Одинокие люди

Она шла по ночному городу. Ее шаги раздавались шипением кошек по подворотням, плески луж и чвоканье грязи под ногами напоминали чьи-то плевки, в ее выбеленных волосах отражались полная луна и мерцающие звёзды на чернильно синем небосводе, накинутое пальто темнело в прозрачных тенях. Машин уже не было, только где-то вдалеке можно было расслышать жужжание мотора. Фонарные столбы вдоль улицы горели через один, поочередно, затухая и вновь разгораясь. Дорога упиралась в заброшенные торговые ряды, окружённые металлическим забором с прутьями, изуродованными судорогой. Фасад здания трепался на ветру, отклеиваясь от осыпающихся стен. В сторону от него уходили петляющие протоптанные дорожки, ведущие к реке сквозь растущие под раскиданными кустами шприцы, бутылки и прочее. За открытой канализационной трубой, потерявшей былую силу и красоту реки, виднелось старое кладбище, одинокое и забытое, полное отвратительных тайн и удивительных жизней. Но она шла не туда. Она шла оттуда. Движения ее ног не были спешными, мелодия ее каблуков была противна в покое ночи, она вела ее знакомой дорогой. Справа от нее возвышался пятиэтажный дом. Стоило взгляду едва коснуться его пепельных окон, как они тут же опустевали, хотя краем глаза она все равно видела их. За каждым стеклом стоял человек и смотрел на нее, следя за каждой нотой, за каждым движением ее зрачка. Жёлтым светом в доме горело лишь одно окно, оно было распахнуто настежь, внутри виднелись только жёлтые стены и книжный шкаф, разгромленный книгами с пожелтевшими страницами. Со скрипом рвущихся струн открылась тяжелая дверь, за которой она увидела роскошную парадную. С улицы не было видно, но внутри древние подсвечники держали огни на бархатных изумрудных стенах. Покрытые тяжелым багряным покрывалом бивни слона вели ее наверх. Приподнимая подол платья, оставляя грязные точки на клетчатой плитке и пушистом ворсе, она взлетела на пятый этаж. Сделанная из кофейных зерен, покрытая горьким шоколадом, единственная на этаже дверь была окольцована золотым сиянием, отражавшемся в ее глазах солнечным затмением. Они распахнулись шире, со зрачка сошла пленка, радужка прояснилась, как небо после грозы. Она вошла в квартиру, нос сломал аммиачный запах, но она словно пропустила его мимо ушей. Мотыльком она летела на свет, под сбивчивый ритм каблуков, не замечая обстановки квартиры. По стенам стекали старые обои, кривые и потрепанные, паркет подгнил, потрескивая и поскрипывая под шагами, кое-где на нем лежала скорлупа перегоревшей лампы, в углу корчился торшер, сраженный сколиозом и пылью, дверцы шкафов рвались прочь, их удерживала только серебристая паутина, между ее ног пробежал таракан, а впереди показались живые фигуры. Все это было для нее не важно: тени приглашали ее на танец под болезненным светом. Она вошла в комнату, которую видела с улицы, посередине нее спал табурет, над которым, привязанный к мигающему маяку парил обрюзглый мужчина, шатаясь и благоухая. Теперь она заметила. И мерзкий запах. И беспорядок. И темноту за окном. И серые, безжизненные фигуры, облепившие его. Их червивые, выкаченные вперед глаза, бескостные языки, тянущиеся сквозь стекло и руки, настолько гибкие и тонкие, что проникли в квартиру. Она очнулась. Она попыталась закричать. Она захлебнулась в крике. Она упала на паркет, ожившая и замершая. В квартире мигал болезненный желтый свет над двумя забытыми душами, вспомнившими друг друга.