Его творения

      Тонкую шторку быстро затянули, отгораживая бессознательное тело Джисона от наполненного ужасом взгляда Минхо. Ни единого слова до Ли не доходило, ведь всё происходящее вокруг скатилось просто в фоновый шум и несогласованные меж собой действия мельтешащих возле него людей. Глаза по-прежнему были направлены туда, где парень увидел Хана. Стеклянным взором он пялился в светлую ткань, пока из его горла вытаскивали трубки, что-то открепляли от рук и касались, казалось, везде, вот только было всё равно. Из пелены отстранения рассудка от реальности Ли вывело лишь ощущение того, что он начал задыхаться. Лёгкие вновь и вновь загорались пламенными искрами, будто выжигая изнутри плоти отвратительный рисунок боли и страданий — мало кислорода. — Вы можете дышать сами, успокойтесь, — донёсся чей-то низкий голос. — Расслабьтесь и позвольте себе самостоятельно вдохнуть.       Ничего не вышло, потому что было дико больно и страшно от сдавливающего ощущения в глотке, будто там всё ещё что-то находилось и попросту отбирало возможность дышать. Ему слабо надавили на грудь, вынуждая улечься на спину, приподняли голову за подбородок и слабо помассировали горло. Палец в латексе надавил на нижнюю губу, тем самым приоткрывая рот, что, наконец, помогло Минхо втянуть в себя воздух, пусть рвано и судорожно, но лёгкие стали обогащаться кислородом — сознание перестало разрываться в ужасе. Из глаз катились слёзы неостановимым потоком, и Ли смог почувствовать это только тогда, когда чужие руки исчезли с его тела. Расплывчатая картинка белого потолка с несколькими лампами стояла перед взором опустошённым и почти безжизненным. Из черно-белого кошмара, пропитанного ложью и собственным безумием, Минхо снова попал в кошмар, только более реальный, слишком пугающий своим цветом и насыщенностью. И понять, где было хуже, не представлялось возможным — всё было излишне затуманено и размыто в границах осознания. «Сонни» — пронеслось в голове молнией. И то, что Ли впал в лёгкую истерику, содрогаясь всем телом, сам он понял далеко не сразу, только когда рядом заметил Бан Чана, слегка нависающего над его постелью. Лицо парня вроде знакомое, но между тем и совсем чужое: бледное, с тусклыми глазами, чьи уголки были слегка опущены, и слабой полуулыбкой. — Эй, приятель, всё в порядке. Ты пришёл в себя! — даже сквозь пелену собственных рыданий Минхо смог заметить, что и Бан ронял крупные слёзы из тёмных глаз. — Через несколько минут тебя отвезут на обследования, поэтому не стоит ничего бояться. Теперь всё будет хорошо. — Х-х-хё…н, — попытался выдавить из себя Ли, однако тот звук, что вырвался из горла, был больше похож на скрежетание чего-то отвратительного. — Х…Х-а-Ха-Хан.        Чан обернулся чуть в сторону, где за шторкой стояла ещё одна койка. И, покачав головой, снова обратил всё своё внимание на измученного комой парня. Заострил взгляд на исхудавшем лице, покрытым мелкими ссадинами, уже доживающими свои последние дни; на разорванных уголках губ, потому что Минхо слишком остервенело пытался сделать хоть что-то, пусть и неосознанно, когда пришёл в себя, а вся подведённая к его телу аппаратура скорее ранила, чем приносила пользу; на спутанных, вновь грязных волосах, ведь прошло достаточно времени с последнего раза, когда хоть кто-то за ними ухаживал нормально. Бóльшая часть тела была спрятана за тонким больничным одеялом, хотя взгляд проскользил и по изодранным рукам, лежащим поверх ткани, где виднелись остаточные желтоватые следы от кровоподтёков. — Джисонни, — парень выдохнул и опустил голову, чтобы не видеть бездонного взгляда карих глаз, — не с нами. Но все его показатели в норме, — заверил он, слабо улыбнувшись. — Будем верить, что тоже скоро придёт в себя.       Минхо нахмурился, прежде чем заплакать сильнее, отчаянно громко всхлипнув. Картина в голове не желала и на мгновение сложиться воедино. Вот он только был в своём доме, целовал уютного Сонни, а тот доверчиво ластился под руки и смотрел своим преданным взглядом круглых глаз, обрамлённых непорядочно длинными ресницами, чтобы теперь, в непонятное мгновение запутанного времени, оказаться в больнице без возможности самостоятельного передвижения. Его тело было ужасно тяжёлым, и он даже руку поднять не мог, лишь слабо шевелить пальцами удавалось без особых усилий. Спина выгнулась, простыни неприятно зашуршали — Ли хотел встать, но довелось ему только невнятно простонать от пронзающей каждую клеточку его тела боли. Тёплая рука опустилась на его плечо, невозможно слабо надавливая, чтобы после слегка погладить в успокаивающем жесте. Пришлось снова собраться и сфокусировать взгляд на рядом сидящем Чане. Только в ту мимолётную секунду вечности, когда их глаза встретились, Ли осознал: он абсолютно не знал этого человека. Перед ним сидел просто Бан Чан. Друг и коллега Джисона. Ведь в реальном мире они абсолютно не были близки, за исключением нескольких ночей искреннего общения, и одной, той единственной со слезами и скулежом, залитой алкоголем в баре Сеула. И мог ли Минхо соотнести образ старшего из своей фальшивой жизни с тем парнем, сейчас смотрящим с искренней тревогой и заботой?       В палату зашли несколько врачей и под раздосадованный взгляд Чана Минхо увезли на обследования, не дав даже возможность хотя бы немного сосредоточиться на мысли, что весь тот мир, всё то, чем он жил последние месяцы — фантазия и воображение, игра разума, не более. Грубо и болезненно снова тиски сжались на горле: а сколько времени прошло в реальном мире? Ли безвольной куклой лежал на койке, сосредоточенный на ощущении себя в пространстве, пока множество чужих рук трогали его тело, раздевали, изучали и осматривали, где-то с силой нажимали, отчего боль разрядами проходилась по коже. Мельтешащие лица, громкие голоса, звуки работающей аппаратуры — всё такое безликое. Страх никуда не ушёл. Чувство животного ужаса никуда не делось: Минхо не мог больше верить себе, не мог понять в каком из миров находился в данный момент. А вдруг снова больная фантазия? Может, он умер? И застрял в каком-то аду, где всё ещё не было Джисона. Глаза раскрылись, когда на грудную клетку болезненно надавили: хрип и скулёж вырвались из, казалось, разодранного горла. Своё обнажённое тело Ли вовсе не узнал. Оно было уродливым, истощённым, но самое главное, разбитым. Огромное пятно гематомы тянулось по боку, пусть и было заметно, что уже постепенно стиралось с фарфоровой кожи. «Это реально!» — подумалось Минхо, когда он вспомнил, что видел себя в том мире с этой травмой. И даже больше — он чувствовал боль и тогда, и сейчас. — Это поразительно, — чужой голос вновь отвлёк от постепенного осознания происходящего, — вы очень быстро восстанавливаетесь! Ещё неделю назад ваши показатели были ужасны. Мы даже представить не могли, что в ближайшее время вы выйдете из комы.       Минхо с трудом повернул голову в сторону врача, который без зазрения совести водил холодным аппаратом ему по животу и ногам, что-то иногда отмечая на мониторе компьютера. Пришлось глупо пару раз моргнуть, потому что смысл сказанного ощущался каким-то бредом. А ещё жаждалось прикрыть своё абсолютно нагое тело, стоило Ли поймать на себе взгляды медицинских сестёр, стоящих поодаль от койки, но всё, что получилось — шумно вздохнуть: руки не слушались. — Ваше тело в приемлемом состоянии, думаю, если в эти несколько дней начнём делать физические и гимнастические упражнения, то к концу месяца вы точно встанете на ноги, — на нотки радости в чужом голосе Ли умудрился улыбнуться одними уголками губ. Может, это всё не сон? — Сделаем МРТ и КТ. Нужно оценить последствия диффузного аксонального повреждения мозга. Но вы нечто, — врач впервые посмотрел в глаза напуганному парню, — по вам хоть диссертацию пиши.       Все попытки что-то сказать провалились, как и желание хоть какого-то физического действия — бесполезно. Врач на это покачал головой и осторожно прикоснулся вновь в обнажённой груди, чтобы пальцами от ключицы провести к самому запястью правой руки Ли. Всё ощущалось и чувствовалось слишком ярко — нервные окончания были в порядке. Его руку согнули в локте, плавно разогнули, позволяя прочувствовать застывшие мышцы и тянущую боль. — Не торопитесь сделать всё и сразу. Мышцы атрофировались, голос восстановится со временем. Для вас будет важно начать нормальное питание, думаю, ваш друг позаботится об этом. За долгое время, что вы тут провели, он практически не покидал стен больницы. Как и все ваши друзья и родственники. Думаю, эти дни у вас будут перенасыщены посещениями. — Ха-а-Хан-Джи… — Господин Хан? — Ли слабо кивнул, пока худые руки девушек облачали его в больничную одежду. — Нет прогнозов. Он поступил к нам в сознании и даже мог передвигаться самостоятельно, несмотря на то, что почти был лишён зрения. Осколки лобового стекла почти уничтожили его левый глаз, — врач смотрел, казалось, прямо в душу Минхо, вещая ужасные слова. — По настоянию ваших семей мы положили вас обоих в одну палату, когда перевели вас, господин Ли, из реанимационной. И господин Хан буквально не отходил от вас, игнорировал все свои травмы, и даже на операцию его пришлось уговаривать. Переломы были незначительные, его жизнь была вне опасности. Но потом у него начались проблемы с сердцем. Сказалось множество факторов, катализатором которых стали не долеченные болезни ранее. Переносить его истощённому телу это всё было нелегко, поэтому родители господина Хана подписали разрешение на введение его в медикаментозную кому для проведения нескольких операций на сердце. Мы пока не можем отменить препараты и помочь выйти ему из этого состояния, потому что не так давно он пережил клиническую смерть.       Разобрать те чувства, которые загудели внутри, под самыми рёбрами, Ли не удалось ни с первого раза, ни даже через несколько часов. В голове всё пыталось сложиться в правильную картинку событий, однако он всё равно ничего не помнил. Не помнил аварии, как забирал Хана, что, вообще, происходило. Оставалось лишь догадываться, почему его сознание просто выбросило эти моменты, оставляя ощущать себя живым так долго. Воспоминания о Японии были слишком реальными, он отчётливо мог сказать, что покупал билеты, садился в самолёт. И как этого могло не быть? А теперь мысль о том, что Джисон пережил клиническую смерть, и он попросту мог не выбраться из своего состояния, вновь и вновь возвращала в тот придуманный мир, туда, где было хорошо в последнее время. Туда, где был Сонни. Сумбур в голове не стихал ни на секунду, старательно и бережно подначивая страх продолжать поджигать вены ужасом.       В палате Минхо встретил Бан Чан. И он, наконец, смог рассмотреть небольшой диванчик в углу комнаты, где, видимо, парень спал. Сама палата была отвратительно белая, слишком яркая в своей чистоте, а её теплый свет лишь создавал иллюзию уюта и комфорта. Хотелось домой. Но был ли теперь у него дом? Штора по-прежнему закрывала полностью койку, где лежал Джисон, но открыть её и заглянуть туда отчего-то было боязно — вдруг там никого не окажется? И когда последняя медсестра покинула палату, Минхо выдохнул, вздёргивая голову к потолку: всего было слишком. Перенасыщение событиями, моментами, эмоциями, ощущениями давило на осколки сознания, будто желало их втоптать в плоть сильнее и глубже. То ли для того, чтобы Минхо мучился, то ли для того, чтобы, наконец, всё вспомнил и постарался вернуть себя к исходной точке. Но где эта точка была? Обилие вопросов и мыслей отвратительными потоками роились в голове, жужжа и сжирая друг друга. Даже представления о том, пусть этот мир и был тем самым реальным, как дальше нужно жить и что необходимо чувствовать — не было. Столь долгое время Ли сосуществовал со своим безумием в строго обозначенных рамках, ступал по определённым правилам игры, а теперь это всё оказалось не более чем забавой рассудка, полетевшего механизмом рациональности. Простая мысль о том, для чего и почему именно так его сознание воспроизвело всё в голове — терялась среди множества других: почему погиб Джисон; зачем нужно было стать другом Чана; как в его внутреннюю вселенную пробрался Хёнджин, с кем пусть он и был в дружеских отношениях, но тот и вовсе не знал Хана. Из Ли вырывалось злобное сопение. Ему так жаждалось нажать какую-нибудь кнопку, чтобы отключить себя, но, увы. Так подло он смог поступить только с Сонни. Сонни. Слеза скатилась по бледной щеке. — Ты как? — Чан подтянул стул к кровати и осторожно взял руку младшего в свою, поглаживая. Только сейчас Ли заметил кольцо на своём пальце. Он помнил тот момент, когда надевал его в попытках понять, есть ли ещё хотя бы крошечный шанс у него и Хана. — Я рад, что ты вернулся. — Не… Или… Чёрт, — поморщившись, Минхо указал взглядом на стакан с водой, покоящийся на невысокой белой тумбочке. — О, конечно, да, — старший поднёс холодное стекло к бледным губам, приподнял голову Ли и позволил тому заглушить жажду. — Лучше? — Определённо, — голос тихий, словно чужой. — Как… Расскажи… — Я даже и не знаю с чего начать, — потупив взгляд, Бан посмотрел в огромное окно, за которым уже сгущались сумерки. — Наверное, первое, что нужно сообщить, завтра придут твои родители и родители Джисона. Думаю, много слёз будет, — Ли скривился, он ещё не осознал полностью реальность происходящего, а тут ещё и самые близкие люди собирались навестить. — Минхо-я, ты пробыл в коме полтора месяца.       А вот услышать такое было чем-то абсолютно неожиданным, ведь по ощущения и времени, прошедшему в том мире, кануло в небытие как минимум 4 месяца. Никакое наступление нового года ещё даже не рядом, возможно, это была какая-то внутренняя жажда, ведь на декабрьский период у него и Джисона было запланировано слишком много. Значит, по подсчётам Ли, сейчас была середина октября. Он пропустил день рождения любимого Хана. Любимого. Взгляд сам упал на шторку, а Чан проследил за этим. Тишина воцарилась в комнате, наполняя и без того лопнувшее сознание Ли ещё большей тревогой и болью. То обилие эмоций и чувств просто сосуществовали в хаосе и диссонансе — всё ощущалось бредом сумасшествия и полнейшего безумия. Слеза, очередная и предательски горячая, скатилась по виску и сгинула в мягкости подушки. Успелось даже подуматься о том, что Минхо был крайне отвратительным человеком в прошлой жизни, за что теперь претерпевал всё с ним происходящее. Ком в горле не позволял более проглотить слюну и нормально втягивать воздух ртом. Отчего-то в тот момент вспомнилась квартира с ужасными серыми стенами, тихие просьбы прекратить и хлопок входной двери. А потом перед глазами снова предстал Сонни — образ Хана, выдуманный, сотворённый из лучших и худших качеств самого дорогого сердцу человека. Невинность в абсолюте, кою Ли погубил вновь своими же руками. И почему судьба просто не убила его в аварии? Неужели эти издевательства намного привлекательнее? Видимо, всё намного сложнее и глубже — ответов на поверхности Минхо не находил. — Хочешь увидеть его? — Минхо заплакал вслух от этого вопроса и кивнул. — Хорошо.       Медленно и как-то нерасторопно Бан Чан подошёл к соседней койке. Расстояние между двумя кроватями было совсем небольшое, что пугало и радовало одновременно: лицо Хана можно было лицезреть теперь ясно и отчётливо. С неприятным шорохом ткань была отодвинута, открывая раскрасневшимся глазам Минхо того, по кому он пролил столько слёз и пережил столько болезненных моментов, пусть и всего лишь в своей голове. Всё то, что с ним происходило там, по ту грань реального мира, вновь нахлынуло на него волнами в жажде утопить. Ведь оно не было лишено истины: он потерял Хан Джисона. Рука потянулась вперёд, скользя кожей по грубой ткани простыни, словно Минхо хотел коснуться, однако кисть просто безвольно упала с постели, свисая — на большее сил не хватило. Пепельные волосы заметно отросли и превратились во что-то неопрятное; на глаза была натянута тугая повязка, с одной стороны заметно пропитавшаяся кровью; в рот вставлена трубка, зафиксированная плотно тонкими резинками: он не мог дышать сам из-за состояния, в кое его ввели; руки, лежащие поверх одеяла заметно уменьшились, похудели, но, приподнявшись с помощью старшего, Минхо смог заметить на безымянном пальце левой руки такое же кольцо, как было и у него. — Моя была инициатива, — промямлил Бан, — чтобы кольцо было надето. Мне казалось, так будет правильнее, чем оставить его где-то в ворохе ваших вещей.       Сердце болезненно сжалось при виде такого Джисона: хрупкого, бледного, будто ненастоящего. Кукольного. Его губы были разомкнуты и потрескавшиеся, что местами даже можно было заметить мелкие ранки, потому что трубка и резинки травмировали кожу слишком небрежно. Совсем маленький он лежал на белых простынях, худой и изуродованный, словно вовсе и не собирался однажды подняться с постели, стянуть повязку и распахнуть свои очаровательные глаза, всегда наполненные жизнью и огоньками радости и любви. Даже осознание того, что Хан жив, не грело душу, не заставляло надежду на счастье шевелиться в груди — всё блёклое, ледяное, мёртвое. Подушка парня была усеяна разноцветными плюшевыми игрушками, а на тумбочке возле койки стояла невысокая ваза, в коей расположился объёмный букет альстромерий. Минхо созерцал мальчишку, чувствуя как нить под кожей натянулась настолько, что была готова лопнуть вот-вот, но то чувство, та безграничная, яркая, искренняя любовь ей не позволяла. Спустя такое множество испытаний, боли и отчаяния, Минхо нашёл свой дом. Вернулся к своей бесконечно тёплой, пылкой, восторженной вселенной. Всего лишь нужно, чтобы она пробудилась от долгого, жутко тёмного сна. И два мира снова сольются воедино. Минхо хотел верить в это, ему было нужно верить в это, чтобы жить. — Спасибо, — Ли вновь лёг на подушку. — Ханни… — Ох, знаешь, если бы ты слышал, как он тут сходил с ума. Не понимаю, как мы всё это выдержали.       Нежными движениями парень отодвинул чёлку с бледного лица Джисона, слабо оглаживая доступные участки кожи, а после проводя подушечками пальцев по повязке на глазах. — Ему удалось спасти зрение, по крайней мере на один глаз точно, — он присел на край узкой кровати. — Малыш так много плакал, так сильно винил себя за всё. Каждый день сидел возле тебя, что-то рассказывая и придумывая. Умолял открыть глаза и плакал, плакал, плакал. Пусть было больно, пусть слёзы смешивались с кровью, он всё это игнорировал, — Ли с трудом проглотил вязкую слюну. — Когда Джисон понял, что против его воли, ему предстояло погрузиться в кому, он на коленях передо мной стоял и просил присмотреть за тобой. На протяжении всех этих дней с момента аварии всё, что он делал, умолял всех и каждого спасти тебя. И страдал от того, что сам мог ходить и дышать, а ты нет, будто это его вина. — Хён… — Однажды я застал его читающим тебе письмо, — Бан опустил голову, роняя слёзы, — и то, что там было написано… Я знаю, что ты натворил. Мне стыдно за то, что я это услышал. И что услышал многое другое. Минхо-я, он так сильно любит тебя. Всё это время он так отчаянно нуждался в тебе, — пауза в судорожном выдохе и дрожащее поглаживание тонкого запястья безмятежно спящего парня. — Тот день перед первой инъекцией был сущим адом для меня и Чанбина, потому что мы оба находились здесь. Малыш просил у тебя прощения, говорил, что слаб, что сдался. Хотя оттягивал момент до последнего, пока тебе не стало лучше и твои показатели не пришли в норму. Ругал тебя за то, что ты даже не пытался выкарабкаться, словно всё бросил на самотёк, а потом без умолку вторил, что устал от всего, от боли в груди. От того, что не мог полноценно видеть твоё лицо. Он очень плохо выглядел, словно ходячий труп. Пустая оболочка. Даже в какой-то момент перестал с нами разговаривать, а после уснул… И больше не проснулся. А я ничего для него не смог сделать. Ничего! Ты простишь меня за это? — Чан, я… Мне тяжело… — воспоминания потоками перемежались в голове, созидая царство хаоса. Каждое слово отзывалось в памяти слишком ярко: всё было, всё правда было. И Хан, приходивший к нему в ночи, говорил, что устал, что ему плохо. Реальность и ложь, оказывается, слились воедино, создавая иллюзию полнейшего безумия, но при этом и насыщенности фальшивой жизни. Словно они оба были мертвы для настоящих себя. — Из-зв-в-вини. — Да, конечно, понимаю, — старший поднялся с постели Джисона и ласково вновь погладил его по щеке, чтобы после затянуть шторку обратно. — Тебе бы поспать. Я буду с тобой до самого конца. — Ты был со мной всё это время, — слова вырывались с болью и хрипом, но Минхо не хотелось молчать, лишь слёзы продолжали течь по щекам предательски. — Ты был внутри моей головы. Я слышал тебя. Ты говорил. Много. Помогал. Выйти. — Правда? — как ребёнок обрадовался Бан. — Я думал, это всё выдумки, что люди в коме слышат тех, кто с ними разговаривает. Но мне хотелось быть рядом. Особенно, когда Джисон чуть не… — испуганный взгляд. — Я всё знаю, хён. Клиническая смерть. — Его сердце перестало биться. И эти несколько мгновений… Знаешь, я думал, что умру следом, если его не станет. В моих глазах Джисон открылся абсолютно иным за все те дни, которые мы провели в стенах этой «тюрьмы». Но его просьбу я помнил, поэтому продолжал разговаривать с тобой, ухаживать, — Бан Чан тяжело вдохнул спёртый воздух палаты. — Твоя мама, правда, совсем не в состоянии для этого. Они здесь, в Сеуле, живут с родителями Хана в моей квартире. Их мне тоже тяжело видеть, поэтому я перестал туда ездить. — За что?.. — Минхо сомкнул тяжёлые веки. — За что… — Давай я попрошу медсестру снотворное тебе вколоть? — тихо предложил Чан. — Тебе бы поспать. Слишком много всего, наверное. Я позвоню твоей маме. — Да, пожалуйста. Хочу, чтобы мысли замолчали, — Ли говорил медленно, выплёвывая каждое слово. Бан лишь кивнул и поторопился покинуть палату. Минхо же решил, что подумает обо всём позже, напоследок снова взглянув на светлую шторку.