Его творения

      Первая же ночь в доме превратилась в настоящую пытку над частью собранного, кропотливо и скрупулёзно, по мельчайшим кусочкам сознания, кое всё ещё было слишком хрупким и готовым вновь развалиться от крошечной неправильной мысли. Даже перебирание вещей Джисона не успокаивало как раньше, а чем-то тяжёлым и тошнотворным расползалось под кожей, отчего непрошенная паника и страх разрастались быстрее и сильнее. Словно стискивали в оковах, холодных и шипастых, так безмерно грубо раня и терзая. Несколько раз Минхо снимал с себя всю одежду и внимательно осматривал тело, ведь порой боль переставала быть фантомной и ощущалась ярко и неприятно. Казалось, что всё тело покрылось какими-то ранами и ссадинами, вот только ничего не было. Багряный кровоподтёк лишь обширнее размазался по белоснежному холсту фарфоровой кожи, но иных повреждений Ли отыскать не мог, пусть плоть и жгло так, будто он только что сильно обо что-то ударился.       Свою спальню он обустроил на втором этаже. Комнат оказалось больше, чем было указано в объявлении, но Ли как-то не удосужился даже поразмыслить над этим, ведь не видел никакого подвоха в том, что цена была столь низкой для такого дома. Он безразлично скинул это всё в яму бесполезных мыслей: месторасположение далеко от центра; в отстранении от магазинов и других домов поселения; пусть до железнодорожной станции и было идти не более десяти минут. Все коммуникации хоть и были, но тот же противно скрипящий бойлер — раздражал. Стены выглядели неприглядно тусклыми и безжизненными, а вся мебель была спрятана за тонкой плёнкой, что уже покрылась лёгким слоем пыли. Интернет ловил плохо, зато широкий телевизор с корейскими каналами показывал потрясающе, даже не сбиваясь при сильном ливне, который начался, стоило парню перешагнуть порог нового места проживания. — Так, думаю, Бан Чану понравится эта комната, — Ли рассмотрел просторную спальню с огромной кроватью, так неудобно расположенной возле панорамного окна с дверцей для выхода на террасу. Узкий телевизор, несколько резных стульев и большой диван с невероятно мягкой обивкой. Письменный стол ловко устроился в самом углу комнаты, и свет, так тускло тянущийся из окна, за которым вовсю разыгралась непогода, падал точно на него. — Я уверен, что, как и мой Ханни, он будет дневать и ночевать за ним, — тонкие пальцы прошлись по запылённой столешнице, — писать, творить, созидать. Творческие люди такие странные.       Ли ухмыльнулся, стоило взгляду упасть за границу стекла. Свинцовые тучи замерли над домом, одаривая его ледяным дождём, капли коего беззастенчиво ударялись об окно и разбивались на тысячи ледяных крох воды, чтобы стечь по прозрачному материалу к дощатому полу. Рука дрогнула над ручкой дверцы, тюль был отодвинут в сторону, несколько неуверенных шагов сделано. Минхо вышел под ливень. Тонкими иглами холода вода ударялась о тело, пропитывая влагой жёлтую толстовку и серые спортивные штаны в мгновение ока, но парень не чувствовал когтистой хватки льда. Он вознёс лицо к чёрному небу, закрыл свои бездонные, наполненные лишь тоской и печалью глаза, и отдался шуму природы и зову скулящего меж ветвей высоких деревьев, кои окружили домик, ветра. На непродолжительное время он забыл обо всём, позволяя себе упиваться ударами капель о собственное лицо, пока сам тихо плакал.       Джисон любил дождь. Первая мысль, пришедшая в голову, когда Минхо забрался в горячую ванну узкой комнатки на втором этаже, где так же было оконце: небольшое, почти под самым потолком. Его тёмные глаза вновь обратились к небу, что всё ещё погрязало в своём же мраке и выжимало из себя ледяные слёзы ангелов. Ли хмыкнул. Его мама всегда так говорила про дождливую погоду. А потом, эту тему подхватил и Джисон, который при каждом ливне усаживался возле окна и наблюдал за затягивающимся непогодой городом. — Наверное, случилось что-то ужасное, раз ангелы снова заплакали, — тихо бормотал он, вглядываясь в стекло. — Сезон дождей, Ханни. Я запрещу тебе общаться с моей мамой. Ты от неё много сентиментальных глупостей понабрался. — Твоя мама хорошая, — Хан изредка отрывался от созерцания мельтешащих на улице людей и проезжающих машин, не гнушавшихся одаривать водой из луж прохожих. — Она сразу приняла нас. А мои родители… — Хандра? Ты почему в уныние впал? — Минхо подкрадывался сзади и обнимал. Крепко-крепко. Каждый раз. — Дай им время. Не дави. - Два года прошло. А перемен так и нет, хён, — Хан разворачивался в объятиях и припадал сразу же к пухлым губам, будто только так мог утолить свою грусть. — Пойдём на улицу.       Он шептал отчаянно и жалостливо сквозь сбившееся от поцелуев дыхание, пока руками сжимал талию Минхо, и смотрел своими преданными глазами в самую душу. И они шли, несмотря на то, что Ли ворчал о том, что Хан заболеет и сляжет на следующий же день, как и происходило обычно. Но та яркая улыбка, громкий, заливистый смех заставляли сердце стучать чаще в рассматривании Джисона, стоящего под проливным июньским дождём. Почему он запомнил именно июнь? Потому что ночью того же дня Хан нежно брал его на узкой постели их первой съёмной квартиры, а Минхо в беспамятстве стонал под шумные вздохи и рваный скулёж. Слишком чувствительный и чувственный, тёплый и нежный, внимательный и безумно желанный Хан. Юный и влюблённый. Ли до сих пор помнил каждое касание, торопливые поцелуи и слёзы от яркого оргазма. Джисон тогда заплакал, и Ли даже испугался такой вот реакции на трепетную близость. Но младший просто упал ему на грудь, игнорируя расплескавшуюся сперму на их телах, вцепился ослабленными пальцами в плечи и шептал о том, как ему хорошо. — Ты невероятный. Мой любимый. Мой потрясающий! - Дрожащие руки гладили бледную кожу, покрытую испариной, а губы шептали слова куда-то в шею. — Мне так хорошо с тобой всегда. Когда ты открываешься, я готов потерять рассудок, только бы смотреть на тебя. Смотреть на то, как ты сгораешь в удовольствии и грехе, как говорят мои родители. Не отворачивайся от меня. Я так дорожу тобой. Хочу всю свою жизнь отдать тебе. И любить, любить, любить.       И потом, конечно же, Хан заболел. Минхо бурчал на него долго и грозно, но заботился и оставался рядом, поддерживал и успокаивал. Купал в ласке и тепле, лишь бы несносный мальчишка скорее поправился и засиял вновь такой фантастически красивой улыбкой-сердечком. — Почему же ангелы не плакали, когда ты погибал? — куда-то в пустоту молвил Минхо. — Или твоя смерть не нечто ужасное, а, Ханни?       Тяжёлая голова откинулась на бортик ванной, а заслезившиеся глаза прикрылись. По телу вновь разлилась волна боли, приглушаемая тёплой водой, так непривычно обволакивающей его распаренную кожу. Добраться до постели оказалось сложным, ведь от разбушевавшейся за окном погоды свет в доме предательски часто моргал, и Ли пришлось обойти все помещения, чтобы погасить его. Ноги лениво шоркали по пыльному полу: сил на уборку не было, руки безвольно висели вдоль тела, а в голове на мгновение воцарилась тишина от мыслей и мрачных грёз.       Подушка казалась неудобной, одеяло твёрдым и холодным, а матрац колючим и причиняющим дискомфорт. Это был первый звонок о том, что эта ночь однозначно станет очередной бессонной, тревожной и терзающей. Тело болело, мышцы ныли, голова шла кругом, стоило тонким векам сомкнуться. Сон не шёл. Заряжать телефон не хотелось, ведь тогда бы пришлось сразу же открыть галерею привычными действиями и утонуть в пучине воспоминаний вновь. Хотя сам для себя Минхо решил, что на этот день мыслей о прошлом было уже слишком много, отчего душа, и без того расколотая на миллионы осколков, начала резать его изнутри, ощутимо сдавливая горло уже привычными тисками. И потребовалось много усилий, чтобы принять удобное для сна положение и начать медленно проваливаться в омут мрака и пустоты. Снова на коже запестрели чьи-то безликие касания, снова яркая вспышка раздирающей органы боли и жуткое ощущение нереальности происходящего.       Нечто когтистое остервенело разрывало грудную клетку, вонзаясь грязными, острыми орудиями мощных лап в плоть. Минхо ошалело открыл глаза и взвыл от ошеломляющих терзаний, изувечивающих тело. Его обуял ужас, сковал, пленил, отрубил и шанс хотя бы на рваное движение, пока тёмная тварь что-то с удовольствием сжирала из вспоротого живота. Ли закричал так громко, так тягостно, что уши заложило, а из глаз хлынули слёзы. Мрачное существо повело какими-то истерзанными кончиками мохнатых ушей, но от дела от своего не отвлеклось, разжевывая массивными челюстями, скорее всего, печень. Парень заорал громче, когда в мраке неузнаваемого помещения: грязного и сырого, смог рассмотреть собственное тело. Точный разрез от грудной клетки до паха, вывернутая наизнанку плоть, разорванная кожа и вынутые органы — когтистая лапа зависала над ними и выбирала очередной десерт. Тварь смотрела на застывшего Минхо с интересом. Изучающим взглядом жёлтых глаз разглядывала раскрытый в беззвучном крике рот, стекающие слёзы из широко распахнутых глаз и, казалось, ухмылялась, давясь вырванной почкой. Ли попытался подняться — тело отозвалось волнами глубочайшей боли, и спина буквально выгнулась дугой невозможно сильно, запредельно нереально. Хлынула кровь. Ушей коснулся крик знакомого голоса: Хан. Крик отчаянный, звонкий, пропитанный дикими страхом, почти нечеловеческий. Голос звал его, из раза в раз повторяя имя, которое, думалось, Минхо не готов был услышать. — Ты должен проснуться! - где-то совсем рядом. — Любимый, оно убивает тебя! Это сон, всего лишь сон.       Ли слушал. Источник голоса был совсем близко, но увидеть его не представлялось возможным. Прикосновение к покрытому испариной лицу. Чуждое, грязное, не Джисона. Взгляд сфокусировался: мохнатое существо склонилось над ним, чтобы провести когтями по перепачканной грязью щеке. Грубо и быстро другая лапа проникла в грудную клетку. Несколько эфемерных секунд — сердце вырвано с громким победным воем и разъярённым криком боли. Минхо смотрел, как уродливые, кривые зубы вонзались в орган, разбрызгивая кровь. Он чувствовал боль такую, о которой никогда даже помыслить не мог, осязал стоящий вокруг смрад кожей и продолжал вслушиваться в срывающийся голос Хана, отдаляющийся с каждым мгновением.       Миг. Тело расслабилось. Миг. Глаза, следящие за тем, с каким упоением тварь жрала его сердце, закрывались. Миг. Минхо подорвался на кровати под оглушающий ор, вырвавшийся из собственного горла до саднящих ощущений. Миг. Мир замер.       Свинцовое небо за окном прояснилось, позволяя солнцу хотя бы попытаться пробиться к земле и подарить ей остатки тепла. Новый день расцвёл незаметно быстро, а ночной кошмар всё ещё зудел в венах бурлящей от ужаса кровью. Быстрорастворимый кофе был мерзким, а подгоревшая яичница не лезла в горло, всё ещё болезненно сжимающееся при каждом сглатывании. На удивление, Ли плохо помнил сон, только остаточный ужас и ослепляющая боль сопровождали его ранним утром. Пустой дом казался неуютным и негостеприимным. Работающий в гостиной телевизор стал единственным развлечением на весь день, пока Минхо старательно наводил порядок в тех комнатах, которые планировал использовать для проживания. Телефон загудел вибрацией: сообщение от Чана отвлекло от пережёвывания одних и тех же мыслей в миллионный раз. Бан Крис Чан (16:28) Привет. Через два дня буду у тебя.

Вы (16.30) Хай-хай. Буду ждать. Могу встретить на станции.

Бан Крис Чан (16:35) Ок.       Устало опустившись на уютный диван, Ли привычно пролистал список вызовов. Опять несколько десятков от мамы. За всё то время, которое началось с бесконечных ссор с Джисоном, и по сию секунду — он, как самый ужасный сын, ни разу не позвонил. Отписывался короткими сообщениями, что с ним всё в порядке, и продолжал отклонять вызов за вызовом. Но что-то внутри надломилось, наверное, остатки совести и крох детской любви. Минхо набрал знакомый номер. Вслушиваться в длинные гудки было тяжело, ведь сдавленность в груди мешала нормально вздохнуть: страх с новой силой обхватил его в своих липких объятиях. — Привет, мам, — тихо, виновато, разбито. — Дорогой, боже мой, ты, наконец, позвонил, — голос мамы казался тёплым и приятным. Она не держала зла. — Как ты, солнышко моё? — Всё в порядке. А ты, ма? — Почему ты не рассказал про малыша Джисонни? — неужели Минхо слышал нотки осуждения? — Если бы не его родители, я так бы и жила в неведении. Почему ты не приехал? — Прости. Я слишком был занят своими переживаниями, чтобы подумать хоть о ком-то. О тебе. — Я понимаю. Когда погиб твой родной отец, то мне тоже пришлось нелегко, — Минхо слышал это много раз, но мама ранее не рассказывала ему о своих чувствах в тот период её жизни. — Ты был ещё совсем малышом, мне нужно было о тебе заботиться, а я только могла рыдать, что даже потеряла молоко. Но, если бы тогда моя семья не оказалась рядом, то… Всё могло бы закончиться плохо. Если бы не твой отчим. — Пауза. Ли любил отчима, как настоящего отца, но тот воспитывал его в строгости, отчего ужасных воспоминаний из детства было больше, чем иных. — Я очень хочу, чтобы ты приехал. Джисонни был и для меня многим, ты же знаешь, как я люблю его. И всегда буду любить. Ведь этот мальчик сделал тебя счастливым. — Я тоже его люблю. И… скоро мы с ним увидимся, — спокойно молвил Минхо. — Всё временно. Все наши трудности временные. — О чём ты, малыш? — взволнованно поинтересовалась мама. — Ну, Ханни сейчас занят. Очень. Но я обещал ему, что буду рядом. Скоро всё будет хорошо. — Боже, малыш. Возвращайся домой. — Хочу немного отдохнуть. Мы приедем потом, приедем с хорошими новостями. — Минхо на мгновение прервался и посмотрел на своё обручальное кольцо. — Я позвоню ещё. Обещаю. Люблю тебя, ма.       Женщина хотела ответить что-то ещё, но Минхо быстро сбросил звонок. Нечто мерзкое разлилось по сердцу, а в голове воцарился настоящий хаос, готовый вывернуть сознание наизнанку. Одна часть здравомыслия кричала и сигналила о том, что слова, сорвавшиеся с губ ранее — больная фантазия, гнусная ложь. Вторая же, уверяла в верности и правдивости: Хан Джисон где-то далеко, нужно просто немного подождать. Привычное головокружение, подступающая тошнота и рваное сердцебиение — Минхо развалился на диване и прикрыл глаза. Он, правда, не понимал, что ему делать. Ощущение тугой нити, рьяно и грубо натягивающейся сильнее с каждым новым часом, осязалось всё более реальным, пугающим до крупных мурашек и явной дрожи в теле. Под тяжёлыми веками заплясали яркие круги, вовсе не от попадающих на фарфоровое лицо лучей тусклого осеннего солнца, а из-за нехватки кислорода — Ли задержал дыхание: это помогало ему погасить яркий огонёк разгорающейся истерики.       Неведомым образом Минхо провалился в тягостный сон, который не потревожила даже упавшая с глухим стуком о пол швабра. Он блуждал меж двух, усеянных яркими цветами полей, чувствовал кожей тепло палящего солнца и ласковые касания ветра, впитывал острый запах сладости, исходящий от растений, наслаждался. Ему виделся этот мир идеальным: никаких проводов, шума, людей, машин, только он и природа — единение прекрасного и разлившейся на душе теплоты. Вдалеке он заприметил фигуру, медленно шагающую по той же тропе. Но чем ближе Минхо пытался к ней подобраться, тем дальше она казалась. — Чертовщина, — пробормотал Ли и сорвался на бег.       Он нёсся вперёд в попытках догнать одно единственное существо, живое, помимо него самого, отчаянно запертого в этом мире. Но, как и бывает во снах, стоило ему приложить чуть больше усилий, то ноги вмиг отяжелели и не поддавались ни на какие манипуляции. Дышать стало трудно, грудь сдавило так, будто он только что преодолел расстояние в километров 40, не меньше. Его неумолимо тянуло к земле. Где-то позади раздался раскат грома. Минхо поднял глаза к небу: чёрные тучи тащились откуда-то издалека, пряча в себе ледяной дождь и разъярённую грозу. Кое-как ему удалось обуздать себя. Выпрямился в спине, поправил розовую лёгкую рубашку, приятно шелестящую на теле от ветра, стряхнул каких-то букашек с белых брюк и, наконец, посмотрел вперёд. Фигура незнакомца замерла. Она явно была ближе, чем раньше, что заставило напрячься и сделать несколько рваных шагов назад, но стоило повернуть голову, то Минхо заметил, что тропы в обратную сторону больше не было: всё поросло чёрной травой. Тело застыло. Чьё-то горячее дыхание опалило кожу открытой шеи в расстёгнутом вороте рубашки. — Я жду тебя, — голос до боли знакомый.       Минхо обернулся. Перед ним предстал Джисон. Его лицо было изуродовано ссадинами, а щека разрезана, открывая взору вид на перепачканные кровью зубы и разодранные дёсны. Волосы, перебираемые усилившимся ветром, тёмные и тоже в крови, небрежными струйками стекающей по медовой коже лица и шеи, чтобы утопнуть где-то за горловиной широкой жёлтой рубашки из плотной ткани. Пугающий, страшный, с мёртвым взглядом и окровавленными губами, разрезанными с одной стороны, этот Хан смотрел прямо в глаза. Его ледяная рука схватила Минхо за запястье и сжала в дерзкой хватке. — Поцелуешь? Или такой я тебе не по нраву?       При каждом произнесённом слове разорванная плоть отвратительно двигалась, отчего из раны новыми порциями, рваными толчками, выступала кровь. Лицо Ли исказилось от ужаса, ему пришлось с силой отдёрнуть руку под новый раскат грома, который, казалось, уже был совсем рядом. И стоило чужому лицу приблизиться для, как подумалось Минхо, поцелуя, то он резко раскрыл глаза. Конечно же, он нашёл себя на том же диване, где и уснул. Время на часах указывало на то, что прошло всего лишь десять жалких минут. Парень нерасторопно поднялся. Встряхнул головой, отчего его странного цвета, рыже-вишнёвые с отросшими чёрными корнями, волосы разметались по лицу. Неуклюже он похлопал себя по впалым щекам, словно желал привести в чувства, и принялся за уборку вновь под шум телевизора, где шла какая-то любовная мелодрама. — Я однозначно спятил, — бормотал себе под нос Минхо, пока листал объявления в телефоне, — но так хотя бы найду возможность отвлечься.       На кухне интернет ловил лучше, чем в других частях дома, поэтому Ли кропотливо листал вакансии, чтобы устроиться хоть на какую-то подработку. Пусть у него были деньги, но тратить хотя бы одну вону с карты Хана ему не хотелось. Да и сидеть запертым в четырёх стенах — перспектива не самая радужная для внутреннего состояния. Однако ничего интересного не попадалось. Он долистал почти до самого конца, где наткнулся на объявление о поиске бармена и кассира в близлежащем кафе. Наудачу он ткнул на кнопку «откликнуться», и ему сразу же пришёл ответ с приглашением на собеседование, кое должно было состояться через несколько часов. Изучив дорогу до места назначения, Минхо понял, что ему нужно поторопиться на ближайшую электричку: несколько станций и он на месте. — Отлично! Неужели, хоть что-то.       Из дома он вышел в приподнятом настроении, старательно игнорируя тянущую боль в боку. Заторопился к станции и буквально завалился в вагончик. Уютный японский транспорт всегда нравился ему: тихо, спокойно, доброжелательные работники и улыбчивые пассажиры. Немного нервно он теребил на своём безымянном пальце кольцо, пока добирался до нужной остановки, однако своего волнения не понимал. Приоделся неплохо. В свой единственный костюм, который забрал ещё в первый раз, в котором ходил на свидание с Джисоном. На лучшее свидание с лучшим парнем. Улыбка от воспоминаний скользнула по бледному лицу. Даже волосы уложил, хоть и отметил, что стоило бы покрасить их в нечто нейтральное, ведь выглядели они довольно неопрятно. Под житейские думы он так и добрался до кафе, расположившегося в углу уютного района Осаки.       Невысокое здание, усыпанное гирляндами и неоновыми вывесками, чтобы завлечь посетителей, чистые огромные окна, в которых можно было разглядеть небольшие столики, почти все занятые людьми, и доносящаяся из приоткрытой двери приятная музыка. Минхо замялся на пороге, отчего-то ему стало вмиг страшно. Хоть он и был уверен в своём японском, но работать в другой стране ему не доводилось. Пересилив странный, необъяснимый страх и некое смущение, он всё же сделал несколько шагов и просочился внутрь комфортного помещения. Его ушей сразу коснулся смех посетителей, их разговоры, а нос уловил приятные запахи выпечки и кофе, что ему даже захотелось выпить чашечку настоящего крепкого напитка. Глазами он нашёл барную стойку и проследовал к ней, стараясь не останавливать свой взгляд на гостях кафе, чтобы не стеснять. — Здравствуйте, — Ли слышал, как его голос исказился. — Я на собеседование. — Добрый вечер, — произнёс парень и ярко улыбнулся. — Прошу за мной.       Минхо с интересом рассматривал невысокого и худого паренька, быстро шагающего впереди. Его белоснежные волосы, длинные и чуть подвитые, были аккуратно уложены, а тёмная униформа: чёрные брюки и такая же чёрная рубашка, подчёркивали подтянутое, но хрупкое телосложение. Они шагали по узкому коридорчику и неожиданно остановились возле двери одной из комнат. Парень осторожно обернулся и улыбнулся вновь, обнажая ряд белоснежных зубов. Теперь Минхо смог рассмотреть рассыпавшиеся по бледному лицу веснушки и подарил ответную улыбку. — Прошу сюда. Желаю удачи! — парень поклонился и зашагал прочь, а Ли думал, что этот мальчик явно не японец, однако быстро оставил все мысли позади и постучал в массивную дверь. — Здравствуйте, — снова поздоровался он. — Я приехал на собеседование. — Приветствую в нашем заведении! — к Минхо подошёл парень, чуть выше него ростом. Красивый и статный. — Меня зовут Хван Хёнджин. Добро пожаловать в «Мэйсаку».