Твой политический соперник.

       Троцкий получил контузию. Глупость какая, но теперь он лежит на небольшом диванчике в купе, не в силах пошевелиться, чтобы обработать кровавую рану на щеке, а так же ногу, кажется, вообще простреленную насквозь — Лев не мог посмотреть, что с ней, так как не находил силы и приподнять голову. Тело безумно начинало болеть, в голове ужасно гудело. Троцкий и не помнит, как отказался от врача, пригрозив, что если тот начнёт ему помогать, а самого председателя Реввоенсовета увидят таким "жалким", то и доктор, и все остальные, будут наказаны по высшей мере за нарушение его приказа. Сейчас он истекал кровью, задыхаясь от боли, параллельно безумно жалея о своём приказе. Вот умрёт сейчас прямо тут, и что тогда? А ещё хуже, останется в живых, продолжая так страдать несколько дней.        Стук в дверь — назойливый и долгий. Лев открывает рот, чтобы что-то твёрдо крикнуть, но вырывается лишь грудной кашель и стон боли. Хорошо, позориться — так позориться до конца. Сейчас пойдет сочувствие, паника. Но потом он обязательно прикажет расстрелять тех, кто его ослушался – он же дал приказ!!! Дверь открывается, в купе сначала осторожно заглядывают, а после уже заходят. Троцкий лишь прижал к себе мятое серое пальто, случайно пачкая его бурой кровью с щеки.        «Постираю, если выживу,» — прошептал Лев, уткнувшись носом в серую мягкую ткань, которая пахла зёрнами кофе и немного отдавала сигаретным, въедливым дымом. Троцкий никогда и не курил что-то подобное: так ведь и пальто было не его — это пальто накинул на его плечи Иосиф Сталин ещё перед тем, как они разошлись на вокзале. Лев отправился на войну, Сталин же остался в Москве, пытаясь добиться разрешения отправиться на фронт (здоровье не позволяло. Старая травма левой руки являлась противопоказанием.)        К запаху Иосифа Троцкий привык ещё давно. Когда тот находился рядом, всегда было ощущение, словно ты зашел в прокуренную кофейню, где всегда пахнет чём-то сладким и параллельно терпким, вроде табака. Даже сейчас, в состоянии помутнения, Лев понимал что в его руках подаренное пальто товарища Сталина.        В купе раздаются шаги, встревоженные неразборчивые слова и шумное, напряжённое дыхание. К ноге Льва немедленно прикасаются, закатывают штанину, уже липкую от крови, а после временно зажимают рану своей рукой. Троцкий собирает волю в кулак и умудряется чуть приподнять голову, чтобы взглянуть на "врача", но долго взгляд удержать не смог. Увидел лишь серую фуражку и воротник чёрной косоворотки: этого хватило.        — Коба, — тихо шепчет Троцкий и заходится в кашле, почти что задыхаясь. Сталин, сидящий всё это время перед ним на корточках, достаёт из кармана бинты, которые, видимо, взял на всякий случай. Они и пригодились – он крепко перематывает ими ногу Льва, параллельно бурча на грузинском что-то о крайней неосторожности Бронштейна.        Закончив с обработкой первой раны, Иосиф резко поднимается с корточек и быстро начинает расстёгивать пуговицы военной формы Льва, чтобы та перестала его «душить».        — Дышите, товарищ Троцкий, ровно. Пуля вскользь прошла, нога в порядке, я остановил кровь, — говорит Сталин, расстегнув и две верхние пуговицы рубашки, открывая шею Троцкого. Лев болезненно глотает воздух, пытаясь задышать ровно, но ему не очень давалось это, словно дышать – самая тяжелая работа на свете.        Правая рука Иосифа осторожно скользит по шее Троцкого, как бы проверяя её на наличие повреждений, но не обнаружив ничего, кроме маленькой царапинки, Коба заметно успокаивается, касаясь его шеи уже более трепетно, словно не в силах перестать касаться.        — Что Вы делаете на фронте, Коба? — спрашивает Лев, перестав так сильно задыхаться и придя хоть в какую-то норму.        Тот лишь удивленно смотрит на Троцкого и мягко кладёт левую руку ему на плечо, словно придерживая. Троцкий слабо вскидывает брови — Сталин же понимает, что еврей не угомонится, пока не услышит ответ на свой вопрос. В этом весь Лев — даже находясь в критическом для себя положении, он умеет задавать такие вопросы, над которыми надо подумать.        — Обманом получил справку, довольны. Показали, что я годен. Довольны ответом? — улыбается уголками губ Иосиф. Взгляд его падает на его своё же серое пальто – он расплывается в улыбке сильнее. Троцкий хранит пальто, которое отдал ему Сталин? Этот факт заставил Сталина ощутить некую внутреннюю эйфорию и не сдержаться от нежного взгляда.        Лев сглатывает и поднимает руку, пытаясь её куда-то положить, но сил не было и на слабое движение — рука обессиленно падает обратно. Иосиф тут же ловит её, не позволяя больно удариться об что-то рядом.        — Куда Вы хотели её положить? Как Вам удобно? — спрашивает Коба, осторожно держа Троцкого за запястье. Троцкий встречается с ним взглядом и чуть улыбается в ответ. Сталин наклоняется к его уху, чтобы их разговоры были слышны только им двоим. — Я положу.        Лев чувствует, что усы Иосифа снова немного щекочут его в районе уха, потому вздрагивает, шумно выдохнув.        — Себе на щеку положите, — попросил Бронштейн, шевельнув рукой, которую так крепко держали. Сталин даже замер на мгновение.        — Вы не туда хотели её положить, я уверен, — говорит грузин наконец, прильнув к шее Троцкого, чтобы тот снова ощутил ту лёгкую, но нестерпимую щекотку. Это всяко лучше, чем страдать от болезненных ощущений.        — Моё дело – сказать, куда я хочу положить руку. Ваше же дело — выполнять, — парировал Лев, невольно подавшись в сторону, избегая щекотных прикосновений. Иосиф пожимает плечами и укладывает руку Троцкого на свою щёку, чуть придерживая её, но Лев и сам удерживает ладонь на чужой щеке, чуть оглаживая кожу Сталина, в мелких рубцах от оспы, кончиком пальца.       Коба довольно шепчет что-то Троцкому на грузинском — тот не разбирает и лишь гладит его нежнее, изучая каждый миллиметр кожи на щеке Сталина. Иосиф словно ради интереса касается губами шеи Льва, слыша, как Бронштейн шумно выдыхает снова, но руку не убирает, чуть ли не прижимая Иосифа к своей шее плотнее.       Сталин мысленно улыбается, оставив ещё один мягкий и едва разборчивый поцелуй на шее Троцкого. Лев откидывает голову назад, задерживая дыхание, но Иосиф отстраняется, коснувшись пальцами его раны на щеке.       — Давайте обработаю, — улыбнулся Коба и, достав из кармана марлю, смочил её чем-то. Троцкий уже не видел. Тело опять пронзила такая боль, что он закрыл глаза и постарался повернуть голову удобнее, но Иосиф крепко держал его за другую щёку, поэтому через мгновение, смоченная лекарством, марля обожгла рану ниже виска.       Лев закусил кончик языка, но неразборчивого болезненного мычания сдержать не смог. По щеке соскользнула слезинка от боли, которую Сталин тут же вытер кончиком пальца.       — Потерпите, товарищ Троцкий, Вы же не хотите заражение крови? — Иосиф, вроде бы, говорит весело, непринужденно, но в голосе слышна некая тревога.       Он снова ведет марлей по его щеке — Троцкий не выдерживает, дернувшись в сторону. Сталин фиксирует его голову в своей руке, очищая рану от всякий загрязнений и засохшей крови. Лев смотрит на него из-под ресниц, полуприкрыв глаза. Коба закатывает глаза, понимая, что под таким жалобным взглядом не сможет ему нормально обработать рану.       — Что-ж Вы смотрите на меня как на врага своего заклятого? — пробурчал Иосиф, а после сам улыбнулся своим словам, резким движением довытирав щёку Троцкого.       — А мы разве не враги? — вопросительно вскинул брови Бронштейн и снова прошипел от боли.       — Враги не выручают друг друга в сложную минуту, товарищ Троцкий, — пожал плечами Сталин, словно сказал что-то всем понятное. Лев молча уставился на Кобу. — Вам напомнить, как Вы меня подвезли, когда я поздно ночью возвращался из ЦК? Или же как Вы дали показания в милиции, спасая меня от ссылки?       — Это был долг, — Троцкий взглянул на Сталина и задумался ещё сильнее. Этот кофейный, терпкий запах, похоже, нездорово дурманил его и без того болящую голову.       Сталин уселся рядом и мягко приобнял Льва за плечи, притянув к себе так, чтобы тот разместил голову на его плече. Бронштейн сделал это, словно это тоже "долг", рукой накрывая ладонь Иосифа.       — Ось, — тихо сказал он, на что грузин фыркнул. — я сказать хо...       — Ты назвал меня «Осей» сейчас? — перебил его на полуслове Коба, вскидывая брови.       Троцкий почувствовал, как тот подрагивает от смеха, поэтому возмущённо пихнул его в преплечье. Сталин, явно поддавшись, повалился на диванчик, не сопротивляясь.       — Почему именно "Ося"? — всё ещё смеясь, Иосиф поднял взгляд на Льва. На вечно мрачном Сталинском лице теперь была довольная улыбка. — Что ты там хотел сказать?       — А уже ничего, — недовольно ответил Троцкий. Кажется, к нему снова пришли силы. Но потом он всё равно поспит. — Не считаешь нужным освободить мой диван?       У Сталина лишь дрогнул уголок рта в очередной улыбке, он взял Льва за запястье и чуть потянул на себя. Троцкий устало валится на Иосифа и тут же укладывается удобнее, словно всё так и должно быть.       — Я припомню это тебе, Ось, — бурчит Лев и зевает, прикрывая глаза.       — А я припомню тебе, как ты млеешь от моих прикосновений, Лёв, — ответил Коба со смехом в голосе, осторожно обняв Троцкого, дабы не тревожить и чтобы тот смог уснуть.       — Я замёрз просто очень, а у тебя кровь грузинская, горячая…       — Руки тоже холодом не отличаются.       Троцкий уже не слышит. Он уже спит. Сталин мягко целует его в макушку и сам ложится по-удобнее. Льву впервые спокойно на фронте, ведь его согревают мягкие руки заклятого политического соперника.