Ретичелла

Нескончаемые будто дни шли один за другим и тянулись, пугая своим бессмертием и ужасом. Глаза жителей не видели ночи, не слышали себя и свои мысли. Они вошли в кошмар напуганными и остались такими по сей день. Они не понимали что происходит и когда всё это кончится. Где, наконец-таки, Первый министр и когда он поможет им с чем-то кроме как защиты? Вопросы оставались нерешёнными, а пользы от этого не прибавлялось. Время шло, уходило, растягивалось, как только это позволяло человеческое сознание или его имитация. Число жертв было не существенно, но его наличие уже напрягало и заставляло брать газету в руки, если на то была возможность, конечно же. Что же насчет обречённых на решётку мятежников - их была куча, но к тому и проблема. Мест почти не оставалось, а число не уменьшалось. Глава стражи уже не раз ломал себе голову над решением данной головоломки, чаще откладывал, но пытался всё ещё что-либо придумать. Казни проводить дело не в удовольствие, значит нужно браться за более лирическое и мирное решение. Один на один в переговорах с Первым министром это уже обсуждалось, но сам правитель опровергал попытки повторить диалог. Он ни к чему не вёл. Сам глава, имя которого было Пасгард, уже устал от многих обязанностей на свою голову, а тут ещё и один из товарищей слёг с пробитым плечом. Отношение к нему было сложным, зная, что тот уже как пару месяцев назад сидел в одной из камер. Однако, за менее тяжкое преступление (касающееся боле морали, нежели преступления), потому и чувства были странными и непонятными. Пикадиль же сам по себе был нераскрытым в его глазах, появление на службе заставило даже удивиться старшего, так как замысел его нахождения казался ему враждебным. Но это поначалу. Пасгард мог относиться к тому как к товарищу и служащему, но как к другу или приятелю не мог. – Вы ранены, Вам срочно нужно уйти в наш медицинский пункт, там Вам помогут. – Я знаю место, где мне помогут не меньше. – Ваше право, но, Вы должны отдать господина Жака нам. Он точно не в порядке. – Он мой товарищ и приятель, я не могу оставить его одного. Я его беру с собой. – Но так не положено! Его ждут другие люди! – Вы действительно знаете? Дайте время и я приду к Вам уже с ним. Примите то, что я эгоистичен и потому выбираю язвительное слово, нежели сахар к своему сердцу. – Нужно ли продолжать этот спор? – Определенно нет. Я всё еще буду держаться своего мнения. – Кто же там поможет вам... В камерах было тяжко. Даже находиться рядом с этими психами и озверевшими людьми доставляло дискомфорт. Одно их слово, одно их движение, и сердце уже стекало по телу с острой болью. Но, как бы не хотелось, а службу надо было проводить и следить за каждым их движением. Оставалось поникнуть головой в грязь, хорошенько её размешав своим телом. * * * Всё было заполнено. Мест почти не оставалось, а совсем недавно пара людей принесли девушку. Она кого-то очень отдалённо напоминала, но судя по её внешнему виду, она была уже совсем другим человеком. Она не кричала, не билась, только висела на руках у пришедших и безжизненно смотрела вниз. Её усадили в камеру, где уже находилось четверо мятежников и, как только она там оказалась, девушка отсела ближе к стене, где точно никого не было, продолжая смотреть вниз. Девушка почти ничего не ела, ни с кем не разговаривала, за что часто получала либо от наблюдателей, либо от тех, с кем делила камеру. Она не говорила кто она, откуда пришла, почему сюда попала. Всё, что о ней было известно, сказали люди, принёсшие её. Но говорили они только по исходу событий. – Откуда она? Что сделала? – Она была участником поджога святого храма, сэр. – Что она говорила? – Она молчит, сэр. Она не хочет говорить. – Почему же не заставить её? – Ничего не скажет, сэр. С виду она словно призрак. Ей-богу, сэр! Переговоры с министром с каждым разом становились ещё более непонятны Пасгарду, чем было это прежде. Конечно, он благодарен ему, что тот вернул должность главаря, может даже не на долго, а только на период восстания, но сам Алебард словно уже не знал и не хотел знать с кем говорит. На вопросы "Когда?" или "Почему?", тот закрывал руками лицо. Он желал нападения, казни, но что-то тянуло его обратно и Первый министр повторял: "Он не позволит мне. Он будет разочарован." Звучало как бред, хотя никто не мог понять его настоящую сущность. Насчёт расширения камеры был получен отказ. Зачем расширять то, что всё равно заполнится? Если часть сидит - им повезло, потому что ещё совсем чуть-чуть и терпение министра лопнет. Он продолжит казни всех. Услышав о девушке в камере и узнав, в чем та участвовала, он мгновенно поднялся и прокричал, что бы та ни за что не вышла из своего места. Морион был очень дорог Алебарду и своим влиянием на народ, и своим значением, и своей работой, проделанной за всю жизнь. Пасгард лишь пожал плечами и удалился обратно на своё место. * * * Её никто не любил, она казалась всем уродиной, но никак не бедной дамой. Она была грязна и дурна собой, потому что давно не видела чистой воды и плотного обеда. Её ранним достоинством были волосы, но сейчас за них цеплялись чьи-то руки, смеясь и издеваясь. Боль начиналась и проходила, девушка привыкала и уже не так стонала от боли, как это было поначалу. Синяки под глазами были всё ярче, пока со временем не стали алыми. Бессонница мучила её очень долго и часто, вечные кошмары и ни одной спокойной минуты. Девушка забыла своё прошлое имя, ей приписали новое - Рубище. Каждый звал её так, каждый запомнил её под этим новым именем, ведь сама девушка не возражала. Спустя неделю к ней стали так обращаться и служащие. Если выдавалась спокойная минута, она сидела у стены, обхватив руками колени и иногда дрожа от холода. В маленькой голове складывались мысли, хотя уже сейчас они становились короткими, неясными. – Рубище, посмотри на нас, мы совсем рядом, ты что же, не рада видеть нас вновь? – она молчала и тогда её приподнимали лицом к лицу, вглядываясь в глаза. Но она на них не смотрела. – Посмотри на нас, Рубище, – а после плюнут на лицо. – Уродка! – смех поднимался. Часто её соседи подходили к ней, и так как в камере было очень скучно и неинтересно, а одними разговорами между собой цирка не устроишь, они выбрали девушку для развлечений. Она страдала от них каждый день и каждый день старалась привыкнуть. В голове проносилось: "Это не самое худшее, что я пережила". С этим она проживала свой очередной день. "Бедное дитя" - подумал бы кто-либо месяца два назад, но не сейчас. Возможно, вы догадались, что это была Мантия. * * * Он ходил и просматривал все камеры, следил за каждым. Они часто начинали кричать и пытаться сломать двери, как это сработало в прошлый раз. Но всё оказалось безуспешно. Все прогадали этот исход событий и вместо того, чтобы в панике обратиться к Первому Министру, они спокойно сидели на своих местах. – Нет, дружище, в этот раз не сработает. Работа скучная, хоть и очень нужная всем. Пасгард дежурил лишь раз в неделю, так как до этого у него были дела и поважнее. Но каждый раз, как он приходил на службу, ему вновь докладывали, что даму побили, а из еды она почти ничего не ест. "Так гляди и помрёт совсем" - говорили постоянно, но главарь лишь кивал головой и уходил на своё место. Однажды к ним впервые пришёл посетитель. Никто не говорил, что посещать камеры запрещено, когда-то давно даже табличка висела о времени посещения. Кто угодно мог прийти в свободное время посмотреть на мятежников, позабавиться или пожалеть. Это были родственники, друзья, знакомые. До этого момента никто не приходил, по определённым причинам: не хотели умереть раньше времени. Тот господин был первым, кто пришел за всё время восстания, мы уже говорили. Он был одет в тёмную накидку, волосы прикрывали почти всю голову, а само выражение лица говорило, что он не из тех, кто пришел посмеяться. Кроткая улыбка, вскинутые брови - одна лишь невинность и меланхолия. Он медленно проходил мимо каждой камеры, вглядывался в каждого. Он остановился рядом с местом, где как раз сидела та девушка. Глаза начали раскрываться - гримаса удивления. По одному только телосложению (потому что девушка сидела спиной к нему) он узнал её. Художница, что когда-то ему отдала свою картину. Он ещё так щедро расплатился. Она была весела, решительна, может в последнюю из встреч очень напугана, но всё ещё со своей искрой. И сейчас, наблюдая за тем, как та мучилась, пусть хоть и не показывала, щемило сердце пришедшего. В тот день как раз дежурил Пасгард. Пришедший подошёл к нему и обратился: – Товарищ, почему та девушка сидит в камере? – Вам есть до неё какое-либо дело? Вы её родственник, друг? Нет? Мой ответ сводится к нулю, - Пасгард обратил на того внимание, но уже через пару секунд принялся вновь читать отрывки газет. Он не хотел сейчас видеть его, поэтому отвечал как можно быстрее. – Сэр, я думаю, ей здесь совсем не место. Она не выглядит как преступница. – Ха, а ты что, спрашивал её об этом? Прямо-таки настоящий джентльмен! – Пасгард явно не умел насмехаться. –Ты хочешь сесть рядом с этой Рубище? – Нет, сэр. У неё странное имя. После таких резких своих же ответов в сторону незнакомца, главарю всё же пришлось отложить заманчивые статьи и окунуть взглядом нежданного пришедшего. Он оценил его, пока вдруг в голове что-то не щёлкнуло. Пасгард встал со своего места и приподнял слабого на вид незнакомца за его плащ, притянув к себе. – Гадëныш, так это что, ты в прошлый раз сорвал тут большое мероприятие победы? А я-то думаю, что тут не так. Ну да, конечно, решил вновь заняться тем, что не подобает? – грозный вид возвышался над ослабленным. За всё время этот человек стал беспощаден и жесток, даже больше, чем его фаворит. Один только взгляд внушал страх. – Для тебя здесь всегда закрыто, ты понял? Мне плевать как и чем ты связан с Первым министром, но мне не плевать на то, что ты устроил! Даже если это произошло пару месяцев назад. – Я... Я... Прошу прощения, Вы не так всё поняли, сэр. Проявите милосердие, уважение! – Рот закрой. Ты из нищих? Пахнешь нищетой, что тебе здесь нужно? Хотел поговорить с преступницей? Вы с ней заодно, так? – Что? Господин, сэр, Я не... Рука опустила испуганного человека. Сразу после незнакомец схватил края капюшона и натянул их на голову, пряча и лицо, и волосы. Он дрожал и пятился назад, наблюдая за величественным взглядом Пасгарда. Плевать стало кем он был до этого, сейчас он оценивал себя как за обычного человека. Не прошло и минуты, его больше здесь не видели. Незнакомец постарался убежать как можно дальше, чтобы после уже никогда не встретиться лицом к лицу с Пасгардом. * * * Напомним о существовании Пасгарда. Прошло немало дней с того момента, как из-за одного человека его отстранили на некоторое время от своей должности. Он горел, он пылал от ярости, но ничего не мог сделать. Чтобы навредить кому-то? - Нет. По крайней мере он так думал раньше. Первое время он скитался по улицам в раздумьях о том, кому теперь он может быть полезным, но ничего толком не приходило в голову, кроме как воспоминание об обещании первого министра. Он знал, что так просто Алебард не оставит его без дела, так как работником он был хорошим, а главное ценным и единственным, кто мог бы справиться с тяжёлой работой главы стражи. Таких нынче не сыскать. Либо слишком глупые, либо слишком сильные, либо слишком умные. Среди них Пасгард чувствовал свою индивидуальность и не скрывал её при себе. Можно будет добавить, он гордился ею. "Держи себя в руках, Пасгард. Наберись терпения и слушай меня. Вы отстранены, но грядут перемены, и это будет нам всем на руку." - до сих пор помнил он и часто осознавал, что скорее не таких перемен ждала Зонтопия. Хотя должность ему вернули, пусть она и не сильно отличается от прошлой, лишь названием и новой формой. С самого начала восстания мир перевернулся в глазах. Если порядочность и нравственность были всегда на первом месте, и Пасгард не мог отказаться от них, то многие отказались. Это было шоком, это было потрясением и совершенно новой новостью для него. Никогда он не думал, что человек может так поступить. Однако, всё происходило быстро и оглядываться, обдумывать что-то становилось всё сложнее и сложнее. От сильного напряжения и непонимания мозг заледенел и начал воспринимать всё резко, но четко. Больше не было вопросов ко всем и себе, было обязательное подчинение к власти и выполнение долга. Возглавив новый отряд добровольцев, они начали свою работу. Не мало, не много, но помогали. Что касалось Алебарда - он уважал его больше, чем кого-либо и понимал, а может только пытался. Через день нужно было приходить к министру с докладом, получать новые приказы, после чего ступать их выполнять. В его сердце, потерявшем слабость, теперь светился свет долга и он его выполнял. Иногда, приходя к министру, он мог услышать обрывки его мыслей. Пасгард не прислушивался к ним, но так получалось, что суть их он улавливал очень хорошо. Что именно? Первый министр боялся. – Господин, я на месте. Дальше следовало молчание. Алебард был повёрнут к Пасгарду спиной. Он наклонялся на стол и перебирал кучи бумаг. – Если я выйду, они могут убить меня. Но народ страдает, я не могу так просто это оставить. Полагаться лишь на отряды и время? Это бред! Да как он посмел мне говорить, что я не прав! – обернувшись назад, Министр замечал пришедшего и резко замолкал, выпрямляясь в спине. – Это Вы. Что же, доложи, как все проходит? Тогда Пасгард кланялся и, приложив правую руку к груди докладывал, как проходили дни. Однажды, прервав разговор, Алебард присел и сурово посмотрел на него. Он хотел ему что-то рассказать, но видно ещё думал, стоит ли. Наконец, решившись, Первый министр начал: – Пасгард. – Да, Ваша Решительность? – Перестань говорить со мной как машина и скажи: стоит ли? Пасгард сглотнул, так как приказ был непривычен. Он стоял как вкопанный, но уже через миг вздрогнул и ещё раз поклонился. – Что стоит? Возможно, министр задал вопрос в голове, а теперь проговорив его, не дал понять суть. Алебард, не мигая глазами, все ещë смотрел на Пасгарда. Тот стоял на своем месте и пытался смотреть в ответ, но Первый министр словно зрел сквозь. – Я говорю, стоит ли продолжать нашу лирику? Скажу правду, я уже устал и хочу узнать ответ от тебя. Ты один из лучших, кому я бы мог довериться, Пасгард. Но мне сейчас нужно лишь твоё мнение, – откашлявшись, он подложил руку под лоб. Рука была ледяная, в то время как лоб горячий. Мысли кипели. – Я хочу продолжить казни. – Ваша разумность! Я никогда не мог отказаться от Ваших мыслей. Более того, эта идея преследует меня уже несколько недель! – Правда? – Так точно! Почему Вы отказались от этой идеи? Я понимаю, реакция жителей на ТО распя... – Пасгард! Алебард сжал руки в кулаки и с выдохом, похожий больше на последний издох человека, встал на ноги. В комнате воцарилась тишина, свет свечей словно по щелчку стал меньше и тише. Послышался стук об пол. Первый министр удалился. Неизвестно, что было в слове "распятие" не так, но Пасгард решил больше его не произносить вслух перед Алебардом. С того самого дня он сделал для себя ещё один вывод: меньше говори, больше слушай. Ни одно твоё мнение, даже гениальное не заставит перевернуть планету к солнцу. Равновесие навеки. Понимание навсегда. Пасгард стал очень сложным в общении, с ним мало кто говорил, но много кто уважал его. Его слушались все, кто ещё находился в здравом уме, а люди на улице отдавали тому поклон и благодарность. Многие знали - там, где он ходит, дорога чиста, бояться нечего. При виде Пасгарда пока ещё жила надежда, но надолго ли? Никто не знал, только хотел верить в её неограниченность. Сам же Пасгард верил только в две вещи, которые я упомянул выше: Это долг перед Министром и народом и Зонтик. * * * Теперь, вернемся в настоящее время. Незнакомец ушёл. Своим подавленным голосом и вопросами о той девушке Пасгард не на шутку взбесился. Он хотел было уже бежать за ним, дабы посадить в одну из камер, но быстро отвернулся от этой идеи. Было неизвестно, правда ли незнакомец замешан в чём-то, а здраво судить и главное правильно и честно - было основным правилом. Он прошёлся от начала до конца, слушая шум из каждой дверцы. Все хотели выбраться. Поначалу шум был вечен. С утра до ночи, они ударяли по стенам кулаками, камнями и кричали, как можно громче, но через пару дней уже все понимали - это не выход. Теперь если кто и пытался продолжить попытки выбраться, то не продолжал долго. В самом конце ещё пустовала последняя камера на четырех людей. Перед ней сидели шестеро, среди которых была Мантия - единственная девушка. Как раз в этой камере создавалось впечатление, что шум никогда не умолкает. Пятеро людей, задирали, издевались и часто избивали девушку, не получая от неё ни звука. Это выбешивало и подливало масла в огонь. Подойдя к предпоследней камере, Пасгард громко постучал кулаком в дверь. Звук не из приятных был для преступников резким. – Что у вас, кретинов, опять происходит? Обязательно смеяться так, чтобы именно я услышал? Вы что, делаете это намеренно в мою смену? Стало тише. Послышался стук об пол - кого-то отпустили или скорее кинули. После последовали смешки и, наконец, снова тишина. – Всё в порядке! Не мучайте свою умную голову, сэр, – пара голосов ответили за дверью. Отмазались. Послышался ещё один удар кулаком. После в замочной скважине повернулся ключ, и дверь отворилась. В проходе был начальник караула. Перед глазами чётко встала картина: Девушка, сидит вокруг столпившихся рядом с ней людей и по щекам текут тихие слëзы боли. Она смотрит вниз, сгорбатившись в своем теле, а тонкие руки обхватывают её тело. Остальные же, увидев Пасгарда, разошлись куда могли и теперь делали вид, будто ничего не было. Мантия дрожала, ей было холодно в камере, а из одежды, что была ней, осталось только тонкое платье. В углу камеры стояла тарелка, всё ещё полная. Она не ела. Она не чувствовала голод. Один из парней подошёл к тарелке, взял её в руки и приблизился к художнице. Перед самым носом он тряс эту несчастную тарелку и специально говорил перед её глазами. – Рубище, Рубище, ты хочешь есть? А почему тогда оставила эту мисочку в углу? Что, еда для псин? Тогда правильно делаешь, – парень доел то, что было в тарелке, а после плюнул пару раз туда и перемешал с остатками. Лицо Мантии окунулось в объедки. – Псина должна доедать за всеми, а Рубище? Давай е-... Чья-то тяжелая рука нависла над рукой парня. Не успел он договорить, как вдруг увидел перед своими глазами Пасгарда. Тот в свою очередь смотрел одновременно с холодным безразличием и строгостью. По телу прошлись мурашки, руку хоть и освободили, но на ней оставался явный алый цвет. Мало воды в организме. – Что ты сейчас пытаешься сделать? – Никак ничего, сэр, просто забочусь о здоровье нашей соседки! – он нервно смеялся, отводя взгляд назад. – Видите, она же совсем не ест. – Какое тебе есть дело до этой чернухи? – он проговорил монотонным голосом, парень отступил назад. В это время остальные посмеивались над оскорблением в сторону девушки. – Молчать! – всё стихло. Что в это время творилось в мыслях девушки было непонятно. Она молчала, её взгляд был устремлен вниз, в прочем, как и обычно. Её сознание вернулось, когда голову приподняли за подбородок. В голове воображение чётко прорисовало лицо Полдрона - того, кто делал так часто. Мантия вздрогнула, попыталась отползти, нервно дыша. Она схватила эту большую руку своими маленькими, пытаясь её убрать. Пасгард ослабил хватку и выпустил лицо, девушка очень быстро отползла назад. Из её рта вышел пар. – Рубище! Девушка дрогнула, но не ответила. – Рубище! Девушка посмотрела в глаза Пасгарду. Она плакала и не понимала, что происходило, за что её вновь ругают. Её снова будут бить? Она надеялась хотя бы на минутный покой. – Почему же ты не отвечаешь? Почему молчишь? – строгий голос бил как молоток по гвоздям. Каждое слово чёткое и грубое. – Ты же знаешь, что если нет никакой причины, молчать нельзя. Такого отношения к себе никто не позволит и уж тем более я! Девушка вновь дернулась и приложила руку ко рту быстро мотая отрицательно головой. Из глаз полилась новая порция слёз, это уже не контролировалось девушкой. Если приглядеться к её глазам, казалось бы, что их цвет совсем поблек. Мантия взяла как можно больше воздуха в легкие. – Д-да... Сэр. Да... Да, сэр. Да! – она закрыла лицо руками, чтобы больше ничего перед собой не видеть. Тьма окунулась перед глазами, но она всё ещё очень быстро и нервно дышала. Это были её первые слова за всё время, что она прибывала в камере. Медленные шаги приближались к девушке, они становились громче. И вот, он уже снова перед ней. – Я слышу, я слышу! Я отвечаю! – она продолжала кричать, всхлипывая и пытаясь в это же время дышать. Речь была ужасно резкая, со стонами и обрывами. Её хрупкое тело не выдержало такой нагрузки и, издав последний всхлип и крик, она упала своей головой на холодный бетон. Приподняв рукой голову девушки, Пасгард обнаружил, что она всё ещё дышит. «Возможно, я не до конца её знаю. Что с ней? » – пронеслось в мыслях. * * * Девушка очнулась спустя пару дней. Тело было бессильным. Она почувствовала под собой холод и поняла, что всё произошедшее было не сон, она всё ещё в этом ужасном месте. Руками, опираясь об пол, она приподняла своё тело так, чтобы сесть и огляделась вокруг. Тело ломило, девушка хотела есть и голод проедал её живот изнутри. Она была одна. Её руки были маленькие, почти синие от холода и в мелких царапинах. Голова не болела, хотя мысли доходили медленно и словно тягуче. Мантия попыталась встать, но попытки оказались безуспешными и, не контролируя себя, она снова упала на локти. Послышался скрип - дверь перед девушкой слегка отворилась, и в ней появилась тёмная фигура пришедшего. Обронив свой холодный взгляд на неё, он прошёл вперёд и остановился рядом. – Так, ты изволила проснуться. Что же, полагаю, мои старания не напрасны будут, и ты и правда знаешь что-то, чего мы не знали, так? Девушка не могла ответить, казалось, сил на то, чтобы ответить, попросту не хватало. Мантия лишь продолжала попытки приподняться и каждый раз тяжело вздыхая от труда и боли, она была готова сдаться навсегда. Жалкая, жалкая у всех в глазах, она не видела ни тьмы, ни света. Она хотела только приподняться. – Ты ничего не ела, а уже пытаешься встать. Ты знаешь сколько ты спала? Твой организм требует энергии, – взяв своей рукой её за плечо, он усадил девушку обратно на пол. Мантия в свою очередь испуганно посмотрела на Пасгарда. Что он с ней сделает теперь? Она боялась. – Сиди здесь, попробуешь встать - умрёшь. И не по моему велению, а потому что сама себя так чувствуешь. Я скоро вернусь. Она осталась ждать. В голове пронизывающее слово "умрёшь", от которого Мантия, затаив дыхание, перестала думать о попытке встать на ноги. Дверь захлопнулась, она осталась снова одна. «Действительно ли мне так плохо только потому что я долго была не в сознании?» – Смерть пугала своим нахождением в камере с девушкой. Быть может, ей было холодно только от её присутствия рядом. Прошло около получаса прежде чем вернулся Пасгард. В его руках была миска с жидкостью, по запаху напоминающей бульон. Он приподнес тарелку к девушке, а после отдал её с ложкой. Мантия в свою очередь взяла в руки горячую посуду, так хорошо согревавшую ей руки, и принялась есть. После нескольких часов (и даже дней) голодания этот приятный и такой вкусный бульон был самым прекрасным блюдом. Быстро и так жадно поедая его, она напоминала больше животное, нежели человека. Возможно, это всё только из-за голода. Пасгард наблюдал за ней и по окончанию трапезы забрал всё обратно. Остановившись у двери, он обернулся назад и спросил, слегка сдавленным голосом: – Что-нибудь нужно? Воды? – чем быстрее она станет доверять ему, тем быстрее сможет узнать то, чего возможно не знал с самого начала. Поэтому сейчас нужно было проявить мягкость, даже если это давалось с трудом. – Нет, сэр. – В её взгляде был всё ещё страх и испуг. Мантия не верила в доброту и не видела любви уже нигде. – Я в полном порядке. – Произнесла она. Каждое слово давалось с трудом из-за появившегося хрипа и кашля. Видимо, она простудилась. – Я скоро вернусь. – Ответил он, закрывая за собой дверь. Холодный ветер дул из окна прямо на тело девушки. Она дрожала, а ничего другого, кроме её платьица не было. Каждая часть тела ломила и болела, но она держалась как только могла. Возможно, прямо сейчас Великий Зонтик остается рядом с этой душой и оберегает её, потому что верит в её благородность. А может, сама Мантия не понимая того, ещё верит в свою будущую любовь. * * * Дверь с тем же скрипом отворилась, в комнату вошёл человек. – Здравствуй ещё раз, Рубище.