Ретичелла

Повелитель был словно ребенок, избалованный одной игрушкой, но, не смотря на это, он был в частом страхе. Увидев министра, тот встал и лишь рукой указал на рядом стоящий стул подле него. Наблюдать за измученным лицом Алебарда, была для Зонта своеобразная пытка его чувств и вины. Он прекрасно понимал, что из-за его трусости на министра пало бремя, которое тот несёт не только за них двоих, но, как получилось, и за всю страну тоже. Хотя, с другой стороны, Алебард сам не раз уже настаивал на своей "помощи", отмахиваясь тем, что таким образом, возможно, господин станет более собранным. Это давало ему шанс бороться со своим страхом, пока страной заправляют министры, да и в целом, абсолютная монархия продолжала свою работу, ведь советы Великого Зонтика все ещё имели огромную цену. Правда, о них узнавал только лишь один Алебард. Первый министр чувствовал колкость в груди, которая так и хотела разорвать его тело на части, но даже при этом он собрался с мыслями и произнёс: – Мой господин, так не должно продолжаться, позвольте мне доло–... Его речь прервал внезапный сухой кашель, – доложить, что наша страна нуждается в более... Как бы Вам мягко сказать. Зонтик подошёл к тому, посмотрев с унынием в глаза. Он был готов помочь Алебарду, но судя по его виду, тот был почти не в себе. «Ему надо выспаться.» – отдалось эхом в голове Зонтика – «Мне страшно подумать, что будет с ним, если он продолжит так себя мучить...» – Что такое? Вы же знаете, что в любом случае я буду ожидать Вашего ответа, каким бы он ни был, – Зонтик положил ладонь на стол, которая слегка дрожала. – Мой господин, боюсь, что жители на столько возвысили себя перед Вами, что скоро нашему государству грозят многочисленные потери. Я хочу, что бы Вы, мой господин, выслушали меня до конца, а уж после делали свои собственные выводы, – наконец-то полностью успокоившись, протянул тот сухо и холодно, словно все им сказанное было безразлично. И всё же какая-то напряженность давала знать, что сейчас будет достаточно долгий разговор. – Если Вы смогли заметить, а Вы могли, так как очень часто бываете теперь на людях, то наши с Вами жители, мой господин, совершенно не в самом духе. Процветание чести, долга и морали у них словно остановилось, и теперь всё что ими движет – это власть. Алебард как-то зло улыбнулся, смотря стеклянными глазами вдаль, не на правителя, который пытался внять каждое его слово. Министр немного подождал, пока все его мысли вновь сложатся в одну картину, но в его голове вечно горел огонь. О, лишь его он мог видеть сейчас, будто скоро и вся Зонтопия покроется им, как снегом. Пальцы бесконечно двигались, руки потели холодной и противной жидкостью. – Конечно, мы можем закрыть на это глаза, но из принципов, Вы сами знаете, и нашей некой любви к этим людям, которые через пару дней... Да! Да, через пару дней даже самые близкие друзья нападут друг на друга и убьют у всех на глазах. После, возможно, хотя чего тут таить, Вы даже может догадываетесь, что такими темпами они дойдут до Вас. Но этому не быть. Первый министр резко встал и отошёл к окну, через которое можно было видеть всю страну. Его руки впились в каменные блоки, такие холодные, от прикосновения которых по всему телу пробегали мурашки. По небу плыли серые облака цвета сигарного дыма, а внизу кто-то протяжно играл на скрипке, останавливая мелодию и после вновь тягостно её играя. Конечно, до Зонтика они не доберутся, ведь сейчас все против одного министра. Он это знал и боялся. Боялся впервые и противился самого себя. Они не доберутся до Зонтика, они за него, а все речи всего лишь угроза, дабы и правитель понял жестокость. Может, этому не суждено, по правде все мы эгоисты. Даже Алебард прямо сейчас. Тяжело, тяжело всё время быть выше всех, но при этом ниже каждого взгляда. Взгляд, который должен быть добрым и нежным, но стал жестоким и презрительным. – Что Вы предлагаете сделать? Я пока не совсем понимаю Ваши намёки, неужели Вы, дорогой Алебард, думаете, что наши-то жители смогут у... Убить? Бр... — Зонтик встряхнул своими волосами, дрогнув всем телом. — Но, знаете, врун всю жизнь вруном и остается, а вор - вором. А вот убить – больше одного раза в жизни человек не убьет. Тем более человек, что отдает и работает за нашу великую страну, всё плохое искупил. О, Алебард, не говори, пожалуйста, глупостей... Алебард пытался припомнить что-то из его недавнего разговора с Ретичеллой, которую он бросил так нахально и бесцеремонно. Если он её встретит, то обязательно нужно будет объясниться, пусть даже люди подумают, как же это низко. Но вспоминая об этом, он вовсе запутался, а потому решил просто довести разговор до конца. – Мой господин, я имею ввиду, что деньги нашей казны нужно как можно быстрее направить на нашу армию и защиту. А во-вторых, – и он обернулся к правителю, сверкнув своими мутными и усталыми глазами под которыми были уже видные алые синяки, – первых, кто начнет этот гражданский ужас, следует распять на глазах у всех жителей. Милый, наивный, добрый Зонтик, не знающий и самого жестокого в этом мире, не ждущий от кого-либо зла, или вообще не видящий его, хоть принеси его на блюдце, оторопел, отошёл на пару шагов от министра в испуге и, случайно оступившись о свои же ноги, упал на пол, закрывая свой рот рукой. Он очень часто и быстро замотал головой, думая, что всё, что сейчас он услышал, лишь его сон и сейчас он проснётся, мирное утро настанет, а каждый человек будет радостно прогуливаться по улицам. Но нет, всё оказалось на самом деле. Какой-то тяжелый ком опускался по его животу, заставляя тело леденеть от ужаса, а сам рот уже в бессознательной панике только и твердил: "Нет, нет, нет, нет, нет...". – Прошу Вас! – Алебард закатил глаза от всего увиденного, так как подобное уже случалось и теперь это уже не казалось ему страшным. – Я готов поверить во весь бред, что они там, запрятавшись по своим конуркам, говорили про Вас и меня. Но ради Бога, уж знайте, – И вновь покашливая, он повторил уже знакомые ему слова. – люди не ради смеха делают плакаты и таблички с надписями "Сенаты или голосование!". От того, что одни считают, то, что другие не правы, скоро начнется кошмар похуже того, о чем я прошу Вас. Поэтому... Гм.. Гм.. Да, поэтому, это наш единственный выход что-либо сделать или предпринять, как на начало. – На.. Начало? * * * Девушка в платье сидела на полу и, вскинув по привычке руки вверх, молилась Великому Зонтику, как не могла бы помолиться ни одна дама Зонтопии. Она быстро-быстро проговаривала слова, которые воспринимала и любила всей душой со всей ей данной серьёзностью. В комнате свет был тусклым, от чего комната казалась унылой, серой, тихой. Лишь Мантия, как луч меняла всё представление, заставляя всему обернуться нежным и мягким в тонах. На стенах висели её же картины. Каждая из них была похожа на другую содержанием. На всех был нарисован сам Великий Зонтик: могучий, великий, решительный. Его взгляд был направлен куда-то вдаль строго, но эта нежность и тоска во всем его виде меняли всё представление героя-воина. В самом углу лежала картина, накрытая пледом так, чтобы никто не смог её увидеть. Главная причина состояла в неудаче, совершенной Мантией этим днем, которую художница видимо признавать не собиралась. Но почему-то именно эта картина так цепляла её и заставляла вновь и вновь застывать кровь в венах. Быть может, это было чем-нибудь новым? Стиль? Нет, всё это че-пу-ха, а причина была в ошибке, в мелочи, что так терзала её. Ошибки случались и раньше, но сейчас. Сейчас это чувствовалось по-другому, а от того становилось непонятно и страшно. Первая молитва, вторая, третья. Каждая из них прежде всего были посвящены родным Мантии, друзьям, каждому жителю этой чудесной страны. Мантия не понимала, а возможно просто на столько любила каждого, что было уже всё равно, что в скором будущем кто-то из них сможет напасть на неё. В её чистой голове была вера и надежда. Великий Зонтик уж точно не позволит им жить воюя друг с другом. Конечно этому не бывать. Звук скрипки дошел до художницы, и она, закончив молитву, словно зачарованная, подошла к окну и, растворив шторы, взглянула на страну, в которой жила. Облака, как сигарный дым, плыли по небу, затмевая верхние этажи и опуская мрак на Зонтопию. Мелодия была то слишком протяжная, то резко прерывающаяся. От этого уже пустынные улицы становились по-своему одинокими, пыльными и печальными. Казалось, все жители одновременно понимали все то, что настанет, но и отрицали, начиная вновь твердить: это на благо государству. Никакого блага здесь никто не чувствовал, но если долго утверждать о том, что ты свин, через какое-то время ты им станешь. В её глазах пробежала вся история Зонтопия. Её появление, цветение и сияние. Что будет дальше? Солнце светит на этот прекрасный цветок, не давая ему умереть, согревает его и дает питание, а корни цветка-Зонтопии крепко держатся за почву. Но только... «Как только я могла упустить то время, когда все были счастливы, а наша страна давала огни вечной молодости и роста? Ах, неужели мы: и старые, и малые обречены на это горе? Но если уже маменька сказала о первых кланах, неужели еще нет времени все изменить? Гм... Вероятно, но... Глупая! Конечно я глупа и наивна и лучше такой, как я не загонять себя, ведь от этого только хуже. Да, я должна хорошо выспаться, а завтра встретить новый, прекрасный день, ослепляющий своей солнечностью. Он докажет всем, что жизнь наша единственная карточка к истинному счастью. Чтобы быть счастливым не нужно многого, лишь кисть, краски, холст. М-м-м... Завтра будет новый день, а сейчас это страшный сон. Да простит мои грехи Великий Зонтик, он поможет нам всем. Он-то не позволит погибать нашим братьям и сестрам, он придет к каждому и очистит наши мысли, и будем мы верить и любить. Да, любить... » Закрыв штору, Мантия переоделась и, прямо сверкая от своих же мыслей, легла в постель, уже полностью потушив свет. И еще один огонек Зонтопии потух, но скрипка продолжала свою игру, которая давно превратилась в ноющие души зонтопийцев. Кто-то сейчас еще не спал, готовился к чему-либо важному, держа это в секрете. Лишь один огонь Зонтопии не погаснет в течении всей ночи. Нет, это не вера и сила духа жителей, а всего-навсего пивная мисс Ретичеллы, которую та смогла выкупить за немалую сумму. * * * Теперь её положение стало ещё более выгодным, а в других комнатах разместились подобные ей женщины, только более невзрачные и серые как мышки. Даже при всем их положении они отказывались и стыдились быть похожей на Ретичеллу, потому и сохранили свою истинную красоту, со временем которая исчезла, заменяясь сединой и морщинами. Вэмплейт сидела рядом со стеклянным столиком и разливала коньяк по рюмкам. Для женщины это было очень непристойно пить коньяк, когда положено только вино и лишь по праздникам шампанское. Но, судя по лицу Ретичеллы, её это совсем не волновало, а от алкоголя та сколько бы не пила сильно не хмелела. Рядом с ней сидел мужчина, взгляд которого часто падал на неё, изучая каждую её деталь. Кружева на платьях его интересовали. На них были вышиты рукой мастера лошадки, цветы и прекрасные пейзажи. Непонятно где и как та это достала. Увидев такой пристальный взгляд, та посмеялась, взболтнула спиртное в рюмке и, отхлебнув, сказала: – Я сама их вышивала, знаете, уже не помню когда это и было. Хаа... Молодость-молодость, как давно была со мной? Как давно изводила и пленила меня? Постоянно возбуждала и радовала. Ах, старые времена, не так ли, мой дорогой? – Вэмплейт снова засмеялась своими звонким смехом, иногда прикрывая рот рукой, словно она стеснялась ее гостя. – Я очень рада нашему знакомству. Честно признаюсь, я удивлена, что Вы, мой дорогой, считаете меня человеком, даже при всём том, кто я. Ха-ха-ха, шучу я, знаю, что нынешние люди слишком образцовые. Сшитые по иголочке. А Вы, джентльмен, на самом деле умён, – последние слова та подчеркнула своим кошачьим мурлыканьем. Пикадиль, сидевший рядом с ней, улыбался, скрестив руки на груди. Эта женщина ему была интересна её мыслями. Ни о каком теле и мягкой постели и речи не было. За окнами было черным-черно и свет в комнате был до невыносимости ярким, по крайней мере так казалось. Мужчина выпил немного из рюмки, подражая его собеседнице, а после поставил её на стол. – Мисс, и всё же я хотел бы вернуться к нашей теме. Вы верно слышали, что грядут не самые приятные дни. Моё дело – узнать и сунуть нос не в свои дела. Я конечно, не ожидаю ответа, если Вы не хотите делиться, но, моё любопытство берет верх. – Что же вас интересует? Вы, верно, думаете, что я возьму меч и пойду сражаться за Алебарда или за Великого Зонтика? – Именно, – с самой что ни есть серьёзностью произнес Пикадиль, ожидая совсем другого ответа. От Ретичеллы нельзя было ожидать чего-то простого. – Я предпочитаю оставаться на нейтральной стороне. Я знаю, что таким образом, возможно, мой "бизнес" никуда не денется. Хорошую выпивку и свободную постель пока что можно найти у меня. В любое время и в любую погоду, а людям большего и не нужно. Ха! – она встряхнула головой уже по привычке. Её белые волосы были запутаны, оттого падали куда попало. – К тому же, возможно, Вы, дорогой мой, догадываетесь. Хороший и крепкий коньяк хорошо размягчает наш розовенький и болтливый язык, не всем удаётся скрыть это. "Я совсем не пьян! " – вот это глупо. Сюда будут приходить все. Это утверждение. В моей части – узнать всё о всех, а после состроить самое глупое и прекрасное лицо, а после позвать в постель. Лишние деньги никогда не помешают. Пикадиль наклонил голову на бок, хрустя шеей, после прикрыл глаза. Эта комната, эта женщина давала непонятный прилив сил, но и так же с ней было очень спокойно. Эта харизма от каждого её слова, заставляла вечно держать на лице улыбку. Комната была, по правде говоря, сделана очень искусно. Узоры на обоях, огромная люстра, на которой были восковые свечи, несмотря на то, что в Зонтопии было проведено электричество, эти бархатные шторы и мягкие диваны. Всё то, что подходило и самому образу хозяйки заведения. И Ретичелла очень гордилась своим имением. – Я бы и сам хотел принять выбор подобный Вашему, мисс. Но что-то странное и колкое во мне твердит, что я должен бороться за свой народ. За свою страну, не ради себя, а ради всех жителей, – Пикадиль отвернулся. Казалось, его слова не произвели никакого впечатления на его слушательницу. Он боялся, что сказал что-то не то, как-то по-идиотски и неправильно. – Это мой долг перед всеми. – Долг? Что же душенька, тогда моя цель задать Вам встречный вопрос к Вашему так сказать... Выводу? Утверждению? Ха-ха. А какой в этом смысл? – Смысл чего? Что Вы подразумеваете? – Зачем? Я верю, что жизнь - нелепая суета. Большие пожирают малых, лишь для того, чтобы продолжать свое движение. Вот и всё! На улице кто-то заорал непристойные вещи. Послышался сильный удар, толчок! Земля слегка пошатнулась, а из окна вырвался красный цвет, запахло гнилью. Где-то недалеко толпа людей что-то пела. Шли и пели, а в руках у них шел черный, грязный дым, летевший столбом в небо. – Мне нужно идти, – Пикадиль встал, взял руку Ретичеллы в свою и поцеловал её, как полагается настоящему джентльмену. Та улыбнулась шире, провожая уже уходящего глазами. – Вы ведёте себя так, будто считаете меня леди, не так ли, мой дорогой? Я прошу Вас, не делайте так, потому что и я сама прекрасно осознаю кто я такая. Но это мой путь брожения. Я его выбрала и нисколько не жалею. До свидания, мой милый. Кстати, вы пришли ко мне на час и заплатили положенные деньги, совсем не по назначению.... Что же. Это глупо, но для меня никогда не лишнее. Ни-ко-гда. Дверь захлопнулась, но покоя уже никогда не вернуть. * * * В газете были написаны следующие слова: "Дорогие жители. Граждане! Дамы и господа. Вечером ровно в два часа ночи начался сильный удар восстания наших с вами жителей. Советуем сидеть дома и, в лучшем случае, не разговаривать с незнакомцами. Прежде всего мы пытаемся сберечь вас и убедиться в хорошем положении всех. К сожалению многие из наших братьев пошли против нас. Но некогда отчаиваться! Вера в наше противостояние будет сильнее их ненависти и недопонимания. Всем-...." Следующие строки не было видно. Чья-то рука взяла газету, после чего кинула в пылающий костер. Дым от него уходил высоко к небу и растворялся серым светом. Этот свет вёл к следующим странствиям нищеты. Зонтопия превращалась в свалку, состоящую из гор людей.