Ретичелла

"Он во всем высокомерно сомневался, а это придаёт человеку большую силу в глазах людей наивных " Отверженные * * * По холодному твердому полу, оттачивали свой звук небольшие каблуки на мужских туфлях. Цок-цок, цок-цок, а после обратно, уже быстрее, ожидая чьего-то прихода. Подбегая к входной двери или уходя обратно к окну, мужчина уже не раз брал в руки ненужные записи, проговаривал всё то, что там написано, а после обратно клал их на столик у зеркала, чтобы убедить себя: он всё хорошо помнит и ему не нужны какие-либо подсказки. Чрезвычайно высокомерная личность начинала становиться ниже своего места в этом помещении, среди людей. Однако, он это и сам хорошо понимал и даже чувствовал, от чего пытался возвести контроль в исходное положение. Не получалось. Сжимая в руки очередную рукопись, господин неосознанно рвал её кончиками указательных и больших пальцев, продолжая ходить из стороны в сторону. Он ждал кого-то зачем-то когда-то, чтобы выдать новые указания или уже до конца познать свою обречённость. Ему было тошно от будущих слов, а каждое действие заставляло кровь почти не доходить до конечностей. Он чувствовал только холод от пола своими ногами, одетыми в туфли и продолжал ждать. Хотелось хорошенько выпить, ведь теперь в теле явно звенел крик о помощи, о здравом рассудке. Будто алкоголь поможет этому! Но кажется ведь, кажется... По мере фаз расстройства, появлялись бурные эмоции. Он то хотел вырвать голову тому, кто сейчас зайдет, то ждал от того помощи. Молил о ней и думал лишь по-своему. Жестокость. Вот, что было осознанным в нём до конца. Как острое лезвие, срубавшее всем головы на казнях, он мог говорить о человеке. Этому не было предела. Была ли польза? Тут уж не вопрос, пользы хоть отбавляй лишь когда это нужно. "Нужно сейчас... " – уймись! Ты не должен знать о последствиях, что бушуют в разуме у власти. Тому, кто сейчас перед ней. И здесь же отворилась дверь. Человек, входивший в комнату, явно тоже забылся. Дверь громко отскочила от стены, перед этим ударившись, и резко захлопнулась за вошедшим. Оба подскочили не то от испуга и неожиданности, не то от встречи друг с другом. – Пасгард! Вас ждать приходится долго, но всё же, думаю, сегодня Ваше опоздание мне на руку. Я как раз закончил свою мысль, – в ответ лишь поклон. Пасгард стоял ровно, словно маленький солдатик перед бледным покровителем. – Что же, я должен сначала выслушать твои вести. Приступай. – Да, Господин. Кхм... Так дела у нас не лучшие, не крепкие, не здоровые, а точнее бывают иногда не здравые и голодные. Да, так точно, голод в нашей стране разлетелся настолько далеко и даже не из-за того, что мы берём налоги с награбленных граждан, а потому, что шедшие по зову Полдрона мягко говоря не самые лучшие люди нашей страны. Если быть прямолинейным, каким я и стараюсь быть перед Вами, Ваше Благородие, то они - самые настоящие воры и убийцы прошлого! Не все, не все, не могу сказать, что все пришли они к их же вождю по собственной воле. Привести в пример могу Мант-... Не успев договорить свой монолог, Пасгард был остановлен резким хлопком ладони по столу. Бедолага даже подскочил очередной раз со своего места и прикусил нижнюю губу. В глазах его сверкал провал и допущенная ошибка в глазах, ведь уже не первый раз он приходит к Первому Министру с проклятым именем Мантии. Министр ненавидел её, искал лишь прямые действия и видел в ней убийцу. Нельзя было говорить о том нравственный этот поступок был с его стороны или нет, ведь человек у власти и ответственен за страну. В числах таились жизни, смерти, но не прошлое людей. Главное - защита и помощь Настоящему правителю, а если допущена ошибка, то не всегда можно ожидать снисходительного и наивного плача от Зонта. – Пасгард! Твои изъяснения закончены на этом? – Разве что осталось одно. Наши камеры полностью переполнены, а единственное медицинское учреждение полностью нам отказало в помощи, комментируя тем, что у них не место для различного сброда с улицы. – Хорошо, на этом закончим, – Алебард сделал пару шагов навстречу Пасгарду, после немного постояв и подумав в пол, он развернулся и начал отходить к окну. – Ты давно уже не общаешься со мною напрямую. Ты не высказываешь свои идеи мысли, словно отвергаешь меня. Но твоя работа была предназначена для этого. До этого момента такую роль играл для меня Морион, но теперь ты остался единственным, кто слышит мои речи напрямую. – И что же с того, Ваше светлейшество? Алебард переплёл свои пальцы и поднёс ладони ко рту, тихо дуя на них тёплым воздухом. Он сосредоточил свой взгляд на каком-то мусоре на полу, чтобы было легче говорить. – Знаешь, я не ищу обычно чего-то простого в решениях. Наша ситуация в стране требует простого. Как бы мне не хотелось. Но, – он так резко повысил свой голос, что приятная тишина разрушилась, – всегда приходится брать то, что от тебя требуют другие. Так? Это так, можешь не отвечать. Мне было сложно смириться с этим только из-за.... – он умолчал это имя и нервно откашлялся. – Собственно говоря уже не важно. – Я понимаю, господин, всегда есть причины... – Итак! Я издаю указ. Нет, указ это слишком мягко, обойдемся без этого. Я приказываю! – Пасгард нервно подскочил с места, пока не додумался взять первую попавшуюся бумажку. Странно, где сейчас писарь? В такой момент должен сидеть здесь он, а не капитан стражи. – Пасгард, не составит труда написать? Наш славный писарь сидит в твоей тюрьме, увы, не смог прийти. – Да, господин, я готов. – Диктую. Пусть каждый перешедший на сторону врага, не важно по каким причинам, человек будет посажен в тюрьму, а после судим верховной властью. После будет лишь казнён. – Ваше благородие, как же казнён? Ладно большинство, но ведь причины у многих разные! – голос Пасгарда невольно стал таким же громким. Это казалось неестественным и ему самому. Однако даже рука отказывалась писать что-либо последующее – Зачем же тогда суд? – Суд не всегда решает судьбу человека. Он является источником информации, ты не думал? Я призываю ко многому, но миловать этих чёртовых грешников Зонтопии я не собираюсь! – на последнем слоге Алебард, подойдя к столу, на котором сидел Пасгард, ударил кулаком по поверхности так, что всё поднялось, а чернила пролились на бумагу. После, снова успокоившись, он ушел подальше к окну. – Перепиши на другой лист бумаги, будь так любезен. Приходилось писать. Пасгард всеми конечностями своего тела чувствовал неприятную, гудящую атмосферу в этой комнате. Окно было слегка приоткрыто, в помещение заходил ледяной ветер. Неудивительно, Алебард почти каждые пару минут мелко дрожал или потирал руки друг о друга. «Словно у него другой одежды нет, неужели он из тех, у кого весь гардероб - одно и тоже? » – быстро кинув взгляд, капитан продолжил переписывать великие слова его господина. – Ты задумайся. Было бы мне дело, если бы бунт устроили, как сейчас модно выразиться, интеллигентные, честные джентльмены? Мой ответ - нет. Почему? Таки люди обычно не взывают о помощи, не уходят на высшее рыло. Они приходят сюда и обсуждают политические вопросы со мной. – Алебард ходил из угла в угол. – Но, если такие мерзкие люди, господин Пасгард, как Полдрон взойдут на трон... Про них будут говорить ни как иначе, как меркантильные, похотливые твари. Их будут пытаться убить. Им будут льстить. Они не будут это замечать. Вот, что я хотел тебе сказать... – Первый Министр, проговаривая речь, тихо вздыхал и качал головой. Его клонило в сон. После проклятых слов казни, Пасгард встал, отряхнул свои руки и собирался уже уйти. Первый Министр остановил его прямо у двери и, подойдя почти вплотную, наклонился к лицу капитана. – Ты служишь мне, ты обязан это выполнить, понимаешь? Чтобы ни одна бедная душа не смогла очаровать тебя, понимаешь? Ни одно Рубище. До завтра. Пасгард ушел, оставляя Алебарда наедине с самим собой. Дверь неприятно хлопнула и закрылась. По телу капитана прошли гадкие мурашки. В этом момент очень хочется сказать: сердце в пятки ушло. Так оно и было. Неужели слухи распространяются быстрее скорости света? Может по-началу это была всего лишь идея, ведь сам Пасгард был готов поклясться: информация сейчас как-никак дороже всего. Тем более, если информация касается стороны "противника". Сейчас она до сих пор ничего не сказала, но он скидывал на её состояние. Девушка уже которую неделю была в странном состоянии. Она то ходила с одного угла до другого, весело разговаривая о своих картинах, то сидела на мокром от дождя матрасе и лихорадочно дрожала, повторяя странные слова. Она часто могла заплакать и никому не сказать почему, Мантия стала очень странной девушкой. Одно не изменяло: Пасгард ухаживал за ней лучше, чем за кем-либо другим. Он осмелился пригласить врача, так как состояние бедной Руб молило Великого Зонтика о помощи со стороны медика. Врачи говорили, что она почти на краю у смерти, но диагноз поставили. Вместе с этим и таблетки прописали, каких на данный момент в стране не было, о них можно только мечтать. Пасгард не верил в смерть девушки, он знал, что она останется в живых и, что самое главное расскажет много интересного о Полдроне. Поэтому, он уже как несколько дней старается найти хотя бы что-нибудь из прописанных лекарств. Это было безуспешно. Вряд ли какие-нибудь жаропонижающие или микстуры могли сейчас оказать полноценную помощь... * * * Зонт сам не понимал, почему не хочет видеть Первого министра. От того ли, что идеи о правильном правлении в нынешнее время стали резко расходиться? Правитель был совсем недавно на собрании королей, но а что же? Дельной мысли не хотелось даже слушать. Ему сказали позвонить в случае какой-либо катастрофы. Интересно, что Куромаку говорил об этом с ударениями почти на каждом слове, выделяя слова, взирал на трефового валета взглядом угрызения совести. Да уж, Зонту явно было не по себе всё время за столом, зная, что где-то в переулке его страны возможно избивают насмерть людей. Даже, может, вдову, чей муж, на кой грех, сейчас перед ней. И после собрания было не лучше. Сначала, Зонт решил объявить о временном закрытии границ своей страны. Под странными взглядами он хотел было как можно быстрее удалиться, но одумался, пару раз махнул презренно рукой и уселся на своё место. Следующие часы собрания прошли ещё дольше, чем первые. После этого правитель удостоверился в надёжности своих слов, и пока взял с себя слово не ходить на последующие собрания, пока чума Зонтопии не пройдет. * * * Алебард сначала задумчиво, а потом с каждым шагом всё быстрее и быстрее поднимался по лестнице к этой тихой комнате. Сколько он уже тут не был? Казалось, почти вечность, ведь злая мука обиды тянула время. Недели казались годами, а надменные часы у холодного стола с документами - веками. Однако, вестей и от его господина тоже не дождаться. Неужели ему настолько всё равно, что происходит прямо за его всё ещё не застекленным окном? Вряд ли... Сначала он тихо назвал его по имени, боясь, что кто-то услышит. Но никто бы не смог. В лучшем случае, люди были на службе. За многих министров сейчас, как ни к стати, пахал Алебард. Что же... Он назвал его имя громче, начиная казнить сам себя. Он попытался позвать своего господина ещё раз, и ещё... Слова вытекали из тела, как тягучая тёмная жидкость. Такой была пропитана и сама Зонтопия, теперь ей пропитывались жители. В первую очередь - Первый министр. То ли от недостатка сна и переутомления, то ли от желания как можно быстрее закончить всё, он заново ожил и ударил ледяной рукой о дверь. На, казалось бы, мягкой ладони остались мелкие заносы. – Чёрт... Чем он так занят? Неужели я ему мешаю? А впрочем чёрт с этим. Действительно, чёрт! Я этого уже не выношу, ведь помощь нужна и мне! Зонт?! Ты ведь слышишь, так? Так чего же ты не открываешь?! Дверь открылась именно тогда, когда первая молния коснулась крыши дома. Министр стоял на пороге, переводя дыхания и мелко дрожа. На него нахлынул ещё более холодный ветер. В комнате никого не было. В ней было пусто и сыро. * * * Он бежал. Неизвестно сколько, неизвестно куда. Его ноги сначала шли не спеша, после уже бежали. Человеку или клону, но с душой, свойственно менять свои нравственные качества. Он может смотреть на вещь и говорить, что о ней нельзя говорить. Через недели, он посмотрит на неё и улыбнется. Таковы принципы изменчивости. Спустя лишь один день Зонт смог изменить в себе восприятие того, что происходит у него в стране. Скажем честно, ведь он никогда не думал о ней всерьёз, а видел лишь исток счастья. Однако, первый перелом произошел на собрании Щита. Второй, рядом у него же. У его виселицы. Пробегая по лужам, не замечая того, что ноги уже просто окоченели от холода, он вновь остановился у этой виселицы. Рядом с ней не было никого. Кто-либо боялся к ней даже притронуться. Разве что мелкие птицы искали здесь еды. Виселица служила и могилой и проклятьем для всех. Она напоминала о содеянном Искателям правды. Останки, то, что осталось после тела Щита, валялись у земли. На них капал дождь, их поддувал ветер, они казались восприимчивы к живому миру. Такое маленькое существо, для такой огромной, бесчеловечной страны. Его тело пошатнулось вместе с останками. Перед ним мертвец, он – живое создание. Он – Бог в глазах людей. Он – ничтожество в глазах знающих. Руки тряслись, ноги подкосились, а тело хотело было уже упасть и стать частью неживого. Рядом кто-то кинул бутылку со спиртным, разбив её перед лицом Зонта. Он очнулся, вернулся в этот мир и посмотрел на подошедшего. Тот, пьяный человек даже не взглянул на правителя, а начал быстро-быстро качать головой в разные стороны, словно пробуждая себя. Он стоял вместе с Зонтом несколько минут, а после так же неожиданно ушёл. Правитель стоял и смотрел тому вслед, словно человек для него не существовал. Внезапно всё тело пробрало, Зонт ударил себя по лицу, оставляя на щеке красное пятно, посмотрел на ушедшего. Его там не оказалось. «Это было его лицо. Это было его лицо! Боже мой, как он может быть жив, если сейчас прямо его останки лежат предо мной?! » – он устремил взгляд туда, откуда "мертвец" пришёл. Вдали яркими красками, слегка размыто, сверкали фонари здания. Ветер подтолкнул сзади, шаг за шагом Зонт уходил с этого ужасного места. Гроза стихла. * * * Суета. Человеческая суета слышна за дверью бара. Правитель осторожно отворил дверь и поглотил в себя запах дыма сигарет и алкоголя. Это было для него новым миром, неведомым для него. Он его старался обходить, он сторонился его, но теперь Зонт принадлежал ему. Перед ним куча столов, тучи пьяных людей. Они смеялись, они плакали, они молились. Среди всех них стояла звезда пьяного шоу. Зонта так и пробрала дрожь. «Это она!» – уже второй раз он вспоминал знакомого ему человека за день. Она стояла в алкогольном благоухании. Нога стояла за второй ногой. Локтем упираясь о стенку, она обнажила часть своего тела и держала в другой руке допитый бокал вина. На его дне оставались куски льда. Осматривая её с ног до головы правитель не заметил кроткого и усмехающегося над ним взглядом. Для неё он казался очередным гостем, который отдаст все свои деньги дабы смягчить внутреннюю боль. Для него она была реальным воплощением грешного и святого. Он простоял перед ней ещё пару минут, пока тело его, словно удар часов, не отбило в быстром нервном тике. Зонт понял, что не может говорить, он может только смотреть. Правитель представлял её образ в театре, он думал, что её голос был создан для оперных выступлений, или как раз выступлений в подобном трактире. Он снова уснул в стыдливых мечтах. – Господин, вы будете заказывать или продолжите так и стоять предо мной? – женщина, с более низким, чем предполагал Зонт, голосом смотрела ему в глаза. Зонту казалось, что она вовсе не была похожа на официанта, поэтому быстро посмотрел по сторонам и вновь начал смотреть ей в глаза. – Какой Вы право странный, сэр! Странно, я не припоминаю ваше лицо, однако Вы так знакомы... Что же, Вы будете брать заказ на напиток? – она откашлялась в свой носовой платок. Никто не видел, но из её рта вышла мокрота желтоватого цвета. – Извините, я... Знаете, я наверное хотел бы видеть владельца этого заведения. Убрав носовой платок подальше от людских глаз, Ретичелла слегка наклонила голову и ещё ярче улыбнулась глазами. Этот господин очень веселил её. – Я так привыкла о своей известности, что теперь даже не знаю есть ли гордость во мне или тщеславие. Ха-ха! Вы правда для меня забавны, сэр. Но нисколько не в плохом смысле, в дружеском, для меня здесь все люди знакомые-друзья, ха! – с её глаза вытекла едва заметная слеза счастья. – Я хозяйка этого сбора. Кем являетесь Вы? Зонта передёрнуло. Ну да, он сейчас перед хозяйкой, об этом стоило догадаться. Ретичелла выделялась среди всех. Её фигура, её одежда, её взгляд. Всё об этом тихо и могущественно говорило. Тут она засмеялась. – Ох, ну что же Вы не отвечаете, сэр? Словно не родимый, честно! Не стесняйтесь, дорогой, не бойтесь, здесь безопасно покуда Вы не пьяны. Вы пили когда-нибудь? – Нет, леди, не пил. Я считаю, это скверно... – Ха! И вы пришли сюда? Что же тогда у вас по-настоящему в мыслях? Присаживайтесь сюда, родной. Сюда, сюда... – по-неволе она усадила Зонта за столик, вокруг которого сидело ещё четверо. Парню мгновенно принесли не самый чистый бокал с алкогольным ядом. – Вы должны это попробовать, сэр. Скажу так, это один из самых "популярных" напитков этого заведения. Да, быть может сейчас мы не так богаты, как это было до "чумки правды", – Зонт держал в руках бокал, но от последних слов его передёрнуло. Бокал выпал из рук, а содержимое вылилось на пол, – но... Ах, вот же невезение! Прошу прощения, я вас сильно заморочила болтовнёй, так? Сэр, я виновата. Я привыкла, что прежде людям это нравилось, что же... Он наблюдал за тем, как хозяйка заведения начала оттирать пролитое из бокала. Зонту стало как никогда стыдно от своего поведения, от своего прибывания в этом месте. Он очередной раз захотел осмотреться, но это место было смешанным. То слишком яркое, то слишком тёмное. Про такие говорят: "Надо привыкнуть". Это было сложно, так как Зонт и не предполагал приходить сюда часто, следовательно нужно было привыкать уже сейчас. – Извините, м-м, э-э-э, я полагаю, я... Точнее, ох, что же тут со мной? – он хотел было встать, как вдруг ощутил на своём плече тяжелую руку. Его тело, не успев подняться, шумно опустилось обратно. Ретичелла, до этого вытирающая стол, закончив, устремила взгляд на подошедшего и невольно улыбнулась. – Ах, что? Простите... – Слушай, – прямо к уху правителя прислонилось потное, тяжелое, алкогольное дыхание человека. По голосу Зонт пытался определить сколько ему примерно лет, однако забросил это дело, и решил вспомнить зачем он сюда пришёл, – тебе же сказали, что ты тут всем нам очень сильно понравился. Чего же ты противишься погрязнуть в этом пойле? А? – Зонт чувствовал, как его плечо начало болеть. Человек за спиной сжимал его. – Вот моя кружка! Пей из неё, но смотри! Смотри же! Пей до дна, а если не выпьешь, так мы эту дурь выбьем уж, так? По таверне пролетел небольшой шёпот между всеми сидевшими. Мы не будем говорить о тех, кто был в алкогольном сне. Другие же, переглянувшись, снова начали болтовню. Зонт в свою очередь не успел и взять в руки этот стакан, как его резко и больно прижали в губам, удерживая правителя за горло, чтобы тот не мог сопротивляться. – Пей же, пей! – Ох, ты не слишком груб с этим парнем? Похоже, он и вправду первый раз пробует алкоголь. Рет какое-то время волновалась, наблюдая за сопротивлением пришедшего на действия другого. К сожалению именно сейчас её вызвали по работе, и ей пришлось отойти ненадолго. Зонт же, уже выпивший таким образом из стакана, вдруг резко приобрел что-то новое. Он сначала хотел было самоуверенно дать хорошего леща прекрасному человеку, который заставил всё выпить, но спустя несколько минут насторожился и почувствовал себя плохо. Эту тревогу внутри почувствовал пьяный "товарищ", что его подбодрило. – Вот! Сразу бы так. А то пришел тут, и ничего не понимаешь. Все свои, все! Ха, но чтобы было лучше, надо не останавливаться. Это по-началу всегда так, правда, всегда! У всех нас бывали запои и по-хуже, так или не так, друзья? – он обратился ко всем, но посетителям было не до того. – А я тебе скажу: это так и есть. Но ты себе голову не морочь, особенно всякими глупыми обвинениями по поводу... Этого... Опьянения? Мы тут не алкоголики, мы родные всем. И "правдивые страусы", или как их там? Пташки? – он махнул рукой и откашлялся. – Да черт бы с этим! Ха! К этому времени ко столу подали ещё пару стаканов и бокалов с напитками. Зонт даже не смотрел на них, голова кружилась ужасно. Однако, он не помнил и того, каким же образом в его руках волшебным образом появился стакан, оказался после у губ, а после внутри тела. Теперь он чувствовал себя и плохо и хорошо. Между тем, товарищ, принудивший начать странствие по пьянству, пил и не стеснялся иногда по-злому или по-доброму шутить над правителем. Более того, с каждым пропитым напитком он, казалось, совсем не становился пьяным, только веселым и гадким. К нему подошёл ещё один человек. Более худой, с нависшими веками. Видно, что жизнь свою скорее пропил, чем проел, как можно было бы выразиться по поводу первого. Он рассеянно поклонился обоим людям и сел рядом с другом. Друг же тепло и больно хлопнул товарища по спине так, что, наверное, сломал ему кости. – А и ты тут, брат! Что же, на этот раз вижу тебя всё же пришлось выгнать из заведения, но где ж ты шатался? Неужели кто-то принял и не убил? Заметь, ведь в прошлый-то раз это Я тебя дурня полуживого тащил домой. А, Хауберг? – наклонившись к несчастному Зонту, он продолжил говорить тише на ухо. – А этот товарищ тот ещё подлец, хуже чем я. Ха-ха-ха, да он может выпить больше, чем ты сможешь себе вообразить, но в итоге деньги заплатишь ты, – он вновь обратился к другу, не замечая, что Зонт его вовсе не слушал – Вот, знакомься. Этот молодой человек знает что делает, это точно! И на деньги не скуп или... Он качнул повелителя и посмотрел ему в глаза. Тот что-то мямлил себе под нос о вере, о свободе и о бедности. Подобная несвязная речь вызвала едкую усмешку на лице напоившего приятеля. Он было хотел отсесть, но мгновенно решился на обратное. Пьяница толкнул его ещё сильнее, завладев вниманием. – Как же тебя зовут, юродивый? – Ох, я? – в памяти и сознании творился хаос. Зонт даже не представлял на что именно идёт. – Меня зовут Зонтик, Зонт, а впрочем... Я п-... – его речь прервали смехом. – Уж и правда-то юродивый! А денег видимо и нет, явно, зря я взял здесь так много выпивки, ну! Не заплатит, так что же? Вот забава, а Хауберг? Хауберг, то и дело молчавший всё это время, резко обернул свое страшное веселое лицо и вскользь подмигнул приятелю. Его тело шаталось от алкоголя. Страшно было представить вообще, что творилось внутри этого бедного человека, словно не органы в нем были, а жидкость, контролирующая все тело. – А-а-а, юродивые люди они все такие. Они приходят тут, чушь нес-с-сут собачью, кхе-хе-хе! А нам за ними что ж-ж-ж? – он с силой ударил о стол, кидая в стену свою кружку. Та впрочем не разбилась, так как была деревянной. – Таких лишь бы только и выводить на свет, да ничем не поможет, кхе-хе-хе. Враньё! – он вопил, но хрип в горле и чахоточный кашель не давали ему договорить и полуслова. – Проповедуют, да не знают что! Да разве м-м-можно?! – Тише, тише, Хау, – тот, что по-полнее силой заставил друга сесть обратно на место. – Видишь ли, мой дорогой друг. Юродивых давно в нашей стране не любят. Вспомни этого идиота Хунд... С... Да, впрочем совсем уже не важно, так? Наши пташки его прибили хорошенько, ха! Он ещё пытался, помню, спастись, но умер с голоду. О его странных проповедях же весь город знает! Что он говорил, ты-то помнишь? – он засмеялся, после попытался сделать скрипучий голос. – "Пробьет голова пулю, да воскреснет лучистым сечением город вымерший". Ха! – Хундсгугель? Вы его знали?! – ни с того ни с сего очнулся правитель и схватил за кофту полного. Он всматривался ему в глаза, пока не почувствовал, как его руки лихорадочно дрожат то ли от страха, то ли от алкоголя. Он отпустил его. – Право, джентльмены, я кажется знал его. Ах, какой замечательный парень... Умер? – его передёрнуло – Да когда же случилось-то?... Умер, вот ведь! – Зонта хватило. Слово "умереть" слишком медленно доходило до его головы. Он страдал. – Умер!... Он приподнялся. Капюшон мантии давно уже сполз с его лица, он видел окружение отчетливо, правда с болью в голове. Она также шла кругом из-за чего детали этого места он неотчетливо вспоминал. Двое людей, один из которых был тощий, спятивший, больной Хауберг, а другой плотный, противный и массивный Бэрни. Да, с этого момента мы сможем называть никак иначе, как Бэрни. По залу прошёлся смех. Над ним смеялись уже не только эти двое, но и большинство посетителей. Парня взяли под руки, сильно их сжали, специально причиняя боль, и подняли. – Верно, юродивый! Как же, как же! Ты над нами не смей шутить, а! Ты думаешь, что пришёл сюда, решился выпить, так и осмелился начать нам тут свои рассказы рассказывать? А нет, брат, берега попутал, здесь юродивых не ждал никто. Никто, товарищ. Верно, Хауберг? – Ес-с-стественно, Бэрн! То! – тощий хлопнул раза два в ладоши, едко смеясь – Народ! Народ! – он уже взывал. Кашель убивал его. – Представление для несчастной минуты страны! Да прославится Зонтопия и будущий правитель-урод! "Ура, ура, ура" – кричали все весело и стучали бокалами, кулаками, кружками, ногами, отбивая чёткий ритм. Зонта, не понимающего ничего, поставили на стол и громко вскрикнули "танцуй". После он услышал угрозы, его сердце сжалось. В его лицо прыснула струя красного вина. Видно, если он не начнёт, будет что и по-хуже. Проверив, что стол крепкий, он начал делать своеобразные движения под стук и визги. Люди весело смеялись. Зонтик посмотрел на всех них и увидел страшные, искривлённые рожи смеха. Что поделать, приходилось танцевать. Танцевать для всех. – Нам выдана учесть быть лучше себя Дорогую жизни не скромной. Но губим незнание, губим любя И делаем всё обречено! – Кто-то крикнул из толпы. – А-а-а, эти стихи известны в этой таверне. Танцуй, юродивый, танцуй! Покажи свой энтузиазм нам, грешным! В эту минуту вошли двое людей. Один из них – румяная женщина, хозяйка этого заведения. Другой же – решительный человек, одетый лучше всех остальных. По-моде, можно было бы выразиться, но это скорее "не как грешный". Хотя, он был самым грешным из всех. Человек часто оборачивался к Ретичелле, целовал её руку и шептал ей что-то на ухо, отчего она отводила взгляд, пыталась улыбнуться, но в тоже время заглатывала мерзость происходящего. Однако, нежно и игриво, словно любовница, снова оборачивалась к нему и искусственно звонко смеялась. Человек, сопровождавший её, был Полдрон. – Ах, вы как всегда столько проницательны. Я думать устаю от ваших разговоров, словно чувствую себя настоящей дамой. Однако же, однако же... Мне уж не бывать такой. Но о чём пустая болтовня. Ах! – Ретичелла быстро прервала разговор, наполненный пустотой, посмотрев на то, как постояльцы мучают пришедшего парня, призванного юродивым. – Какой ужас. Нет, в моем заведении такому не бывать! Мужчина подле неё улыбался и шёл плавно, словно по воде. Он не ждал всплеск эмоций, хотел, чтобы всё протекало плавно, как говорят другие "по-маслу". Полдрона знали тут все, а он знал здесь каждого. Только для этого места было одно единственное правило: без революционных порч. Он ему придерживался и, что самое удивительное, старался вести себя, словно образцовый джентльмен. Для Рет. Повернув голову и посмотрев с ног до головы на пьяного, танцующего парня, Полдрон не ожидал своего же удивления. Он легко оттолкнул даму, чтобы та не мешалась и ушёл вперёд. – Неужели? Обойдя эту страну раз пять тщательно, я встречаю его здесь? Я думал, он уже и вовсе мёртв... – он подошёл вплотную в двоим зачинщикам и грубо ударил их в спины. – А ну-ка! Что у вас тут, сволочи? Решили нарушить обещание, а-а-а?! Двое зачинщиков услышав знакомый голос отошли и замерли в испуге. Лишь Хау иногда кашлял, но на это не обращали внимания. Зонт, заметив, что больше никто не заставляет его танцевать, с облегчением выдохнул и слез со стола. Как только он повернулся к спасителю он узнал в нём Полдрона. По началу его глаза сверкнули радостью, отражая благодарность и воспоминание о старом приятеле по камере. Спустя время глаза его наполнились испугом. Он вспомнил, что именно Полдрон был началом ужасной судьбы Зонтопии. Неосознанно он протянул правую руку вперед себя, перед лицом, чтобы защититься от возможного удара. Для него всё стихло. – Ха! Это так ты благодаришь меня? Да впрочем, а ну его! Благодарить, когда ты, друг, помог мне освободиться из той проклятой дыры, – Полдрон, утешая, обнял за плечо Зонта и отвёл его к пустому столику. При этом, он обернулся назад и шепнул двум приспешникам о хорошей взбучке позже. – Чего ты так шатается? Неужели эти двое балбесов смогли споить тебя? Да не говори, явно вижу, первый раз пьёшь. Но брат смотри, это на первый раз так! – Полдрон, ты ли это? Я... Ох, я совсем тебя не узнаю. М-м-м, как же болит голова, ты не представляешь, а тело так и упадёт на пол. Полдрон? Полдрон, ты правда тут или я уже в бреду? Ха-ха, ну может и так... – Зонт, сидя на стуле, подложил голову под руку. Он все ещё боялся даже смотреть на сидящего напротив. Если это бред, то сознания после выпивки пугали его. Если это реальность, то он боялся еще больше. – Впрочем всё равно, что здесь?.. – он взял в руки бокал и выпил всё, что там было. – Ах, какой ужас, это пойло ужасно... – Да ты и пить не умеешь! Тебе нельзя быть пьяным, друг. – Кто сказал, что я пьяный? – паузы и перемены в голосе Зонта смешили больше, чем могло показаться. Со стороны он был похож на мокрого, пьяного цыпленка с голосом блеющего барана. – Полдрон! – он вдруг воскликнул так, что это услышали все. За дверью, которая вела в комнату, где находились Пикадиль и Жак, что-то резко и агрессивно упало и разбилось. – Что ты... Тут и я. А-а-а, эта боль! – Тише, тише, тише. – с испугом проговорил Полдрон, оглядевшись вокруг. Все люди, благо затихли ненадолго, после снова продолжили наполнять шумом заведение. – Я знаю, мы не виделись от счастья пол года, но и с той поры у меня к тебе множество вопросов. – Как ты тогда смог связаться с Первым Министром? Почему ты смог выпустить не только нас, но и всех? Неужели ты и правда настолько добрый и наивный? – Алебард? Ты говоришь про этого... Ах, Первый министр! Я тебе обещаю, я все сделаю! А что... Да может мы тут с ним и познакомились, тебе-то нечего спросить было... А... Полдрон, это ты? А я думал, что разговариваю сам с собой, совсем я в бреду. – Чёрт, да как тебя звать-то? Вот что главное, а упустил. – Я слышал, что вы называли меня Великим и мудрым Зонтиком. Однако, если я и пьян... Но. Я. Не. Пьян! Я не мудр. – голос правителя катился волнами. Он чувствовал тошноту. Его перебили. Полдрон начал часто смеяться, удерживаясь за Зонта. После начал глотать воздух. – Чёрт тебя подери, прости меня грешного. Да неужели мамкам настолько стало скучно, что они решили видеть свою "надежду" Через имя "Бога"? Это, правда, так чертовки смешит. Ну, брат, а меня не дури. Ты что же, решил погнаться за тем мерзким юродивым? Не-не-не, я знаю, что это не так. Ты просто пьян. Спустя минуту молчания Полдрон наклонился ближе к Зонту. Он мерзко улыбнулся, презрительно оглядываясь вокруг. – Видишь ли. Я услышал, что ты не уважаешь Первого министра, чему я очень сильно рад. Что я, так сказать, признаю и уважаю. Мои длинные бессмысленные речи слушать может и не стоит, но... АЙ, ЧЁРТ! – Его резко оттянули за шиворот и выгнали из-за стола. – ВЫ ЧТО СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕТЕ? А, Рет, это ты, дорогая. – Из комнаты, где сидел Жак что-то снова агрессивно упало. Они оба отошли в сторону, оставляя бредящего Зонта одного. Дело было важным, но опасным. В таком виде он себя сам не узнавал, из-за чего речь его была, так сказать, невнятна, отчасти правдива, отчасти не правдива и слегка сумасшедшая. Ретичелла хотела прибить этого, по-хорошему если называть, морального урода. Она впилась ему в руку своими ногтями, сердито смотрела, а свободной рукой нервно перебирала пальцами. Из всей имеющейся тогда у нее женской силы, Рет наклонила лицо подонка к себе и говорила, четко отбивая каждое слово. – Каков наш договор, джентльмен? Да, а я вам скажу: никаких революционных речей. Вы думали, я не слежу, Вы думали, я одна из тех глупых блондинок? Ха! Но даже если и так, мои натуральные волосы иссиня-черные! Слышите это? Я пьяна, это так, но я в здравом уме. – она глубоко вдохнула. – И если этот прекрасный молодой человек, которого споили из-за ВАШЕГО появления сидел с вами раннее в тюрьме, а значит он вам знаком! Если Вы, душечка, продолжите подобные действия, я напомню о нашем уговоре. Она взглянула на одинокого Зонта. Тот то ли приходил в себя, то ли был вообще не в сознании. Он словно спал. Хозяйка нервно потёрла руку об руку, отпуская из хватки Полдрона. – Договор? – Договор! Вы подписали его, Вы должны вспомнить. Вспоминайте же, иначе мне придётся быть злой на вас постоянно, вечно! – Ох, дорогая, не злись, – он протянул к ней свою руку, пригладив пряди волос за ухо. – Я думаю, что смогу это как-нибудь загладить? По телу проститутки пробежали мурашки. Голос искателя правды был нежным, он почти шептал. Он льстил ей, он не воспринимал её всерьёз. Такое отношение к ней, особенно учитывая, что Ретичелла не считала себя падшей женщиной, готовой пойти на любые лести, вызвало отвращение. Хозяйка взяла в руки бокал вина и выплеснула его на белую рубашку. «Боже ты мой! – осознание содеянного обжигало её грудь, руки затряслись. Ретичелла понимала кто перед ней, она понимала его статус. – Он статный, он может меня убить, как убивает всех. Без жалости, просто, как пылинку. Однако... – она хотела было уже полезть к нему с виноватой миной и салфетками, дабы вытереть хотя бы часть этого ужаса. Пока резко не взяла уже бутылку полного спиртного и вылила в добавок – Что же это я? Тупею что ли... Неужели эти белые пряди так сильно влияют на мозг? Надо будет перекрасить их. Точно.» – Я считаю, что вам нужно как можно скорее убираться из этого места. – она сказала это совсем холодно. Прошлое лживое отношение к нему пропало. Осталось естественное. Но, Ретичелла всё же улыбнулась и саркастическим тоном объявила: – Ждём вашего возвращения с нетерпением через вечность. Прощайте. – и ушла. А Полдрон остался на месте. Неизвестная боль в груди пережимала у него все внутренние органы. Он не понимал, что это? После некоторых размышлений он понял - он потерпел неудачу. Всё встало гораздо хуже обычного, он был мерзок. В то же время он ненавидел эту женщину. Теперь ненавидел. Он был готов её убить, изнасиловать, отдать на казнь, сжечь её плоть. И всё таки... Этого было мало. В голове родилась идея. Он прокрутил её, он продумал её, он вышел из заведения по дороге, не думая о том, куда идет. Разве что маршрут был выстроен механически. Так думал Полдрон. * * * Было очень холодно. Ледяной пол обжигал ей ноги. Они болели и час-другой она переставала думать о том, что они вообще существуют. Дверь ненавистно скрипела. Она ненавидела каждый звук, окружающий это скверно-маленькое помещение. Эту тюрьму. Каждую минуту, полчаса, час, помимо скрипа, хождения по коридорам и протекающим трубам, раздавался влажный кашель. Её тело ослабло, её одежда была ужасна. Он была ужасна. А все мысли о нём, о его судьбе, о том, где он был... Мечты были сумасшедшими. Всё казалось серым, а её понимание всего, её видение мира цветным. Голубые, синие тона выражали любовь к невозможному. Она снова закрывала свое лицо и плакала. Синяки из-за слез, само тело было просто ужасным, словно просто обтянутым кожей, но она не замечала этого. – Сегодня. Сегодня ты должна сказать хотя бы что-нибудь, понимаешь? Пару слов и, возможно, они освободят тебя. Они вылечат тебя. – Она качала головой. Она плакала и кричала из-за боли. Пасгард лишь тихо вздыхал и устало протирал глаза руками. – Я же хочу лучшего. Иначе ОН убьёт тебя самой первой. Разве ты не хочешь жить, Мантия? – Он отошёл к двери. В последнюю секунду обернулся, удерживая тяжелую дверь – Прошу, подумай... Подумай и завтра скажи свой ответ. Хорошо?