Манящая сладость сменяется жгучей солью, нежный трепет – лихорадочной дрожью, малиновый закат – багряным рассветом, живительная фантазия – убивающей реальностью. Я просыпаюсь. Снова он, этот приторный сон, пропитанный ванильным запахом плавящегося зефира на огне, дымка от которого туманит взор и дурманит разум. В своей комнате я одна, лежу на холодной от зимнего сквозняка кровати, клубком завернувшись в одеяло, на мокрой подушке.
В начальной школе старшеклассники всегда казались страшными. Став старше, я поняла, что так было, вероятно, потому что они выглядели очень уставшими и самоуверенными, что я вижу сейчас. Мы действительно устали, но самоуверенности в нас на самом деле немного, и меньше всего её в тех, кто сильнее прочих старается выглядеть невозмутимым и сияющим. Теперь я не вижу ничего обворожительного в своих одноклассниках. Не то чтобы они были никчёмный людьми, вовсе нет, в них есть определённые качества, за которые их можно уважать или даже восхищаться ими. Дело в том, что они уже стали подобием семьи, пускай не очень дружной, любящей, благополучной. Поэтому я и представить не могла, что буду когда-либо влюблена в одноклассника.
Со своими ребятами я знакома с первого класса вот уже чуть больше десяти лет, но тем не менее никогда не была с ними близка до недавнего времени. Да, у меня были друзья в начальной школе, однако время я с ними почти не проводила, потом кто-то перешёл в другую школу, а кто-то – в другую компанию, и я осталась одна. Не зря говорят, что развитие человека возможно лишь в социуме: спустя шесть лет я осознала, что не знаю, кто я, что не уверена в существовании своей личности. Решила это исправлять и открыла себя миру. Таким образом, я заново познакомилась со своими одноклассниками, один из которых стал мне очень близким другом.
Наступили чудесные времена, полные самых ярких и резких красок, я с улыбкой вспоминаю все затеянные нами авантюры, прерванные смехом уроки, азартные споры и игры, безумные истории, которые я уже не могу отличить от выдумки. Эти детские зимние забавы – яростная перестрелка снежками посреди кабинета, занятые ёлкой ребята, самодельный пинг-понг из двух парт и четырёх учебников, баррикады из столов и стульев, расписанная иссохшим маркером доска. Особенно помнится оркестр "музыкальных гениев" нашего класса с их кривой игрой на измученном пианино, интуитивной мелодией аккордеона, подергиванием струн на сломанной гитаре и ровным побрякиванием бубна в каком-то собственном ритме. Наши переживания перед экзаменами, стычки или разговоры по душам или по приколу с учителями, списывание домашки за пару минут до звонка и остроумные ответы на прозвучавшие, но неуслышанные вопросы преподавателей, почти всегда получавшие заслуженную двойку, иногда – тройку.
Помню, как с тем самым другом мы провели лето на велосипедах: катались вдоль ночной Невы и сидели на ее сколотых гранитных берегах, ездили купаться, жарили шашлыки на выпускной после девятого, колесили с бешеной скоростью по мощеным улицам, едва не сбивая неспешных ворчливых пешеходов, протирали от длинных прогулок джинсы, в то время как северный игривый ветер раздувал футболки оверсайз. Никогда мне не забыть бессонные ночи, погруженные в омут философских размышлений о человеке, его чувствах и переживаниях – как мы пытались разобраться в себе и засыпали с рассветом, когда голова пустела и становилась легче, так и не найдя ответа. Перед началом учебного года я уехала, а когда вернулась, была уже никому не нужна. Мне нашли замену. Снова.
Я удачно игнорировала его, потому что от любого контакта, даже банального пересечения взглядов, внутри становилось гадко. Я сдерживала проявляющуюся на лице брезгливость, и, не замечая этого, продолжала на него смотреть. "Это легче, чем забыть – наслаждаться этой болью", – звучали строчки из любимой песни «Нервов» в голове. Полностью согласна с ними. Я видела человека почти каждый день, слышала его дурацкий заливистый смех, мягкий спокойный голос, наблюдала за тем, как он ухаживает за другой, думала, почему он променял меня на неё, почему не я на её месте. Я не могла его забыть.
Он не лез у меня из головы и стал появляться во снах. Каждый день он приходит ко мне с наступлением сумерек, в то время, когда на улицах загораются оранжево-розовые фонари, заходящее солнце окрашивает небо в чарующие цвета, пение птиц затихает вместе с шумом машин и прохожих, когда, бывает, слышны скрип снега под редкими шагами и лай выходящих на вечернюю прогулку собак. Его крепкие тёплые руки касаются моей шеи – на них видно каждое сухожилие, каждая вена – робкое дыхание его серьёзно, но ласково шепчет мне что-то на ухо, губы касаются кожи, обжигая её, оставляя размытые красные следы, будто разводы от акварельных красок. Я не могу найти в себе сил посмотреть на него, взглянуть в чистые серые глаза, хотя желание увидеть, что в них отражается, сводит меня с ума, и не только это желание. Движения становятся скомканными, нетерпеливыми, рваными, неосторожными, сердце, кажется, просится наружу из разогревающейся печи, которая уже раскаливается докрасна, лёгкие судорожно втягивают кипящий воздух, мозг плавится...
Буря успокаивается. Я лежу на мятой простыне, прижавшись к его груди, и слушаю размеренные удары сердца, такие же чёткие и уверенные, как и его удары в спарринге. Он так крепко меня обнимает, словно боится, что я тут же от него уйду. В его руках так тепло и спокойно. Сквозь шторы ещё доносится свет не погасших фонарей и мелькают первые рассветные лучи. Впервые мой взгляд касается его лица, он безмятежно спит.
Я открываю глаза, перед ними уже никого нет, только бесшумные солёные слезы. За окном светят лишь холодные фонари, грохочут машины и пугающе воют сирены неотложек. Вытираю слезы, заправляю кровать и по льду, снегу и слякоти иду в школу. И вперёд по новой, очередной поворот проклятого колеса, день сурка, временная петля, бесконечность – не предел. Буквально час назад он лежал в моей кровати, а теперь обнимает свою девушку, одноклассницу, что стала моей заменой. И это реальность, от неё нельзя никуда убежать, этого невозможно не видеть. К сожалению, теперь я могу чувствовать, но больше не хочу этого. Я пытаюсь смириться, оставить, отпустить, и, думаю, у меня бы получилось, если бы не эти сны. Мне страшно засыпать, ведь я знаю, что увижу ночью и на что буду смотреть на следующий день. Сердце не выдерживает разницы между диким жаром ночи и ледяной стужей дня, боль от этого перепада насквозь прожигает мою душу. Дни зациклены, мысли тоже. Слабо ощущаю этот мир и себя в нем, не хочу больше этого видеть.
***
Можно сказать, что теперь я практически не сплю. Мой сон составляет три-четыре часа, которые можно вполне успешно растянуть на оставшиеся двадцать-двадцать один бодрствования. Он стал приходить реже, но я все ещё довольно часто с ним встречаюсь. Не могу это терпеть. Стараюсь спать ещё меньше. Ужасно себя чувствую, но это физически, морально легче, значит, все хорошо.
Так было ещё несколько дней, пока он мне снова не приснился. Я уже не могу это спокойно воспринимать, он портит весь день, эти его нелепые, противоречивые выходки! Не буду больше спать, не приходи ко мне, оставь меня в покое наконец и развлекайся со своей девушкой, но не со мной.
***
Я сплю или нет? Почему он делает это в школе? Я же видела как только что на перемене он обнимал её, и после этого он так открыто лезет ко мне. Возмутительно. Меня даже дёргает от отвращения. Какой же он все-таки мерзкий человек. Хорошо, что я с ним не сошлась. Или неужели он её бросает и возвращается ко мне? В школе он стал намного чаще проводить со мной время. Мы болтаем на переменах, на уроках, я снова смеюсь вместе с ним. Я не обращаю внимания на удивленные, даже слегка осуждающие взгляды одноклассников. Я не уводила ни у кого парня, он сам ко мне вернулся. Они не смотрели так, когда он уходил от меня.
***
Последнее время он меня пугает. Как-то неожиданно на меня набрасывается, то выскакивает из-за какого-то угла, то преследует, ещё и ребят может подговорить, чтобы вместе меня разыграть. Это так весело! Хоть я и пугаюсь, но никогда на него не злюсь, хотя и пытаюсь потом отомстить, только у меня совсем не получается, потому что он ходит со мной всегда и везде. Недавно мы были на детской площадке и сели покататься на качелях. Я качаюсь, а он почему-то просто спокойно сидит, а до этого сам меня сюда тянул. Странный он стал. Но что ещё страннее, так это то, что мама не обращает на него внимания. Он можно сказать поселился у нас дома, а ей на это все равно. Наверное, потому что он с ней не разговаривает, как и она с ним, что не очень вежливо, но раз все спокойно, это не проблема.
В один солнечный весенний день мы возвращались со школы. Мы шли и как обычно болтали ни о чем. Когда мы подошли к пешеходном переходу, он увидел, что зелёный почти погас, вдруг схватил меня за руку и потянул через дорогу. В этот момент загорелся красный, последним, что я увидела, были проносящиеся мимо машины и растекающаяся подо мной лужа крови. Его рядом не было, он исчез, трус.
Я очнулась в больнице, мои глаза безжалостно слепила какая-то лампа, на койке рядом со мной с обеспокоенным видом сидел он, с другой стороны были врач и мама. Я ответила на несколько глупых вопросов доктора, как если бы была сумасшедшей, и потом он спросил, что произошло. Я рассказала про то, что он потянул меня за руку через дорогу, мы повели себя очень безответственно, и попросила не наказывать его.
– Кого? – одновременно спросили взрослые люди, следившие за мои состоянием.
– Его, – ответила я, указав на сидевшего рядом моего парня.
Они сказали, что я ещё не совсем пришла в себя и могу бредить. Ко мне ещё несколько раз приходили разные врачи и задавали одинаковые тупые вопросы, ответы на которые даже маленькому ребенку были очевидны. Когда меня выписали из этой больницы, допросы не закончились. Только я хотела объясниться с мамой, узнать зачем это все, почему они все считают меня сумасшедшей, как я попала в другую больницу – психиатрическую. До этого меня спасал он, я жаловалась ему, выговаривалась, а он меня утешал. Мне прописали кучу таблеток, которые в меня, можно сказать, впихивали, но тогда мне уже некому было на это жаловаться. Он ушёл окончательно, он больше не вернулся.
Не помню как, но снова оказалась в луже своей крови. В луже горячей крови, мантией окутывающей тело, на голом кафельном полу, от холода которого она застывала даже в моих жилах. На белом пустынном полу она казалась миражом.
