♪ Arkana — Ein Sof ♪
Я возвращалась в Академию после встречи с Адрианом, его безумная компания привносила в мою жизнь столько новых, закрытых для меня эмоций, что это пугало и вдохновляло одновременно. Я улыбнулась от воспоминаний о сегодняшней прогулке и ровно в этот момент моему взору открылось величие собора и высокая фигура. Закатное солнце накинуло на неё тень, ослепив мне глаза и единственное, что я увидела — был отблеск печати их Бога. Моей первой мыслью назойливо заиграло лишь одно возможное имя: Ричард Блэкуотер. Образ человека, вызывавшего во мне неясную смесь чувств от страха до трепета, испарился ровно в тот миг, как только он заговорил. — Леди Эстер Кроу, прошу проследовать со мной в Орден Первозданного. Чужой, металлический голос резанул по сердцу и страх начал сочиться из него тонкой ядовитой струйкой. — Кто Вы? И для чего мне ехать с Вами? Незваный гость закрыл спиной уходящее солнце и я по его лицу увидела — он чувствовал мой страх, вдыхал его вместе с воздухом. Темные глаза смотрели на меня с живым, трепещущим огнём, в котором я мысленно сгорала. — Заместитель верховного инквизитора — Джузеппе Конте. По указу Ордена Первозданного вы призваны к священному допросу. Я отшатнулась от него, не веря своим ушам. Что ещё им было нужно? Прошел месяц с нашей с Ричардом встречи и я думала, что в безопасности. Я верила ему. Верила его слову. Слепо и глупо… Последняя ниточка надежды на благоразумие оборвалась в тот момент, когда я ощутила, как кто-то скрутил мои руки за спиной и затолкал в дилижанс. Удовлетворенное лицо инквизитора Конте, заслонившего своей громоздкой фигурой дверцу стало последним, что отрезало меня от мира. И именно в ту секунду на моей шее захлопнулось огромное кольцо… Ошейник для ведающих, блокировавший любое проявление магии. Лучше бы это был ты, Ричард. Это всегда должен быть ты. Мысли лихорадочно метались в голове и я не могла ухватиться ни за одну из них. Они оформились в мрачное понимание собственного положения, когда своими глазами я увидела перед собой место на окраине города, из которого выходили далеко не все. Я пыталась сопротивляться, но что я могла? Я лишь кричала о том, что мне нужно поговорить с верховным инквизитором и слышала в ответ одни усмешки. Темные коридоры и лестницы уводили всё глубже и глубже. И с каждым новым пролетом я понимала, что вряд ли когда-либо выйду из этого места. Мысли о том, что это мой конец не покидали меня. И я бледнела всё больше с каждой новой ступенькой, чувствуя полную беспомощность. Джузеппе сам вёл меня, заставляя поспевать за его широким шагом. Сам же и бросил меня в камеру и сам же запер её за мной. — Что вы делаете? Что происходит? Это какая-то ошибка! Я хочу видеть Ричарда Блэкуотера! Инквизитор громко усмехнулся и обернулся ко мне. И эта усмешка не несла ничего обнадеживающего за собой. — Ошибки нет, леди Кроу.***
♪ CVRTOON — Hanedan ♪
Тишина — вот что было страшно. Ни единого звука, крика или скрипа. Полная, всеобъемлющая, густая тишина… И она съедала меня. Каждая мысль в этой тишине звучала, как приговор. Кажется, Джузеппе умышленно оставил меня здесь, в полном одиночестве, чтобы я сама себя извела. И я отлично справлялась с этой задачей… Я перебирала в голове каждое слово, каждое действие, каждый жест — всё, что могло привести меня сюда. И с ужасом осознавала, как много непозволительного я совершала по отношению к Блэкуотеру, забывая о том, кем он был. Не понимая, почему он всё ещё не пришел сюда. Разум сам рисовал его злую усмешку, которую я ждала увидеть по ту сторону камеры… Когда инквизитор Конте вернулся, я сидела в дальнем углу, цепляясь за щели в каменном полу. Его надвигающаяся фигура давила на меня. Он не говорил ничего и это выворачивало меня изнутри. Инквизитор молча поднял меня за локоть и потащил за собой. В этот момент я осознала весь ужас происходящего и весь спектр страха неизвестности. — Триумвират Ковена узнает об этом и вы понесете ответ, если причините мне вред! Он лишь равнодушно усмехнулся, на этот раз даже не взглянув на меня. — Я лично знаю Ворона! Он не допустит такого отношения и произвола по отношению к ведающим! Этот человек не реагировал ни на одно из моих слов. И я всё больше понимала — ему абсолютно всё равно на каждую фразу, что я скажу. — Я хочу видеть Ричарда Б… Хлесткий звук пощечины заставил меня замолчать. Мне казалось, что он сломал мне челюсть, настолько сильным был удар. Его жесткое лицо исказилось из-за злобы, с которой он смотрел на меня. — Как смеешь ты произносить имя инквизитора и как смеешь желать с ним встречи? Ты — отродье Хаоса, думаешь, кто-то поможет тебе? Он рассмеялся. Наиграно и жестко. А затем приблизился ко мне и тихо прошипел прямо в лицо: — Никто не придет за тобой. Никто даже не знает, где ты. Никто. Осознание, что он был прав, выбило из меня воздух и я ощутила, что коснулась бездны, которая называется безысходность и отчаяние. Я одна. Никто не защитит меня. Никто не поможет мне. Никто не узнает, где я. И я останусь в этих стенах. Навечно. Я обмякла от осознания всего этого и Джузеппе едко улыбнулся, понимая, что отобрал у меня последнюю надежду. Но я по его лицу видела, что это был ещё не конец… Темная дверь неприветливо скрипнула и я оказалась в небольшом помещении, насквозь пропитанном болью. Даже воздух здесь был тяжелым и затхлым. Я с ужасом смотрела на деревянный стул, вбитый в пол, и уже через минуту сама оказалась в нем, чувствуя, как инквизитор затягивал тугие кожаные ремни на моих руках и ногах. Я сопротивлялась, пыталась бить воздух руками и ногами, пыталась кричать и царапать. А он лишь улыбался… — Ведьма Эстер Кроу, с какой целью вы участвовали в убийствах людей, инициированных Триумвиратом Ковена? — Что?! Я не поверила своим ушам и в тот же миг снова получила пощечину. — Ведьма Эстер Кроу, с какой целью вы участвовали в убийствах людей, инициированных Триумвиратом Ковена?! Инквизитор нависал надо мной, сверкая злым взглядом, а я смотрела на него непонимающе и замечала, насколько сильно ему не нравилось то, что он видел во мне. Звук новой пощечины разбил полумрак душной комнаты и я ощутила привкус крови на губах. — Отвечай! И назови имена всех причастных! Не знаю, сколько прошло времени, прежде, чем ему надоело быть со мной нежным. По крайней мере, так он сказал мне перед тем, как разорвал пуговицы на моем платье и лишил его рукавов и корсета, заставляя меня зябнуть от страха и холода этих стен. В голове крутилась мольба, обращенная к Ворону. Я звала его, как могла. Я кричала ему, просила забрать меня. Верила… Верила ровно до того момента, пока инквизитор не взял какой-то железный инструмент и не начал оставлять на моем теле хаотичные порезы, всё повторяя раз за разом приказы назвать имена и причины. Не помню, как и когда я оказалось в своей камере, но во сне или в бреду я видела бесконечную вереницу знакомых мне лиц и каждое из них растворялось во тьме, оставляя меня одну, наедине с Джузеппе Конте — моим личным ночным кошмаром. Маска Ворона, хитрый взгляд Адриана, теплая улыбка Джиованни, равнодушие Ричарда и даже смех Тадди — каждый из образов искажался, приобретая злые, пугающие черты. И я просыпалась каждый раз, когда они терялись в бездне пустоты. И окончательно очнулась, когда ключ щелкнул в замке камеры. Мне казалось, что время застыло на месте или, возможно, даже умерло. Но судя по тому, что инквизитор показался передо мной уже в другой одежде, прошло достаточно времени, наверное, я провела здесь ночь. Он грубо поднял меня на ноги и я попыталась сопротивляться, не желая вновь идти в ту комнату. Чувствуя, как ныло всё тело. — Отпусти меня! Ты! Отпусти! Но он лишь сильнее сжал пальцы на моем предплечье, впиваясь в кожу до синяков, и потащил за собой. И я вновь слушала одни и те же слова и вопросы. Он повторял их монотонно и злобно, медленно вырисовывая на моем теле небольшие ожоги под симфонию моих криков… Последнее, что я запомнила перед тем, как провалилась в бездну — это блеск ножа на моей щеке и его слова о том, что красота всегда помогает ведьмам, а теперь он отнимет у меня даже это. Не знаю, когда я очнулась, но радость от осознания, что я была в своей клетке, а не в ненавистной комнате, выместила все болевые ощущения. Дальше наступил лишь беспокойный сон, который прерывался из-за того, что места ожогов и порезов невыносимо сильно горели, прожигая мою плоть и вырывая из души самые отвратительные мысли. Я вновь видела во снах лица тех, кого так жаждала увидеть здесь, в реальности, в кого верила, на кого надеялась и ждала. Но когда Джузеппе забрал меня в третий раз, мольбы кончились. Остались только ненависть и злость. Обида одна за другой окутывали мой разум. На Ворона — за то, что обещал покровительство в случае опасности, но самого его в итоге не было рядом, а значит, то были лишь пустые слова. Слышишь, Ворон? Ты лжец! На Джиованни — за обещание быть другом и заботиться обо мне, когда плохо. За попытку быть рядом. Но сейчас мне плохо. И где же ты теперь? На Адриана — за его чувства, в пылу которых он обещал мне сделать всё, что необходимо, если со мной что-то произойдет. За попытку подарить мне надежду. Всё уже произошло. И где же теперь твоя любовь? На святого отца — за его проповеди, за то, что внушил мне, будто я в безопасности, будто у их Бога на всё был свой план. Где же твой Первозданный со своим пониманием и любовью? Где же он прячется, когда его последователи мучают меня? Ты глупец и слепец, проповедник! Но самой горькой и едкой была обида на Ричарда Блэкуотера — за то, что он даже не соизволил сделать всё это сам, а предпочел не пачкать руки. За то, что обещал сохранить всё в тайне, но нарушил слово. Хотелось закричать на все этажи, чтобы он пришел сюда. Явился и смотрел на всё, что происходит и ещё будет происходить. Чтобы признал то, что не было в нём ни благородства, ни сочувствия, ни правды. Признал то, что я здесь лишь благодаря его ненависти. Но даже этого он сделать не смог… Ты трус! Трус и предатель! И совсем невыносимой стала обида на саму себя — за то, что поверила каждому из них. За то, что не могла ничего сделать, чтобы сбежать отсюда…***
♪ Federico Mecozzi — Frozen ♪
Если бы я мог хоть как-то повлиять, то гнал бы этот дирижабль, точно коня. Доводя до бессилия и исступления. Вместо этого я лишь метался по кабине, не находя себе места. Стоило мне остановиться, как мысли начинали давить и изводить меня. До головной боли, до ощущения беспомощности, сожаления, злости и… вины. Горькое чувство собственной вины преследовало меня с самого того момента, как я узнал, что Орден пленил её. И это съедало меня с каждой секундой всё сильнее. Я сбежал от неё в другую страну под предлогом очередного дела. Лишь бы быть настолько далеко, чтобы остыть, успокоиться. Думая о том, что время вдали поможет мне ослабить силу проклятья. Смириться. Забыть. Но вместо этого я лишь подставил её. Лишил своего покровительства, не думая, что с ней что-то произойдет. А теперь, я изо всех сил стремился назад, мысленно вновь подгоняя дирижабль. Я даже не знаю, жива ли ты ещё. Я не прощу себе, если не успею. Не прощу, если более тебя не увижу. Часы мучительно долго и громко просеивали стрелками каждую минуту. Само время словно обернулось против меня. И я изнемогал, злясь и ненавидя себя за то, что бросил её одну, с собой не совладав. В очередной раз сбежал, как делал это всегда, стоило ей лишь приблизиться. Теперь жалея, что не касался так, как хотел бы. Не говорил, как мог бы говорить. Не слушал, как она того заслуживала. Не принимал. Не допускал. И ещё сотня «не», что я возводил… Я пытался перестать думать, но камеры пыточной сами появлялись перед глазами. Плясали безумным огнём. Издевательски звенели железом. И я видел каждую из пыток, что могли применить к ней. И ненавидел каждого инквизитора в эту минуту. Ненавидел самого Первозданного, позволившего ей попасть туда, откуда не выходят. Ненавидел всех ведающих, что оставили её там. Ненавидел поэта и самого Ворона за то, что не отплатили ей тем, чего она заслуживала. И в первую очередь ненавидел себя — оказавшись не лучше, чем все они вместе взятые. Оказавшись даже хуже. Я ведь обещал тебе. Обещал быть тем, кто исполнит волю Его. Кто не даст тебе оказаться на месте брата. Обещал, что все твои слова останутся тайной. Но они оказались не в тех руках. Я не сдержал ни одно слово своё, что дал тебе. Лишь трусливо сбежал. Так кто же я после этого? И кто же я, раз предаю Орден? Предаю самого Первозданного. Ради тебя. Перед глазами снова разыгрались сцены пыток. И она — в главной роли. Раньше в моих кошмарах мне являлась она, нежно улыбающаяся и протягивающая руки ко мне, падающая в мои объятия. Теперь же я вижу, то было благословение. Почти что божественное провидение. А истинный ужас — это быть в неведении и гадать — пережила ли она пытки или скончалась, как многие до неё. Ужас — представлять, что своими глазами увижу ее уничтоженное тело. Ужас — знать, что мог предотвратить этот исход… Стоило лишь остаться немой тенью рядом. Я бежал от собственных страданий. Но променял бы всё спокойствие мира на ту агонию моей обедневшей души, лишь бы время вспять обратить. Стрелки часов нарочито пронзительно щелкнули, издевательски говоря о том, что теперь у меня есть одни лишь муки совести и нет ни крохи надежды. Дирижабль остановился и я, словно обезумевший, черной тенью помчался по городу сквозь ночь к тюрьме Ордена. Так быстро, как только мог… Стараясь опередить мысль о том, что могло быть уже поздно. Вбивал себе в голову всё, что угодно, как в крышку собственного гроба, лишь бы страх перестал затмевать мой разум. Я знал всё об этом месте и это было моим преимуществом. Глухой стук резным наконечником ножа в виде льва по голове охранника и вот я уже был внутри. Бежал по чёрным коридорам. Все глубже и глубже. Минуя каждый этаж один за другим, минуя залы и повороты. Избегая охрану, чтобы не провоцировать шум и вопросы. Слушая, как колотилось сердце в груди. Чувствуя, как оно сжималось и душило горло из-за всех эмоций, разъедавших меня. Достигнув нужного этажа, я прислушался и понял, что, кажется, из всех богов лишь её Геката, владычица ночи и тьмы, была на моей стороне, потому как охраны не было. И эта халатность и, вероятно, желание поспать, сыграли мне на руку. Я с колотящимся страхом и тусклой надеждой всматривался во тьму каждой камеры. Одновременно и опасаясь и желая увидеть её. И ещё больше боясь не застать внутри этих стен. Всё замерло и замёрзло, как только я заметил блёклый силуэт в темноте одной из камер. Она лежала лицом в пол — и это единственное, что я видел. Но знал точно — это была она. Хотел, чтобы это была она. Наплевав на шум, я достал из-за пояса нож, просовывая его между цепью и прутьями, и ломая замок. Она даже не пошевелилась. И чем ближе я подходил, тем сильнее стучал страх в висках. А в голове крутилось лишь: Я не успел. Я опоздал. Я коснулся её плеча и аккуратно попытался перевернуть. Она очнулась моментально, тут же начав обессиленные попытки защищаться. И я, наконец, выдохнул, испытывая смесь облегчения и страха за её дальнейшую судьбу. Ведь взявшись однажды, Орден уже не оставит её в покое. Я прикрыл лицо руками, избегая её отчаянных ударов. Краем уха уловил скрипнувшую где-то очень далеко дверь. А значит, у меня было пару минут, чтобы незаметно увести её отсюда. Я быстро перехватил её руки и она остолбенела, наконец, поняв, кто был перед ней и попыталась сказать что-то своим осипшим голосом. — Трус… Я замер на секунду, слушая её тихие слова. Зная, что она была права, называя меня так. И в тоже время испытывая горечь от того, что таким я был в её глазах: всегда злым, равнодушным, бесчувственным, теперь ещё и трусливым. И никогда не был кем-то бо́льшим. Быстро поднявшись, я аккуратно потянул её за собой, заставляя встать с пола. Она пыталась сопротивляться, но эти попытки были настолько вялыми, что я их не ощущал. — Я не хочу туда… Пожалуйста… Не хочу… Горло сжало от осознания, что она могла испытать за эти четыре дня здесь. В одиночестве, с чувством полной пустоты и безысходности, которые теперь и мне были знакомы. Я остановился и взглянул на неё, различая блеск глаз и запёкшуюся на щеке кровь. Мне хотелось дотронуться, но было страшно причинить ещё больше боли. Я тяжело сглотнул дребезжащее в горле чувство вины, пытаясь сделать голос непоколебимым. — Ты больше не вернёшься ни туда, ни в эту камеру. Она потерялась, на время перестав сопротивляться и я потащил её за собой дальше. Мы покидали холл с камерами через тайный проход, известный лишь некоторым инквизиторам, — неочевидный для любого постороннего шкаф вёл в отсыревший коридор. Я тянул её за собой, крепко держа за запястье, пока она всё ещё блуждала в непонимании и страхе. Мы быстро шли по полумраку и единственное, что освещало наш путь — это маленький карманный фонарь, который мне когда-то подарил наставник со словами, что свет Первозданного всегда поможет найти выход… Думал ли я, что Первозданный будет вести меня из его же обители под страхом быть замеченным? Не мог и вообразить в самых худших мыслях. А теперь я молил его вывести нас незаметно. Я молился и её богам. Молился всем, о ком мог вспомнить. Лишь бы не было её здесь более никогда. И готов был сам гореть на костре за инакомыслие, за ересь, за предательство Ордена и самого Первозданного. Готов. Только её от этой участи сбереги… Ты ведь сам подарил ей свой свет. Тогда, в соборе. Не отнимай и теперь… Коридор сужался и я старался идти тише, потому как опасность быть замеченными здесь была выше. Эстер дернула рукой, пытаясь вырваться. Я шикнул на неё, призывая быть тихой. Я должен был полностью контролировать наш путь, иначе мы оба могли умереть прямо здесь, глупо попавшись страже или угодив в ловушки. Я остановился у очередного поворота, по тайным меткам на стене пытаясь определить, куда нам идти дальше. Наше тяжелое дыхание отражалось от стен невыносимо громким отзвуком. Она снова попыталась выдернуть руку, пока я прислушивался к окружению. Её хриплый голос эхом прокатился по стенам. — Отпусти меня, Ричард и суди по закону! Ты ведь мне сам говорил о законе! А теперь что? Ведешь на казнь без суда и следствия? Ты доволен? Ты рад? Возымел своё? Одним резким движением я прижал её к холодной стене, зажимая рот. Вслушиваясь в каждый шорох. Чувствуя всем собой, как её трясло. Она смотрела на меня диким, измученным взглядом, в котором читалось, что она сама с собой уже простилась. Меня пробирал этот надломанный витраж потухших радужек и понимание, что прежней она более не будет никогда. Я хотел сказать ей, что не рад, что сожалею, что не веду на казнь, а пытаюсь сделать так, чтобы эти стены навсегда остались лишь в её прошлом. Но мои мысли переключились на крики, зазвучавшие где-то неподалеку, которые означали только одно — пропажу охранника у входа обнаружили и теперь каждый инквизитор будет действовать по протоколу безопасности. А значит, времени до того, как они оцепят местность, у нас было всё меньше. Эстер пыталась вырваться, била меня в грудь и мычала что-то, вымещая остаток своих сил в удары. — Замолчи и успокойся! Я сказал это тихо, но так резко, что от неожиданности она замерла и вцепилась в мою одежду мертвой хваткой. И я увидел, как в её взгляде угасла последняя надежда, рисуя безмолвный страх, пролившийся слезами по перепачканным в грязи и крови щекам. Я слышал лязг суеты за стенами. Они осматривали камеры и поднимали тревогу. — Молчи, Эстер. Просто молчи… Впервые я произнес её имя так. Без злости. Без ненависти. Без желания избавиться от её проклятья. Я взял её за руку и потащил за собой дальше по узкому коридору. У неё не было сил сопротивляться мне больше, а оттого она лишь безмолвно всхлипывала, волочась следом. Принимая всё, что бы ни случилось с ней дальше. Я услышал скрип и шаги позади и остановился, пытаясь разобраться, где был источник звука. Я понял, что кто-то из инквизиторов начал обходить потайные коридоры и тут же погасил фонарь. И я даже предполагал, кто именно это был… Тот, кто предал меня. Тот, кто чуть было не отнял её у меня. Тот, кто причинил ей всю эту боль. Она оцепенела, узнавая его шаги. Вжимаясь в меня всей собой и дрожа. Из двух зол выбирая меньшее. Согласившись принять худшее скорее от моих рук, нежели от его — жестоких и непреклонных. Мне хотелось обнять её или хотя бы прикоснуться иначе. Я отпустил её руку и она боязливо повернулась ко мне, тихо шепча: — Не отдавай меня ему… Не думал, что смогу так ненавидеть кого-то. Не думал, что смогу так желать кому-то смерти. Но ненавидел и желал этого ему. Тому, кто так долго был моей собственной тенью. Всем собой я мечтал развернуться и пойти ему навстречу. Мечтал увидеть его и самолично навсегда закрыть его ненавистные глаза. Те, которые видели её страдания, зная, что она была невиновна, и продолжали смотреть. Мне стоило больших усилий взять себя в руки. И лишь понимание, что это решение оставит нас здесь навечно, не позволило эмоциям взять надо мной верх. Я мягко взял её ладонь и тут же почувствовал, как она сжала мою руку. Как прильнула сильнее, всё шепча эту просьбу не отдавать её Джузеппе. Я приложил палец к её сухим губам, призывая молчать. Она кивнула и пошла за мной, боясь разорвать ту близкую дистанцию, что создала сама, боясь потерять тот тусклый огонек веры, что появился в ней. Мы передвигались медленно, чтобы не издавать большого количества звуков и оба вслушивались в тьму. Мы дошли до тяжелой двери и я отпустил её руку, чтобы открыть засов, замечая, как она тут же вцепилась в меня, не желая остаться в этой темноте одной. Спокойная ночь встретила нас звездным небом и свежестью. Мы прошли по траве к каналу, где уже ждала лодка с двумя людьми в одеждах инквизиторов. Я аккуратно подтолкнул её вперед. Эстер взглянула на них, а затем обернулась ко мне и в её взгляде читалась лишь мрачная безысходность. Надежда, которая несмелым светом появилась в ней — в этот миг угасла окончательно. Её губы шевелились в попытке что-то сказать, но больше тряслись от нервозности и, кажется, обиды. Я сделал шаг вперед, желая поскорее покончить с этим, пока нас не поймали. — За что же ты так ненавидишь меня, Ричард? За что… Её тихий шепот, наполненный болью, пригвоздил меня к месту. Я смотрел на неё и словно только сейчас увидел, только сейчас заметил её всю. Она стояла предо мной в одной полу ободранной некогда светлой сорочке, из-под которой виднелись порезы, со следами крови и синяков на руках, ногах и лице. Босиком, с ужасной отметиной на шее от металлических оков, распоровших кожу. Эстер цеплялась за собственные плечи, пытаясь защититься, отгородиться от всей пережитой несправедливости. Её некогда красивые волнистые волосы теперь были перепачканы запекшейся кровью, в которой она, кажется, лежала. Я так обрадовался, что она жива, так стремился вытащить её оттуда, что совсем не думал о ней, не видел её. И этот её вопрос… Кажется, я впервые задумался о нём всерьез. В ней самой не было ничего, что вызывало бы во мне ненависть. Ни единого взгляда, ни единого жеста или слова. Даже то, кем она являлась провоцировало во мне скорее горечь сожаления и злость, нежели нечто иное. Неутихающий пожар внутри меня, о котором я все это врем молчал, поедал меня, мои чувства росли как опухоль в этой глухой ко всему тишине. И я так отчаянно ненавидел… Всё это время считая, что её. Но, кажется, ненавидел себя — за то, что горел к той, кто была по другую сторону от меня. Ненавидел то, что она воплощала своей принадлежностью всё то, что некогда сломало мне жизнь. Но к ней самой это всё не имело никакого отношения… Её раненные плечи тряслись от страха, боли и непонимания, а грязь со щёк всё пытались смыть бесконечно мчащиеся вниз в своем безмолвии слёзы. Я тяжело сглотнул весь тот ком, что был во мне и снял с себя плащ, аккуратно набрасывая на её плечи. Видя, как безвольно опустились её руки, а сама она статуей вросла в землю, уже не чувствуя сырости травы босыми ногами. Я прочитал по её губам пустое и бесцветное «почему». И закутал её в плащ сильнее, будто желая спрятать от её же взора все те раны и ссадины, сияющие на её коже. И серьёзно произнес, смотря прямо в её глаза: — Разве ненавидят того, кого спасают? Я отвёл её к лодке, так и не дав ничего ответить, помогая забраться в неё. И парой четких движений отдал приказ. А затем наблюдал, как лодка медленно отплывала. Эстер смотрела на меня неотрывно, не понимая ни меня, ни моих мотивов. Лишь сводя брови от переполнявших её эмоций и ещё сильнее кутаясь в мой плащ. Я провожал её взглядом, зная, что так будет лучше. Надеясь, что корабль, ожидавший в порту, увезет её настолько далеко, что я никогда не узнаю её местоположение. А значит, не узнает и Орден. Последнее, что я увидел — была протянутая ко мне рука вдалеке, словно к маяку, за который она хотела ухватиться. Зная, что никогда не сможет дотянуться…