Очень благие знамения

Первое, о чем он подумал, когда проснулся – вода. Жутко хотелось пить, и, покрутив головой, Женька увидел стакан, оставленный на столике. Быстро вылакав его до дна, он огляделся кругом и вспомнил – все до мелочей. Господи, какой стыд – он насвинячился за счёт босса, вынудил того притащить к себе домой пьяное тело, а потом ещё и ныл, как сучка, вынуждая себя убаюкивать. Позор, какой позор… Самого горемычного Вовку нигде не было видно. В квартире стояла тишина, и Женька полез за телефоном, посмотреть, который час. Телефон нашёлся в кармане, но был разряжен в нулину, и пришлось выпутываться из одеяла, чтобы найти какие-нибудь часы. Голова, на счастье, почти не болела, только слегка кружилась – вот они, прелести возраста. Женька проковылял в коридор и наугад выбрал дверь, которую принял за ванну, но сразу понял, что ошибся – это была дверь в Вовину спальню. Самого Вовы там не было, но было понятно, что ещё недавно он там спал – постель была разобрана и смята, одеяло комом валялось в ногах, а подушка посередине. Присмотревшись, Женька понял, что то, что сначала показалось ему низкой кроватью, было всего-навсего пухлым матрасом: Вова спал прямо на полу. Другой мебели в комнате тоже не было: вещи, которые обычные люди складировали на прикроватной тумбочке – книга, пачка носовых платков, чашке с остатками кофе – ютились рядом, а скромный гардероб был развешен на рейле, вернее, кое-как свален поперёк перекладины. Комната Вовы напоминала скорее логово девочки-подростка, чем спальню главного редактора авторитетного издания. Осмотревшись, Женька понял, что вся квартира была такой в принципе – из мебели в доме был только тот самый злополучный диван, столик возле него и кухонные тумбы с холодильником. На кухне не было даже плиты – видимо, ее заменяла микроволновка. Ни телевизора, ни прочих бытовых радостей обжитого жилища в квартире не наблюдалось. Как будто Вова переехал туда совсем недавно и ещё не успел ничем обзавестись. Часов в этом упадке, конечно же, не нашлось, и Женька забрёл в ванную, умыться. Там тоже было пусто, как в морге – одно полотенце, одна зубная щётка, всего строго по одному: шампунь, гель для душа, зубная паста, пена для бритья… а вот станка было два. Женька удивился такому раскладу, но не очень понял причину. Ополоснув лицо и освежив пивной фестиваль во рту найденным, на счастье, зубным эликсиром, Женька услышал звук открывающейся двери. Он осторожно выполз наружу, как нашкодивший кот, потому что разом вспомнил все свои прегрешения и прибавил к ним беспардонную инспекцию полупустой квартиры. Именно из-за скромной обстановки и казалось, что он сделал что-то жутко неприличное. Вова стоял в прихожей и стаскивал кроссовки, наступая на задники. Ниже был одет во что-то странное, вроде коротких шорт, натянутых поверх женских велосипедок, а сверху – в мятую, пропотевшую насквозь серую футболку. В руках у него шуршал крафтовый пакет, и несло оттуда – Женька почувствовал – едой. – О. Проснулся, – фыркнул он, приметив воровато высунувшегося из-за угла Женьку. – Я думал, ты до обеда продрыхнешь. Иди сюда, я пожрать принёс. Женька послушно потрусил в комнату и, пока Вова намывался в душе, заглянул в пакет. Там лежали два пухлых, топорщащихся прожаренным беконом и салатом, сэндвича и два таких же увесистых обсыпанных сахаром пончика. Тут Женька понял, что жрать хочется неимоверно, и в два укуса заглотил свой сэндвич. Помимо бекона, в нем оказался ещё и кусок холодной говядины, поэтому вышло очень сытно. Он облизывал пальцы, когда Вова вернулся в комнату и застал его за этим неблагородным занятием. – Приятного аппетита, – хмыкнул он, вытирая волосы полотенцем. Женька поднял глаза, да так и застыл с пальцем во рту: Вова явился его взору в одних только шортах, выставив напоказ всю остальную свою красоту. А посмотреть было на что: вся его внешняя стройность, казавшаяся данью ускользающей юности, на поверку состояла из крепких, ладных мышц. От пупка вниз текла темная дорожка волос, но все остальное выше пояса было чисто сбрито, причём без всяких признаков раздражения. Ноги он, слава богу, не брил, но они все равно смотрелись, как спертые у какой-нибудь античной скульптуры: икры красиво выдавались, а ступни были маленькие и ровные, как раз идеального размера для его невысокого росточка. – Хватит пялиться, – беззлобно усмехнулся Вова, которому Женькино бессовестное любование явно польстило. – Я не пялюсь, – мигом стушевался Женька и уставился на промасленный пакет. Вова подошёл и спокойно уселся рядом, вытащил свой сэндвич и принялся есть, жадно и торопливо, но как-то удивительно аккуратно. – Пончик бери, – велел Вова. – Тебе нужен сахар. – У меня нет похмелья, – фыркнул Женька. Похмелья и правда не было, но он не знал, куда деть глаза, потому что за вчерашнее было очень-очень стыдно. – Тогда я тебе завидую. Если бы я столько выпил, я бы вообще не проснулся. – У меня быстрый метаболизм, – радостно сообщил Женька, довольный, что хоть в чём-то превзошёл своего патрона. – Ты бы свой метаболизм в душ сводил, – как ни в чем не бывало отозвался Вова. Женька тут же отодвинулся, уловив намёк, хотя стало обидно. – Вот только одеть мне тебя не во что. Но хочешь – это кину стирать. Правда, сохнуть будет долго. Ты торопишься? – Да не особо… – летом у Женьки особых дел не было, и его единственной работой была газета, так что торопиться было некуда совершенно. – А ты? – А мне надо в редакцию к девяти. Но если хочешь – оставайся. Красть у меня, как видишь, нечего. – Ты думаешь, я красть буду? – Не будешь. У тебя физиономия честная. Вова загнал Женьку в душ, а когда тот выбрался оттуда, нацепив на себя единственное, что более или менее пришлось по размеру – Вовкин купальный халат, который куце заканчивался где-то над коленкой, – и волоча в руках груду скомканной одежки, словно каторжник на этапе, он уже носился по квартире с джинсах и рубашке и сиял, как кинозвезда. Стиралка притаилась в одной из тумб на кухне, и Женьке было велено свалить туда свои тряпки. Едва он высунул оттуда нос, перед ним материализовалась кружка. Судя по запаху, Вова где-то намутил кофе, вот только где – оставалось загадкой. Но жаловаться было западло – не каждый день Женька получал такое гостеприимство. А если по правде – вообще никогда не получал. – Вов, ты, это… – Пробормотал Женька в чашку, – прости меня… за вчерашнее. Я не подумал что-то… я обычно так не напиваюсь, честно. – Ой, да перестань, – Вова отмахнулся. Он стоял, теребя в руках свою кружку, оперевшись бедром на край тумбы, и смотрел на Женьку с какой-то странной гордостью. – Я в твои годы чего только не творил. Если ты до двадцати ни разу не наебенивался в сопли – считай, молодости у тебя не было. Женька примолк, не давая сорваться очередному оправданию – не в такие уж и сопли он был, но тогда бы пришлось выдумывать, почему он так капризничал, заставляя Вову сидеть возле него перед сном – а он даже реальной версии не знал. Босс явно не злился – стал бы иначе он так заботиться, да ещё и оставлять у себя, – к такому Женька не привык, и на секунду размечтался, как было бы здорово, если бы его так баловали каждое утро. А потом резко понял, на что похоже его желание, и разом густо покраснел. Конечно же, у них бы были прекрасные утра с кофе и пончиками, если бы он оставался у Вовы не пьяным телом на диване, а вполне живым и… – О чем задумался? – Вова нашёл время выдрать его из размышлений, и от этого в его голосе послышалась издевка. Женька с трудом сглотнул и вытаращился на него, недоумевая, читает ли Вовка мысли или просто решил заполнить паузу. – Ты… слишком добрый, – пробормотал он, стараясь не палиться. – Другой бы меня выставил нафиг, а ты вон, кофе варишь… – О, – Вова фыркнул, и вовсе не радостно. – Я не добрый. И не думай, что я каждого вот так обхаживаю. – А почему меня? – Спросил Женька без задней мысли, и тут же почувствовал на себе тяжёлый, сверлящий взгляд: Вовины глаза, такие тёплые ещё секунду назад, недружелюбно почернели. Он оставил кофе подальше, будто опасаясь, что кружка опрокинется на пол, оперся обеими руками о тумбу и как-то решительно выпрямился, будто готовясь к драке. – Ты мне понравился, – сообщил он таким голосом, каким извещают о серьёзном неизлечимом диагнозе. Женька почувствовал неладное, но не понял до конца, что. – В каком смысле… понравился? – Тупо переспросил он. – В прямом. Я начинаю на тебя западать как на мужика. Поэтому и добрый. Я, правда, не думал, что ты так быстро здесь окажешься, и явно не предполагал, что тебя на себе тащить придётся, но… зато я понял, что ты мне даже бухим нравишься. А это мало кому удаётся. Женька застыл, пытаясь переварить услышанное. Переваривалось с трудом – вернее, вообще никак дальше глотки не проходило, будто ему только что сказали, что земля квадратная и стоит на кошачьих лапках. – А это… правилами не запрещено? Это было почему-то первым, что состряпал Женькин перегруженный мозг. Не ужас от того, что его клеит мужик, не смущение и даже не полагающееся натуралам отвращение, а это. Больше всего и прежде всего Женька боялся, что из-за этой ситуации у него – или даже не у него, а у Вовки – будут проблемы с работой. Видимо, психика запустила какой-то защитный механизм, иначе стал бы Женька первым делом спрашивать о такой ерунде. – Какими правилами? – Растерянно буркнул Вова. Его Женькин вопрос, похоже, тоже застал врасплох. – Редакции… Вова посмотрел на него, как на дурака, и вдруг улыбнулся, будто ничего приятнее ему в жизни не говорили. – Я и есть правила этой редакции, – выдал он, сияя. – Не волнуйся, тебя точно никто не тронет. Даже если ты окажешься мудаком и разобьёшь мне сердце, я тебя не уволю. Общаться мы с тобой, правда, будем через Ленку, но… в общем, я разделяю работу и все остальное. Женька прикусил язык – и угораздило же его спросить именно так, что Вова расценил это как согласие. Но сдавать назад было поздно. Во-первых, у Вовы так загорелись глаза, что у Женьки сердце сжималось, едва он подумал его обломать. А во-вторых, и тут спорить было глупо, от Вовкиного признания его будто слабым током прошибло. По всему телу расползлось что-то приятное, будто его гладили мягким перышком изнутри. – Жека, не молчи, – тут уже сам Вова разволновался. – Я тебя правильно понял? Ты не возражаешь? – Я… – Женька вдруг разом ощутил всю свою нелепость – стоит тут, подобранный буквально с улицы, прикрывается нелепо кукольным для него халатом, и пытается выдавить из себя что-то осмысленное на тему, о которой ни разу в жизни не думал. – Я… я не знаю… – Чего не знаешь? – Воздух будто весь наполнился Вовкиным напряжением. – Тут либо да, либо нет. Дурить мне голову не надо. – Я не знаю… как это. Я… – тут Женька зажмурился и напрягся, будто нырял в воду солдатиком, – я дрочил на тебя в общажном душе, я пялился на тебя, когда ты вышел в шортах, со мной в жизни такого не было и я не понимаю, что происходит, поэтому я не знаю! Наступила тишина, и он осторожно приоткрыл один глаз. Вова – и когда только успел подкрасться – стоял прямо перед ним и улыбался. Он и правда был низкий – ниже Женьки на целую голову, – но в этот момент казалось, будто это он великан, а сам Женька – совсем крошечный. – А что ты представлял? – Спросил Вова ласково и потеребил отворот халата. – Тебя представлял, – заливаясь краской, выдавил Женька. – Думал, что ты в постели пиздишь не затыкаясь, и представлял, как ты меня просишь. – О чем прошу? – Голос у Вовки был мягкий, вкрадчивый – ну чисто Мефистофель. – Глубже и сильнее… слушай, хватит меня мучить, – Женька вырвался и метнулся в угол, будто там его Вовка не достанет. – Мне надо подумать, ясно? Я вообще до твоего появления о мужиках не фантазировал, и тут ты свалился на мою голову… что я должен тебе ответить? – Ну хорошо, хорошо, – сказал Вовка примирительно. – Я оставляю тебе ключи, – он вытащил их из кармана, что-то отцепил от связки и уложил их на тумбу. – Я приеду около двух. Если к моему возвращению ты ещё будешь здесь – это будет да, и ты получишь все, о чем фантазировал. Я не шучу. Я многое умею. А если нет – кинь ключи в почтовый ящик, и не ошивайся в редакции просто так, приходи только на летучки. Ну или просто не попадайся мне на глаза месяца два. Договорились? Женька с трудом кивнул, шею будто сковало судорогой. Вова, не переставая загадочно улыбаться, исчез за дверью, а Женька, не отрываясь, пялился на ключи, не понимая, что ему теперь делать.