаты будто сосредоточились все его переживания и страхи, когда он толкнул скрипучую дверь. Тэхёна в комнате не было. Чонгук облегчённо выдохнул, страхи брали над ним верх с каждой минутой. Луна сквозь открытое окно освещала туманные дали утёса. Чонгук посмотрел туда, мысленно собираясь с духом пойти на улицу в поисках Тэхёна, но отчего-то не хотел больше выходить этой ночью. Ему казалось, если покинет дом, назад уже дороги не найдёт…