Его творения

      И после потрясающей ночи страсти, этого восхитительного жгучего чувства, вновь вспыхнувшего под рёбрами неудержимым пожаром; слов Сона о великолепии поистине греховной и порочной близости, но такой необходимой, что сломала его окончательно, превратила в самое преданное существо, готовое следовать за своим «господином» — всё закрутилось стремительно и быстро. Минхо продолжал закапывать себя глубже в мир счастья, тепла и уюта, вот только новый дом в склеенном выдуманными эмоциями сознании возводиться не хотел. Чем больше времени Ли проводил с юношей, тем более ярко ощущал сдавливающую сердце красную нить, уже максимально жестоко разрывающую плоть изнутри: будто что-то шло не так. Сон же был ласков, послушен, будто действительно превратился в того, кто зависим от чужого контакта, как физического, так и духовного, что не могло не радовать Ли: он добился того, чего всегда хотел — сделал Хан Джисона своим полностью. Однако это и казалось чем-то лживым и подлым. Того ли он, вообще, желал и жаждал? Отчего было тоскливо и печально на душе при каждой пойманной яркой улыбке и взгляде сияющих восхищением глаз? Сколько бы времени в раздумьях Минхо не проводил, ответов у него не находилось. Джисон же навещать его сны перестал. Для Ли это послужило сигналом к улучшению внутреннего состояния, вот только безликая горечь всё равно разливались по телу бессонными ночами, пусть рядом и вздыхало нежное создание, ластящееся под руки отчаянно рьяно.       Собраться всем вместе, как когда-то планировали, не вышло. Все планы порушились в один момент. Как и желание Сона возвращаться к Тэкуми Ито. Он наотрез отказался посещать родной дом, ведь боялся, что его лишат всех тех чувств и эмоций, кои ему удалось открыть в себе благодаря тому, кого называть мужем хотелось слишком часто. Ему нравился каждый момент неизведанных ранее ощущений, что открывались для него чуть ли не каждый новый день, чем он тихим, смущённым шёпотом делился с довольным Минхо. Хёнджин пытался заговорить с юношей о важности проверки системы, но тот начал проявлять свой не такой уж и мягкий характер: дело доходило до ссор. Даже Минхо не мог иногда успокоить разгневанного Сона, и стоило ощутить крупную дрожь, почти лихорадочную, его лёгкого тела, как Ли заключал своего возлюбленного в объятия и дожидался тихих всхлипов, а после и отключения от переизбытка эмоций — к сожалению, такое происходило часто, что пугало, но отдача во вселенную незыблемых чувств вынуждало позабыть и об этом. Неожиданное ночное признание в том, какой ужас и страх оплетали сознание Сона при единой, крохотной мысли о том, что он перестанет помнить Минхо — заставило Ли пересмотреть приоритеты. Словно что-то внутри окончательно надломилось. Сон — его личное спасение и болезненная погибель, вот только отказаться не было ни малейшего желания. Мальчишка слишком глубоко и приятно вплёлся под кожу, выгравировав собственную игрушечную метку на кровавой плоти. Он не был заменой, не был фантомным существом, он был Джисоном. Тем самым, с кем Минхо уже и забыл, что прощался, или же не хотел помнить, ведь ему было просто хорошо. Будто, правда, небеса перестали злиться на него и даровали спокойное существование, вознеся его любовь на пьедестал его же больного, фальшивого мира.       Жизнь куда-то неслась, сломя голову. Дом, работа, сон, работа, дом. Бесконечный цикл одних и тех же событий пленил и сцеплял оковами дежавю грубо и жёстко. Чанбин вернулся в Корею, оставив друзей бороться с обыденностью дней в одиночку на неопределённый срок, а Чан безвылазно сидел в своей комнате, создавая новые и новые песни: оба снова загорелись идеей возродить то, что объединяло их раньше. Открытием для всех стала и яркая заинтересованность Сона во всём этом, пусть не для кого и не было секретом, что тот писал красивые строки, вот только ранее неоформленные в упаковку хоть каких-то чувств, они стали приобретать ясность и красивую нежность. В отсутствии Минхо юноша мог много времени проводить за ноутбуком в их спальне и что-то увлечённо писать и создавать, пока однажды не обратился с просьбой научить его большему к Бан Чану. Ли относился ко всему с интересом и детским восторгом, когда впервые услышал, как Сон пел. И то, что срывалось с ярко-очерченных губ, завораживало: Хан Джисон мог снова засиять самой яркой звездой. Пусть в тот момент лёгкие и свело от нехватки кислорода — Джисон давно сиял. Ярче Сириуса на ночном небе. Потому что ждал той обещанной встречи, ждал и надеялся, что его самый любимый человек, наконец, найдёт к нему дорогу. Минхо только это и помнил.       Очередной рабочий день близился к концу, а мысли о Хане не выходили из головы. Домой хотелось отчаянно сильно, потому что жажда прикосновений, отчего-то, цвела сумасшедшим полем ярких цветов где-то под рёбрами, перебиваемая неподдельной, но беспочвенной тревогой. Сон обещал приехать сегодня в кафе, но время близилось к пересменке, а юноша так и не явился. Феликс, видимо, заметил отстранение друга и возник совсем рядом, пока посетители кафе постепенно покидали «Мэйсаку». — О чём задумался? — обратился парень на корейском к другу. — Ни о чём интересном, — отмахнулся Минхо, покинув расщепленное на крупицы сознание. — У тебя бывает такое, что ты смотришь на Хёнджина и не можешь понять: настоящий он или нет? — У тебя с Сонни что-то произошло? — рука младшего легла на плечо Ли. — Нет. У нас с ним всё, как в какой-то слащавой сказке, но я безумно счастлив. Будто нашёл свою истинную половину, часть собственной души в другом человеке, мы даже поругаться нормально не можем. У нас всё переходит в страсть и мы… Прости, — Феликс прикусил язык, заметив ещё более понурое выражение лица друга. — Я просто где-то в своём розовом мире. Так что случилось?       Его знакомство с Соном было спонтанным, но от этого не менее забавным. И Феликс сразу ощутил родственную душу, когда очаровательный юноша что-то залепетал про современные тенденции социальных сетей. Он тогда пришёл к ним, чтобы навестить Минхо, но тот был занят решением организационных вопросов, поэтому Ли вызвался приготовить парню вкусное какао, к которому, как он помнил до сих пор, Сон не притронулся. Ни в одной своей фантазии Феликс и представить не мог мужа старшего таким: невозможно уютным и милым. Но вскоре осознал, что именно таким он и должен был быть, чтобы восполнять всё то, что сам Минхо скрывал от окружающих. За разговорами время летело слишком быстро, однако Ли чувствовал, что не хотел расставаться с юношей. Факт того, что они родились с разницей в один день — грел душу, а общие интересы стали ещё более приятным дополнением. И то, как Минхо ухаживал за Соном, до сих пор приятным воспоминанием растекалось по телу парня, чего он не скрывал и всегда говорил: они были самыми влюблёнными людьми, коих Феликсу доводилось встречать в своей жизни. И Минхо, продолжая увязать в таких вот мелочах, словах и фантазиях, позабыл обо всём. Он верил в свою правильную, новую, истинно-верную жизнь. Забывая, что всё лишь игра. — Ничего. У нас всё в порядке, — почти честно ответил старший. — Это моя дурная голова что-то без конца выдумывает. Я ждал его сегодня, а он не пришёл. — Ну, хён, — Феликс похлопал приятеля по спине, — просто позвони ему. — У него нет телефона. — Не может быть! — Ли театрально схватился за сердце.       И благодаря Феликсу до конца дня Минхо проходил с улыбкой на лице. Его благодарности Хёнджину не было предела, ведь тот действительно никому ничего не рассказал про Сона. Оба при общих встречах делали вид, что только познакомились, хотя Ли кожей чувствовал неловкость от таких ситуаций, и время вовсе не лечило, а только калечило. В какой-то момент ему начало мерещиться, что все люди смотрят на него косо, словно каждый знал его грязный секрет. Будто все догадывались, что он просто играл роль нормального человека, который хотел и желал жить эту жизнь. И даже когда он, уставший, измученный и жаждущий тёплых объятий, ехал в электричке, ему чудилось, что все смотрели только на него. Отчего чувство тревоги вспыхивало где-то под рёбрами, выбивая из лёгких воздух. И это блуждание меж мирами реальности и той игры, в кою он заигрался, сводило с ума. Каждый этап его жизни всё равно стремился прогнуть, поиметь, подмять, чтобы в конечном итоге уничтожить. Он часто ловил себя на мысли, что не понимал, а была ли смерть Джисона смертью? Все крупицы произошедшего ему напоминали лишь вероятность долгого ночного кошмара, ведь на постели лежал Хан, тёплый, живой, сладко причмокивающий во сне. И при всём при этом, Ли не забывал о предложенных правилах притворства в семью: ему всё ещё не удавалось купить кольцо, кое он пообещал, ведь каждый раз застывал у витрины и не понимал, для чего всё это нужно. А дома к нему подбегал Сон, чуть ли не задыхающийся от радости встречи, обнимал, целовал, поглаживал и прижимался так доверчиво, что голова шла кругом, а усталость исчезала, будто её вовсе и не было. И только недовольный взгляд Бан Чана отрезвлял: всё же что-то было не так.       Вот только в этот раз Минхо никто не встретил. Он тяжело перевалился через порог дома, скинул пальто куда-то на пуфик и сосредоточил своё внимание на подозрительной тишине жилища, которое тоже переставало казаться уютным местом, словно его яркие краски потускнели, оставляя за собой только чёрно-белые следы. Прямо как в одном из снов. Взглядом окинув коридор и отметив, что красивое голубое пальто Сона было на месте, Ли, наконец, прошёл в глубину дома, прислушиваясь. Из комнаты Чана донёсся приглушённый вскрик, слишком радостный и знакомый, чтобы Минхо сделал вид, что не расслышал. Внутри что-то натянулось неприятным жжением. Дверь была распахнута резко и грубо: плевать, что это чужое личное пространство. — Какого хуя? — единственное, что сорвалось с раскрасневшихся губ, ведь перестать покусывать их и срывать кожицу не удавалось.       Сон испуганно сделал несколько шагов назад, когда Чан выпустил его из своих объятий. А застывшему Ли ничего не оставалось, кроме как перемещать свой остекленевший взгляд от одного парня к другому. Где-то в подсознании он понимал, что всё вовсе не так, как рисовало его сознание, потому что Минхо себя знал. И свои проблемы тоже знал, однако гневу и ревности было плевать на его размышления и доводы. — Спокойно, это не то, о чём ты мог подумать, — осторожно начал Бан. — Всё-таки я был прав. Ты трахал его раньше, а теперь решил и сейчас не останавливаться, — казалось, что своим взглядом Минхо пытался выжечь дыру в старшем. — И как тебе? Использовать его по назначению. Трахать податливое тело, созданное для этого. — О чём ты… — Ну, он же секс-кукла. Нравится? Всё устраивает? Простите, что помешал. — Хён, почему ты так гов… — Закрой рот! — грубо. Сон вздрогнул. — Минхо-я, мы просто делали музыку. — Оу, вы это теперь так называете, — Ли опёрся плечом о дверной косяк. — Ну, Сонни, тебе понравилось с Чанни-хёном? А я, как еблан, ждал тебя весь день в кафе сегодня. — Прости! Я… Мы… Я увлёкся. Не-не-не заметил время. Но почему ты злишься? Что такое «трахать»? — Минхо, не глупи, — низко произнёс Чан, — у нас ничего не было ни тогда, ни уж тем более сейчас. Просто порыв эмоций, объятия. Ханни создал для тебя песню. — Ну-ну, — Ли покачал головой, — охотно верю. Иди сюда. Сейчас же.       Приказной тон вынудил юношу вздрогнуть снова и он, конечно же, подчинился. Вовсе не из-за страха, а просто думал, что сможет хоть так сгладить злость, выросшую в возлюбленном. Его рука непроизвольно потянулась вперёд, чтобы взять чужую, переплести пальцы, но его перехватили, грубо стискивая за запястье, почти ломая. С губ сорвался тихий всхлип. Чан подошёл тоже, пока Минхо пристально смотрел в доверчиво распахнутые глаза Сона. — Не смей ничего с ним сделать! — рука старшего ухватилась за плечо Ли. — Отвали.       Минхо стряхнул с себя чужую кисть и пошёл прочь из комнаты, таща за собой несопротивляющегося юношу. Понурив голову, Сон безвольно топал мелкими шажками сзади, пока боль расползалась от его запястья по всему телу. Непонимание ситуации тоже причиняло ощутимый ущерб состоянию, отчего его глаза запестрели ярким синим пламенем. — Тебе было мало одного раза? Мало того, что ты изнасиловал Хана. Понравилось что ли? — выкрикнул в спину младшему Чан.       Ответа не последовало. Ли сильнее стиснул руку парня в своей, и тот вновь простонал от боли. Сделать вид, что слуха данный звук не коснулся, не получилось, сердце болезненно сжалось в груди. Борьба с самим собой разыгралась в сознании: одна часть продолжала уверять Минхо в его же болезни и беспричинной ревности, а вторая вторила, что ему изменяли и изменили. И он, как слабый, трусливый и отвратительный партнёр, поверил мрачной своей стороне. Снова. Пусть казалось, что он видит всё происходящее со стороны, это не пугало, а ощущалось верным и правильным — наказать. Хотя его внутренний голос уже охрип от громкого крика в попытках остановить безумство, кое овладело рассудком, заверяя, что это всего лишь фантазия, воображение. Что он вновь совершит нечто страшное.       В спальню Минхо Сона толкнул, отчего тот споткнулся о собственные ноги и почти упал, но сумел удержать равновесие в последний момент. Его напуганный взгляд взметнулся к фальшивому мужу, а губы надломились: Ли был зол. Черты его лица вытянулись, брови свелись к переносице, а ноздри раздувались — ярость и ненависть правили балом. Сон заплакал, забиваясь в угол комнаты, когда Минхо начал надвигаться на него. — Что ты позволил ему сделать с собой? — гневно заговорил он. — Где он тебя касался? — Хён! Ни-нигде, — сквозь слёзы, — не трогал.       Минхо за пойманную руку дёрнул юношу на себя, а тот захныкал сильнее, ведь то же самое запястье сжали с новой силой. — Тут касался? — ладонь легла на пах и ощутимо сжала. — Или тут? — проскользила вверх, и ухватила за рельефную грудь через привычную жёлтую толстовку. — Или… Может, — невозможно грубо Минхо дёрнул парня ещё ближе к себе, отпустил его на мгновение, но лишь для того, чтобы стянуть шорты и с позором обнажить юное тело, повернуть к себе спиной и скользнуть меж ягодиц, — здесь? — Нет! Нет! Нет! Меня не трогали, — Сон кричал, содрогаясь, когда в него вошли сразу двумя пальцами. — Остановитесь, господин! Мне больно!       Но Минхо вновь его не слышал, потому даже не намеревался прекращать, вдавливая рыдающего Сона в стену, ухватив за шею возле самой впадинки на затылке. Лёгкое тело не сопротивлялось. Причин такого поведения Сон не понимал: за что с ним так, почему, ведь ничего плохого он не натворил. Истерично просил остановиться, потому что было больно, плакал надрывно и громко, теряясь в собственном крике и разлившихся эмоциях, отчего глаза полыхали в красном свечении. Он не мог осознать, что его присваивали, указывали на место, подчиняли и прогибали. За его спиной был вовсе не Минхо. — Прошу, — сквозь слёзы и дрожащим голосом, — прекратите… Это очень больно!       И эти же слова звучали эхом в голове Ли, только отдавались собственным голосом, который умолял остановиться, не совершать ошибку дважды. И Минхо правда видел себя, будто со стороны, словно стал невольным свидетелем ужасных событий. И сердце болело: всё происходило, как в тот далёкий день. Он видел, как исказилось заплаканное лицо Сона в гримасе боли, как своё выглядело ужасным, чужим, отвратительным, будто даже белок глаз затянуло чёрной пеленой. Но тело не слушалось, пальцы продолжали проникать в дрожащего от боли и страха юношу, вот только жидкости не было. И как пощёчиной, это отрезвило, в очередном громком вскрике собственного голоса Ли застыл: — Остановись! Не смей снова причинить боль. Лучше причини её себе!       На ватных ногах Минхо отошёл от содрогающегося в истерике Сона, который, как только удерживающая рука исчезла с его тела, осел на пол на колени, скользнув по стенке, и продолжил плакать, осторожно касаясь себя холодными пальцами там, где уже всё немного распухло и жгло. Разглядев картину, созданную своими руками, Ли ломанулся из комнаты в ванную, где его буквально согнуло над унитазом, чтобы опустошить желудок. В висках стучал пульс громко и рьяно, кровь остервенело текла по венам, разгоняемая ужасом, что аж руки отнимались — омерзительное чувство. Что-то где-то гудело и пищало, сознание от этих звуков рушилось пуще прежнего. Минхо выворачивало наизнанку, раздирая горло и даже не давая шанса нормально вдохнуть. Слёзы непроизвольно текли по щекам, пока внутренности сжимались в яростных спазмах — отвратительно. Руки заходились в треморе, а голова шла кругом; тело потряхивало, а горло раздирало изнутри. — Я чуть не сделал это опять… — звонкая пощёчина. — Ты не достоин жить.       Минхо вцепился руками в волосы, почти укладываясь на пол, ведь сил не осталось совсем. Он не мог оправдать свои действия, ему всё чудилось сном, грязным и жутким, словно это вовсе был не он, а кто-то другой, способный сотворить нечто гнусное с невинным, влюблённым и безгранично нежным существом. И те чувства ревности и жажды подчинить казались какими-то дикими и необузданными, он чуть не сотворил дважды одну и ту же ошибку. И, оглядываясь чуть назад, когда видел происходящее будто со стороны, осознал тот ужас, который довелось пережить напуганному, маленькому Джисону, желающему оказаться в тот момент в тёплых объятиях, а не стать изнасилованным собственным женихом. Внутри надломилась последняя деталь сознания. Утерев рот, Ли подорвался на ноги и бегом вернулся в спальню, где на постели сидел Сон, стушевавшись и сжавшись. Чёрные волосы были распущены, спадая на лицо вместе с длинной чёлкой, отчего было сложно рассмотреть эмоции. Юноша сидел тихо, попеременно заламывая пальцы, потому что нервничал, изредка хлюпая носом. Его босые ноги не касались пола — он выглядел совсем как ребёнок, коего Ли сломал. Минхо застыл на месте. Боязно. И даже ненависть к себе заглушалась явным страхом приблизиться, попросить прощения, потому что понимал, что не достоин быть прощённым. Он — низкое, жалкое существо, что даже жизнь проживать не имеет права. — Хён, а ты любишь меня? — тихо спросил Сон, поднимая заплаканные глаза на парня. — Ханни… — Я не Хан, — та печаль, разрезавшая очаровательное лицо, яркой болью отразилась под рёбрами. — Ты меня смог хоть немного полюбить? Или я навсегда остался для тебя всего лишь заменой? — голос разбитый, слишком низкий. — Прости, малышка, я… То, что я сотворил… — Это был не ты. И мне уже не больно.       Минхо приблизился к постели рывками и упал на колени перед Соном, его рука дрогнула возле нагой кожи лодыжки. «Ты можешь коснуться», — на границе слышимости с губ юноши сорвались слова, и Минхо спешно кинулся зацеловывать обнажённые ноги в районе острых коленок, вторя единственное слово «прости». Колени, внутренняя сторона бёдер, дальше под толстовку — живот, рука на предплечье, никакой похоти, просто нежнейшая ласка, умиротворённое спокойствие. Голова Минхо опустилась на колени Сона, и тот осторожно вплёл свои пальцы в его волосы, ранее аккуратно уложенные. Проскользил ниже, к затылку, нырнул немного за ворот чёрной водолазки, кою Ли носил на работе, а после снова в волосы, чтобы помассировать кожу головы. Тишина стояла гнетущая, Ли ощущал чужое присутствие, но будто оно всё более становилось фантомным, чем-то отстранённым. — Я люблю тебя, — спустя долгое безмолвие произнёс Минхо. — Но я не он. — Почему ты так говоришь? — Ли поднял голову, чтобы заглянуть в чужие глаза. — Ты мой муж. Мой Ханни. Мы же договаривались. Зачем ты… — Я не Хан, хён. Я даже… Не человек. — Маленький мой, что же произошло? Не говори так, пожалуйста. Мы с тобой одна душа, одно сердце. — Произошло… Я люблю тебя, Ли Минхо. И даже это слово не подходит для моих чувств, но другого нет. Я создал песню для тебя. Надеюсь, что ты услышишь её. — Конечно, конечно. Я сделаю всё, что ты пожелаешь. — Не со мной. Уже нет. — Отчего же ты так говоришь? — Минхо теснее прижался к худым ногам. — Пойдём со мной, я думаю, нам пора, — Сон легонько погладил впалую щеку парня. — Наверное, ты и сам это уже чувствуешь. — Я не понимаю, что происходит. — Сейчас всё увидишь.       Парни поднялись на ноги, замирая на несколько мгновений, чтобы посмотреть друг другу в глаза. Непонимающий Минхо не мог перестать созерцать бледное лицо, обрамлённое чёрными волосами, поэтому осторожно убрал тёмные пряди за уши и влюблённо огладил линию челюсти, а Сон доверчиво уткнулся холодным носом в такую же холодную, пусть и раскрытую для ласки ладонь. Он нерасторопно взял чужую руку в свою и переплёл пальцы, как хотел сделать ещё некоторое время назад. Это действие успокаивало, вот только стоило Минхо оглядеться по сторонам и заметить, что всё неспешно начало терять свои краски, уже по-настоящему превращаясь в картинку из чёрно-белого кино, то паника и ужас завладели им снова. Ему пришлось сильно ущипнуть себя за кожу шеи, ведь начинал думать, что сам того не заметив, провалился в сон, однако яркая волна боли не привела его в чувства, а Сон лишь расстроенно покачал головой. Без особого желания юноша потянул парня за руку в сторону двери из спальни, а Ли лишь смотрел ему в спину, замечая, как вздрагивали плечи, как голова была чуть наклонена вперёд, отчего впадинка с кнопкой стала видимой глазу, ведь неистово мигала красным — индикатор сломался. Черные волосы струились по плечам, их хотелось коснуться, собрать в хвост, запутаться пальцами, потому что так Минхо всегда находил своё успокоение. И тот факт, что всё вокруг превратилось в пепел, осыпаясь у ног остатками фальшивого мира, а только Сон продолжал оставаться тёплым и ярким — пугал пуще прежнего, но взгляд цеплялся лишь за эту насыщенность, словно рассудок всё ещё пытался себя защитить. — Как это…?       Минхо замер, стоило пересечь порог комнатки. Они оказались в старом доме семейства Ли. Вновь. Как в одном из жутко реалистичных кошмаров, что подпитывали страх разума долгое время одиночества. Отчаянная жажда в желании пробудиться заиграла пульсом в висках, стучащем так болезненно и громко, аж собственные мысли расплылись по сознанию крошечными пазлами. Отчий дом, то место, кое Минхо не посещал слишком давно. И стоило обернуться назад, как та дверь, что ранее вела в спальню, оказалась дверью в его детскую. Снова болезненное сжатие кожи — наваждение не проходило. Рядом стоящий Сон нежно погладил свободной кистью руки холодную кожу лица парня, так переключая его внимание на себя. На фоне оседающего серого пепла, осыпавшегося с потолка, стен и немногочисленной мебели, юноша казался слишком ярким и живым. Его рука была тёплой, а лицо слишком печальным, ведь в тёмных глазах безмолвно пролегла бессмертная тоска и грусть. — Разбуди меня, Ханни, — надломлено попросил Ли. — Мне страшно быть здесь. — Ты не спишь, моя любовь, — беспечно ответил Сон и повёл плечами. — И никогда не спал. — Ничего не понимаю, — Минхо заплакал, словно эмоции в один миг решили разорвать его, переплетаясь внутри тела ужасом, страхом, ощущением безликой потери себя в себе же. — Что происходит? — Всё в порядке, — заверил юноша. Он неохотно выпутался из цепких пальцев парня, что до сих пор были переплетены с его, чтобы сразу же заключить в объятия. — Тебе нечего бояться. — Малыш, что… Что здесь… Где Чан? — Чана нет и не было. Ты разве не понимаешь? Ты так ничего и не вспомнил? — Я не понимаю, — Минхо в руках тёплых и сжимающих плечи расслабился, оседая на пол, усеянный пеплом, ведь Сон не мог удержать его. — Чан, Хёнджин, Феликс, Чанбин, Сынмин, Чонин и я. Мы все — это ты, твои воспоминания, прошлое. Твоё сознание, всё это время пытающееся защитить тебя, удержать на плаву, чтобы ты не провалился в бесконечную темноту, откуда уже не было бы выхода. Чтобы ты исправил все совершённые ошибки и прожил свою жизнь правильно, как только вернёшься. Это не божье наказание, это шанс судьбы, — секундная тишина. — Вот только я полюбил тебя. И мне слишком больно терять тебя, хён.       Невозможно тяжело Сон поднял потерявшегося в пространстве Минхо, вынудив его встать на ноги. Ласково ухватился за его талию, придерживая, чтобы подвести к той самой двери, которую в тот раз Ли не открыл, ведь юный Хан просил не совершать этого, остаться. Он помнил то сновидение слишком ярко. Из-под двери тянулся тусклый свет, разливаясь по грязному полу, а металлическая ручка маняще блестела, словно ждала, когда её коснутся. В голове всё путалось, найти себя в этом сумасшествии казалось невозможным — всё превращалось в сумбурный абсурд. Слишком глупо, чтобы быть правдой, слишком правильно, чтобы оказаться ложью. — Там, за этой дверью тебя ждут. Тебя ждёт тот, кому ты слишком сильно нужен. Тот, кто я, но настоящий, живой. Не фантазия, не кучка вырванных из контекста слов. Там вся твоя семья, друзья. Твой Хан Джисон.       Сон смотрел с любовью на остекленевшего Ли, который будто не мог разобрать ни единого слова. Он тупо моргал, созерцая зарумянившееся лицо, уже даже не понимал, сошёл ли он с ума окончательно, или же просто умер и попал в какой-то ад. Чужая рука была слишком реальной и тёплой, тело рядом настоящее и живое, а взгляд… Неужели всё это лишь фантазия его больного воображения? Ему хотелось заорать, но голос пропал. Страх сковал сильнее и, если бы не рука на талии, Ли точно бы упал назад. Но мальчишка оставался рядом, обнимал, отдавал всего себя, только бы продлить момент близости, что так сильно ему нравилась. А подлая судьба считала, что время подошло к своему апофеозу: кулисам пора опуститься. — Ты, правда, ничего не вспомнил? — Что я должен был…? Сонни, пойдём домой, — умолял Минхо и тянул парня назад от двери, — я хочу домой. Ты мне нужен, пойдём, пожалуйста. Я хочу проснуться, очнуться. Оказаться с тобой в одной постели после этого ужасного сна. Давай уйдём, прошу… — Ты не приезжал в Японию. Собирался, но не успел, — голос тихий, спокойный. — Ночью, ровно в 02:02, вы с Джисоном разбились на машине. — Что? — Ты забрал его. Он сам попросил об этом, потому что скучал и болел. И вы не доехали до дома совсем немного, когда машина, ехавшая сзади, подрезала ваш автомобиль. Никто тебя не винит. Ты тогда сделал всё, что мог, чтобы избежать аварии, но, увы, — тёплая ладонь опустилась на изумлённое лицо Минхо, по щекам которого текли слёзы. — Такой порядок ваших судеб. Так было предначертано. Но пока ещё вы оба живы. — Это всё чу-чушь, не-не-неправда, — заикаясь бормотал Ли. — Я болен, чертовски болен. Мне нужна помощь! — Тебе необходимо открыть эту дверь, — Сон снова подтянул парня. — Если это всё ложь, то ничего и не произойдёт. Мы проснёмся с тобой в одной постели. И ты позволишь мне себя любить. — А если… — Я навсегда останусь здесь. Твоим воспоминанием. Твоим Сонни, — юноша улыбнулся, заплакав. — Ты искупил свою вину, что так сильно терзала тебя. Теперь ты понимаешь, что пережил Джисон. Поэтому готов вернуться. Этот мир ты создал себе сам. И всё, что здесь пережил, твои же эмоции и чувства, грехи и удовольствие, желания и боль. Теперь всё будет иначе. Просто нажми на ручку.       Не отдавая отчёта себе совсем, Минхо подошёл вплотную к юноше, который, казалось, готов был разрыдаться сильнее, чем сам Ли. Он его крепко обнял, словно жаждал впитать в себя, забрать всю его тоску и печаль, слишком хрупким он казался для вмиг умерщвлённого мира. Сон ненавязчиво подёргал парня за вылезший из брюк край водолазки, и Минхо заглянул ему в глаза на такой призыв. Тоннами тяжести обрушилось ускользающее время на плечи, давило и склоняло к земле, пока парни смотрели друг другу в глаза, упиваясь болью и страстью, что уже не зацвела бы нежными и пылкими цветками под кожей никогда. — Поцелуй, хён, на прощание, поцелуй. Мне будет так этого не хватать.       Минхо шумно выдохнул в попытках заглушить истерику, что уже рвалась наружу, раздирая грязными когтями последнее лучшее и светлое в нём. Бережно ухватился за подбородок Сона одной рукой, пока вторая привычно запуталась в длине его волос. Расточительно медленно, будто желая оттянуть момент неизведанного, будь то реальная возможность покинуть своё больное сознание или же прерывание паутины ледяного кошмара, он приблизился к желанным губам. Всё ещё сладким и мягким, пусть с них и срывались ужасные, неправильные, возможно, лживые слова. С неописуемой нежностью, Минхо прикоснулся в почти невесомом поцелуе к юноше, отчего тот ощутимо вздрогнул: приятно. Постепенно нежность переходила в какое-то отчаянное безумие, смешанное со слезами, будто оба действительно прощались раз и навсегда. Горечь утраты соединила их напоследок, стала финальным аккордом их чувственной близости. Сломанный Сон отошёл на несколько шагов назад, резко отстраняясь. Из его горящих красным глаз катились крупные слёзы, а рука непроизвольно легла на губы, сокрывая. Ему жаждалось запечатлеть этот момент. Ведь так нравилось, когда его ласкали, когда давали ощутить себя нужным и желанным. А теперь оно всё превратилось в ранящее душу оружие — такого больше не могло повториться. — Тебе пора. Уходи. — Сонни, — Ли сделал шаг, но парень выставил руку перед собой в защите, как при первой встрече. — Спасибо, что подарил возможность полюбить. И стать любимым хотя бы ненадолго. Но твой дом не здесь. — Подойди ко мне, прошу. — Уходи! — выкрикнул Сон слишком громко. — Тебя ждут там, он умирает, пока ты остаёшься здесь. Как же ты не понимаешь этого, — голова опущена, словно в стыде и страхе. — Я копия, всего лишь копия того, кого любит твоё сердце. Малыш… Просто открой дверь. Это самое правильное решение, которое только есть. Сейчас ты не слышишь, но тебя всё ещё пытаются дозваться. — Но как я могу бросить тебя здесь одного? — Минхо оглядел разрушающийся мир сквозь пелену слёз. — Отключи меня тогда. Так я не буду мучиться здесь, ведь останусь заточённым навсегда.       Ноги не слушались, но кое-как Ли дошёл до плачущего юноши, чтобы вновь обнять его. Сон привычно уткнулся холодным носом парню в шею, шумно всхлипывая и содрогаясь всем собой: ему было страшно и жутко, и это всё Минхо чувствовал и понимал, хотя сам не верил, что произойдёт всё то, о чём вещал его любимый, потому что попросту считал всё сном. Однако, если это было выходом из кошмара, то он готов был сделать нечто ужасное — аварийное отключение. Рука сама потянулась к затылку, позволяя пальцам сначала запутаться в длинных волосах, а лишь после нащупать подушечкам впадинку — Сон заплакал сильнее. Осознание того, что он умрёт, пугало, но и иного выхода не существовало. Минхо не в своём мире. Игра завершилась. Иногда то, что дорого, нужно отпускать. Иногда необходимо разрушить себя ради того, кто достоин возродиться. Восстать из осевшего пепла, словно феникс. И Сон был готов пойти на это. Он уже был сломан. — Прощай, Ли Минхо. Я люблю тебя. От начала и до самого конца, — на грани слышимости прошептал Сон, хватаясь руками в ужасе за одежду парня. — Прости меня за всё, — ответил Минхо, старательно избегая мысли о том, что это конец.       Палец слегка надавил на еле ощутимую кнопку, и в этот же момент Сон издал последний всхлип, замирая. Его голова чуть откинулась назад, глаза в одночасье потухли и стали чёрными, мёртвыми, а побледневшие губы приоткрылись. Руки безвольно упали вдоль его тела. Всё застыло. Словно и время перестало нестись вперёд. То чувство одиночества и страха сильнее сдавило горло, пока ощутимой змеёй тугая красная нить продолжала блуждать меж вен, причиняя яростную боль. Слёзы катились по щекам неостановимо, пока глаза созерцали увядшую навеки красоту и нежность. Сон терял свои краски, превращаясь в чёрно-белое творение уже больного, разрушенного на крупицы пыли сознания. Напоследок Ли вновь прикоснулся к бесцветным губам юноши, но тот лёд, источаемый некогда податливым, ласковым телом напугал, заставил отступить. — Прощай, мой милый Сонни. Спасибо, что подарил мне шанс быть счастливым. Вновь.       Медленные шаги к двери. Металлическая ручка мерцала тусклым светом, пока пепел повсюду оседал всё с большей интенсивностью, устилая безумный мир собой: всё истлевало. Лёгкое нажатие, неуверенное движение, чтобы приоткрыть дверь, откуда сочился свет, и тот сразу же ослепил. В ушах зазвенело и запищало, доносились чьи-то громкие голоса, что заставило резко осесть на пол под натиском адской смеси звуков. И только Минхо захотел обернуться, чтобы в последний раз взглянуть на нежное лицо Сона, как всё неожиданно померкло.       Несколько секунд темноты и тишины. Резкий, болезненный вдох под сопровождение невнятного крика. Минхо распахнул глаза. И его взор столкнулся с белыми стенами и ярким светом, пока тело камнем застыло на постели. Трубки в его горле не давали вдохнуть нормально, провода сковали в движениях, и только страх вынуждал продолжать скулить и хрипеть от ужаса. Непонимание происходящего и полное отсутствие ощущения себя в пространстве приводило к ещё более насыщенному безумию, взрывая вены мрачным холодом смерти. Он задыхался, кашлял, чувствовал как слюна вытекала изо рта, но не мог поднять руки, поэтому хрипел. Глаза закатывались, он чем-то давился и никак не мог полноценно вдохнуть, а вскоре и боль, пронзающими плоть и кости волнами, возбудила в нём реальность происходящего, вот только от этого стало ещё страшнее. — Минхо! Очнулся! — знакомый голос, но Ли ничего не видел, кроме белого потолка, пока его выгибало на простынях. — Позовите скорее врача! Минхо, Минхо, Минхо, наконец! Не шевелись, пожалуйста!       Кое-как, с застывшими слезами на глазах, Минхо удалось посмотреть чуть вперёд, чтобы в тот же миг столкнуться взглядом с перепуганным Чаном. Каждый звук стал доноситься будто из-под толщи воды, а действия прибежавших людей, что столпились вокруг, замедлились. Всё поплыло, а лёгкие вспыхнули огнём, едким жжением. Чужие прикосновения, провода, иглы под кожей, ленты, пищащая аппаратура, дикий ужас, как последствие. Глаза прикрылись. Открылись. Вновь сомкнулись под тяжестью разрывающей тело боли. Голова повернулась ещё немного в сторону. Испуг ядом по венам: на соседней койке лежал Джисон. Мертвенно-бледный, будто неживой.