Сломанный

Они много переписываются. Очень много, если честно. Говорят обо всём подряд, начиная со всяких банальностей и заканчивая глубоко философскими вопросами. Обсуждают сюжет дорамы, которую так и не досмотрели вместе и теперь смотрят по отдельности, Хёнджин требует свежие фото котов — или не требует, но всё равно их получает. Обсуждают моду, новости шоу-бизнеса, где опять случается скандал с фотографиями из какого-то клуба, где одного из самых известных айдолов сфотографировали в обнимку с девушкой и сигаретой. В общем, ведущего себя как обычный человек; и Минхо, и Хёнджин сходятся на мысли, что те, кого это не устраивает — идиоты. Говорят о прошлом Хёнджина. Ради этого тот даже звонит однажды перед сном и тихо, задумчиво спрашивает без предисловий: — Тебя это действительно не беспокоит? — Что именно? — не сразу понимает Минхо. — То, что со мной произошло, — уточняет тот. Удивительно то, что Хёнджин уже совершенно не смущается упоминать о похищении, хотя и иносказательно, но Минхо это только радует. — Я не буду спрашивать, правильно ли понимаю, чего ты от меня хочешь — но тебя не волнует, что он делал? Что он меня трогал? И… остальное? В его голосе слышны нотки боли, конечно же, но далеко не такие серьёзные и сильные, как пару недель назад, во время их первого разговора на эту тему. Кажется, ответ Минхо Хёнджина интересует куда сильнее, чем собственные переживания. — Джинни-я… — начинает Минхо, но тот его перебивает. — Подумай, хён, пожалуйста, представь это сейчас, что ты трогаешь меня — и понимаешь, что ты не первый. Непроизвольно и, кажется, несколько обидно, но Минхо смеётся в трубку так, что даже в первые мгновения не слышит возмущённого вскрика. — Понимаешь, в чем дело, Джин-а, — объясняет он, отсмеявшись. — Почему меня это вообще должно беспокоить, именно вот в том смысле, что ты в виду имеешь? — Но почему нет? — непонимающе спрашивает тот. — Потому что это то же самое, как если бы ты с кем-то встречался… раньше. — «До меня» Минхо не произносит, но очень имеет это в виду, хотя до Хёнджина, кажется, не доходит. — Это как будто я должен на тебя злиться за то, что ты жил до меня, а не держал себя в коробочке на полочке, будто бы в ожидании чуда, так, что ли? То, что случилось — уже случилось, и, конечно, меня волнует, то, как ты себя чувствуешь и как это пережил, но почему я должен тебя в этом обвинять? Судя по молчанию, Хёнджин либо переваривает, либо колеблется, думая, что сказать в ответ. — И, кстати, формулировка неверная, — добивает его Минхо. — Не «чего я хочу от тебя». Должно быть «чего я хочу с тобой». Но, правда, спрашивать в ответ, насколько я правильно понимаю твои желания, я тоже не буду… пока, по крайней мере. Как минимум до личной встречи. — Когда там уже эта школа начнётся? — немедленно жалуется Хёнджин, и это ни разу не смена темы, как Минхо переводит для себя, это желание увидеться побыстрее. — Вечность уже прошла, мне кажется. И на танцы я хочу тоже! — Танцы, кстати, во вторник, через четыре дня, — усмехаясь, утешает его Минхо. — Мне как раз сегодня сообщили о возобновлении занятий. А школа в понедельник. Ещё немного подождать, Джин-а. — Скорее бы, — бормочет в трубку Хёнджин. И, гораздо тише: — Я соскучился по тебе, хён. — Я тоже, милый. — Минхо откидывается спиной на подушку и смотрит куда-то в стык стены и потолка, уже представляя, как они увидятся, а потому не сразу понимает, что сказал что-то не то, и начинает извиняться только спустя затянувшуюся в несколько долгих секунд паузу: — Айгу, Джин-а, прости, я не подумал, что тебе может быть неприятно… — Мне неприятно, — согласно выдыхает вмиг с облегчением Хёнджин и шмыгает носом: — Хён, как угодно, но только не так, ладно? — Это он тебя так называл? — доходит до Минхо наконец, и он заставляет себя расслабиться насильно, потому что никому сейчас не нужна его несвоевременная злость. — Как он только не называл, — расстроенно фыркает тот. — И «принцесса», и «куколка», и «милый», и «Сэмми»… Ой. А, ну да, чего это я? Ты и так знал, я помню. Ты всё время это знал, да, хён? Минхо мгновение медлит с подтверждением и очень удачно слышит, как Хёнджин расстроенно шмыгает носом. Только дошло, что ли? — Да, — аккуратно подтверждает он. Конечно, они об этом уже говорили как-то, когда Минхо признавался, что в курсе его тайны, но тот разговор и понимание того, что Минхо действительно знал об этом буквально с первого дня — это уже немного другое. — Джин-а, тебя это беспокоит? — Только тем, что я не понимаю, почему ты вообще мной заинтересовался с самого начала, — тихо признаётся Хёнджин. — В какой-то момент я вообще подумал, извини, конечно, что ты извращенец какой-то, но ты же нет, и я до сих пор, блядь, не понимаю, — он неожиданно распаляется и повышает голос, — что ты во мне нашёл! На это у Минхо есть очень простой, логичный и очевидный ответ, над которым он не раздумывает ни мгновения: — Тебя, разумеется, — пожимает он плечами, забыв, что по телефону его не видно, а камера выключена. Впрочем, будь она включена, Минхо точно оказался бы не в состоянии вести серьёзные разговоры, учитывая, и как Хёнджин, когда недоволен, морщит нос-кнопку, и два дня разлуки. — Когда я понял, что не ошибся, мне стало интересно, как ты так хорошо держишься. Почему не срываешься. Потом к тебе подошёл Джисон, потом одноклассники, потом… ну, ты сам знаешь. Ты — это просто ты, Джинни-я. И — не ругайся, пожалуйста. — Извини, — остывая, соглашается тот. — Просто, когда я тебя увидел… Ты сидел там, такой безразличный и красивый, и только с Джисоном разговаривал, и Ынсун так тебя испугался… — Значит, я тебе сразу понравился? — непроизвольно начинает улыбаться Минхо. — Всё, хён, мне пора бежать, у меня срочные дела! — сквозь явный смех отказывается отвечать Хёнджин. — Нужно рис посадить, бамбук порубить, айдолом стать — в общем, доброй ночи, хён, до завтра, люблю тебя! И он бросает трубку. Несколько мгновений Минхо неверяще смотрит на замолчавший телефон, пытаясь переварить услышанное и сам не понимая, чего ждёт — то ли что тот перезвонит, то ли что напишет, то ли вообще что время само отмотается назад и вновь прокрутит перед ним последнюю фразу Хёнджина. Интересно, в какой мере тот говорил серьёзно? Минхо запрещает себе задумываться, но продолжает сжимать телефон, открывает окно переписки и тупо смотрит на горящее рядом с именем «онлайн». В конце концов — уже почти после получаса тишины и метаний — он рожает-таки ответ, потому что в чём-чём, а в его необходимости более чем уверен, даже если это была шутка. В таком случае, правда, слишком жестокая. Минхо: завтра поговорим, Джинни-я. Когда рис посадишь ;) Яркое «онлайн» мгновенно меняется на «был в сети недавно», и отметки «прочитано» рядом с его сообщением так и не появляется. Почему-то с трудом сдерживая хихиканье, Минхо почти даже не проверяет статус прочтения каждые полчаса; и он практически на сто процентов уверен, что Хёнджин там, у себя дома, находится в не меньшем шоке от сорвавшегося с его губ признания, чем, собственно, сам Минхо. *** Эту тему они больше не поднимают, что более чем предсказуемо по достаточно очевидной причине: Хёнджин молчит, а Минхо даже не пытается ему напомнить о сказанном, хотя и шутил тогда об этом в сообщении. Но, на самом деле, учитывая, как странно Хёнджин иногда реагирует на вполне обычные, казалось бы, вещи, Минхо считает, что лучше не давить. Он, как человек неплохо вроде бы ориентирующийся в психологии, спокойный, умеющий держать себя в руках, тешит себя надеждой, что способен двигаться в темпе Хёнджина, даже если временами ему приходится очень удивляться высокой — или, наоборот, непривычно медленной скорости этого темпа. Время с Хёнджином на телефоне или на экране ноутбука — а не рядом, без прикосновений, без поцелуев, без спокойного сна в обнимку — идёт страшно медленно, но кое-как Минхо приспосабливается. Помогает родителям по дому, закупается для приюта и, вместо того, чтобы управиться в одну поездку, без своего пикапа, на отцовской машине вынужден сделать целых три. Телефон, кстати, Хёнджин покупает и даже встречается с Сынмином. Сам Сынмин по этому поводу не распространяется, только коротко благодарит за помощь, но начинает смотреть на Минхо как-то иначе — более доверительно, что ли?.. Хёнджин же, вернувшись домой, звонит Минхо, кажется, в первую же минуту и плачет в трубку. — Что случилось, Джинни-я? — пугается он, бросает всё — а в этот момент он резал овощи на кухне и хорошо, что нож из рук выпадает на столешницу, а не на пол — и бегом поднимается к себе, закрывает за собой дверь, чтобы никто не услышал, и прислоняется к ней спиной. — Ты в порядке? — Да, — всхлипывает тот. — Сынмин, он… Он просто… Успевший испугаться ещё сильнее Минхо ощущает подступающую защитную злость и заставляет себя вдохнуть-выдохнуть. — Что он, Джин-а? — коротко спрашивает он, про себя думая, что, если тот не удержал язык за зубами, убьёт в следующий же приезд в приют. Особенно после тех рассказов про влюблённость, которые тогда, впервые услышав, Минхо вроде бы нормально воспринял, а теперь вот внезапно всплывает злое, ревнивое внутри, сжимает сердце. Вдруг Сынмин заново осознал, что ему Хёнджин нравится, и Хёнджин… Нет. Стоп. Думать так — это предательство по отношению к самому Хёнджину. Додумывание за него, а Минхо такое ой как не любит. Проще действительно дождаться ответа и дальше уже исходить из него. — Он… он извинился, — выдыхает Хёнджин и шумно сморкается. — Представляешь? Оказывается, он как раз тогда начал встречаться с парнем, и ему было настолько не до меня, и… — Ты же ему вроде нравился, — подозревающе щурится Минхо. — Не настолько, оказывается, — фыркает тот. — Боже, хён, ты не представляешь, такое облегчение, мы так хорошо поговорили! Ладно. Пусть Сынмин живёт… пока что. — Очень рад за тебя, — улыбается Минхо. — И за Сынмина тоже. *** Разлука — это тяжело, но Минхо не может объяснить, почему они не могут увидеться до школы, даже самому себе. Это какая-то бессловесная договорённость в духе «дать Хёнджину жить собственной жизнью, побыть с родителями», как бы ему ни хотелось обратного. Или не обратного, или приковать к себе цепями и так и оставить, ходить только вместе, быть только вместе… конечно, это скорее шутка, чем что-то серьёзное. Просто Минхо скучает — и у них обоих накопилось много-много дел, включая банальное человеческое и правда с родителями побыть, поговорить по душам, провести вечер или два рядом перед телевизором, без посторонних, которым, как ни крути, пока всё-таки является Хёнджин — как минимум, по его собственному мнению. Усмехающийся в усы отец состояние Минхо прекрасно видит, как и мама — но та хотя бы держит язык за зубами. Отец же уже пару раз предложил той «свалить на выходные вдвоём», весело подмигивая, а в личных сообщениях Минхо уже обнаружил ссылку про теорию однополого секса. Презервативы в его спальне тоже, видимо, образовались сами собой; однако в какой-то момент, посерьёзнев, отец всё-таки сел и поговорил с ним, красным до кончиков ушей нормально. Сказал, что лучше уж дома, чем где-то; лучше, когда человек знает, что делает. Разговор, честно говоря, оказывается крайне информативен — однако вспоминать его Минхо не собирается до самой смерти. Даже не по той причине, что не пригодится, а просто потому, что стыдно до ужаса. Пригодится или нет — он предпочитает не задумываться, по крайней мере, нигде, кроме как в утреннем душе, но и там без подробностей. Так или иначе, но решать это, во-первых, не ему, а, во-вторых, он морально, в общем-то, уже готов, что это случится даже не в ближайшие годы. Им бы в принципе дёргаться друг от друга перестать — особенно после того, что случилось перед последним побегом Хёнджина. Тогда они оба думали чем угодно, кроме мозга, сорвались, и сделали ситуацию только хуже, причём в разы. Поэтому сейчас Минхо собирается двигаться медленно, шажками, и да, он действительно готов к тому, что дорога затянется. Но, какими бы бесконечными ни казались эти дни, и они тоже заканчиваются. Поднимаясь по ступенькам школьного автобуса, Минхо оказывается совершенно не готов к тому, что увидит там почти половину своих одноклассников, включая, собственно Хёнджина, забившегося в самый дальний угол, нацепившего наушники и уставившегося в окно. Минхо тот то ли не ждёт, то ли вообще забыл, что он сейчас без машины и до школы иначе добраться, конечно, самостоятельно может, но права не имеет. Вот если бы отец отвёз… но им с матерью совершенно в другую сторону. Когда Минхо падает на соседнее сиденье и тянется к ремню безопасности, Хёнджин вздрагивает и пытается в первое мгновение вжаться ещё дальше в угол, но бросает взгляд — и выпрямляется. Улыбка у него на лице такая, что, кажется, весь автобус освещает. Впрочем, Минхо точно знает, что и сам выглядит не лучше. Они не целуются или ещё что-то — нет, вовсе нет, потому что слишком общественное место, слишком страшно, как все отреагируют; да и Минхо, честно говоря, вовсе не уверен, что Хёнджин оценил бы, даже будь они наедине, так что рисковать не хочет. Однако и просто так они рядом не сидят, не чужие: к руке Минхо, лежащей у бедра, медленно подбирается ладонь Хёнджина, и, понимая намёк, Минхо тут же ловит её и переплетает пальцы. Так, в тихом, но достаточно уютном молчании они и доезжают до школы, эпизодически хитро переглядываясь так, будто у них есть общий секрет — а он действительно есть, если задуматься. Всё у них есть: и секрет, и дружба, и отношения, и, кажется, только мозгов нет. По крайней мере, то, что выходят они из автобуса, так и не расцепившись, по более позднему мнению Минхо, только об этом и может свидетельствовать. Так как до начала урока ещё остаётся достаточно времени, в школьном дворе находится достаточно много народу — разумеется, нужно же обменяться новостями после перерыва, поболтать, обсудить всё и вся. Среди тех, кто встречается им буквально на первых же шагах от автобуса к порогу школы — втихую тянущий вейп на свежем воздухе слишком внимательный к тому, что его не касается, Ынсун. — Чё, за ручку держитесь? — тут же принимается зубоскалить он. — Чё, как маленькие? Или вы это? Эти? Хёнджин, почему-то даже не пытаясь выдернуть руку, рефлекторно пытается ускорить шаг, но Минхо, сильнее сжимая пальцы, его тормозит: убегать — значит, признаться в собственной слабости. И разворачивается к Ынсуну лицом. — Во-первых, я твой хён, — замечает он, кривясь. — Так что имей уважение к старшим. — А во-вторых? — издевательски приподнимает брови тот и только спустя несколько секунд, когда понимает, что Минхо даже не собирается отвечать, всё-таки добавляет: — Хён. — А во-вторых… — собирается с духом Минхо, крутит в голове формулировки и наконец прямым текстом советует: — А, во-вторых, тебя ебать не должно, что между нами происходит и почему мы держимся за руки. Хоть и бы еблись — твоё дело отвернуться и не отсвечивать. Хёнджин рядом ошеломлённо закашливается. В глазах у Ынсуна — ступор, и, пользуясь моментом, Минхо кивает тому на прощание и тащит Хёнджина следом за собой к школе. — Это… что это было? — наконец находит слова тот, когда они уже только приближаются к кабинету. — Хён, ты же никогда не ругаешься! — Других слов он не понимает, — качает головой Минхо. — Прости за это, но я просто не знал, как ещё заставить его отстать от нас так, чтобы не пришлось испуганно оглядываться по сторонам в будущем и бояться прикоснуться друг к другу. — И ты думаешь, это сработает? — удивляется Хёнджин. Им всё-таки приходится расцепиться, потому что они доходят до парт, где и принимаются готовиться к занятию. — Что он не обозлится? — Обозлится — придётся решать вопросы через взрослых. — Минхо пожимает плечами: — Через официальные жалобы, через отца… да много вариантов, Джин-а, это не проблема. Но он не должен — мы хорошо знаем границы друг друга. — Границы? — Я не опускаю его при друзьях, он не трогает меня и моих друзей, всё просто, — объясняет Минхо и присаживается наконец-то, наклоняется ближе и чуть понижает голос: — Хотя Ынсун заставил меня кое о чем задуматься. Как ты смотришь на прогулку после уроков, Джинни-я? Хёнджин сглатывает и несмело смотрит ему в лицо, как будто проверяет — всё ли хорошо, и, вместо ответа, чтобы его успокоить, Минхо просто подмигивает. Срабатывает: откидываясь на спинку стула, тот закатывает глаза. — Я думал, что ты приедешь ко мне или я к тебе, — говорит он. — Но если хён хочет прогуляться, то кто я такой… Вариант Хёнджина слишком соблазнителен, чтобы от него отказываться, и Минхо с сожалением вздыхает, потому что дышать свежим воздухом тоже всё-таки надо: — Предлагаю компромисс. Мы всё-таки гуляем после школы, но ровно до моего дома, потому что до меня ближе. А потом, после шести, я отвезу тебя домой, когда отец уже вернётся на машине. — Признай, что тебе просто не хочется ехать и домой на автобусе, — хихикает Хёнджин и легонько тыкает его кулаком в плечо. —… Возможно, — сдаётся Минхо приблизительно через мгновение. — Совсем немного. Я тебя совсем не убедил, да? — Да нормально, — отмахивается от него Хёнджин, уже выудивший из новой сумки новый скетчбук и взявший в руки новый карандаш. — Погуляем, хён, я совсем не против, пока это не занимает всё наше время вместе. — Обещаю, — соглашаясь, кивает Минхо: до его дома пешком минут… ну, сорок? Где-то так. А времени у них в этот раз гораздо больше. *** Уроки проходят достаточно тихо, спокойно и мирно — если, конечно, можно так сказать про учеников последнего года обучения, которые оказались больше, чем на неделю, заперты дома и всё это время не виделись с друзьями. Все навёрстывают как могут; даже учителя смиряются и уже всего лишь просят не слишком громко говорить, да списать потом конспекты у тех, кто их всё-таки, несмотря ни на что, ведёт. Сынёль, видимо, обогатится. Как и Минхо, который конспекты — не конспекты, но запись урока втихую на диктофон на телефоне пишет. Даже Джисон не удерживается, подходит к ним в какой-то момент, присаживается на край парты и с интересом рассматривает Хёнджина, совершенно того не скрывая. — Как дела, хён? — на миг переводит он глаза на Минхо, показывая, кому задаёт вопрос, и снова возвращается обратно. Хёнджин еле заметно ёжится. — Неплохо, Сон-и, — кивает Минхо и прямо, потому что его очень нервирует этот его недвусмысленный интерес к Хёнджину, спрашивает: — Чему обязан? — Я соскучился, — дёргает плечами тот. — Ты был прав тогда: мы как-то совсем отдалились, перестали общаться. Может посидим как-нибудь?.. — Плечи Хёнджина начинают напрягаться, и Джисон, спохватываясь, вскидывает перед собой ладони: — Вместе, конечно, посидим. Познакомимся. Бинни — крутой парень, и я очень хотел бы, чтобы вы нашли общий язык. И ты… Хёнджин-хён, да? Если Минхо-хён в тебе что-то увидел, то ты тоже того стоишь. Извини, если раньше вёл себя грубо, ок? Он держится так легко и просто, и выглядит так легко и спокойно, и просто, что Минхо догадывается: эти проведённые не дома девять дней тоже в нём что-то изменили, причём так и настолько, как, кажется, не под силу было никакому психотерапевту. Только благодаря этому Минхо хочет дать шанс этому самому Чанбину, которого видел раза два в жизни и от которого остался в противоречивых впечатлениях — но, точно так же, как Джисон готов дать шанс Хёнджину, когда видит, что между ними действительно что-то есть, так Минхо готов дать шанс и Чанбину. — Ничего страшного, я не против посидеть где-нибудь, — неожиданно отвечает Хёнджин. И вдруг хитро морщит нос: — Учитывая, что у меня только что появился ещё один донсен, и точно зная, какой у него отвратительный характер, я обязан проконтролировать, хорошо ли он ведёт себя со своим парнем. Джисон застывает с открытым ртом. Шутка, может, и не самого высокого уровня, однако слышать её от Хёнджина, который до того вообще в школе, кажется, даже не улыбался, дорогого стоит. Спеша разрядить ситуацию — хотя далеко не факт, что это вообще нужно, — Минхо приобнимает его за плечи: — Джин-а, у нас на сегодня были планы, помнишь? Или завтра днём, или послезавтра тогда уже, да? — Точно, — спохватывается тот и, игнорируя Джисона, разворачивается к Минхо. — Хён, ты совсем не скажешь, о чём хотел поговорить? И даже не намекнёшь? Минхо как раз на Джисона взгляд бросает, причём достаточно характерный, будто спрашивая Хёнджина, точно ли тот хочет обсуждать это при нём. — Понял-понял, не мешаю! — взмахивает руками Джисон, спрыгивает со стола и почти уже было уходит, но в последний момент притормаживает и внимательно смотрит Минхо в лицо: — Я рад за тебя, хён, хорошо, что ты нашёл себе парня. Тебе нужен кто-то, о ком бы ты мог позаботиться… Выражение этого самого лица Минхо в это мгновение контролирует весьма слабо, и, кажется, осознав, что ляпнул что-то не то, Джисон кивает на прощание и исчезает наконец-то где-то в районе коридора. С опаской разворачиваясь к Хёнджину, Минхо встречает изумлённо приоткрытый рот — который так и хочется поцеловать, теперь он имеет право не скрывать от себя эти мысли — и большие, удивлённые глаза. — Парень? — тихо спрашивает Хёнджин.