Сломанный

Утро — обычное такое, рутинное утро выходного дня с той только разницей, что сегодня не выходной, снаружи бушует ураган и с ними теперь временно живёт Хёнджин — Минхо тратит на размышления, благо обстановка наконец позволяет. Уже познакомившийся за вчера с его родителями Хёнджин почти не напрягается, когда за столом они собираются всей семьёй. Мама взволнованно пересказывает ранний звонок не слишком адекватного клиента в режиме монолога, не требуя членораздельных ответов, потом аналогичную историю принимается рассказывать отец. Хёнджин внимательно слушает, видно, что ему интересно — ну а Минхо думает. Собирает наконец мозг в кучку из тупой лужицы, строит тараканов по стойке «смирно» и отделяет зерна от плевел. Он идёт от обратного: начинает со своей вчерашней мысли «меня не устраивает» и думает её дальше. Проходит всю цепочку рассуждений, которой учил его отец, задаёт сам себе вопросы, пока не доходит до логического, крайне ошеломляющего и одновременно очень предсказуемого конца. Цепочка на самом деле оказывается достаточно короткой и простой. Его не устраивает возврат к тому, как они себя вели раньше с Хёнджином, потому что ему мало, потому что ему мало ощущений и близости, потому что ему хочется конкретных ощущений и конкретной близости, ему хочется говорить Хёнджину, что тот важен, и, что самое главное, слышать от него то же самое в ответ. Минхо хочет занимать в его жизни больше места, чем занимает сейчас, особенно с учётом того зудящего глубоко в душе неприятного напоминания, что даже то, что у него сейчас есть, временное. Ураган кончится, Хёнджин уедет к себе, они опять продолжат видеться почти исключительно в школе да, наверное, на танцах. А Минхо привык уже обнимать его перед, во время и после сна, привык, как тянется к нему Хёнджин в мгновения стресса, привык тянуться к нему, чтобы успокоить, сам. Ему нравится видеть Хёнджина в своей одежде, в своей комнате, в своей постели, ведущего себя так, будто тот имеет на всё вышеперечисленное полное право. Ему нравится бормотать, засыпая, невнятное «спокойной ночи, Джинни», слышать в ответ тихое «спокойной ночи, хён», просыпаться ночью, когда тот вздрагивает, и гладить того по волосам в попытке успокоить его сон. Всё это нравится Минхо, и в то же время этого ему уже мало. Вот чего он хочет: он хочет иметь возможность обнять Хёнджина без повода в любое время, и чтобы тот радовался ему; он хочет, чтобы Хёнджин точно так же без повода обнимал его самого. Он хочет быть для Хёнджина безопасным местом, но не только; он хочет, чтобы Хёнджин сам хотел быть с ним не только потому, что Минхо ему не навредит. Он знает, как Хёнджин выглядит, когда ему больно, страшно, когда тот в ужасе, когда тот растерян и изумлён. Но вот что он хочет знать: как выглядит Хёнджин, когда счастлив? Кажется, папа с его шуточками был прав, недовольно думает Минхо, поднимаясь следом за Хёнджином обратно в спальню. Вот в чем главный вывод всего того, о чём он думал всё утро: ему нравится Хёнджин точно так же, как нравился Джисон. И если экстраполировать и прикинуть всё то же самое, но со стороны Хёнджина, то Минхо должен — обязан — нравиться и ему. Не факт, что сам Хёнджин это понимает, да и хочет понимать в принципе, но самому Минхо проще и спокойнее обнимать его, когда он уверен, что его ощущения взаимны. Впрочем, всё равно никаких других плюсов ему это предположение, почти превратившееся в уверенность, всё равно не даёт. Так или иначе, но Минхо не собирается ничего делать, как-то форсировать события или вешать на шею Хёнджину ещё один камень в виде оглашения собственной симпатии. Зачем? В представлении Минхо Хёнджину должны быть глубоко противны — или пугающи, неважно — любые хоть сколько-то интимные взаимодействия, и то, что он позволяет Минхо быть так близко, уже само по себе тянет на подвиг. Ещё неизвестно, как того крыло, когда Минхо истерил в бабушкиной спальне, в конце-то концов, и хорошо хоть, что после этого ему разрешены хотя бы объятия. В общем, рассказ о собственной симпатии, пусть даже взаимной, Минхо решает придержать именно по этой причине: эта самая симпатия, будучи высказанной, будто бы побуждает двигаться дальше — а есть ли куда двигаться Хёнджину в принципе? Тот факт, что внутри у него самого при этом решении что-то болезненно стискивается, Минхо игнорирует, потому что точно знает, что поступает так, как правильно — и для него это главное. *** Часы тянутся лениво и спокойно. Игнорируя новости, они листают ютуб, валяются на кровати в обнимку с котами, и много, много, много разговаривают обо всём подряд. В какой-то момент речь заходит о Джисоне. — Он странный, — пожимает плечами Хёнджин. — Я ему не нравился раньше почему-то, мне кажется. — Мне кажется, что как раз слишком нравился, — делится Минхо своими подозрениями. — Но потом у него закрутилось с этим Чанбином, поэтому он от тебя и отстал. Хёнджин неверяще хмыкает. — Не может быть, — убеждённо заявляет он. — Уверен, что как минимум одну пачку молока тебе приносил и ставил втихую на парту именно он, — вздыхает Минхо. — Ещё в те дни, когда я к тебе впервые подходил, тогда примерно. Секунда — и Хёнджин вдруг ступорится. — Погоди, это ты, что ли, был? — вдруг соображает вслух он. — Я тогда в таком стрессе был в первое время, что вообще никого запомнить не мог и по сторонам не смотрел почти, все люди сливались! — И с одноклассниками не помнишь, как я разговаривал, когда тебя в парк звали? — вскидывает брови Минхо. — Да нет, почему, помню вполне, я тогда тебя впервые увидел, мне казалось, не через весь класс… — задумчиво тянет Хёнджин, звуча так, как будто он действительно смотрел через весь этот класс. Бред какой-то. Минхо прыскает: — Это вообще-то в один день было, — поясняет он. — Вот буквально с разницей в пару уроков. — Я не очень переношу, когда на меня кричат, — уныло признаётся Хёнджин. — А этот Джисон на меня зачем-то кричать стал и наезжать, когда я ему списать не дал. Не знаю, мне кажется, когда ты к нему подошёл, я в вашу сторону даже не смотрел ни разу, всё продышаться пытался. — Джисон очень странно выражает симпатию, — виновато вздыхает Минхо. — Вдобавок он же натуралом до последнего себя считал. Знал бы ты, сколько я из-за этого страдал… До этого момента спокойно лежащий на кровати на животе перед ноутбуком Хёнджин аж приподнимается и садится, настолько его разбирают эмоции: — Он тебе нравится, да, хён? — «Нравился», — поправляет Минхо, делая упор на прошедшее время. Приходится объяснять, что он, честно говоря, делает без удовольствия, но Хёнджин, наверное, имеет право знать: — Мы раньше с ним очень дружили. У него были небольшие проблемы, в том числе с общением, он несколько раз ходил к моему отцу на прием, ну и на этой почве мы как-то вдруг хорошо сошлись. Но прошло какое-то время, Джисон поборол большую часть своих проблем, и оказалось, что он очень общительный человек. В какой-то момент он познакомился со старшими, с которыми сейчас делает музыку, и ушел в их проекты с головой. Нет, понимаешь, я рад за него, но… Но обидно заставлять себя учиться относиться к кому-то равнодушно просто потому, что ты вдруг оказался больше ему не нужен. Хёнджин молчит, и его губы жалобно кривятся, а глаза, кажется, на мокром месте. — Я знал, что он идиот, — в конце концов заявляет он дрожащим голосом, — но не знал, что настолько. — Не вини его, — расстроенно просит Минхо. Наверное, надо было выбирать слова получше, Джисон на самом деле совсем не так плох, как, наверное, выходило по его рассказу. — Слушай, он долго был один, ну, со мной общался, пока не вырвался в большой мир, где нашел тех, кто его понимает и разделяет его увлечения. Неудивительно, что я перестал быть ему интересен… — Хён, — говорит Хёнджин. — … да и изредка мы до сих пор общаемся, — заканчивает Минхо. — И я его музыку слушаю, мы иногда обсуждаем… — Хён! — уже громче и раздраженнее зовёт его Хёнджин, и Минхо наконец затыкается. — Не надо его защищать, ладно? Ты творческий человек, ты танцуешь и слушаешь его музыку, ты тоже разделяешь его увлечения! А бросать вот так близкого человека — это подлость! Минхо стискивает зубы, потому что Хёнджин, если честно, бьёт точно в самое болезненное место. Неважно, что его тоска по Джисону уже практически стихла, маленький, обиженный ребенок где-то в глубине его души все ещё продолжает плакать и чувствовать себя преданным. — Я не знаю, что со мной было бы, если бы со мной так поступили, — продолжает Хёнджин. — Хён, ты мне сейчас самый близкий человек, и если бы ты ушёл — мне кажется, я бы умер. И я не могу представить, что ушёл бы сам, даже если бы у меня вдруг ещё появились друзья!.. Наверное, маленький мальчик внутри Минхо обижен слишком сильно. Иначе почему тогда, подняв голову, Минхо тихо спрашивает: — А что насчёт Сынмина? Хёнджин осекается и смотрит на него почти зло. Потом требовательно протягивает руку: — Дай свой телефон. — Зачем? — Дай! У меня его номера нет. Удалил! Минхо копается в телефоне, открывает список контактов и находит Сынмина, протягивает его Хёнджину, думая, что тот просто перепишет номер себе и на этом успокоится — но Хёнджин тыкает в кнопку вызова, прикладывает телефон к уху и решительно вскакивает. — Привет, — слышит Минхо быстрое, неловкое незадолго до того, как за Хёнджином закрывается дверь, и захватывает обрывок следующей фразы: — Нет, это ни разу не Минхо-хён… Откидываясь на спину, он дёргает ногами и переползает по кровати чуточку повыше. Мозоля взглядом потолок, Минхо не думает почти ни о чём конкретном, только переваривает случившийся разговор, воспроизводит сказанные и им самим, и Хёнджином фразы и вновь вслушивается в их звучание. Хёнджин сказал, что Минхо — самый близкий ему человек. Что, если бы Минхо ушел, он бы умер. Маленький, обиженный ребенок в глубине его души в кои-то веки счастливо улыбается. А вот то, что сказал сам Минхо… Он же не прозвучал так, будто Хёнджин — замена Джисону? Ведь да же? Он же и правда не замена, хотя бы и потому что они оба совершенно разные по внешности, по характеру, да даже по диагнозу — и то разные! Только само наличие диагноза их и роднит, наверное, но этого совершенно недостаточно, даже если именно этот факт и послужил первопричиной для интереса Минхо к ним обоим. В любом случае, возвращения Хёнджина Минхо ждёт минут десять, не меньше. То ли разговор затягивается, то ли Хёнджину требуется некоторое время, чтобы переварить его итоги. Но, когда тот наконец заходит в спальню, по его лицу нельзя прочитать совсем ничего, и снова торопливо садящийся Минхо даже не берется угадать, чем всё закончилось. Хёнджин молча возвращает ему телефон. — Ну? — не выдерживает Минхо. — Что «ну»? — непонимающим тоном переспрашивает тот. — Хёнджин-а, я тебя в духовке запеку, если ты мне сейчас не ответишь! — жалобно угрожает Минхо, специально выбирая угрозу как можно менее реалистичную и как можно более нелепую, чтобы вдруг не стриггерить того случайно. — Как вы поговорили? — Нормально, — бросает Хёнджин и забирается на противоположный конец кровати. — Я извинился, он извинился, мы договорились встретиться после урагана. — А он за что извинился? — недоумевает Минхо. Потому что, ну, чисто технически, Сынмин вообще ничего сделать не успел тогда, только Хёнджина по имени позвал. За что-то в прошлом, что ли? Оказывается, что да, но не за то, о чем Минхо успел подумать. — Тебе нравился Джисон, — начинает Хёнджин и тут же резко заканчивает: — А ему — я. — Но… — Минхо теряется в попытках сформулировать следующий вопрос. — Это плохо? Тогда ему самому, пожалуй, не стоит признаваться вообще никогда. — «Нравился», — повторяет Хёнджин один-в-один предыдущие интонации Минхо, точно так же выделяя прошедшее время. — А после того, что со мной произошло — перестал. Я же говорю, — жалко улыбается он, — я грязный и всё порчу. — Тебя ещё раз обнять? — угрожающе спрашивает Минхо, капельку развеселённый тем, что дело, по-видимому, в том, что Сынмин тоже идиот, а у него самого есть хоть какие-то перспективы, и потому угроза звучит как-то не угрожающе, а скорее даже игриво. — Предполагается, что я должен испугаться? — вопросительно изгибает тонкие брови Хёнджин. — Ну да, вдруг испортишь как-нибудь или испачкаешь, — усмехается ему в ответ Минхо и поясняет, не дожидаясь реакции: — Я, правда, думал, что ты в душе с утра последний был, но теперь у меня определенно есть вопрос: чем ты там занимался, если не мылся? Шутка уходит «в молоко». Не триггерит и не пугает, но вот взгляд Хёнджин отводит в сторону, не улыбается и не отвечает. Ясно, кажется, обнимать всё-таки придётся. Не то чтобы Минхо был против, правда. — Джинни-я? — зовёт он и вытягивает руки. — Без шуток, хочешь? Хён будет рад посидеть с тобой в обнимку. Со вздохом Хёнджин подползает ближе и откровенно привычно устраивается под боком, кладёт голову ему на плечо и затихает. — Всё будет хорошо, — обещает ему Минхо и гладит по колену как по случайной части Хёнджина, расположенной ближе всего и попавшей прямо под руку. — Хочешь, я с тобой схожу к Сынмину? — Да я не из-за этого, — бросает тот и вдруг спохватывается, напрягается; Минхо краем глаза видит его выражение лица — это точно не испуг, но уже и не то спокойствие, что было совсем недавно. — А из-за чего тогда? — спрашивает всё-таки он. — Из-за того, что ты сейчас сказал, или из-за того, что я?.. — Из-за того, что… — Хёнджин на мгновение прикусывает губу, и Минхо тут же отводит взгляд. Рефлекс Павлова. А потом он резко смотрит снова, во все глаза, потому что краснеющего Хёнджина, если ему не изменяет память, он видит в первый раз за всё время, и старательно смотрит, записывает в памяти эту картинку и отчаянно жалеет, что нельзя включить камеру. Пламенея щеками, Хёнджин шепчет: — … Что я в душе не только мылся. Стыдно признаться, но до Минхо доходит далеко не сразу, а, когда доходит, он тоже краснеет и отчаянно старается не думать вообще ни о чем, отключить слишком бойкий разум. В голове сразу возникает размытая, очень неясная картинка заполненной паром ванной; он торопливо сглатывает. — Это естественная потребность организма… — хрипло начинает вслух он, но, получив удар по бедру раскрытой ладонью, замолкает. — Хён, ты не помогаешь, а делаешь только хуже! — возмущается Хёнджин. — … Ладно, — выдыхает Минхо. И правда, только хуже становится. — Ладно. Честно говоря, только слепой может не заметить, как его затронула эта фантазия, учитывая, что все признаки чуть ли не перед носом. Слепой и, видимо, Хёнджин. Но то ли он не смотрит вниз, то ли вообще глаза закрыл и открывать пока не собирается. Минхо дышит на счёт, пытаясь успокоиться. Думает обо всём подряд, вспоминает, как отец таскал его по больницам, вспоминает хоспис. Только тогда возбуждение начинает кое-как стихать, и это почти больно. Вовремя: стоит ему хоть как-то прийти в себя, как Хёнджин наконец отлепляется от его плеча и неловко ёрзает. — Прости, хён, — тихо извиняется он. — Я иногда реагирую… неадекватно. — А я шучу отвратительно, так что квиты, — вздыхает Минхо. — Сменим тему? Что там с Сынмином всё-таки, хочешь, я с тобой схожу? — Если тебе не сложно, — слабо улыбается Хёнджин. — Может быть, придём в кафе? Я всё ещё хочу посмотреть на кошек. Суни, лежащий с другой стороны от Минхо, как раз лениво выворачивается из клубка пузом вверх и выгибается, потягивается, выставляя в воздух растопыренную кошачью пятерню, и, глядя на него, Минхо непроизвольно издает писк умиления. Сколько бы раз ни смотрел — всё равно не сдерживается, да и как сдержаться-то? Хёнджин, правда, сбоку не умиляется, а хихикает, кажется, над реакцией Минхо, но он собачник, а все собачники, по мнению Минхо, еретики. — Можно и в кафе, — спохватывается он. — Но только если ты скажешь сразу, как только захочешь уйти, а не будешь терпеть из вежливости или чтобы дать мне закончить с кошками, или что-нибудь ещё в таком духе. — Когда я так делал? — пожимает плечами Хёнджин. — Когда мы вообще куда-то ходили вместе, кроме танцев? — риторически уточняет Минхо. — Кстати, Джин-а, мы на танцы после урагана поедем? Ты не передумал? Хёнджин аж приподнимается и заглядывает ему в глаза так, что Минхо без слов понимает свою ошибку. Слова, правда всё равно следуют, потому что Хёнджин возмущен до глубины души: — Как это «передумал»? Почему я должен был передумать? Хён! — в волнении тот теребит его за рукав футболки. — Если это ты передумал, так и скажи, но что до меня — я очень хочу, я так соскучился по танцам! — Тш-ш, Джин-а, — успокаивает его сквозь улыбку Минхо. — Не передумал, правда. Просто сам уже соскучился, в последние разы тоже туда не попадал. — Спасибо, хён, — снова сияет Хёнджин и наконец перестает пытаться оторвать ему рукав. И от всей души делает комплимент: — Ты такой заботливый! Вот бы мне такого брата! Ага. Метафизические акции Минхо перед его взором мгновенно рушатся хуже биткоина пару лет назад. Братские отношения точно никоим образом не тянут на то, чего бы он хотел. Наверное. По крайней мере, со стороны Минхо. — У тебя нет братьев или сестер? — спрашивает он, отчаянно пытаясь отвлечься от темы со своей уроненной самооценкой. — Не-а, — мотает головой Хёнджин. И, кажется, собирается его сегодня добить — а Минхо ведь так надеялся на спокойный день! — Но так даже гораздо лучше, я могу выбрать себе брата сам, да? Если тот попросит сейчас стать его названным братом, хмурясь, думает Минхо, то неминуемо получит в ответ лекцию про горизонтальный инцест. Он же просто не сдержится даже с учётом нежелания обнародовать собственные чувства!.. — У меня тоже ни братьев, ни сестер, — говорит он и торопливо добавляет: — Зато трое детей-свинюшек. Хёнджин вопросительно и почему-то ничуть не удивлённо вскидывает бровь. Вместо ответа Минхо гладит по спине Суни. Ещё двое носятся где-то по дому, неизвестно где. — А, коты, — понимающе смеется Хёнджин. — Да, другого я от тебя и не ожидал, хён. Ты сам как кот. — Я не кот, я кролик, — хихикает Минхо, вспоминая театральный кружок, в котором занимался чуть ли не лет двадцать назад, и напоказ шевелит, дёргает сугубо кончиком носа, как это делают все заячьи — с детства так умеет, всегда все в восторге были, вот и пригодилось спустя столько времени. Смущённо прикрывающего рот ладонью Хёнджина срывает в дурацкое хихиканье. Минхо косится на него, а потом ещё и по-заячьи цокает зубами, пытаясь сохранять серьезность, но хватает их обоих всего на несколько секунд, после чего они всё-таки сгибаются пополам от смеха. — О! О! — выпрямляется вдруг Хёнджин. — Хён, а помнишь тот американский мультик про крольчиху в полиции? Давай посмотрим? Ты его видел? Минхо непонимающе морщится и признает, что, кажется, нет. Но глобально он не против, и Хёнджину требуется всего минут пять в общей сумме, чтобы найти название, купить мультфильм и запустить его с ноутбука Минхо. Они снова устраиваются бок о бок, ставят ноут на вытянутые ноги Минхо, выключают свет, оставляя только небольшой ночник над кроватью, и накрываются одеялом. Тепло, уютно и хорошо — почти привычно, и на Минхо вновь накатывает жалобная волна нежелания всё это терять. — Ты как Джуди, видишь! — восторгается в каком-то момент Хёнджин, тыкает в экран и даже на паузу ставит, чтобы наверняка. — Смотри, хён, она точно так же носом шевелит, боже, это так мило! Специально, чтобы его рассмешить снова, Минхо дожидается его взгляда и вновь шевелит носом. Работает — и он записывает себе на подкорку ещё один вероятный способ привести Хёнджина в хорошее настроение, хотя вряд ли, конечно, он будет так делать, если того опять накроет паникой. Но глобально иметь в виду стоит, соглашается он сам с собой и улыбается Хёнджину в ответ. — Тогда ты — Ник, — сообщает он, тоже ставя на паузу в какой-то момент, ловя стоп-кадр с лисом, — тоже хитрый, высокий и своевольный. — Иу, хён, — гримасничает Хёнджин. — Это дискриминация на основании роста и характера! Заранее усмехаясь, Минхо уже собирается ответить чем-то не менее смешным, как происходит сразу несколько событий: откуда-то снизу доносится тонкий, пронзительный писк; ночник над их головой гаснет, одновременно гаснут часы на полке и индикатор зарядки ноутбука; мамин голос на первом этаже громко произносит длинную и очень цензурную фразу, в которой она объясняет миру, насколько недовольна тем, что запустила посудомоечную машинку, а не решила помыть посуду руками. — Что это? — Хёнджин рефлекторно тычет на пробел, снимая мультфильм с паузы, а потом снова ставит обратно, и садится, испуганно вертит головой по сторонам. — Хён? — Электричество отключилось, — поясняет Минхо, отгоняя мрачные предчувствия. Но тут же светлеет и с облегчением вздыхает: — Спасибо, что остался у нас, Джин-а, я бы сейчас очень сильно переживал, будь ты у себя один в квартире. — Да уж… — согласно кивает Хёнджин и нервно сглатывает. Не говоря ни слова, Минхо крепче сжимает руку на его талии.