Сломанный

То, что происходит между ними, сложно определить однозначно, навесить хоть какой-то ярлык — в первую очередь потому, что они об этом так и не поговорили. Словно два кота в первую встречу, они как будто бы ходят друг вокруг друга кругами, внимательно принюхиваются и пытаются понять, как действовать дальше — и что дальше вообще будет. Говорить, в общем-то, пока и не о чем. Хёнджин по-прежнему продолжает спать в постели Минхо — или, точнее, учитывая, что Минхо это только приветствует, они спят в одной постели, так будет звучать правильнее. Причём постель для них обоих, кажется, становится некоей безопасной, буферной зоной: как только они оказываются под одеялом, по умолчанию становятся разрешены прикосновения. Хёнджин кладёт ему голову на плечо, обнимает, может в задумчивости, объясняя что-то, взять его руку и начать растирать ладонь, и это будет казаться естественным им обоим. В то же время для Минхо становится нормально играть с волосами Хёнджина, легонько массировать тому кожу головы, гладить по спине или точно так же держаться за руки. Вне постели и в принципе вне комнаты Минхо они скорее держатся чуть в отдалении друг от друга, хотя отец, конечно, всё равно, втайне улыбается, слушая, как они разговаривают о чем-то, обсуждают просмотренные недавно фильмы, дорамы или аниме, или как Минхо ухаживает за Хёнджином, подкладывая тому кусочки получше или протягивая палочками попробовать что-то со своей тарелки. Так Хёнджин пробует баклажаны и узнаёт, что они далеко не настолько противны, как ему казалось — хотя от второго куска всё равно отказывается. Минхо взамен соглашается на помощь в будущем с некоторыми элементами в одном из каверов, которые он никогда не пробовал делать, считая себя недостаточно гибким, но Хёнджин воодушевлённо убеждает его в обратном. Более того, когда они возвращаются в комнату, Хёнджин уговаривает его попробовать со страховкой — и Минхо задирает над головой ногу, пытаясь не упасть, держится за Хёнджина и изо всех сил старается не слишком громко хихикать, потому что в голове у него в буквальном смысле Камасутра. А он листал как-то, нашёл у отца — и листал, краснея и то и дело прислушиваясь — вдруг застанут! Лет двенадцать ему было, и в памяти текущего Минхо о содержимом книги на текущий момент остаются только полусмазанные образы, от которых никакого возбуждения, но смешно всё равно неимоверно. Особенно когда он, пытаясь удержать равновесие, опирается пяткой на шею Хёнджина, а тот, не в силах устоять под нажимом, сваливается на пол, тянет за собой Минхо, и они оба валятся в кучу малу, путаясь конечностями и заливаясь смехом. Благо ничего не ломают, но через минуту у Минхо начинает уже сводить от улыбки скулы и он тихо скулит, двигая челюстью — чем вызывает у Хёнджина новый, почти истерический приступ. Успокаиваются они не сразу, но, когда это всё-таки происходит, Минхо вдруг осознаёт, в какой позиции они находятся — в знакомой уже им по некоторым, не самым лучшим моментам, и вскакивает на ноги, уже ощущая, как краснеет. В ощущении безопасности есть свои пределы, и вот так, посреди комнаты, по мнению Минхо, они словно у всех на виду, хотя и окна закрыты, и дверь тоже; Суни осуждающе пялится с кровати, и Минхо уверяет себя, что дело не в нём, но точно в глубине души понимает, что целоваться перед лицом, точнее, мордой собственного кота он тоже стесняется. Хёнджин только понимающе ухмыляется ему вслед. Бесстыдник. Они изучают границы друг друга — медленно, неторопливо. В одно мгновение, благодаря за что-то, Хёнджин касается его щеки губами и тут же отходит в сторону, в другое — Минхо притягивает его к себе на колени, а потом снова чихает и грустно спихивает Хёнджина на кровать к котам, чтобы не заражать. Между изучением границ Минхо, кстати, болеет — а Хёнджин нет. Ещё и поэтому они не целуются в губы, и вот об этом, кстати, говорят почти сразу. Лучше уж сказать лишнее, рассуждает сейчас Минхо, чем обидеть Хёнджина очередным пренебрежением. Всё не так плохо: насморк, чуть-чуть ноет горло, температуры почти нет, но он всё равно исправно принимает лекарства, пьёт много бесуга, чуть ли не силой отвоёвывая его у восторженного Хёнджина, которому такое никогда не варили, а грушу тот, оказывается, очень любит. Впрочем, в остальном Хёнджин очень заботлив и даже измеряет температуру ему не только градусником, но и губами, прижатыми ко лбу. Границы… странные. — Доктор-ним, — ноет Минхо в какой-то момент: ему отчаянно не хочется вставать в душ. — Ну, может, не надо, а? — Так, товарищ больной, — немедленно подхватывает игру тот. — Вы осмеливаетесь спорить с назначенным вам лечением? Хотите сказать, что чувствуете себя лучше? — Гораздо! — между прочим, искренне, от всей души, уверяет Минхо. — Тогда я должен вас осмотреть, — решает Хёнджин. — Нужно проверить, нет ли у вас особенных симптомов микроскопической невидимой лихорадочной сыпи. — «Микроскопической невидимой лихорадочной сыпи»? — пытаясь не смеяться, повторяет за ним Минхо. — Доктор-ним, а что это? — О-о-о, это очень серьёзная болезнь, — уверяет тот. — Она проявляется еле заметной, но очень, очень, опасной сыпью в определённых участках тела, и, чтобы её заметить, мне придётся исследовать эти места очень, очень внимательно! Снимайте футболку, больной! Когда Минхо уже тянется к воротнику, собираясь выполнить приказ — хотя и колеблется мгновение, конечно, — его настигают границы Хёнджина. Тот ловит его руки на полпути и молча сжимает, смотрит просяще. — Нет? — тихо спрашивает Минхо и улыбается снова, пытаясь показать, что не против, не обижен, что всё в порядке, добавляет: — Обход закончен, доктор-ним? — «Джинни», — бормочет тот, забираясь рядом на кровать и укладываясь под бок, но тут же выпрямляется и морщится: — Я хотел сказать «пожалуйста», но тебе лучше и правда сходить в душ. Минхо задумчиво нюхает подмышку и тут же кривится. Из-за болезни он потеет куда сильнее, а запахи, благодаря насморку, чувствует хуже. Вот и возникают… эксцессы. — Ладно, Джинни-я, — вздыхает он и лениво свешивает с кровати ноги. — Как скажешь. *** Хёнджин возобновляет терапию. Что очевидно — с отцом Минхо, больше не с кем, но Хёнджин сам признался в какой-то момент, что никакого другого психотерапевта бы не хотел. Несмотря на возможные слишком тесные их отношения — его терапевт отец, точнее, отчим его же парня, хотя они это не называют так вслух, но фактически это так и есть — они оба, кажется, как-то с этим мирятся. После сеансов Хёнджин много молчит. Минхо, конечно, ему не мешает, не отвлекает, когда тот хватается за блокнот и что-то старательно пишет — телефон его всё-таки канул, оказывается, в пучину реки Хан, но только потому, что замёрзшие руки двигались плохо, а не из-за желания от него избавиться, — но после второго раза тот сам заговаривает первым. — Скажи, хён, — медленно начинает Хёнджин, — я много себя жалею? Вскидывая брови, Минхо задумчиво смотрит ему в лицо. Интересные у них с отцом, однако, темы, оказывается… Если оглянуться назад, на не столь их долгое знакомство, и прикинуть, то ответ достаточно очевиден. — Нет, — пожимает плечами он. — Для человека, который пережил… — Стой, — перебивает его Хёнджин. — А для обычного человека? Который переживал… ну, всякое, но как обычно? Как все? — Всё равно нет, — после мгновения колебания решает Минхо. — Мне кажется, ты, наоборот, безжалостный к себе. — Сёрьезно? — удивляется тот и со вздохом вычёркивает строчку в блокноте. Минхо с кровати может видеть, что там у него какая-то таблица, но не понимает, что в ней написано — слишком далеко. — А я часто убегаю от проблем? Слишком много, точнее? Вот тут Минхо колеблется. — Понял, — мрачнеет Хёнджин. — А… — Джин-а, — перебивает его Минхо, до которого наконец-то доходит. — Это что, список твоих плюсов и минусов? Проблем? Отец попросил составить, да? — Откуда ты… — начинает Хёнджин, но тут же машет рукой. — Если он попросил тебя написать то, что думаешь о себе именно ты, — поясняет Минхо, — то ты не должен спрашивать у меня и переделывать список под меня, он только твой, даже если я вдруг думаю иначе. Хёнджин вдруг хмыкает. — Вторая часть домашнего задания, — отмечает он, — спросить близких, что они думают по поводу этого списка. С родителями я пока поговорить не могу… — На самом деле тот говорил несколько раз, но с телефона отца Минхо, и говорит каждый день, когда убеждает их, что всё в порядке, но звонить ради психологических заданий, учитывая, что секунда прямого разговора, без использования мобильного интернета, который сейчас работает плохо (и проводной-то…), стоит полторы воны — это капельку перебор. — Так что остаёшься только ты, хён. От этих слов у Минхо ощутимо теплеет в груди, и он несмело улыбается. — Тогда спрашивай, — просит он. — Только иди сюда?.. — Чуть позже, ладно? — извиняется тот. — Правда, я бы хотел, но уже устал лежать, хочется хоть как-то размяться. Я ещё поотжиматься потом собирался и хоть какие-то упражнения поделать, а потом уже в душ. Только тебя спрошу ещё. Я прилипчивый? — В каком месте? — непонимающе сдвигает брови Минхо. — Ага, ясно, — хихикая, Хёнджин вычёркивает и это тоже и переходит к следующему пункту: — Я передумываю на полпути? Точнее, слишком часто? Минхо задумывается, потому что да, но и потому что разве можно того вообще винить в этом?.. Что в понимании Хёнджина «слишком часто»? — Не в моём понимании, а в твоём, — любезно поясняет тот. — Тогда в пределах нормы, — мгновенно отказывается Минхо и наклоняет голову, ждёт, что ещё интересного будет дальше. И это интересное не заставляет себя ждать. — Я слишком мало говорю о себе? — Да, — немедленно отзывается Минхо и усмехается: — Можешь считать меня сталкером, но это всегда будет «да». — Спустя столько лет? — играет бровями тот. — Всегда, — решительно утверждает Минхо, и они снова хором смеются. *** Ураган медленно сходит на нет; родители Хёнджина возвращаются в квартиру и привозят с собой собаку, которую Хван-старший забирал с собой. Минхо рискует недовольно подумать про то, что о Кками позаботились, а о Хёнджине — нет, но быстро отгоняет эту мысль, поскольку это как минимум не его дело, как максимум же — он сам о Хёнджине позаботится куда лучше. Позаботился. Потому что — всё. Ураган кончается, и Хёнджин должен вернуться домой. Занятия в школе возобновятся через несколько дней — сначала нужно восстановить электроснабжение района, навести порядок, заменить выбитые стёкла и так далее, далее, далее, и до этого времени они с Хёнджином больше не увидятся. Почему-то эта мысль заставляет Минхо чуть ли не паниковать на ровном месте — настолько он привык уже засыпать не один. Настолько привык, что у него есть кое-кто теплый, живой, хоть и капельку беспокойный и драматичный рядом, и начал уже свыкаться с изменениями в их отношениях — и тут его прихлопывает наконец расставанием. Он сам отвозит Хёнджина домой, правда, на отцовской машине, потому что его собственная слишком пострадала, а отец свою заботливо укрыл от града. В общем и целом это значит, что Минхо будет пешим ещё пару недель, пока не заменят стёкла, не вытянут вмятины и подкрасят сколы, поменяют треснувший бампер, и это печально, потому что школьный автобус — зло. По дороге они оба тяжело молчат, как будто поссорились — хотя не ссорились, разумеется, но оба совершенно не знают, о чём говорить. Минхо на самом деле грустно и так, а смотреть на Хёнджина и слышать его голос — только травить себе душу ещё сильнее. Чем руководствуется Хёнджин — неизвестно, но тот тоже сидит, надувшись, недовольный, с сумкой Минхо для танцев, в которой лежит его собственная одежда, таблетки и парочка одолжённых книг. Школьная сумка, с которой Хёнджин к нему приехал до начала урагана, точно так же, как и телефон, не выжила во время побега, но на этот раз даже сам Хёнджин не помнил, что с ней случилось и на каком этапе она исчезла. Отец Минхо выписывает рецепт, и таблетки Хёнджину продают новые, а вот со всем остальным, конечно, немного сложнее. Впрочем, в школе Минхо обещает поделиться в первые дни учебниками, в конце концов, посидеть рядом — не проблема. Ещё и Хёнджин, по закону подлости, выгреб с утра из шкафа любимую чёрную рубашку Минхо. Та ему немного велика, но в целом очень идёт — и, даже если бы не, это всё равно Хёнджин в одежде Минхо, отчего Минхо капельку рвёт все шаблоны, границы и даже, кажется, здравый смысл. Не смотреть в его сторону он старается ещё и поэтому. Двадцать минут дороги пролетают быстро — слишком быстро, по мнению Минхо, который вообще-то, несмотря на молчание, предпочёл бы продлить всё это, чем расставаться вот так. Слишком резко, слишком мало, слишком… слишком. Когда он наконец паркуется перед знакомым подъездом и поворачивается к Хёнджину, тот выглядит не лучше его самого: расстроен, устал, тяжело вздыхает и не смотрит в глаза. — Джинни-я, — зовёт Минхо, сам не зная точно, зачем. Не сказать же «давай, до встречи, увидимся»? Точно нет. Он хочет его утешить, успокоить, сказать, что это не конец, они ещё увидятся, ещё поговорят и встретятся — но кто бы сказал это ему самому для начала? Точно так же он растерян и не уверен, что разлука пойдёт им на пользу, что за эти несколько дней не изменится всё кардинально — как изменилось за те несколько дней, что они провели вместе. — Хён, — отвечает тот и отворачивается к окну, берётся за ручку — но дверь не открывает, тянет время: то ли ждёт чего-то, то ли решается на это что-то сам. — Я буду скучать, — признаётся Минхо. В теории он может сказать больше, ему есть, что сказать ещё — но он не думает, что они оба сейчас готовы к этому. Поэтому пока вот так. Не «я тебя люблю», но и не «иди, чего расселся». — Джинни-я, я правда буду скучать. — А писать будешь? — тихо спрашивает Хёнджин с надеждой в голосе. — Звонить? Минхо выдыхает, потому что на самом деле совсем забыл об этом и накрутил себя за время дороги, думая, что они не только не увидятся, но и не поговорят, не напишут друг другу, не созвонятся, не… Но как минимум дома у Хёнджина вообще-то ноутбук есть, Минхо точно видел, поэтому вопрос связи не стоит даже при условии отсутствия телефона. — По катоку, — обещает Минхо. — Как только заведёшь себе новую симку, сбрось мне номер, хорошо? — Я восстановлю старый, так что можешь писать мне пока в оффлайн, я потом скопом всё получу, — поясняет Хёнджин, делает паузу и вскидывает на него свои тёмные глаза, смотрит каким-то непостижимым образом снизу вверх, несмотря на разницу в росте, жалобно и грустно. Признаётся: — Так не хочу уходить. — Так не хочу тебя отпускать, — эхом откликается Минхо и протягивает руку даже против своего желания, потому что чешется внутри, давит схватить, не отпускать, обнять и защитить. Как защищать, если объект защиты ходит где-то далеко? Подушечки пальцев знакомо скользят по щеке. — Опять кошачья шерсть? — несмело улыбается Хёнджин, ловя его взгляд и удерживая. Коротко, провокационно облизывается — и Минхо в это мгновение точно знает, что думают они оба сейчас об одном и том же. — Нет, — тихо шепчет он и придвигается ближе. Границы… границы расширяются. Окна автомобиля не тонированные, хотя двор практически пуст — но Хёнджин всё равно отвечает. Минхо не давит, не инициирует ничего серьёзного: это просто прикосновение губ, короткое, ласковое движение, от которого на лице Хёнджина вспыхивает ярким солнцем счастливая улыбка. Минхо готов поклясться, что отражает её сейчас, словно зеркало — настолько ему сейчас хорошо. В это мгновение он верит, как никогда, что у них двоих всё получится — не может не получится, когда они настолько хорошо уже понимают друг друга, настроены друг на друга, в конце концов, так друг другу нужны. — Напиши мне, — приказывает он. — Сразу, как только доберёшься до интернета. — Сталкер, да? — смеётся Хёнджин и быстро-быстро кивает. — Обязательно, хён. — «Минхо», — в спину уже открывающему дверь Хёнджину говорит он. Хёнджин замирает на половине движения. — Что? — «Минхо». Не «хён». — Хорошо, Минхо-я, — подмигивает он. И, пока Минхо возмущенно открывает рот, пытаясь подобрать слова от такой неслыханной наглости, этот негодник, ухмыляясь, ехидно морща нос и покачивая бёдрами, нарочито медленно удаляется в сторону подъезда. *** Минхо: вот где я провожу границы Минхо: Джинни-я. Джинни-я (спустя полчаса): ㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋ lol *** Обратно Минхо едет неторопливо, вертя головой по сторонам и рассматривая изменившийся город. Машин пока ещё немного, в конце концов, ветер пока так до конца и не стих — но синоптики говорят, что уже всё, что ураган почти рассеялся, а это так, остаточные явления. Тучи в небе всё ещё висят рваными полотнищами, но кое-где уже изредка проглядывает голубизна. Да и температура снаружи явно ползёт вверх: Минхо становится жарко в толстовке, и он расстёгивает её, опускает окна полностью и едет так. Пахнет океаном. Свежо, солёно и йодисто. Город постепенно оживает, местами промокший насквозь, местами умытый. Много рабочих на дорогах — убирают мусор, восстанавливают повреждённое дорожное покрытие, кое-где отгоняют брошенные машины. Другие занимаются тем, что натворил ветер: разбил окна, поломал заборы, порвал провода, обломал ветви деревьев и местами повалил их полностью. С моста видно, что подмыло ту набережную, напротив которой торчал Хёнджин, и площадка обрушилась в реку чуть ли не полностью. Когда Минхо торопливо спускался по ступеням, всё было ещё целым. В паре мест упали светофоры; многие машины из брошенных просто так, пострадали точно так же, как и пикап Минхо: побитые градом стёкла, кое-где ветер причинил дополнительный вред, принеся и обрушив крупные ветки или железа с крыш. Но везде всё чинится, исправляется, приводится в порядок, хотя совершенно точно на то, чтобы всё вернулось на круги своя, потребуется ещё достаточно много времени. Но Сеул справился. Выстоял. Смог. Минхо думает, что сможет тоже. Выстоит и выдержит точно так же, как выстоял город — и, не изменяя себе, предупредив на всякий случай встревоженного отца, едет в приют. Привезти ему туда пока что откровенно нечего, потому что большая часть магазинов не работает, а в остальные он сможет съездить и потом, по факту, уже зная список необходимого — а рабочие руки там нужны всегда без вариантов. Кроме того, если взглянуть правде в лицо — его жизнь вовсе не сосредоточена на Хёнджине, пусть это и звучит крайне цинично. Какие бы у них ни были отношения, как бы Минхо не ловил себя на абсолютно дурацких, влюблённых мыслях, находясь рядом с ним, растворяться в другом человеке, по его мнению, звучит слишком патологично. И поэтому, пока они в разлуке, он не тянет время, подчиняя свою жизнь ожиданию, нет — Минхо живёт. Просто и ждёт тоже. Немного. Где-то в глубине души. *** Сынмин внимательно смотрит ему в спину. Пересыпая наполнитель поочередно из лотков в мусорные мешки, Минхо этой самой спиной чувствует на себе его внимание и не выдерживает всего через три лотка: — Ким Сынмин, — заявляет он зло. — Ли Минхо, — немедленно откликается тот. И ничего больше не говорит, как будто это вовсе не Минхо тут хотелось всё это время что-то спросить. — Я не буду ждать, пока ты решишься, — предупреждает Минхо и оценивающе смотрит на поле деятельности и смягчается самую малость: — Или нет, я подожду всего три лотка. Время пошло. — С Сэмом всё в порядке? — выпаливает Сынмин, судя по шагам, подходя чуть ли не вплотную и замирая где-то справа под боком. — С Хёнджином, — поправляет его Минхо и ставит лоток на место, переходит к следующему. — Теперь он Хёнджин — и на этом всё. — Он сменил имя? — спрашивает тот, и в интонациях слышно искреннее беспокойство. — Да. И речи о том, чтобы сменить его обратно, даже не стоит, по крайней мере, пока. Сам понимаешь, почему. Сынмин вздыхает. — Он… он предложил встретиться, — признаётся он. Минхо уже знает, но всё равно внимательно слушает. Хотя… — Звучит так, как будто тебе нужен мой совет, Ким Сынмин. — Я боюсь опять всё испортить, — вываливает тот и ловит Минхо за рукав так и не снятой всё ещё толстовки, и держит. — Я пытался позвонить, но телефон выключен, и я не знаю, что ему сказать, о чём говорить и как… Смягчаясь, Минхо опускает уже пустой лоток на пол и выпрямляется обратно. Поворачивается к Сынмину лицом и, вспоминая разговор с отцом, случившийся, по внутренним ощущениям, уже вечность назад, советует: — Не относись к нему так, как будто он хрустальный. Да, он пережил отвратительные вещи, но он их пережил, и ему решать, говорить о них или нет. Захочет — расскажет. Но смотреть на него так, как будто он сломается от одного неправильного слова или движения, не надо. «Даже мне, чтобы его сломать, потребовалось далеко не одно слово», думает он, но вслух не говорит, и на миг сжимает зубы, недовольный самим собой. Нечего. Хватит. Он будет верить в своего Джинни; Минхо будет сильным, раз на этом строится сила Хёнджина. — А телефон, — вспомнив, заканчивает он, — он просто потерял. Но вроде бы обещал восстановить тот же номер. Хочешь, я сброшу ему твой аккаунт в каток, чтобы уж точно не потерялись? — И он позвонит? — с надеждой смотрит на него Сынмин так, как будто думает, что ответ будет отрицательным, но всё равно хочет, чтобы ему соврали. — Ты правда думаешь, что он мне позвонит? — Уверен в этом, — успокаивающе улыбается Минхо. — Просто подожди немного, Сынмо-я. А до тех пор пока помоги мне помыть лотки. Весь только-только появившийся энтузиазм Сынмина, явственно надеявшегося спихнуть с себя самое неприятное, угасает на глазах. Удовлетворенно ухмыляясь, Минхо подталкивает его в начало благоухающего кошачьей мочой ряда, подхватывает мешок с наполнителем и, усиленно выражая гордость буквально всем собой, уходит прочь, на улицу, к мусорке. Когда же он возвращается обратно, Сынмин обречённо шумит на заднем дворе водой из колонки, и Минхо с улыбкой неожиданно для самого себя вдруг решает, что день, пожалуй, удался.