Его творения

      Как только за старшим захлопнулась дверь, Минхо позволил истерике взять над ним власть и удушить его в беспросветном рассвете боли. Он расплакался так сильно, что, казалось, его горло могло разорваться от отвратительно сдавливающего ощущения. Холодные слёзы катились по бледным щекам, пока сам парень оседал на тёплый пол, прижимая к своей груди завёрнутые в плотный пакет вещи Джисона. Почти захлёбываясь в рыданиях и в граничащих с безумием всхлипах, Ли повторял одно единственное, что рьяно билось в голове: «Ханни». Уютная толстовка, которая всё ещё хранила в себе запах Хана, бережно обволакивала его тело, словно мягкие руки обнимали и успокаивали. Словно Джисон обнимал его. В разрывающем душу горе Минхо казалось, что он слышал знакомый голос, повторяющий тихое: — Не плачь, малыш, я же рядом.       Вот только рядом никого не было. Лишь боль и горькое, неимоверно медленное осознание утраты. Минхо почти сложился пополам, сгибаясь к полу. Сил не хватало на то, чтобы хотя бы подняться на ноги, а прорвавшиеся чувства просто придавливали к поверхности, доламывая остатки сознания. Никогда ещё Ли так не плакал, не кричал так громко и отчаянно, ничуть не боясь разбудить постояльцев отеля. Потом затихал. Задыхался от нехватки воздуха в лёгких, пока глаза слепым взглядом смотрели куда-то в стену, а слёзы продолжали безжалостно стекать, размывая и без того плохо различимую картину. Тонкие пальцы грубо стискивали свёрток, короткие ногти слегка разрывали тёмный полиэтилен, пока руки всё ещё удерживали его возле груди.       Мысли спутывались: невозможно было поверить в произошедшее, но оно случилось. Бан Чан бы не стал врать. Да и кому в голову придёт врать о таком? Джисона нет. Его больше нет. А Минхо не успел ему сказать так много. Эмоции беспощадно разрывали душу на мелкие куски, когда в голове разом всплывали картинки: одна за другой, подогреваемые в памяти недавно просмотренными фотографиями. Громкий крик снова разрезал тишину, но уже утреннюю, озарённую первой полоской яркого рассвета на горизонте. Ведь воспоминания самым подлым образом подкидывали в сознание тихие всхлипы Хана в тот самый день, когда он забирал свои вещи. В тот день, когда он стоял за входной дверью, опираясь на неё спиной и плакал от боли, досады, разочарования и ненависти. Минхо был уверен, что его возлюбленный ненавидел, не простил, не принял и не отпустил ситуацию и самого Ли. Как и он сам не сможет отпустить Джисона. Теперь никогда. Массивное кольцо блестело на безымянном пальце, пока Ли бережно, по какому-то наитию, поглаживал свёрток. Толстовка ласково согревала тело лежащего долгое время на полу парня, чьи чувства обострились настолько, что он ощущал чужие прикосновения к своему лицу, рукам, шее. К тем местам, к которым так часто притрагивались аккуратные, музыкальные и нежные пальцы Джисона. Он чувствовал.       Представление о том, что Джисон погиб, живя в той боли, которую Минхо причинил ему. В ненависти к себе и невозможности что-либо исправить. Опустошённости. В безвыходности от потери возлюбленного, пусть и по собственной инициативе. А ведь у них ещё был шанс. Понимание того, что Хан так и не узнал насколько Ли раскаялся, сколько перемен произошло в нём, как сильно он скучал и хотел быть рядом. Как жаждал вновь слышать заразительный смех, видеть яркую улыбку, беззастенчиво гулять по улицам, прижимаясь друг к другу плечами, и украдкой красть поцелуи. И в душе ещё сильнее разгорелась горечь, ведь они не дошли совсем немного до того этапа, когда могли бы называть друг друга «мужем», а невидимая глазу нить связала бы их так крепко, что не позволила бы разорвать себя уже никогда.       С первыми лучами вспыхнувшей в небе зари Ли, наконец, смог заглушить стенания, свернувшись клубком на полу. Яркое солнце нагло проникало в крошечную кухню, омывая своим светом каждый уголок и отражаясь от стеклянных поверхностей мебели, чтобы рассыпаться по бледному, заплаканному лицу парня. Под его глазами пролегли тени, а маленькие венки под тонкой кожей распухли и посинели из-за обильно пролитых слёз. Его сознание всё ещё отрицало то, что он больше никогда не увидит своего улыбчивого Хан Джисона, в чьих глазах жила целая вселенная, наполненная любовью и восхищением. Дрожащая рука сама потянулась к столешнице. Тонкие пальцы нащупали телефон, стягивая его, чтобы открыть входящие сообщения. Расфокусированным взглядом Минхо снова увидел то, что ранее ему уже начинало казаться плодом воображения: Мой Милый Ханни~ (02:02) Забери меня. Я очень хочу к тебе.       И возникало так много вопросов. Как сообщение могло быть доставлено только ночью, если Джисона… Минхо не мог сформулировать предложение. Хан не исчез, он жив, с ним всё в порядке. Кое-как усевшись на полу, пока по телу разливалась ужасная боль из-за огромного количества времени проведённого парнем в неудобной позе, Ли распечатал принесённый Чаном свёрток. Пред его глазами предстала небольшая коробка, перевязанная тонкой тесёмкой, которая в ту же секунду была нервно развязана, а крышка коробки откинута в сторону. Содержимое, которое Минхо успел изучить взглядом, заставило снова заплакать. Беззвучно, но содрогаясь всем телом от заглушаемой истерики. Поочерёдно Ли вытаскивал вещи возлюбленного: браслет из вулканического камня; разбитый телефон, в трещинах которого можно было заметить следы крови; банковская карта, заведённая Ханом специально для накоплений на квартиру их мечты; и кольцо на цепочке. Подхватив его пальцами, Минхо бережно провёл по контуру изделия, застывая на несколько мгновений, пока тонкая цепочка раскачивалась в его руках. Дыхание снова сбилось, а слёзы продолжали литься из уже выплаканных глаз, отчего моргать становилось больно. Ли даже представлять не хотел насколько ужасно выглядел. Он рвано вытер сопли и слёзы, размазывая их по лицу, когда заметил на дне коробки несколько белых листов с текстом. Листы были аккуратно вытащены, а коробка откинута в сторону за ненадобностью.       Неровный почерк Джисона Ли узнал бы из тысячи. Хан всегда писал быстро, иногда сливая слоги так, что могли получатся вовсе не те слова, которые должны были быть, но Минхо научился разбирать его мысли, изложенные от руки. Губы тронула улыбка. Первые же строчки заставили сердце биться так сильно и отчаянно, что дышать становилось всё тяжелее. «Мой малыш Минхо, я отдам тебе это лично в руки, потому что не смогу высказать всё то, что у меня на душе, ведь слова — слабая моя сторона. Ты же не будешь надо мной смеяться? Пока ты будешь это читать, я хочу держать тебя за руку, позволишь? Мне так будет спокойнее.» — Ханни, почему? — крупные слёзы падали прямо на плотную бумагу, размывая собой несколько слов. — Почему ты не сделал этого раньше? «Если честно, то я не совсем уверен, что именно нужно написать. В голове настоящий сумбур. Но я не буду делать черновой вариант, поэтому всё, что здесь появится, идёт от самого сердца, и я прошу, просто пойми меня и не отпускай мою руку. Я буду сидеть тихо, рядом, а ты просто… Ах, это чертовски сложно, хён. Ты, наверное, изводил себя мыслями: почему он не звонит, не пишет, будто пропал. Я хочу извиниться за это. Мне потребовалось время, чтобы подумать обо всём и как-то привести своё внутреннее состояние к чему-то вразумительному. Если бы я звонил, то, скорее всего, наговорил бы лишнего, а ты знаешь, как сильно я боюсь ранить тебя, хоть и позволял кидаться едкими словами. За это тоже прости. Я сбежал, потому что испугался. Ты же знаешь, я трусливый. Мне было лучше уйти в себя, подумать, разложить по полочкам всё то, что между нами, чем поговорить с тобой. Прости, малыш. И не хмурься. На твоём лице всегда должна сиять улыбка. И я хочу быть её причиной. О, ну, только не тогда, когда в очередной раз перепачкаю свежую одежду или споткнусь о свою же ногу. Хотя, кого я обманываю, я так люблю твой смех.»       Минхо тихо рассмеялся, когда в голове возникли картинки того, как Хан, самый большой любитель массивной платформы на ботинках, спотыкался нога о ногу, что происходило часто, и каждый раз Ли смеялся до слёз, придерживая смущённого Джисона за плечи, пока тот прятал своё зардевшее лицо в изгибе его шеи. «Я не держу на тебя зла или обиды, честно. Пусть изначально мне и была ужасна мысль, что ты… Тот секс… Было больно, правда. Я не жалуюсь, нет, просто хочу, чтобы ты понял, чтобы я понял, что именно мы делаем не так. Честно, я никогда и представить не мог, что ты со мной так поступишь. Ты буквально взял меня силой, а я ничего не успел предпринять, чтобы мы оба не натворили ошибок. Это всё моя вина. Я доводил тебя, терзал сомнениями, не позволял расслабиться, наверное, топил в своих же обещаниях. Я же много врал тебе, да? Давал ложное чувство защищённости и стабильности. Прости, малыш, правда. У нас просто тяжёлый период. Я знаю насколько секс для тебя важен в нашей интимной жизни, но тогда же это был вовсе не он. Ты хотел показать своё превосходство? Или же заявить свои права на моё тело? А, может, просто усмирить, подавить? Но, Минхо-хён, я и так твой. Всецело, до последней капли. Никогда тебе не изменю, даже не думаю об этом. Ты — мой мир, и так досадно видеть, как всё разрушается. Мне никто не нужен, кроме тебя, малыш! Даже в голове сложно представить себя под кем-то, или тебя с другим. Мы одно целое, и я не хочу, чтобы было по-другому. Я не хочу, чтобы наши прекрасные пять лет отношений и десять лет дружбы закончились. Ты мне дорог так сильно, что я готов тебе отдаваться без остатка, ничего не прося взамен. Только не делай мне больно. Больше не заставляй ненавидеть себя. Всё, что мы сделали — не исправить. Мы лишь можем изменить ход дальнейших событий.»       Минхо задушено выдохнул. Каждое слово, которое он читал, отдавалось низким голосом Джисона в голове, отчего мурашки рассыпались по телу. Он был готов всё создать снова. «Мне кажется, что я уже выплакал все глаза за эти три недели. И стало легче. Правда. Но мысленно я всё равно возвращаюсь в то утро. Знаешь, я всё подбирал варианты, из-за чего это могло произойти, но мне все они кажутся таким глупым. Но я спрошу: ты приревновал меня, да? Но, хён, не стоит. Никто в этом мире не сравнится с тобой. Ты был моим первым мужчиной во всём. Первый настоящий друг: я не знал, что возможно найти такого человека, с которым хочется горы свернуть, или разговаривать часами, а тишина может быть пленительной и уютной. Тебе первому я показал свою песню. Помнишь? Я играл на крыльце твоего дома, пока на нас смотрели твои родители, а ты так заливисто смеялся, потому что моя гитара выдавала странные звуки, а мой голос то и дело срывался. Ты мне первому рассказал про то, что поступил в Сеул на хореографа, мы тогда напились, а потом уснули в коридоре моего дома. Мой папа был долгое время на нас зол и ругал меня за употребление спиртного. А ещё я помню наш первый поцелуй! Странно, что он не случился как раз в тот день, когда мы напились. Это было перед твоим отъездом. Мы долго не виделись, потому что ты готовился к поездке, собирал документы. Тогда я тоже много плакал. Да, я, наверное, слишком слабый, раз позволял и позволяю себе так много плакать. Но то, как ты тогда поцеловал меня… Правда, мои ноги подкосились, а все чувства разом обострились. Ты был такой горячий, твои руки сжимали мои худые плечи, с которых ты всегда смеялся, повторяя из раза в раз, что я маленький. То как твои губы обожгли мои, я помню это, словно всё произошло вчера. Мне искренне казалось, что я получил ожог от того крохотного прикосновения. Это было так восхитительно, трепетно и невинно. Боже мой, хён, даже воспоминания сводят меня с ума. А первый неудачный секс. Мы были такими неловкими, я помню, как хотел совладать с тобой, потому что считал, что могу, но ты тогда так ловко и правильно меня подмял под себя. Конечно, после этого я решил, что нужно ходить в зал, но ситуация в целом не изменилась, ты всё равно имеешь надо мной такую власть, о которой сам даже не догадываешься. Я помню эту комнатку в твоём общежитии, как мы тихо туда пробирались, чтобы нас не поймали. Помню каждый твой поцелуй, каждое прикосновение. Скрип кровати, когда ты трахал меня. Это было сначала так больно, потому что мы не подготовились нормально, лишь потом я ощутил то, что до сих пор хочу испытывать только с тобой. Я тогда ходить и сидеть нормально не мог. А это был мой первый день в Сеуле. Ты много смеялся в те дни, а я много пыхтел и винил тебя. Я был мелким задирой, тоже это помню. Наверное, тебе было нелегко со мной. Но, время меня изменило. Меня изменил ты. Спасибо за это. Чувствовать себя нужным и любимым ты заставляешь меня каждый день. Пусть у нас и случился такой вот период. Но даже на расстоянии я ощущаю то, что не один в этой вселенной. Скорее бы тебя обнять!»       Ли покачал головой вспоминая все эти первые неловкие моменты, заставляющие краснеть и по сей день. А, ведь правда, было столько всего, о чём он позабыл в своих страданиях. Тёплая толстовка всё больше согревала тело, и Минхо не понимал, жар ли это, или же собственная кожа пыталась сгореть от трепетных моментов прошлого. Джисон тогда был хрупким и ужасно худым. Он выглядел немного младше своего возраста и очень злился из-за этого. Уже тогда Минхо закрепил за ним прозвище «квокка», потому что только очаровательные щёчки всегда оставались пухлыми и приятными, особенно, когда он набивал их едой и начинал медленно жевать. «Нашу первую съёмную квартиру помнишь? Настоящий ад подвальных помещений, но зато не общежитие! Я учился и подрабатывал, а ты уже был потрясающим хореографом. Честно, я всегда восхищался и восхищаюсь твоим телом и твоими движениями на сцене. И осознание того, что ты — мой, лишь разжигает во мне ещё большее чувство желания. И после твоего сольного выступления, в этой маленькой квартирке с потемневшими стенами, на узкой кровати ты позволил мне взять себя. Было незабываемо, хён! Твои стоны были такими потрясающе тягучими и громкими. Ты такой гибкий и грациозный, а твои ноги… Я готов к этим ногам бросить весь мир! Помню наш каждый великолепный раз, когда мы менялись местами, когда ты наслаждался и отдавался мне. Конечно, мне всё ещё больше нравится и комфортнее быть под тобой, или седлать твои бёдра, от которых я могу кончить только прикоснувшись, но те мгновения для меня незабываемые. В такие моменты ты максимально отчаянный и жаждущий, потому что я отбираю у тебя контроль, но когда, даже будучи принимающим, ты ведёшь в нашей игре, то я просто готов исчезнуть и сгореть в этом пламени похоти. И с каждым днём рядом с тобой я понимаю, насколько сильно влюбляюсь в тебя. Я помню тот день, когда мы с парнями выпустили первый альбом, и он просто взорвал чарты. Хён, а ведь много текстов написаны благодаря тебе. Ты — моё вдохновение, моя муза. Мы не спали ночами, ты был рядом, обнимал, помогал, выслушивал все сырые версии лирик, которые я хотел выкинуть в помойку. Поддерживал. Мой первый слушатель, преданный друг, моя родственная душа. Ты отодвигал все свои дела, чтобы помочь, поэтому мои песни стали так популярны. Ты ходил со мной на все занятия вокалом, где преподаватель вынудил петь и тебя. И я тогда впервые услышал, как ты поёшь. И до сих пор ругаю себя за то, что не попросил раньше исполнить хоть что-то. Твой голос — дар богов, Минхо! Я всё ещё мечтаю, что песню, которую я пока храню в секрете, споёшь именно ты. Ты так ловко берёшь высокие ноты, так тепло исполняешь строки, которые, как мне казалось, должны были звучать грубо, отчего мой мир просто переворачивается каждый раз. Я так сильно восхищён тобой, горжусь. Так сильно люблю.»       Улыбка не сходила с бледного лица, пока глаза вчитывались в текст. Ведь Хан действительно вкладывал душу в лирику, которую писал. А потом Минхо наслаждался приятной мелодией, пока его любимый человек лежал рядом, тихо посапывая и прижимаясь доверчиво близко. «Я тебя не утомил? Мне есть, что ещё рассказать, напомнить. Если ты не бросил читать и по-прежнему сжимаешь мою руку, пока я краснею рядом с тобой, то всё прекрасно. Мне будет стыдно потом. Но я хочу высказаться, пусть и через бумагу. Иногда мне безумно хочется вернуться в прошлое, где мы жили, ни в чём себе не отказывая. Да, в безрассудное прошлое, где мы не строили далеко идущие планы, а просто жили здесь и сейчас. Поездка на Чеджу. Я так не хотел никуда выходить из снятого нами домика. Я много ныл тогда, как ты меня не убил прям там? Ты всегда такой спокойный был и никогда не реагировал на мои перепады настроения, и меня всегда это удивляло! Сейчас ситуация немного другая, но мы победим все невзгоды. Моя сущность интроверта-прилипалы тебя душила тогда, я уверен. Наверное, у меня было какое-то обострение, но каждый выход на улицу был настоящим стрессом. И я так благодарен, что ты благосклонно относился к моим закидонам и выходкам. Игнорировал взгляды местных, потому что я буквально висел у тебя на руке, прижимался и тёрся, ибо только так мог почувствовать себя в безопасности. Мы тогда накупили много толстовок для меня, которые и ты тоже начал носить, хотя заверял, что тебе такое не нравится. Я, кстати, даже не уверен, что они все нами вскрыты из упаковок. Обязательно напомни мне проверить! Вот как только дочитаешь. Мы спустили все деньги на мясо и дорогие суши, что аж в итоге не смогли купить вулканические браслеты. Но то время, проведённое с тобой — это то, чему нет цены. Оно настолько драгоценно для меня. Ты драгоценен.»       Минхо с удовольствием окунулся на мгновение в воспоминания о той поездке, где Джисон просто сводил его с ума, что, казалось, он был готов его придушить в ближайшем переулке. То время было тяжёлым для внутреннего состояния, но каждая его улыбка, неловкий смех и набитые едой щёки — всё компенсировали. Ли бережно проводил пальцами по исписанным листам с мятыми краями. Наверное, Хан сильно волновался, выпуская свои чувства, отчего его послание становилось невероятно трогательным. «Каждая поездка в Японию тоже очень значима для моей памяти и моих воспоминаний. Знаешь, чему я удивляюсь до сих пор? Тому, как ты органично смотришься в этой стране. Когда ты первый раз заговорил на японском, мне казалось, что почва ушла из-под ног! Это было настолько потрясающе и идеально, что мне оставалось просто стоять рядом и плавиться от твоего голоса. Хён! Это, между прочим, абсолютно нечестно. Ты учил японский, пока я зависал в студии с этими двумя болванчиками, которые выжимали из меня все соки! Но то, насколько ты красив в японском кимоно, как привлекателен, когда спокойно говоришь на другом языке, не описать словами. Я восхищаюсь тобой, твоими навыками во всём, к чему ты прикасаешься. Хён, я так влюблён в тебя. Пожалуйста, не принимай меня за того мелкого мальчишку, коим я был несколько далёких лет назад. И не смотри на меня так! Я знаю, что ты смотришь. Вот прямо сейчас. А ещё, наверное, давишься смехом, потому что мои щёки уже невероятно красные. Я ведь прав? А ещё я очень хочу поблагодарить тебя за то, что ты всегда рядом. Особенно, когда я болею, потому что это происходит часто. Прости? Ты так обо мне заботишься. Сейчас мне снова нужна твоя забота, хён. За эти недели у меня начались проблемы с дыханием, но я пока не обратился к врачу. Наверное, это всё потому, что тебя не было рядом все эти ужасные дни. Мне так одиноко без тебя. Так хочется тебя обнять, прижать и никогда не отпускать, если бы ты только мог представить себе. Я сейчас… Даже не знаю, где. Я не был дома, я соврал. Мне не хотелось тревожить родителей. Несколько дней пришлось пожить в хостеле на окраине Сеула, потом перебрался в Инчхон. Видел твою маму, кстати. Она всё такая же красивая. Невероятная женщина. Мне хотелось подойти, поздороваться, но я испугался. Сам не знаю чего. Когда я смотрел на неё, то видел тебя. Вы так похожи! И это было будто подойти к тебе. А я тогда не нашёлся бы, что сказать. Да, понимаю, наверное, я всё ещё тот трусливый мальчишка, так что, написанное выше звучит смешно, неправда ли? Но во мне же есть и хорошие качества, как думаешь?»       Постепенно текст спутывался, петлял, прыгал с темы на тему, но это лишь доказывало то, как Джисон волновался и переживал. Минхо снова заплакал. Его Хан был один, скучал, ждал встречу. Но его мечтам не суждено было сбыться. «На самом деле я мог бы привести ещё множество примеров наших забавных и не очень историй. Самое главное в них — наши отношения. Я ценю не только нашу любовь, но и дружбу. Ты великолепный любовник ночью, а днём — мой лучший друг; потрясающий, недосягаемый танцор на сцене, а вне её — моя родственная душа. Я хочу называть тебя свои мужем, хён. Хочу быть соединённым с тобой навсегда. Знаешь, я даже подумывал о переезде. Мне хочется, чтобы мы стали настоящей семьёй! Возможно, со временем мы могли бы взять ребёнка из приюта. Или прибегнуть к помощи суррогатной матери, но это всё просто мои глупые фантазии! Я хочу не просто играть в семью, я хочу, чтобы мы создали что-то большее. Это тоже всё звучит странно? Просто я так сильно схожу с ума по тебе, так люблю, что эта любовь вырывается наружу. Все эти дни в отдалении от тебя показали насколько ты значим и как мне плохо без тебя. Минхо, я прошу тебя позволить мне быть твоим мужем, твоим домом, возлюбленным, твоей любовью. Если ты отвергнешь меня… Малыш, я знаю, что тебе дались эти дни невероятно тяжело, как и мне. Пойми, что я простил тебя. Но если что-то подобное произойдёт снова, то это будет концом нашей истории. Я знаю тебя долгие десять лет, и знаю твоё настоящее отношение ко мне. За все эти годы только последние несколько месяцев стали для нас такими ужасными и тяжёлыми. Мы виноваты оба. Не слышали друг друга, нарушали обещания. Но поставить точку сейчас — я не могу. Мои чувства к тебе сильнее всего, что во мне есть. И потерять тебя — потерять смысл жить. Ведь всё, чем я занимаюсь каждый день связано только с тобой. Я забуду то утро и то, что мы оба сделали. И ты забудь. Давай перечеркнём эти дни? Мы попробуем ещё раз. Я уверен, что мы сможем пройти этот путь вдвоём. Но сначала нам нужно отдохнуть. Надеюсь, что ты не подумал, что я оставил тебя, бросил, заменил. Нет! Я просто должен был побыть один. Разобраться в том бардаке, что сотворил своими же руками. И теперь я готов вернуться. А готов ли ты, моя любовь? Ты дашь нам ещё один шанс? Только вместе мы сможем преодолеть то, к чему сейчас пришли. Пожалуйста, малыш, прости всё, что я когда-либо сделал не так для тебя. Прости каждый шрам, оставленный мной на твоём сердце, как я прощаю тебе те шрамы, которые нанёс себе собственноручно, но из-за тебя. Прощаю то, что ты почти сломал меня, прощаю то, что ты погубил меня тогда. Когда я чувствовал себя грязным и ничтожным. И ты меня прости за всё. Я люблю тебя больше жизни. И готов ради тебя пойти хоть на край света. Хён, я люблю тебя, как никого и никогда больше не смогу полюбить. Больше, чем любил когда-то хоть кого-нибудь. Давай заново построим наш дом? Давай станем семьёй?»       Минхо смотрел на последние строки и продолжал плакать. Его маленький Джисон так переживал и скучал, но не успел рассказать об этом. Он простил его. Даже не упоминал о своих чувствах, а ведь они были настолько болезненными и отвратительными. И Ли никогда больше не узнает, как Хан долго стоял под душем каждый вечер, оттирая с себя чувство презрения к своему телу. Как сильно и больно он бил себя по ногам, отчего те потом покрывались множеством кровоподтёков. Как много и надрывно он плакал в подушку, боясь коснуться обнажённой кожи, ведь думал, что она грязная. Что он сам весь грязный. Как громко и отчаянно он кричал, рассматривая в зеркале синяки на своих бёдрах и талии. И как он в один миг всё отпустил. Осознание того насколько сильно Хан любил его забило рьяным пульсом в висках. Его любимый хотел попробовать ещё раз, забыть всё плохое и шагнуть в будущее, которое они построили бы своими руками. Вот только Джисон погиб.       Отчаянный крик сорвался с искусанных до крови губ. Новый день тянул ту боль, которая никогда больше не исчезнет.