Сломанный

Зачем-то — понятия не имея, зачем, — Минхо берёт с кровати амулет, вертит его в руках пару мгновений и кладёт в карман. Ещё мгновение медлит — и крутится по сторонам, уже расчётливо, зло, точно зная, что будет делать дальше. Одеться — Хёнджин забрал сброшенную футболку, отмечает он краем сознания, — причём тепло, потому что, хоть сейчас и затишье, неизвестно, сколько оно продлится. В сумку для танцев, содержимое которой он бесцеремонно вываливает прямо на пол, Минхо закидывает пару свитеров, джинсы и теплые носки с тем же прицелом, но уже не для себя. Конечно, можно подумать, что он слишком самоуверен, раз готовится найти заранее — но лучше быть самоуверенным, чем в середине бури найти окоченевшего Хёнджина, не имея ничего теплого в запасе. Стоит, наверное, сделать что-то тёплое, думает он — и мчится на кухню, стараясь не топать, ставит чайник и выгребает походный термос. Плевать, машина любой вес стерпит. Одеяло. Точнее, плед. Минхо снова крадётся по ступеням вверх, запихивает тот в сумку, и в ней всё ещё остаётся место. На обувь плевать, решает он, пока есть машина и одежда, не самое важное, а вот еду, возможно, стоит и взять. Хотя бы что-то. Не то чтобы Минхо параноик… но он параноик. Заливая несколько пакетиков с растворимым чаем кипятком в термосе, Минхо перебирает в памяти всё, что может ему ещё понадобиться. Ага, мобильный. Взял ли Хёнджин свой? Проверка показывает, что не только взял, но и выключил или врубил авиарежим: абонент не абонент; Минхо кладёт телефон в карман, включает звук на максимум, чтобы не пропустить, окончательно укладывает сумку и, сняв с крючка ключи от пикапа, медленно выходит за дверь. Небо серое и мрачное, где-то вдали чернеет край туч — присмотревшись, Минхо понимает, что этот край приближается, хоть и очень, очень медленно, а значит — времени у него не так много. Ветра почти нет, дождь моросит совсем мелкий, противный и холодный, машина в порядке, хотя в паре мест на крыше явно виднеются вмятины — то ли град шёл, то ли прилетело что, — и если не считать мусора под дворниками. Выгребая его голыми руками, Минхо пытается прикинуть свои дальнейшие действия и откровенно не знает, что делать. Точнее, куда делать это что-то. Потом он заводит машину и уезжает, чувствуя, как адреналин раскатывается по венам, заставляет дрожать конечности и самую малость задыхаться от накативших эмоций. Джисус, он реально псих, раз делает это — покидает дом, безопасное укрытие во время столь сильного урагана, почти не подготовившись, не зная, когда и как будет возвращаться. И ради чего? Ради призрачной возможности найти Хёнджина, который мог уйти буквально куда угодно? Минхо морщится. Он понимает, конечно же он понимает, насколько плохо и глупо всё, что он делает — но проблема в том, что он просто не может сейчас иначе. Не сейчас, не сегодня и не в последние недели в принципе. Не тогда, когда Хёнджин доверяет ему — так, настолько, и не тогда, когда он сам предал его доверие. Единственное, чем он может искупить свою ошибку — не дать тому уничтожить свой прогресс на полпути, а привезти его если не обратно, то куда угодно, где есть еда и тепло. Щупая амулет в кармане, Минхо надеется лишь, что ему будет кого искать в практически вымершем в это время городе. Что вообще значит этот амулет, точнее, какое значение ему придаёт именно Хёнджин? Какое значение тот придаёт тому, что его оставил на кровати? Минхо зло щурится. Нет, он справится, ему придётся — и, чтобы справиться, ему необходимо сделать ещё кое-что, что он делать очень не хочет, но, пока ползёт со скоростью черепахи по заметенным листвой, ветками и обломками улицам, должен. Воткнув телефон в крепление, он набирает номер отца. Идут долгие гудки, и Минхо нервно кусает губы, оглядывается по сторонам и бьёт на тормоз, когда видит на другой стороне улицы человека. Но это какая-то аджумма с веником — и он едет дальше. — Я не понял, ты что, не дома? — спрашивает отец из динамиков, и Минхо, успевший забыть вообще, что звонит, буквально подпрыгивает на месте, благо хоть педали не трогает. — Да, — решительно отзывается он. — Пап, я должен был уехать. Джинни ушёл. — «Джинни»? — после паузы переспрашивает отец и пока больше никак не комментирует, за что Минхо ему очень сильно благодарен. — Угу, — бросает он и сворачивает на проспект в сторону дома Хёнджина. Если бы тот пошёл в ту сторону, то точно должен был в какой-то момент выйти сюда, проспект не обойти. Проспект и мост дальше через ручей и Хан. — Пап, я накосячил. Очень сильно. И спугнул его, и перепугал так, что он буквально убежал. Здесь затишье, я слежу за ситуацией, правда! Тишина в трубке Минхо нервирует — но куда меньше, чем всё остальное. — Я сброшу тебе адрес убежищ, — в конце концов отзывается отец. — С матерью будешь объясняться сам, но уже когда вернёшься, так и быть. Помощь в поисках нужна?.. — Нет, — тут же говорит Минхо, но отец, оказывается, ещё не закончил и продолжает одновременно с ним: — Знаю, что ты скажешь «нет», но остановись и на мгновение подумай трезво: вдвоем мы сможем осмотреть больше мест и увеличить шансы найти твоего друга вдвое. Минхо действительно тормозит прямо посреди дороги и усиленно думает, почти наяву слыша, как скрипят несмазанные шестерёнки у него в мозгу. — Я боюсь, что от тебя он будет прятаться, — в конце концов отзывается он. — В остальном ты, кажется, прав. — Думаешь, от тебя не будет? — скептически отзывается отец. — Никогда не прятался, — мотает головой Минхо, как будто тот может его увидеть. — Сбегал — да, но не прятался. Отец медлит, затем всё-таки принимает решение. — Ладно, — вздыхает он. — Пока время терпит. Ищи и не забывай звонить, понял? Если сеть ляжет, возвращайся домой, и это не обсуждается. До тех пор я буду следить за твоим местоположением через гугл с твоего ноутбука. Вздохнув, Минхо соглашается. Хоть это кажется излишним контролем — которым отец, между прочим, никогда не страдал, — и как бы его не раздражал этот контроль, в текущих условиях он более чем оправдан. Возможно, даже смертельно важен. — Принято, — отзывается он по-армейски чётко. — Ладно, пап, я у моста в Ганнам. Поехал дальше. — Удачи! — искренне, от всей души, желает тот и отключается. Минхо сглатывает и въезжает на мост. Пустой. Но он всё равно едет медленно и смотрит по сторонам: мало ли. Вдруг не заметил за опорой? Вдруг здесь кто-то всё-таки есть? Пусто. Пусто. Пусто. Не сдержавшись, Минхо бьёт ладонями по рулю и зло откидывается на спинку. Куда Хёнджин мог деться? По его расчётам, чтобы дойти до моста, ему потребовалось бы минимум двадцать минут, так что есть совсем небольшой риск, что тот успел его перейти — и в результате Минхо едет дальше. Объезжает все улицы вокруг, теряя время, и обратно возвращается по соседнему мосту, на котором тоже никого. — Пусто? — спрашивает отец. Минхо звонит ему с проспекта, потому что отпущенный ему час уже практически закончился. — Пусто, — мрачно отзывается он. — Не в сторону дома пошёл, там я всё обшарил. Куда он ещё мог деться? — Вряд ли он пошёл в парк или на гору, — вслух принимается рассуждать отец. — Не совсем же глупый, должен понимать, что в любой момент дерево может свалиться на голову. Да и в парке уже поваленных должно быть много, так что, если не понял сразу, должен понять на месте и пойти куда-то ещё. — Торговые центры не работают, — отзывается Минхо. — По крайней мере те, которые поблизости. И кампус закрыт. — А он об этом знает? — вдруг спрашивает отец. — Что не работают? Минхо зависает, пытаясь вспомнить, говорил ли об этом Хёнджину, и приходит к выводу, что нет. — Может и не знать, — растерянно отзывается он. — А он не мог пойти в убежище? Отец одобрительно хмыкает. — Я прозвоню, — соглашается он. — Должны же там людей регистрировать. Как там погода, сын? Высунувшись из окна, Минхо оглядывается по сторонам и качает головой. — Пока далеко, — сообщает он, — но ветер уже снова начинается. — По новостям говорят, что ещё часа полтора есть до следующей волны, — сообщает отец. — Давай, минут через сорок созвонимся, поставь себе таймер. Или, если тебе покажется, что погода совсем швах или что случится, то раньше. — Договорились, — отзывается Минхо и кладёт трубку на этот раз первым. Итак, думает он. Проспект чист. Съездить прокатиться вокруг парков? Вдруг где-то там всё-таки? Начинает он с традиционного дендрария — и даже сквозь забор видно, как сильно по территории погулял ветер. Повалена буквально большая часть деревьев, и многие из них достаточно редки, чтобы не расстраиваться этому. Минхо, правда, плевать, но только в конкретный данный, отдельно взятый момент, потому что вокруг забора Хёнджина нет, и внутри его искать смысла нет практически никакого. Дальше он едет к остальным паркам, сначала к тем, что ближе, потом к самым дальним. Здесь ему иногда приходится петлять: чем дальше он от центра, тем грязнее дороги. Обломки крыш, мусор, какие-то ветки, картон, куски заборов — в общем, буквально всё, что могло быть сдуто, оказалось сдуто и лежит прямо на пути. В какой-то момент Минхо снова звонит отцу. Коротко переговаривается, получает новый дедлайн в полчаса, на этот раз, судя по погоде, последний, и всё, едет дальше. Поднимается ветер. Пока ещё не такой сильный, каким был совсем недавно, но уже достаточно, чтобы то и дело накидывать мелкий мусор на дворники и чтобы Минхо поднял опущенные с самого начала стёкла. Туча с горизонта проползает больше, чем половину пути и уже почти нависает над головой, красивая — с ровным изогнутым краем, четко разделенными слоями, с пупырками внизу, словно огромными, великанскими каплями воды на протекающем потолке. Где-то в отдалении то и дело сверкают молнии, но пока это слишком далеко, даже звука грома не слышно. Минхо едет. Что ему ещё остаётся делать? То и дело пытаясь вновь позвонить Хёнджину, он каждый раз получает в ответ равнодушное «абонент отключён…». С каждым таким звонком он всё больше выдыхается: адреналин, схлынув, оставляет за собой усталость, страх и боль. То и дело Минхо непроизвольно трёт шею. Сначала не понимает, почему, но ловит себя раз за разом на этом движении и в конце концов догадывается взглянуть на себя в зеркало. На шее — цепочка засосов-укусов, которые до сих пор он видел только на других, но никогда до этого раза на себе. Чешется. Спустя ещё десяток минут он не выдерживает и паркуется на съезде в сторону магистрали Донбу. Откровенно не зная, куда податься ещё, Минхо открывает на телефоне карту и принимается рассматривать окрестности. Ганнам? Тондэмун? Станции железной дороги? Автовокзалы? Метро, которое сейчас не работает из-за угроз затопления? На всякий случай он объезжает ближайшие станции метро. На это Минхо тратит ещё около двадцати минут, и, когда он возвращается обратно — разумеется, безрезультатно — то наступает время последнего звонка отцу. — Возвращайся домой, — приказывает тот. — Пап, нет, — выдыхает Минхо. — Он где-то здесь, я точно знаю! — Ты будешь искать его до бесконечности, — принимается увещевать его отец. — Пока тебя самого не унесёт ветром вместе с машиной прямо в Хан! — Не унесёт… — начинает Минхо и спохватывается, внова заводит машину. — Точно, Хан! Набережная! Пап, я перезвоню! На самом деле у него нет ни малейшего повода предполагать, что Хёнджин каким-то образом привязан к набережной, однако там он ещё не смотрел. Плюс вряд ли в такое время там будет хоть кто-то ещё. Отец звонит снова, и Минхо сбрасывает звонок, сворачивает и мчит по шоссе в сторону реки, выворачивает на парковку и, подцепив телефон, выскакивает наружу. М-да. А ветер-то действительно сильноват. Натягивая на бегу — ещё и дождь усиливается — капюшон толстовки на голову, Минхо бежит в сторону набережной, сбегает вниз по ступенькам и на полпути уже тормозит, начинает оглядываться. Пусто. Но, может, снизу будет видно лучше? Оказывается, что не будет, набережная в обозримом пространстве пуста, и Минхо обречённо замирает, опустив руки. Что делать дальше? Домой, что ли, ехать и правда? От этого варианта несёт не просто унынием — предательством. Ещё большим, чем то, что он и так уже совершил. Конечно, Минхо понимает, что прямо сейчас, когда в кармане вибрирует вновь мобильный — отец, он проверяет, потому что глупо будет пропустить вот так звонок Хёнджина — ему нужно решать, что делать дальше. Варианта два: искать до упора, рискуя тем, что отец сорвётся из дома искать уже его, или вернуться домой, рискуя жизнью Хёнджина. На одной чаше весов жизни Минхо и отца, на другой — Хёнджина, проще говоря, с иронией думает Минхо и просто продолжает нелепо стоять, смотрит на реку под усилившимся дождём и где-то краем сознания удивляется, насколько поднялся уровень воды. Часть мостов в пригороде, возможно затопило. Хорошо, что ему туда сейчас не надо. Если бы он курил — он бы сейчас закурил, потому что хочется вдруг чего-то такого, неясного, не то чтобы подышать в пакетик, но близко к тому, и он, действуя на автомате, словно ребенок, сует в рот костяшки пальцев и нервно прикусывает. Что же делать? Что. Же. Делать. В другой руке, настолько же не задумываясь, он со всей сжимает хёнджиновский амулет, так, что тот больно впивается уголками в ладонь. Но Минхо нужна сейчас эта боль, потому что больше у него нет. Кажется, что он один во всём городе, один во всём мире, даже телефон уже не звонит. Ему просто страшно. Страшно так, как будто происходит, уже произошло нечто непоправимое, нечто, что он мог исправить — и не захотел, не смог, не приложил достаточно усилий, и всего его оказалось недостаточно. Снаружи целый, Минхо ломается внутри. Ветер агрессивно кидает ему в лицо брызги, и он приходит в себя, вытирается рукавом, недоумевающе оглядывается по сторонам: когда это так успела разыграться буря?.. Волны на реке словно в океане прибой, порывами его чуть ли не сдувает, и капюшон на голове уже откровенно мокрый. Где-то за спиной небольшой вихрь тащит с собой пластиковую мелкую урну, и только Минхо с каким-то парнем, сидящим где-то в километре на спуске к воде на той стороне набережной, торчат здесь, как последние идиоты, в такую погоду. До Минхо доходит спустя несколько секунд, не раньше. И правда идиот. К машине он бежит со всех ног, несколько раз чуть было не падает на ступеньках, потом поскальзывается на листве и лужах сверху, и чуть было не приземляется лбом прямо в бампер. Но — добегает, прыгает за руль, не чувствуя холода, рвёт с места так, как будто в гонках участвует, и едет, едет через этот чертов мост обратно на ту сторону, нарушая все возможные правила и заранее зная, что словит тысячу штрафов за превышение и пересечение, но прямо сейчас — какая разница? Какое кому дело, когда он наконец-то знает, куда ехать? Уже тормозя и паркуясь как попало, он строчит остатками мозга смску отцу, что нашёл, что остальное потом, не до того, и всё, бросает телефон в машине и, опять чуть ли не падая в своих кроссовках, вовсе не предназначенных для такой погоды, бежит к набережной и по ней — к спуску. Хёнджин даже не поворачивается и не факт, что его замечает. Он сидит на каменных ступеньках, сжавшись в комок, мокрый, кажется, весь, с головы до ног, насквозь, обнимает себя за колени, и позвоночник тощим гребнем проступает через тоже промокшую и облепившую спину футболку Минхо. Минхо на миг передёргивает — и он не знает, отчего. То ли из-за открывшейся ему картины, то ли от холода — на этой стороне куда более ветренно; оскальзываясь, он спускается по ступеням, отчаянно держась за поручень, и почти падает на Хёнджина, обнимает его. Под руками — абсолютно ледяное тело, железо поручней под ладонями и то теплее казалось. Хёнджин даже не реагирует на прикосновения, его даже не трясет, и глаза, в которые Минхо заглядывает, абсолютно мутные — как будто у того снова лихорадка и он не помнит себя. Как будто он вот-вот умрёт. Сглатывая слёзы, Минхо, уже не церемонясь, вздёргивает его вверх, подлезает под руку и пытается утащить на себе. Кое-как переставляя ноги — скорее просто не падая, на этом всё его достижения заканчиваются, — Хёнджин безвольно и послушно движется, а ветер швыряет им в спины струи дождя, которые ранят так, словно это камни. Семь ступеней они идут буквально вечность. Это наверху Минхо уже может, прикинув, просто повернуться спиной и поймать на нее падающее тело, наклониться и одной рукой сцепить, удержать запястья, другой подхватить колено — а внизу, внизу он слишком боится упасть. Спине холодно так, как не было холодно до сих пор вообще; толстовка промокает в считанные секунды, но за эти секунды Минхо доковыливает до брошенной прямо на пешеходном переходе машине, которую даже не удосужился, оказывается не то что поставить под сигнализацию — ключ из зажигания достать, и распахивает заднюю дверь. Сгрузить Хёнджина внутрь — задача отдельная и не самая простая, учитывая, что это высокий пикап, а не мелкий седан, но кое-как он справляется. Обойдя машину с другой стороны, Минхо забирается внутрь — тоже на заднее сиденье, и только тут позволяет себе выдохнуть. Хёнджин рядом ёрзает, непроизвольно собираясь обратно в ледяной комок — и Минхо отвешивает себе метафизический подзатыльник, а потом со всей дури щипает себя же за запястье, почти шипит от боли. Так и надо тебе, думает он, идиоту, у тебя на руках сейчас человек загнётся! Хёнджин, которого ты так долго искал!.. Первое, за чем он тянется — это термос. Сворачивает крышку-кружку и наливает в нее совсем немного. Горячее, но не кипяток: ещё парит, и это более чем хорошо. Первым делом при переохлаждении — согреть изнутри. — Хёнджин-а, — зовёт он, поворачиваясь, и откровенно удивляется тому, как жалко, блёкло и сыро звучит его голос. Шмыгает носом и только тут понимает, что последние несколько секунд щеки у него мокрые были вовсе не из-за дождя. И — думает он — плевать. — Хёнджин-а, пожалуйста, тебе нужно согреться, сделай для хёна глоток, ладно? Он сам приподнимает ему голову, приставляет крышку к губам и аккуратно наклоняет так, чтобы жидкость еле касалась губ. Долгие мгновения ничего не происходит, но потом Хёнджин чуть заметно шевелится и отпивает буквально пару капель. — Ещё глоточек, Хёнджин-а, — умоляет его Минхо. — Пожалуйста? Тебе это действительно нужно, хёну очень нужно, чтобы ты попил, пожалуйста? На этот раз времени проходит чуть меньше, и Хёнджин делает глоток чуть больше, а потом откидывает голову всем весом на руку Минхо — устал. Понимая, что больше ничего сейчас не добьется, Минхо снова вытирает щеки и тянется к сумке. Хёнджин потом будет его ненавидеть. Но какая разница, если он уже?.. Кажется, тот пытается сопротивляться, когда Минхо, усадив его, кое-как тащит с него откровенно мокрую футболку. Дёргает бледнющими руками с откровенно посиневшими и белыми пальцами, пытается уцепиться за ткань — но те предательски не сгибаются, и Минхо без капли жалости тянет футболку вверх. Ладно, смысл скрывать очевидное? Он всхлипывает так, как обычно делает только Феликс при любой мелочи — словно потоп устраивать собирается, — и щеки вытирает каждые несколько секунд, и руки у него мокрые вовсе не от футболки, которую он равнодушно кидает на пол под сиденья. Вытерев их о тоже не слишком сухие джинсы, Минхо натягивает на Хёнджина сухой шерстяной свитер, а потом тянется к ширинке, принимается её расстёгивать, и слышит болезненный скулёж. Руки Хёнджина дёргаются, ложатся на пальцы Минхо, пытаются остановить, но бесполезно. — Тш, Джинни, — дрожащим голосом просит Минхо. — Пожалуйста, тебе нужно согреться, я ничего плохого не сделаю, больше не сделаю, больше никогда, обещаю, пожалуйста, Джин, дай мне тебя переодеть, тебе просто будет тепло и всё, больше ничего плохого, обещаю, пожалуйста… Он бормочет всё, что приходит в голову, и не перестаёт тянуть, заставляет Хёнджина приподняться кое-как — и трусы у того точно так же мокрые насквозь. Сглатывая накопившиеся слезы и комок в горле, Минхо нерешительно тянется к резинке. Как-то не так он ожидал увидеть член парня, который ему нравится, если честно. Совсем не так. Но ирония помогает ему держаться — и сопротивляться паникующим, отталкивающим его слабым рукам. Хотел бы Минхо сказать, что не помнит следующих мгновений, что не смотрит или не видит — но он помнит, смотрит и видит, и даже касается головки в какой-то момент внешней стороной ладони. И даже та ледяная, а не горячая, и, в общем-то, это объясняет размер, хотя не то чтобы это Минхо вообще волнует сию секунду или вообще по жизни. Ну да, мелкий необрезанный член здесь и сейчас, в холод, когда Хёнджин на его руках чуть ли не умирает от переохлаждения — это то, о чем он должен думать в первую очередь, действительно, н-да. Окончательно поборов сопротивление, Минхо с ещё большим трудом натягивает на того джинсы, благодаря всех возможных богов за их разницу в размерах, потому что будь те впору, а не велики, он бы мучился и страдал куда дольше. А так ему всего-то приходится закинуть ноги Хёнджина себе на бедра и подтянуть его, чтобы приподнялась задница — и дотащить джинсы выше, застегнуть их. Всего-то. Дальше приходит очередь носков. Трясущимися руками Минхо скидывает старые — почти сухие на удивление — и натягивает на него чистые и теплые. Остаётся плед — но перед этим Минхо переодевается сам, потому что толстовка на нём не годится уже никуда, а в запасе есть ещё один свитер. В процессе он наконец-то обращает внимание на то, что происходит снаружи: по стеклу барабанит мелкий град. Плевать, снова думает он. Не до того. Всё, что ему остаётся — это, вытерев в очередной раз щеки, притянуть Хёнджина ещё ближе, к себе на колени, накрыть их обоих пледом по самый подбородок и вновь схватиться за кружку с чаем. Держись, говорит он мысленно, даже не понимая, к кому конкретно обращается, к Хёнджину — или к себе. Держись. Ты сильный. Ты справишься.