Ретичелла

День и ночь становятся одинаковыми, когда в голове несётся вечный ураган смешанных, но единых мыслей, а снаружи идёт неупокоенный огонь воли страданий. Если смертные и могли храбро взглянуть на это, значит страх утерян и нет в жизни наивности. И с огнём, частыми хлопками и пугающими "взрывами" жила Зонтопия последние недели. Они с ужасом смотрели в окно, плакали от безысходности или брали в руки первый попавшийся острый предмет и выбегали, крича до того уже едкое слово "свобода". Никто. Никто из них не знал по-настоящему её, как знает любой цветок, проживший без воды, но после от радости усопший. Свобода здесь сверкала убийственными цветами радуги, сгорая в вечном пламени. Не удивительно почему в этой стране порядок стали наводить только сейчас! Людей распустили и увидели, что из этого выросло, но теперь проблема была в поиске корня. Разгар этого бунтарства настолько приобщился и стал ужасной аркадой людям, что многие уже перестали замечать и судить свои поступки, какие они. Лишь когда их брали под руки и насильно тащили в камеру, до сознания доходили прошлые действия, но теперь из-за этого они начинали злиться, пытаться освободиться. Для общества настоящее место стало привычным, а осознание своих неверных решений так, как нужно, ушло, не оставив отпечатка прошлого. И в тёмные, ужасные от ветра, сырости и вечных серых облаков ночи и в дни, когда каждый зонтопиец понимал и принимал новый, ужасный день, всегда что-то да и происходило. Всегда кто-нибудь с кем-либо отправлялся жечь старые и прогнившие доски, от которых потом пахли дома; взрывали мелкие петарды, тем самым пугая всех мирных особ, желавших просто набрать фруктов или овощей, или совершали другие действия, приносившие страх и панику на всю Зонтопию. * * * На стенах висело несколько плакатов с одним и тем же наименованием и изображением. Словно человек, что развешивал их, торопился и потому они размещались в ряд под другими. Бумага до чёрта старая, промокшая, местами оборванная и поверх исписанная людьми. Здание, на котором висели плакаты, было одноэтажно и, видно, совсем недавно заброшено. Огромные тёмные окна, через которые видно своё отражение, а не то, что изнутри, нависали над человеком. Из-за этого хотелось только больше узнать, что находится внутри. Само здание кирпичное, но когда-то голубой оттенок совсем утратил свой цвет. В некоторых местах стены были исписаны, как и плакаты, где-то рядом лежали осколки от бутылок или стаканов; где-то лежали промокшие газеты, на них, видимо, спали нищие. На двери висела табличка "Закрыто". Люди чаще обходили место стороной, ведь нечего делать рядом с закрытым зданием, которое когда-то давно служило людям в продовольствии и, возможно, других экономически-социальных целях. Ночь нависала как темный призрак прошлого над Зонтопией. Сейчас кошмары приходили и таились в сознании людей, закрепляясь на том, что будущее лучше им не ведать. Сияние звезд из-за туч, было впервые так прекрасно, как никогда и только крики и ужасный смех подростков. И опять всё тот же противный дым, который со дня начала восстания оставался в стране и преследовал её каждый шаг. Как смерть, выслеживающая свою жертву, ходит по пятам, скрываясь за черным плащом. – В лучшем случае оставаться без лишних глаз и ртов. Меньше слов, больше дела, но сейчас в нашем положении страны эта фраза приносит меньше пользы. Он говорил... Ох, похоже это то место. Двое мужчин примерно одного возраста приближались к этому зданию, попутно обсуждая всё происходящее за последнее время. Они оба были одного роста и в одной и той же одежде. Видно, они, работали в одной компании. Подойдя к заброшенному дому, оба сразу оглянулись назад и облокотились плечами на кирпичную стену, сразу чувствую весь её холод. Ветер поднимал и опускал их волосы. С каждой минутой неподвижности тело ощущало прохладу. Один из них достал пачку сигарет и прямо из пачки ухватил одну ртом, предлагая сделать тоже и напарнику. Тот лишь медленно покачал головой, отрицая. – Я не курю, это не для меня. И кстати, не он, а она. – Курящий зажег сигарету и удивлённо уставился на товарища. У второго напротив появилась полу-улыбка. Взгляд упал на асфальт, а руки нервно перебирали пальцы. – Даже не спрашивай, я не думаю, что сейчас это так важно. Они подошли? – Оба посмотрели вперед себя, приглядываясь к стенам зданий напротив. Увидев сверкающий красный луч, они выпрямились и оттолкнулись от стен. – Да, думаю, можно действовать. Сразу убрав руки ближе к ружьям, что находились на поясе, они вошли в здание следуя своему плану, что составили за пару минут, добираясь до нужного места. Это было глупо, но действовать приходилось как можно быстрее. * * * – Нам следует серьёзно поговорить, Алебард. Правитель был не то что в ужасе, он был больше в панике, недоразумении и мучениях, что охватывали всё его тело, душили, не выпуская из своей хватки. Все мысли сейчас только об одном кошмаре и огне за окном, а в глазах, уже уставших от всего на свете, пленилась вечная вина за все действия, за которыми он наблюдал уже не первую неделю. Само тело в полном порядке. Ни одной раны, никаких синяков, только бледная кожа, что кажется, она почти белая. Перед ним стоял примерно такого же вила человек немного выше и суровее. Его взгляд и вид опасался Зонтика и его следующих речей, но вдох, выдох. Рука приподнялась к голове, и оба пальца обтëрли лоб, словно от этого давления со стороны правителя начинала болеть голова. Строчки следующих выводов крутились как белка в колесе в вечном повторении. Уже ничего не следовало слушать, только повторять свои изречения и планы, а остальное стоило оставить для упокоения. Их отношения друг к другу всё больше отдалялись. Они стали превращаться в обыденные переговоры между верховным лидером и первым министром. Не было это замечено до того момента, пока Зонтик не вызвал к себе Алебарда, и сейчас они оба смотрели в глаза другому, ища них прежние намерения, доверие и заботу. Но всё это исчезло, словно и не было вовсе. Каждый видел лишь провал, ошибку. Огромную ошибку и вину, хотя может к ним невозможно приписать подобное. Можно скинуть провалы на других, обвиняя в содействиях и подлостях, что жители смогли принять перед правительством. Перенаправлять действия в обратном ключе - нет смысла, ведь от этого могло стать только хуже. Все действия, что могли появиться в голове, пролетели пулей, прежде, чем министр сделал шаг вперёд к Зонтику и поклонился. Из огромного незастекленного окна дул холодный ветер и, кажется, собирался лить дождь. Вежливость и хорошие манеры оставались обязательными вещами, несмотря на то, что происходило между ними. – Чем могу служить, мой господин? От холода тело Алебарда мелко дрожало. Он выпрямился и смотрел в глаза правителя, пока его пальцы тряслись и леденели. Наконец-таки гордость переломила Зонта, он не выдержал и всё, что тогда держал в себе, вылил. – Зачем? Зачем, Алебард, ты убил его? Ты убил его! - он сделал шаг к министру и не более, ведь тело дрожало и действовать ему не удавалось. Все мышцы щемило. Правитель заплакал. Но на этот раз Зонтик даже не пытался утирать слезы и давал силы только им. – Верните его, верните. Вы убили, Щита! Это был бред. Он это понимал, но слова сами шли по своему пути. – Так Вы, мой господин, считаете убийцей меня? Не Вам-то безразлично было, но уже не после казни, конечно! Позвольте, в этом наш разговор или я смогу хорошо насладиться планами о государстве? – легкое подобие улыбки мелькнуло на лице министра. – Можно ли мне разъясниться в том, что я совершаю для нашей с вами страны? Или Вы уже достаточно сильны, чтобы встать на ноги и понять что к чему? Мой господин, я бы не стал совершать... Но правителя уже ничего не остановит. – Что к чему? Ты думаешь я не понимаю, что ты сделал? Ты убил невинного человека, который гнил заживо и это ты называешь делом во "благо" нашей страны, так? Знаешь, я не думал, что наш прошлый разговор был не сплошным потоком мысли, – пошла вторая волна слëз. От них голос дрожал и не все слова были до конца понятны министру. – Вот что. Все налоги, которые мы усиленно перенаправили на защиту и сопротивление не вернут моего преданного Щита. Руки сжались у министра так, что стало видно почти все косточки. Если бы не уважение к стоящему напротив человеку, он бы давно уже сорвался. От темы к теме, всё начиналось несвязно и трудно. Эти слëзы... – Подождите. Не Щит ли первый начал всё это дело, вовлекая людей и делая из них "искателей правды"? Я уверен на 150%, что если бы не его ораторство перед кучей народу, всего, за чем мы наблюдаем в окно, попивая чай или крепкий кофе, не было бы, – и при всём выговоре голос первого министра ни повышался, ни понижался. Холодный и мрачный. – Извините господин, но если бы Вы были частью этого населения то, наверное, уже поняли бы меня, как и все мои действия. Но правитель не унимался и от всего перечисленного. – Алебард, я создал их! Разве ты не замечаешь, что в каждом из них есть часть меня? Ты хочешь проводить казни - проводи. Но человек не заслуживает мучений, каких получил Щит. Удар! Ещё удар! Они уже не понимали друг друга. Кто о чём, а тема разговора всё ещё продолжалась и напрягала обоих. Волосы на голове первого министра даже слегка приподнялись. Настолько его злость переходила больше через внешние черты, чем через крики и обрывистые движения. – Значит, Вас волнует протестант намного больше, чем вся страна, что прямо перед глазами разрушается? Производство терпит крах, многие голодают, а Вы словно этого даже не замечаете. Ну-ка, давайте вместе подумаем, что же Вы, мой господин, желали услышать от меня? – усмехнулся он. – Из-за мистера Щита я не пал перед Вами, моля о Вашем прощении. Выражение на лице правителя менялось ежесекундно, пока веки не закрыли происходящее. Прямо сейчас его же министр ставил его на место, полностью выгорая. – Алебард, что за чушь ты несёшь? Неужели ты не мог побыть хотя бы сейчас справедливым? – Быть справедливым - моя честь перед страной. Зонтик, умоляю, давайте прекратим это всё и поймем друг друга? – рука полностью охватила лицо, сжимая его как можно сильнее. Сейчас хотелось уйти от разговора далеко от этого места и не продолжать его, но, раздвинув пальцы перед глазом, он видел всё того же ноющего подростка. – Увы, Страна это не игрушка, дорогой господин, а Вы всё ещё ребёнок. Зонт молча смотрел ему вслед, пока он уходил из его комнаты, и ему казалось, что он сейчас задохнётся от боли, сжавшей грудь. Ничто уже не способно заставить этот холодный мозг отказаться от вынесенного им приговора. * * * В комнату быстро вбежал Пикадиль, принося на руках большой мешок. Хозяйка, заметив шум в прихожей комнате, отложила раздумья и метнулась в сторону двери, где уже её ждали. Джентльмен, не разуваясь, так как на этого сил уже просто не хватало, прошёл дальше в комнату, оставляя за собой мокрые и грязные следы. Сейчас, к сожалению или счастью, никто этого не замечал. Следом за грязью капали мелкие капли крови. – О, Святой Зонтик, где же Вы были? – только и успела сказать Ретичелла, завидев пришедшего. Тело сразу обеспокоилось и понеслось в другие комнаты за вещами. – Что произошло? Как Вы выглядите! К рассеянного вида мужчине подбежала та же дама с маленьким количеством бинтов и медикаментов. Руки быстро начали действовать, найдя разрезанное кинжалом плечо. Сам Пикадиль сел на диван, откидывая назад голову и тяжело, отрывисто дыша. Ткань оборвана прямо на месте среза, рана и вправду глубокая, кровь не перестает течь. От каждого нового движения и приложения бинтов мужчина взмывал и зажимал глаза от боли. Врачей рядом не было. Она быстро оголила плечо, швыряя одежду за спину и осмотрела рану. – Я был там, куда Вы меня отправили, леди, – он улыбался. Пикадиль хотел было достать содержимое мешка, но только чуть приподнял руки, что снова пали. Он отдал себя на лечение полностью. – Эти Чëрты думали, что сильнее, чем весь наш отряд... Ха!.. Не тут-то было. С... Боль от реакции тела на медикаменты в глубокую рану прошла по всему телу и теперь пульсировала с бешеной скоростью. Бинт шел за бинтом, и с каждым разом казалось, что они закончатся, в отличие от крови. Как Пикадиль смог так добраться было сейчас и задачей, и отвлекающей мыслью для Ретичеллы. Сейчас волновало состояние пришедшего – Вы смогли найти Жака? Что в мешке? Вэмплейт переключилась на мешок, быстро его развязывая и с ужасом в глазах доставая маленькое человеческое тело. Его вид был идентичен с видом пропавшего. Рука невольно поднялась, прикрывая рот, но глаза работали быстрее и лучше. Он дышал. Сам Жак был, скорее всего, без сознания, не иначе. Тело в мелких и не очень красных синяках, а одежда почти так же грязна и разорвана, как и у Пикадиля. Ретичелла аккуратно переместила спящее тело в другую комнату на диван, укрыла небольшим пледом, после чего вернулась к джентльмену, чтобы продолжить свое лечение. Честно, она никогда не была врачом, но плавные движения рук и дезинфекция раны шли гладко и не так уж и болезненно. Бинты закончились, но к этому времени они уже крепко обмотали рану со всех сторон. Алые пятна начали появляться на белой ткани. Во всём здании сейчас горел огонь лишь у них в комнате. Никто не видел и тем более не слышал их слов. Ночь была тёмная и, впервые за это время, с небесными темными облаками, из которых тихо лил дождь. Его звук приглушал всё на этой земле. За окном сверкнула молния, а за ней небо стало вопить. Дождь продолжался. Вэмплейт закрыла шторы, выключила свет, оставив мерцать свечу на столе между ними. Пламя на свечке мерцало и было на удивление резким, словно оно играло в свою игру, по-своему мыслило и было совсем отделённым от этого мира. – На кой чёрт Вы пришли сюда, зная, что заведение уже закрыто? Маленькая злость и радость мешались в кучу. И всё равно на лице Ретичеллы была маленькая улыбка, образ её нельзя было упустить. – Не думал, что дамам позволено так выражаться. Впрочем... Это сейчас не столько важно, – каждое слово давалось ему с трудом, но высказать всё, что тот думал, было его честью. – Милочка, Вы же даже не переодеты в спальную одежду. Я знал, что вот так выкинув меня из здания... Вы, скорее всего... Не сможете закрыться до конца. Он подмигнул, сдавливая улыбку. Боль от раны действовала даже на эмоции, но не на слова. Хозяйка в свою очередь посмотрела во что одета и только грустно посмеялась, кивая в ответ на слова. – А у меня даже нет хороших препаратов! По правде говоря, у кого они сейчас есть...? Я честно, думаю, что так даже я не смогу выжить, что бы я сейчас не говорила. Все деньги уходят на очередной хороший алкоголь, но и его скоро перестанут производить, – она легко подбросила свои руки, пожимая плечами, начиная говорить тише. – Вот, выпейте теплой воды. Она преподнесла прямо ко рту Пикадиля стеклянный стакан, наполненный теплой водой, что та успела принести ещё с лекарствами. Тот подчинился, выпивая всё. – Вам должно скоро стать легче, но я уверена не до конца. Кто Вас так, дорогуша? Пикадиль посмотрел на рану, из-за которой было столько переполохов и посмеялся над самим собой. Взгляд Ретичеллы всё еще ожидал ответа. – Ну, скажем... Старый добрый знакомый нанёс мне колкий визит. По правде... Гм, я ожидал его увидеть там. Не могу сказать что-либо обратное в его сторону... – Зря я это спросила, ведь видно, что Вам уже и так ужасно плохо. Ничего не говорите, прошу, – сказала она, увидев как Пикадиль хотел уже что-то возразить. В её голосе впервые прозвучали более заботливые ноты, которые не казались фальшивкой, как это было в прошлый раз. Это произвело своеобразное впечатление на Пикадиля. – У Вас очень мало сил. Завтра мое заведение закрыто, думаю это будет на день-два. Завтра мне нужно отправиться за нужными Вам вещами, так как у меня здесь совсем ничего нет. А что делать с Жаком... – Голова опустилась вниз. – Ох, что же с ним делали?... Уже полностью раздосадованная дама сложила руки на коленях, позволяя себе слегка горбатиться и снова упасть в свои далекие приключения мысли. Её волосы были растрëпанные, а вид сонный до того, что каждые пару минут она тихо зевала. Она резко почувствовала пальцы на щеке, слегка ущипнувшие её. Взгляд мигом пал на ещё одного уставшего человека, продолжавшего улыбаться. – Идите спать Рети, Вы уже много сделали для нас, моя подруга... И ещё один огонёк Зонтопии погас под вспышку молнии. * * * Облака, солнце, луна. Они менялись как люди, пребывая в новых образах и цветах, оставляя дыры в прошлом. Каждое новое обличие приводило с собой большие изменения в мыслях и образах. Но душа у человека сможет только обновиться. Её уже нужно беречь и не давать ей трескаться об асфальт. Даже если на нём гора самоцветов. Даже если на нём ладони человека. Всё, что поможет - ЛЮБОВЬ. – Я... Я сотворил это. Это только моя вина, я не должен. Что я сделал?