Его творения

      Всё снова вернулось на прежнее место: несдержанные обещания, ссоры, упрёки. Хан на следующий же день завис в студии до четырёх утра. Он тяжело перевалился через порог квартиры, и его хватило только на то, чтобы принять душ. Минхо тогда ничего не сказал, только позволил горячему нагому телу прижиматься к спине, целовать открытую шею и поглаживать живот, забравшись под ткань растянутой футболки. Тем утром он впервые встал раньше Джисона и намеревался приготовить ему завтрак. Но застыл на постели, пока рассматривал такое родное лицо: похудевшие щёки забавно надувались от размеренного дыхания ртом; губы мило причмокивали, слегка сжатые от приложенной к лицу руки; длинные ресницы подрагивали, а глаза иногда двигались под тонкими веками. Парень кутался в одеяло, когда источник его тепла, Минхо, исчез. Ли улыбнулся, заметив кольцо на шее: слишком значимо и драгоценно. Слабо коснулся скрученных и сбившихся ото сна волос, сразу ощутив приятный запах своего же шампуня. Бережно погладил красивое плечо, торчащее из-под одеяла, и невесомо поцеловал в шею, слегка проведя по коже кончиком языка. Тихо рассмеялся с милой реакции своего возлюбленного: тот поморщил аккуратный нос и причмокнул губами достаточно громко, а в следующее мгновение свернулся клубком, пряча своё заспанное лицо в ткани тёплого одеяла.       Но стоило выйти в коридор, то всю мимолётную радость смыло вмиг: на вешалке висела чужая куртка. Ли помнил, что Джисон в последнее время носил только толстовки и не приобретал ничего нового. Его сердце предательски ускорило свой ритм биения. Дрожащие руки сами потянулись к ткани: из кармана он вытащил чужой бумажник. Со Чанбин. Тот гнев и раздражение, что обуяли беспощадным пламенем сознание, не описать словами. Он готов был взорваться эмоциями, пойти к Джисону, вылить все скопившиеся в разуме слова и утопить его в океане злости. Однако всё, что он сделал: нервно вложил бумажник обратно в карман. Ещё никогда он так быстро не собирался. Буквально через 15 минут Минхо пулей вылетел из дома, разъярённо хлопнув дверью. И только спустя несколько часов ему удалось обуздать ревность и обиду. Звонки от Хана отклонялись: Ли боялся, что наговорит лишнего и ранит парня, а ведь он обещал не причинять ему боли. Но Джисон был настойчив, поэтому двадцатый по счёту вызов не ушёл в отклонённые. — Что ты хочешь? — раздражённо спросил Минхо, пусть и старался сдерживать себя. — Я проснулся, а тебя не было рядом. Что-то случилось? Хён, я переживаю. — Ничего не случилось. Это всё? Меня ждут ученики.       Ли врал. У него был перерыв, но ощущение того, что разговор мог закончиться плохо, разрывало плоть изнутри, царапая когтями где-то возле самого сердца. Водоворот эмоций и чувств засасывал когда-то спокойного парня, пробуждая в нём всё то, о чём он сам не догадывался. Мерзкое чувство к самому себе постепенно зарождалось, отдаваясь отголосками ненависти где-то под рёбрами. — Малыш, — голос хриплый, уставший, — я опять что-то сделал не так? — Со Чанбин. — При чём здесь Чанбин? — неподдельное удивление сквозило в вопросе Джисона. — Ты припёрся в его куртке хуя какого, а? — Чёрт, — Хан притих на мгновение, — это просто случайность! Я оставался один в студии, было холодно, а Чанбин-хён забыл свою куртку, ну, и мне пришлось позаимствовать её. — У тебя на всё есть оправдания, Джисон. — Это не оправдание! Минхо-я! Ну, послушай… — Нет. Надоело.       Короткие гудки завершили разговор. Минхо понимал, что поступает неправильно, и ревность, выросшая в нём ядовитым, уродливым цветком, душила и его, и Хана, обвившись жирным стеблем на шее. Искренне и честно он пытался найти ответы на вопросы: отчего и почему. Ни разу за долгие годы их отношений Джисон не давал даже повода для ревности. Сваливать всё на работу? Он так и делал. Для себя Ли находил пустое, словно плацебо, оправдание: Хан его разлюбил и боялся сказать об этом. И сколько раз себя Минхо корил за очередную ссору, когда видел уставшее и болезненное лицо любимого, столько же раз его эмоции разрывали сознание, принуждая вспылить снова. Если Джисон был не рядом заунывными, до боли тусклыми вечерами — он был с другим. Единственное, о чём думал Ли. Может, это тоска по самому дорогому сердцу человеку? Они правда стали много времени проводить не вместе. Может, Минхо завидовал? Он всегда был один, выбирая путь отшельничества, пока Джисон, хоть и был погребён заживо работой, но оставался в компании друзей. В любом случае, Минхо признавал свою вину и нездоровую ревность, однако поделать с этим ничего не мог. Или же не хотел. Он просто продолжал выводить Джисона на эмоции, будто ждал что тот вот-вот всё скажет, порвёт с ним. Но при этом он знал, как сильно Хан его любил, как им дорожил. Минхо потерял себя. В своих же тягуче убийственных рассуждениях, которые, в конечном итоге, приводили к пустоте внутри. Он убивал любовь.       А вот Хан терзал себя намного сильнее, при этом максимально сдерживал своё собственническое поведение после того позорного спектакля ревности. Его внутреннее состояние всегда было шатким, и старший об этом знал, но продолжал ломать Джисона. Чувствительный мальчишка не понимал трагичности всей ситуации, лишь надеялся, что вот-вот, вот-вот всё закончится и станет как прежде. Восторженная ночь, преисполненная страстью, горячим сексом и яростной любовью казалась началом чего-то нового. Но просто «казалась». Не выдержав подло подкативших к горлу чувств, Джисон расплакался прямо в студии под удивлённые взгляды друзей, пока из динамиков омерзительно лился звук громких гудков. Вина начала выгрызать в сердце дыру, которую уже ничто не было в состоянии заполнить. Он даже не подумал про злосчастную куртку, про то, какая реакция может последовать. Хан глотал всхлипы, пока Бан Чан и Чанбин бережно и ласково пытались его успокоить. Очередной день, выкинутый в урну. Разговоры уже не помогали, обсуждения каждый раз заходили в тупик. И Хан надеялся, что если просто переждёт бурю, то его вознаградят. Однако буря лишь усиливалась, снося возведённый дом для их семьи в сознании Джисона до основания. Оставался фундамент, но и тот медленно проваливался куда-то за границу гнетущих чувств. Дело всё же было в недосказанности. Или в чём-то другом.       В преддверии сложного дня начала записи ребята закончили относительно вовремя и разъехались по домам. Вот только домой Джисону не хотелось. Впервые ему не хотелось мчаться туда, где можно было бы завернуть Минхо в объятия и не выпускать его из них, пока тот не захныкал бы из-за затёкших ног. Неприятный ком горечи скопился в горле. Хан вежливо отказался от предложения Чана подвезти его до нужного адреса, и прогулялся до метро, чтобы растянуть время. А теперь он упёрто стоял перед входом в дом, пытаясь рассмотреть на верхних этажах горящий свет: его взгляд встретили тёмные окна. В квартире было непривычно пусто и тоскливо. Хан прошёл в кухню, включил свет: не было вкусного ужина, улыбающегося Минхо и его раскрытых для объятий рук. Тревога и грусть тянулись по венам рьяно и болезненно, пока стремительно добирались до сердца, чтобы поселить в нём сомнения в верности каждого сделанного решения.       Устало парень опустился на стул и его взгляд упал на график возлюбленного: сегодня была поздняя репетиция. Джисон выдохнул. Неумело он приготовил яичные роллы, которые получились ужасно некрасивыми, но вполне себе вкусными. Упрямо дожидался старшего с работы, ощущая всем телом то, что каждый вечер чувствовал Ли, в ожидании его: лёгкое волнение и раздражённость. Безликая тоска так и волочилась за Джисоном, пока тот ходил из угла в угол, дожидаясь хлопка входной двери. В тонких пальцах Хан теребил кольцо, которое значило для него так много, но сейчас это всё ощущалось настолько эфемерным, томно забытым, угаснувшем во тьме, что хотелось лезть на стены. Дверь приглушённо закрылась. Тот вечер они провели в полнейшей тишине, лишь пальцы их рук были трепетно переплетены, пока оба безмолвно смотрели в потолок, лёжа на пока ещё общей кровати.       День сменялся днём, Минхо по-прежнему засыпал в одиночестве, но Хан старался приезжать раньше, чтобы крепко обнимать старшего со спины и дарить терпкие поцелуи, рассыпая их по всем открытым участкам его фарфоровой кожи. В каждое прикосновение Джисон вкладывал свои чувства, всю нежность и любовь, на которую только был способен. Иногда улыбка появлялась на лице, когда его ласки заставляли возлюбленного тихо постанывать, содрогаться всем телом от накатившего оргазма. Без секса вполне можно прожить, но не без касаний. Даже обычная дрочка превращалась в невероятно интимную часть поздней ночи. Джисон небрежно вытирал руку о принесённое заранее полотенце и вновь обнимал расслабленного Минхо, полностью игнорируя своё собственное возбуждение. Они почти не разговаривали, пустив отношения на самотёк: скоро всё наладится. И это «скоро» уже маячило на горизонте. — Малыш, осталось всего три дня. Мне хорошо заплатят и дадут несколько выходных, которые мы обязаны провести вместе, — тихо шептал Джисон ранним утром, прижимаясь дрожащим телом к тёплому после короткого сна Минхо. — И ты больше никуда не исчезнешь?       Ли перевернулся лицом к младшему. Пусть вопрос звучал глупо, но Минхо не чувствовал больше присутствия Джисона в своей жизни. О нём напоминали только редкие нежные объятия и кроткие воспоминания о сладких поцелуях. Засыпал Минхо всегда один: в холодной постели, но в вещах своего возлюбленного. Просыпался Минхо всегда один: в холодной постели, но с оставленной возле подушки запиской и приготовленным на кухне скромным завтраком. Он правда не мог вспомнить, когда последний раз слышал задорный смех, или же видел яркую улыбку. Когда они просто бесцельно смотрели аниме вместе, или же обсуждали забавные события за только что приготовленным ужином. Всё осталось где-то в прошлом, настолько далёком, что даже в памяти оно всё покрылось пылью и затянулось паутиной отчаяния. Минхо тоже погибал на работе, вот только Хан об этом не знал. Стопы покрылись болезненными мозолями от бесконечных занятий; синяки рассыпались уродливым узором по красивым ногам; каждая мышца тела нещадно и болезненно ныла от любого физического напряжения: ему нужен был отдых. Но ещё больше он нуждался в Джисоне. — Нет. Буду рядом. Просто надо ещё немного потерпеть. — Хорошо, Ханни.       Минхо впервые за долгое время сам потянулся за поцелуем. Хоть в квартире и царил полумрак ещё не растаявшего ночного бархата, а из окна в комнату тянулись лишь тусклые отголоски неярких уличных фонарей, он хорошо видел лицо своего мира, своей бесконечно огромной вселенной. И Хан легко улыбнулся в поцелуй, расслабляясь. Его руки бережно обвили талию старшего, проникнув под собственную толстовку, что, очевидно, прекрасно сидела на таком потрясающем теле и более ему не принадлежала. Их губы соприкоснулись в тягуче мучительном, но опьяняюще сладком поцелуе. Без языка. Они использовали только ту скопившуюся нежность и теплоту внутри своих душ, чтобы показать друг другу те чувства, о которых не решались сказать вслух.       Время указанных трёх дней неумолимо быстро пронеслось мимо, и Минхо даже заметить этого не успел. Уведомления безжалостно разрывали его телефон с радостными возгласами Хана о зачислении крупной суммы денег и последних часа работы. Вот только Джисон не вернулся ночью домой. Мой Милый Ханни~ (00:26) У нас проблемы с записью. Прости. Ложись без меня. Вернусь, как всё согласуют.       А Минхо ждал. Но ни в пять утра, ни даже в восемь Джисон не приехал, а его номер был недоступен. Наступив себе же на горло, Ли набрал номер Бан Чана: недоступен. Сложнее было с Чанбином. Но и здесь Минхо втоптал свою гордость и расплескавшуюся ревность, печатая сообщение. И, к удивлению, Со ответил практически сразу.

Вы (08:33) Привет. Прости за беспокойство. Где Хан? Вы ещё в студии?

Тот самый Со (08:49) Привет. Я дома уже около часа. Мне пришлось вызывать Хану такси, его телефон сдох. Должен был уже приехать.       Сердце невыносимо болезненно и быстро забилось в груди: Джисона нет. Повинуясь панике и какому-то безрассудству, Минхо нацепил кроссовки на ноги и в одной пижаме вылетел из квартиры. Лифт предательски медленно спускался, пока в голове Ли пролетали тысячи самых ужасных картин. И, да, он себя накручивал. Но все те накопившиеся чувства и эмоции взяли верх над ним снова. Ощущение того, что он терял Джисона, не покидало ни на секунду, зарождаясь чёрным пятном в когда-то безоговорочно любящем сердце. Он буквально вывалился на улицу, сразу же озираясь по сторонам. У соседнего подъезда стоял автомобиль такси, а возле него двое парней. Один из них точно был Джисон. Второго Ли разглядеть не мог, но предположил, что это был Бан Чан. Его взгляд зацепился за то, как парни обнялись, прощаясь. Джисон торопливо зашагал к Минхо и в удивлении замер, заметив его застывшего: он шумно дышал и стискивал в руке свой телефон. — Привет. Ты чего здесь? — Хан подошёл ближе, заглядывая в родное лицо, где не выражалось ни единой эмоции.       Минхо грубо схватил парня за руку и потащил за собой в сторону их подъезда. Сжимал чужую ладонь болезненно и сильно своими пальцами, пока в голове билась единственная мысль: «он мне изменил». Запах чужого парфюма был ярким и неприятно касался чувствительного носа, а сам Хан выглядел достаточно расслабленным для человека, который отработал почти 24 часа подряд. В лифте Ли прижал Джисона к стене, не выпуская его руки из своей хватки. — Я… Ты… Что такое? — бормотал парень, испуганно вжавшись в холодный металл спиной. — Как ты посмел? — ледяной голос острым ножом резал слух. — Ты только мой!       Хоть что-то сказать в своё очередное оправдание Минхо не позволил, насильно затолкал Хана в квартиру, кинувшись сразу же раздевать его. Джисон протестовал, но с него несдержанно стягивали чёрную толстовку вместе с такой же чёрной футболкой. Его дрожащие от испуга перед происходящим руки старались остановить старшего, перехватить его хаотично двигающиеся по собственному телу ладони, но всё было тщетно. Ли наступал. Оставил Хана обнажённым, толкнул на кровать, чтобы тот лёг на неё животом, и забрался сверху. Своей одежды он не снял, лишь приспустил штаны, торопливо надрачивая ещё не совсем твёрдый член. В попытках приподняться Джисона тоже ограничили: Ли придавил его голову рукой к подушкам, а руки остались зажатыми между телом и матрацем. Минхо облизал два своих пальца и почти на сухую вогнал внутрь парня, потом всё же сжалился, ибо трение было ужасным и неприятным. Вылил остатки смазки прямо на ягодицы, не отпуская прижатой головы Хана, чтобы не дать ему возможности вырваться. — Хён, мне больно! — его голос раскатисто дрожал. Джисон был на грани того, чтобы разрыдаться, погрязнув в той неутомимой боли, причиняемой ему любимым человеком. — Остановись!       Но Минхо будто не слышал его. Два пальца уверенно и жёстко двигались в парне, причиняя ошеломительный дискомфорт. Ли самозабвенно касался нагого тела рвано и неистово грубо, будто под ним была всего лишь кукла: бездушная, безвольная, но желанная, самая лучшая. Без нормальной растяжки Хан ощущался невероятно узким и тугим. Старшему самому было неприятно от сильного и болезненного давления, однако доказать свои права над чужим телом казалось для него самой важной целью. И, несмотря на сильное сопротивление, Ли вошёл полностью, начиная спешно двигаться. Джисон почти кричал. Сильные руки безмерно небрежно сжимали узкую талию, удерживая любовника на месте и вдавливая того в постель. Хан под ним извивался и громко скулил, прикусывал нижнюю губу и сжимал в руках одеяло. Боль прошибала его разрядами, сводила с ума и топила в болоте отвращения к себе и Минхо. Из-за застывших в глазах слёз он с трудом мог разглядеть очертания комнаты, зато отчётливо и ясно вслушивался в чужое шумное дыхание с прерывистыми стонами. Трахали его грубо и жёстко, то и дело задевая простату, но Джисон не мог почувствовать и капли удовольствия. Его ничуть невозбуждённый член неприятно тёрся о постель, где его бездушно имели сейчас, но где когда-то они занимались любовью. Минхо навалился всем телом, жарко дыша на ухо, и, вперемешку со вздохами, что-то небрежно шептал, но Хан не мог разобрать слов. Цепкие пальцы нещадно впивались в узкие бёдра, сжимая их до белых, невидимых в темноте комнаты от нераскрытых штор глазу пятен, но после точно могли проявиться следы. В какой-то момент Джисон постарался хотя бы расслабиться, не думать о том, что его собственный жених так омерзительно поступал с ним. Может, он заслужил? Минхо кинулся судорожно зацеловывать напряжённую спину, оставлять на ней яркие следы, будто помечая своё.       А потом Хан просто отпустил себя. Он бесцельно смотрел на серую стенку уже осточертевшей съёмной квартиры, пока его же самый любимый человек грубо втрахивал его в жёсткий матрац. Рот был приоткрыт, чтобы хоть так втягивать раскалённый воздух, обогащая им истлевшие жаром лёгкие. Лицо было придавлено к постели, заглушая шумное дыхание. Всё тело словно парализовало. Даже когда Ли кончил глубоко внутри под протяжный стон, совершая последние несколько рваных толчков, Джисон не шевельнулся. Его сознание вмиг опустошилось, оставляя после лишь жгучую, мерзкую боль. Не только физическую. На несколько мгновений всё стихло. Минхо лежал рядом с парнем, боясь на него взглянуть. Только теперь, постепенно, до него стало доходить то, что он натворил.       Шуршание простыней: Хан поднялся с постели. Неровным шагом, вытерев предварительно обилие слюны со своего рта, которая стекала с припухших губ, пока он пытался хоть как-то дышать, вдавленный лицом в кровать, прошёл к выходу из комнаты и скрылся за поворотом. Горячая, вязкая сперма стекала по внутренней стороне бёдер, капая на идеально чистый пол, но Джисон не обращал на это внимания, пытаясь проглотить массивный и отвратительный ком в горле. Ли проследил взглядом за удаляющейся, обнаженной и какой-то хрупкой на вид фигурой. Вода в ванной зашумела. Чувство ненависти к самому себе неожиданно расцвело ядовитым цветком в груди, пуская свои корни в глубину сознания: он взял силой Джисона из-за чёртовой ревности.